По Европе

Испания (Заметки туриста)

Король Альфонс XIII, шестнадцатилетний юноша, в трудную минуту возлагает на себя корону.

Он вступает действующим лицом в трагедию.

Оставшись вдовой с малюткой-сыном, королева-регентша сохранила ему Испанию.

Но как?

Так в старину, когда умирал помещик, сохранялось преданной старушкой-ключницей, до приезда наследника, всё, что было в доме.

Шубы прятались в сундуки. Комнаты запирались глухо-наглухо.

И вот наследник приезжал.

— Всё, всё цело! До последней ниточки!

Всё покрылось пылью, заржавело, заплесневело в сыром и тёмном доме.

И когда вынимали полысевшие шубы, от них поднимались тучи моли, и мех клочьями сыпался на пол.

Что это за съеденная молью страна Испания!

У них в ходу хвастливые поговорки:

— Кто не видал Севильи, тот не знает веселья.

— Кто не видал Гренады — не видал чудес.

Кто не видал Испании, тот не видал нищеты.

И ужас заключается в том, что страна это сознаёт.

— Мы — нищая страна. Мы — один из самых невежественных народов в Европе! — слышите вы от испанцев на каждом шагу.

Перед вами пробуждение страны. Одно из самых страшных пробуждений.

Под горячим солнцем страна долго спала.

Усыплённая канонами, меланхолическим звоном колоколов, окутанная голубыми клубами кадильного дыма.

Ей снилось небо и Святейшая Сеньора, которая молится за свою страну.

И вот она проснулась.

Проснулась голодной, нищей, опозоренной в последнюю войну.

Если вы встанете рано утром и пройдётесь на рынок, вы диву дадитесь:

— Как могут существовать эти несчастные люди?

Во всей Европе нет такой дороговизны на предметы первой необходимости.

Мясо, по расчёту на наши деньги и на наш вес, самое плохое — 30–40 копеек за фунт. Яйца — 75–90 копеек десяток.

Испанцы — вегетарианцы.

Это — страна, где мясо только снится.

Если бы не масса зелени, в Испании царил бы непрерывный голод.

Здесь не едят, здесь не питаются, здесь набивают желудок.

Цены доходят до смешного. В стране лимонов и апельсинов, — и те и другие дороже, чем в Москве.

Лимон от 6 копеек, апельсин 6–8—10 копеек штука.

И при всём этом земледелие ничего не выигрывает.

Всё съедают налоги.

— Со времени кубанской войны всё вздорожало вдвое, — объясняют испанцы, — всё, кроме заработков!

Мне пришлось беседовать с одним редактором-испанцем.

— Несомненно, мы накануне больших событий и великих перемен! — сказал он. — Мы переживаем страшный исторический момент!

— Карлисты готовят междоусобную войну?

Он отрицательно покачал головой.

— Не это! Что!.. Справьтесь о ценах на провизию. История готовится на базаре. Когда кило мяса стоит две с половиной пезеты, а яйцо тридцать сантимов, — страна накануне великих перемен. Дальше так существовать нельзя.

Промышленность, какая есть, в руках иностранцев. Самые доходные статьи земледелия — также.

Барселону так же можно назвать испанским городом, как Ливерпуль.

В Хересе, в Малаге вас поражает изобилие английских фирм.

Это не Испания, это — английская колония.

Все знаменитые виноградники принадлежат англичанам.

Но чаще всего вас поражает, — как заброшены естественные богатства страны.

В Гренаде показывают отделанные мрамором дворцы Альгамбры, целые церкви из мрамора, мраморные колонны, мраморные алтари необычайной красоты, огромной ценности.

— Всё это мрамор Сиерры-Невады! — с гордостью объясняют вам.

— А теперь что с этими ломками мрамора?

— Заброшены. Не разрабатываются. Нет предпринимателей. Нет денег.

Железные дороги ужасны, и их мало.

И эта красавица-страна умирает с голода на грудах сокровищ, которые подарила ей природа.

— Ваш город оживает, — сказал я знакомому испанцу, любуясь Гренадой со Священной горы.

В долине там здесь поднимались к небу трубы сахарных заводов, как когда-то поднимались минареты.

Он презрительно пожал плечами:

— Скажите лучше, Гренада от нас уходит. Всё это принадлежит иностранцам.

Государственные налоги съедают всё, так что людям мало что остаётся есть.

А если у них и остаются какие-нибудь гроши, — государство вылавливает и эти последние сантимы.

Страна беспрерывно весь год разоряется лотереями, которые каждую неделю разыгрывает правительство.

Испанской улицы, испанской толпы нельзя себе представить без двух типов.

Без стариков, которые кричат:

— Вода! Холодная вода!

И женщин, которые вопят:

— Лотерейные билеты! Вот лотерейные билеты!

Розыгрыш через несколько дней. Десятая часть билета стоит всего одну пезету.

Государство живёт тем, что беспрерывно обыгрывает народ.

Правительство и страна в Испании, это — не одно целое. Это два врага. Которые всё время борются. До сих пор победа была на стороне правительства.

Если требуется назвать самого непопулярного человека во всей Испании, — вы без ошибки можете сказать.

— Королева-регентша.

Мы шли со знакомым по Alcala[73], одной из главных улиц Мадрида.

— Вот проехали король и королева, — сказал он.

— Где?

— А вон! В коляске. Им никто не кланяется.

При мне возвратился с гастролей из Мексики знаменитый тореадор Мазантини.

В Кадиксе на пристани его встретила толпа в 5,000 человек.

Воздух дрожал от криков. Шапки летели над толпой.

Толпа кинулась к коляске, схватила Мазантини, хотела нести его на руках по улицам.

Нельзя сказать, чтобы испанцы не любили оваций.

Испанцы не любят королевы-регентши, которую зовут «австриячкой».

— Это иностранка! — говорит вся Испания.

Королевская власть правящего дома — совсем особая власть.

Это — завоеватели. И чтобы держать в своих руках покорённую страну, завоеватели должны все свои надежды возлагать единственно на армию.

В настоящее время в Испании под ружьём 80,000 человек. Из них 24,000 офицеров.

По офицеру на два с половиной солдата.

Особенность испанских улиц — необыкновенное, невероятное обилие офицеров.

Словно город только что вчера завоёван какой-то армией.

Через каждые три шага вы встречаете офицера в блестящей форме. Офицера всего в голубом, расшитого серебром. Офицера, расшитого золотом. Офицера в сверкающей каске. Офицера в треуголке. Офицера, красиво задрапированного в чёрный плащ. Офицера, ещё более картинно задрапированного в белый плащ на алой подкладке.

Все кафе с утра до ночи полны офицерами.

Они сидят со скучающим видом, решительно не зная, что делать со своими двумя с половиной солдатами.

Испанцы, народ храбрый, гордый, любят славу и войско. Когда по улице проносят знамя, все встречные снимают шляпы.

Но армия из 24,000 офицеров не пользуется симпатиями населения:

— Попроизвели во время войны. И вот они не уходят. Зачем?! При общем застое не так-то скоро найдёшь себе должности! Распустить их? Ну, знаете, — это опасно, если они останутся недовольны. На что тогда опираться?! А дон Карлос?! И вот приходится держать армию офицеров!

Этот призраком стоящий над Испанией дон Карлос — истинный благодетель для 24,000 человек!

И вы чувствуете, как в воздухе пахнет гражданской войной.

Единственное развлечение скучающих испанских офицеров — участвовать в церковных процессиях.

Нигде в мире армия не принимает такого участия в церковных торжествах.

Духовная процессия в Испании — наполовину военный парад.

Она не мыслима без грохота барабанов, военных оркестров, массы офицеров в полной парадной форме, батальонов солдат, сверкающих штыков и величественно колыхающихся в воздухе знамён.

Католическая церковь — вторая колоссальная сила в Испании.

Секрет власти в Испании, по мнению правящих сфер, это — чтоб армия и церковь были как можно ближе друг к другу, чтоб они были слиты в одно целое. И чтоб эти две могучие силы, слитые воедино, были на стороне правительства.

К этому стремятся, но этого не могут достигнуть.

В то время, как армия на стороне правящего дома, церковь питает симпатию к дон Карлосу, который обещает католическому духовенству вернуть добрые старые времена.

Католичество переживает трудные времена в вернейшей из своих стран, — в Испании.

Католичество чрезвычайно разнообразно. Каждая страна имеет такое католичество, которое больше может ей прийтись по душе.

Католичество в Англии — сурово, мрачно и просто. На юге Италии — картинно и живописно.

В Испании оно пышно и блестяще.

Испанцы любят зрелища. И нигде католическая церковь не устраивает столько процессий, столько блестящих торжеств и празднеств.

В северной Италии католические проповедники дебатируют в церквах политико-экономические вопросы и высказывают самые передовые взгляды.

Для Испании оставлено католичество средних веков.

Здесь продаются индульгенции, — и в газетах печатаются объявления о покойниках:

— Скончался дон такой-то. Прелат объявляет, что всякий, кто будет молиться за душу усопшего, получит отпущение грехов на столько-то дней.

На один день, на три, на неделю, — я видел объявление даже на 80 дней.

Это зависит от суммы, которую внесли в церковь родственники умершего.

80 дней! Можно вокруг света объехать в 80 дней. В 80 дней много можно наделать делов.

И всё, что бы вы ни сделали в эти дни, — даже убийство, — не будет вам сочтено за грех, если вы только молитесь за человека, объявление о смерти которого напечатано в газете.

Будучи постоянным подписчиком испанской газеты, можно жить и умереть совершенно безгрешным.

— Можете резать!

Такой премии не даёт ни одна газета в мире!

Но молятся по объявлениям только женщины.

Идя по улице в Испании, вы, как встарь, на каждом шагу встречаете женщин с опущенными глазами, в чёрных платьях, в чёрных мантильях, с золото-обрезанной книжечкой, на переплёте которой изображён крест.

У испанок осталось по-прежнему.

У каждой свой день в неделе, когда она ходит исповедываться.

— Простите, я не зову вас завтра к себе! — говорит вам испанец. — Завтра вторник, по вторникам моя жена исповедуется.

Но он говорит это с улыбкой.

Словно речь идёт о какой-то слабости, простительной и извинительной.

— Если вы хотите знать, сколько женщин в городе, — пойдите в такой-то день к статуе Сеньоры Семи Скорбей! — говорят в Гренаде.

Но никто не скажет вам, к какой священной статуе надо идти, чтоб узнать, сколько в городе мужчин.

Испанцы, мужчины, даже простонародье, совсем не религиозны.

Они смотрят процессии, потому что любят зрелища, но смех и шутки в это время не прекращаются ни на секунду.

В Испании много монастырей, но большинство — женские, число мужчин, когда-то колоссальное, уменьшается с каждым годом.

Католичество тает на глазах у всех.

Вероятно, только во времена Лютера в Германии так отзывались о католичестве, как отзываются в Испании теперь.

Испанец если не говорит об индульгенциях со смехом, он говорит о них с негодованием.

Испания переросла своё католичество.

И поразительное явление. С испанской улицы исчезла совершенно самая типичная её фигура. Католический монах и католический патер.

Так странно видеть в узенькой испанской улице быстро, боязливо пробирающегося патера.

В Испании-то!

Монахов не видно совсем. Нигде, ни одного. Патеры предпочитают днём ходить, переодевшись в штатское платье.

И только под вечер, когда толпа разошлась по домам и на землю спускается тьма, вы встретите в городском парке гуляющих подвое, потрое патеров в сутанах.

Причина боязни — враждебные демонстрации толпы. В Испании эпидемия демонстрации против духовенства.

И каждый день, в каждой газете отовсюду вы читаете о новых, новых, новых демонстрациях против монахов, против патеров, — демонстрациях враждебных, озлобленных, часто бешеных.

Обещание дон Карлоса вернуть Испанию к средним векам вряд ли выполнимо.

Испания переживает трагические минуты.

В воздухе пахнет карлистским восстанием. Республиканцы готовят к празднествам колоссальную демонстрацию.

Плебисцит. Они собирают голоса сторонников, чтоб показать, какое огромное большинство желает республики.

Севилья, Кордова, Кадикс — республиканские города. Весь юг, вся Андалузия — за республику.

Кастилия, Валенсия, весь север зовёт дон Карлоса.

Быть может, вернее, зовёт перемену.

Вряд ли кто, действительно, хочет дон Карлоса или его преемника, но, как говорит у Пушкина Лжедмитрий, он:

«Предлог раздоров и войны».

Его зовут, потому что его имя звучит, как:

— Перемена.

Его зовут, как призрак возмущения.

«Дон Карлос», это — боевой клич.

Его имя нужно как лозунг.

Он необходим для начала.

— Но послушайте, — говорил я тем, с кем мне приходилось говорит о делах их страны, — юг за республику, север за дон Карлоса. Но ведь есть же партия, которая стоит за правящий дом.

Он пожал плечами:

— Конечно, есть.

— Кто?

— Служащие.