Глава XIV. УДИВИТЕЛЬНОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО ДВУХ КОЛОНИЙ

Если хочешь заслужить одобрение людей — поступай справедливо и старайся изо всех сил; но собственное одобрение стоит сотни чужих, а как его заслужить — никто не знает.

Новый календарь Простофили Вильсона

В мае, еще в Нью-Йорке, я серьезно заболел; потом я чувствовал себя сносно восемьдесят два дня, хотя и не совсем оправился; на Тихом океане я снова заболел. Заболел я опять и в Сиднее, однако уже после того как совершил несколько чудесных прогулок и прочитал несколько лекций. Этот последний приступ лишил меня возможности посетить Квинсленд — врачи не советовали мне ехать на север, в более жаркий климат.

Итак, мы двинулись к югу, отклоняясь несколько на запад, и семнадцать часов ехали по железной дороге до Мельбурна, столицы колонии Виктория, — юного шестидесятилетнего города с полумиллионным населением. На карте расстояние казалось небольшим, но в такой огромной стране, как Австралия, наше представление о расстояниях путается. Сама по себе колония Виктория на карте кажется крохотной — всего с какое-нибудь графство, — а ведь она примерно такой же величины, как Англия, Шотландия и Уэльс вместе взятые, или же, если взять другое сравнение, она ровно в восемьдесят раз больше Род-Айленда и лишь втрое меньше штата Техас.

Виктория, — за исключением Мельбурна, — по-видимому, собственность горстки скваттеров, у каждого из которых овцеводческая ферма величиной с Род-Айленд. К такому выводу приходишь, как послушаешь, что говорят крутом; однако по размаху производства шерсти она намного уступает Новому Южному Уэльсу. Климат Виктории благоприятен и для других важных отраслей экономики — таких, как выращивание пшеницы и виноделие.

Мы выехали из Сиднея днем, часа в четыре. Поезд напоминал американский, ибо спальное купе было на редкость удобное; к тому же вагон был новый, чистый и красивый — ничуть не похожий на европейские. Тем не менее багаж взвесили и с нас взяли за лишний вес. Это уже было по-европейски. По-европейски — и хлопотно. Всякая мелочь на железной дороге, которая доставляет хлопоты, честно говоря, производит впечатление европейской.

У нас были круговые билеты до Мельбурна, оттуда прямо на Аделаиду в Южной Австралии и обратно до Сиднея. Получалось на тысячу двести миль больше, чем мы намеревались проехать, но круговой билет стоил лишь немногим дороже прямого, так почему не купить столько миль, сколько тебе по средствам, даже если в них нет надобности? Такова уж человеческая натура — всегда хочется иметь больше хорошего, чем может понадобиться.

А теперь я расскажу о единственном в своем роде явлении, о самом удивительном, самом диковинном, самом необычайной и саном необъяснимом чуде из всех чудес, какие можно увидеть в Австралии. Высоко в горах, на границе между Новым Южным Уэльсом и Викторией, морозным ранним утром, при свете фонарей, всех без исключения пассажиров вытряхнули из уютных постелей, чтобы пересадить в другой поезд, хотя дорога идет напрямик от Сиднея до Мельбурна! Разве не тупой мозг породил эту идею? Вы только подумайте, что за кочан капусты был на плечах у этого ископаемого законодателя!

До границы проложена узкая колея, а оттуда до Мельбурна — колея пошире. Построила дорогу правительства обеих колоний, и принадлежит она им обеим. Объясняют это необычное положение вещей двумя причинами: во-первых, соперничеством между этими колониями — двумя важнейшими колониями Австралии; а вторую причину я позабыл. Впрочем, какое это имеет значение? Объяснить необъяснимое все равно невозможно.

Из за этой удвоенной колеи страдали все пассажиры, страдали, разумеется, и все владельцы багажа; лишние расходы, потеря времени и неудобства коснулись всех, а пользы никому не было.

Каждая австралийская колония отгораживается от своего соседа таможней. Я лично не возражаю, но ведь есть люди, которым это причиняет кучу неприятностей. И у нас в Америке кое-где встречается нечто подобное, только под другим названием. Огромной империи побережья Тихого океана требуется уйма оборудования из металла, и ей было бы очень удобно производить это оборудование на месте, если бы сняли налоги на привозной металл. А налоги не снимают. Потому что защищают интересы Пенсильвании и Алабамы. Для побережья Тихого океана результат в точности такой же, как если бы на всем пространстве между побережьем и Востоком понаставили таможенные рогатки. Металл, провезенный через весь американский континент по разорительным железнодорожным тарифам, обошелся бы в такую сумму, что из него имело бы смысл разве что чеканить монеты.

Мы пересели в другой поезд. Произошло это в Олбери. И, кажется, именно здесь, на заре утра, первые лучи солнца осветили далекую цепь гор, называемых Синие горы. Лучше не назовешь. «Вот это да!», как говорят австралийцы, это был умопомрачительный синий цвет. Густой, сочный, роскошный, непревзойденный; величавая громада синевы, светящаяся мягким светом, мерцающая синева, словно призрачный огонь освещает ее изнутри. Она гасит синеву неба, делает его бледным, нездоровым, выцветшим и белесым. Изумительный цвет, просто божественный!

Один местный житель сказал мне, что это вовсе не горы, а груды кроликов. И пояснил, что кролики кажутся такими синими, потому что перезрели и слишком долго пробыли на воздухе. Может, он и прав, этот человек, но я начитался книг о путешествиях и теперь отношусь с сомнением к даровым сведениям, когда они исходит от неофициальных лиц. Данные, которыми местные жители снабжают путешественников, обычно далеки от истины, а иногда им просто невозможно поверить. Нашествие кроликов действительно приняло в Австралазии ужасающие размеры, и на одну гору их бы в самом деле хватило, но целая цепь гор — это уже слишком.

Мы позавтракали на вокзале. За исключением кофе, завтрак был хороший и дешевый. Цены устанавливает правительство и заставляет писать их в прейскуранте. Обслуживали нас, кажется, мужчины, но это редкий случай в Австралазии. Обычно официантки — девушки. Нет, не девушки, а молодые леди, чаще всего — герцогини. Как одеваются? Они обратили бы на себя внимание на любом высочайшем приеме в Европе. Императрицы и королевы и те так не одеваются. Денег-то у них, пожалуй, хватило бы, но они бы просто не сумели.

Все чудесное утро мы плавно скользили по равнинам через редкие — именно редкие, а не густые — леса могучих печальных эвкалиптов, увешанных завитками отмирающей коры, — как люди, у которых шелушится кожа после скарлатины. Повсюду мы видели крошечные домики, иногда деревянные, иногда из серо-голубого рифленого железа; и нес заборы и пороги были усеяны детьми — оборванными, нищенски одетыми ребятишками; казалось, всех их до единого импортировали с берегов Миссисипи.

Mы видели небольшие деревушки с чистенькими станциями, сплошь заклеенными кричащими плакатами — рекламой различных марок «овечьего бальзама», если он так называется, — кажется, именно так. Это вещество напоминает деготь; если у овцы вместе с шерстью выстригли кусок мяса, бальзамом смазывают рану. Он отпугивает мух, обладает лечебными свойствами и так жжет, что овцы, как телята, скачут через все сто холмов. Он вообще-то несъедобен, за исключением тех случаев, когда его примешивают к кофе, который подают пассажирам на железной дороге. Вкус железнодорожного кофе от него улучшается. Без него железнодорожный кофе недостаточно крепок, зато когда подбавят «овечьего бальзама», кофе дает себя знать — он бодрит. Сам по себе этот кофе пассивен; «овечий бальзам» будоражит eго и заставляет делать свое дело. Интересно, где они берут железнодорожный кофе?

Нам попадались птицы, но мы не видели ни кенгуру, ни эму, ни орниторинкуса, ни лектора, ни туземца. Словно в стране вымерла всякая дичь. Впрочем, я неверно употребил слово «туземец», — здесь его применяют только в отношении белых уроженцев Австралии. Мне бы следовало сказать: мы не видели «черных» аборигенов. Я и по сей день ни одного так и не видел. В больших музеях вы найдете какие угодно диковинки, но не ищите там диковин, которые больше всего интересуют чужеземца, — их там нет. У нас в Америке пропасть музеев, но в них не окажется ни одного американского индейца. Ведь нелепость, а никогда прежде мне не приходило это в голову.

Загрузка...