По городам США

«Удивительный город»

Уже темнело, когда мы подлетали к Лос-Анжелесу. Багрово-красный диск солнца медленно погружался в серую пелену надвигавшихся сумерек. Наш воздушный лайнер, как бы убедившись в бесполезности погони за временем, стал замедлять ход и снижаться.

Внизу из серовато-белой пены облаков островками выступали гранитные вершины гор.

Естественное чувство некоторого беспокойства, которое испытывает каждый воздушный пассажир, пока он не почувствует твердую землю под ногами, возросло у нас, когда мы обнаружили, что торчащие из-под густых облаков каменные глыбы окружают нас почти со всех сторон.

«Как бы самолет не задел за одну из них», — подумали мы. Но наши опасения были напрасны. Впечатление близости горных вершин было обманчивым.

Приблизительно в центре каменного котла самолет резко сбавил скорость и через секунду врезался в толщу облаков. Наступила полная темнота. С минуту не было никакой видимости. Затем облака внизу расступились, и перед нашими глазами раскрылся гигантский чертеж, причудливо разрисованный бесчисленными огненными пунктирами на черной глади земли.

Прильнув к окнам кабины, мы стали искать в этой сетке огней, уходящей к горизонту, сгустки, которые указывали бы на расположение центральной части города.

Но наши старания выделить отчетливый сгусток света при приближении к Лос-Анжелесу не увенчались успехом. Так мы и приземлились в международном аэропорте Инглвуд, оставаясь в неведении, где же, собственно, Лос-Анжелес.

Как выяснилось позже, все, что мы увидели с самолета, вся уходящая к горизонтам сетка огненных пунктиров — это и был Лос-Анжелес. Но где же центр города, вокруг которого концентрическими кругами или прямоугольной сеткой расходятся к периферии жилые кварталы? В действительности такого центра в Лос-Анжелесе нет. Это было необычно.

Эпитеты «уникальный», «удивительный» мы очень часто слышали в Америке применительно к этому городу и невольно прислушивались к разговорам, стараясь уловить сущность этой исключительности.

На Востоке страны к нам часто обращались с вопросами:

«Вы поедете в Калифорнию?», «В вашу программу включен Лос-Анжелес?»

В голосах некоторых звучала нескрываемая гордость, на лицах других появлялся оттенок грусти и мечтательности, третьи явно нам завидовали, четвертые шумно радовались, выражая надежду еще раз встретиться, но уже на Западе.

Лос-Анжелес является для американца из средних слоев тем местом на земле, с которым он связывает свое мелкобуржуазное представление о жизненном идеале.

Географическая оторванность этого уголка страны от всей остальной американской территории психологически уже сама по себе заманчива. Мягкий субтропический климат, широкое распространение одноэтажного строительства и личного автомобиля, близость Голливуда, невероятно быстрый рост промышленности, некоторое время обеспечивавший возможность получить работу, — все это создало Лос-Анжелесу славу обетованной земли, рая на земле.

Вы спросите, почему же именно Лос-Анжелесу? Машины имеются повсюду, не только в Калифорнии; пригородное строительство индивидуальных домов на крохотных участках ведется и в ряде других районов Америки. Почему же для американцев, главным образом живущих вне Калифорнии, Лос-Анжелес обладает такой притягательной силой?

Это объясняется прежде всего тем, что в Лос-Анжелесе благодаря ряду причин, о которых мы будем говорить ниже, наиболее широко и полно воплотились самые современные тенденции во внешней организации американской жизни.

Несомненно, что Лос-Анжелес — наиболее современный среди других американских крупных городов.

Немаловажную роль в окутывании Лос-Анжелеса пеленой соблазнительной заманчивости играет Голливуд с его ультрамодными звездами экрана и картинной роскошью, то есть тем, что на языке американских аристократических салонов передается понятием «глемор» — блеск, роскошь.

И конечно, к популяризации Лос-Анжелеса приложила руку вездесущая реклама, непременный спутник американской жизни. Голливуд выбрасывает на американский рынок бесконечный поток фильмов, популяризирующих «американский образ жизни». Ту же роль выполняет и пресса.

Лос-Анжелес расположен в той части Южной Калифорнии, где побережье Тихого океана делает крутой поворот к востоку.

Участок этого побережья, там, где оно омывается плавно вдающимися в сушу заливами Санта-Моника и Сан-Педро и окаймлено горами Сан-Габриэль и Санта-Моника, напоминает по форме треугольник. Название этой равнины совпадает с названием города.

Находящиеся к востоку от города невысокие, заросшие лесом и кустарником горы Санта-Моника очень живописны. С них стекают многочисленные речки и ручьи, кое-где образующие небольшие водопады и даже неглубокие каньоны.

Красота и разнообразие пейзажей на сравнительно небольшой территории, а также обилие безоблачных дней способствовали созданию в предгорьях Санта-Моника крупного центра кинематографии — Голливуда.

Несколько обособленно от прибрежной равнины Лос— Анжелеса за цепочкой невысоких холмов расположена долина Сан-Габриэль. Она составляет северо-восточную часть городского района.

Горы Санта-Моника на пути с прибрежной равнины в долину Сан-Фернандо ясно воспринимаются глазом как возвышенность, а холмы Репетто-Хиллс, отделяющие от прибрежной равнины долину Сан-Габриэль, можно пересечь, не почувствовав никакого подъема.

Господствующими чертами природного ландшафта Лос-Анжелеса являются равнины и долины, и только где-то вдали, на линии горизонта, в легкой дымке вырисовываются силуэты гор. Сколько бы вы ни ездили по городу, всюду неизменно сохраняется ощущение недосягаемости этих гор. Они всегда маячат где-то на горизонте.

В Лос-Анжелесе нет резко вдающихся в сушу заливов, как в Сан-Франциско, нет крупных рек, озер. Достаточно отъехать от берега океана километра на два, как его освежающее влияние почти не ощущается.

Небольшие реки, пересекающие Прибрежную равнину (Лос-Анжелес, Сан-Габриэль и другие), значительную часть года маловодны или пересыхают совсем. Часто об их существовании догадываешься лишь по гранитным набережным, построенным на случай зимне-весеннего разлива. Впрочем, возможность таких разливов сейчас, вероятно, исключена. Почти все реки, стекающие с гор, еще до выхода на равнину отдают свою воду водохранилищам.

Лос-Анжелес расположен в зоне средиземноморской разновидности субтропиков, отличающейся здесь жарким летом, мягкой бесснежной зимой (средняя температура января +12,3°), обилием солнца, небольшим количеством осадков (преимущественно зимой и ранней весной). Все эти особенности климата оказали большое влияние на хозяйственную и культурную жизнь города.

Мягкая погода позволяет круглый год значительное время проводить вне дома. Отсюда, с одной стороны, чрезвычайно высокий спрос на приусадебные участки, с другой, облегченные, а поэтому и удешевленные конструкции домов.

Индивидуальное полудачное строительство с обязательным клочком приусадебной земли требует обширных пространств. Именно поэтому город так разросся вширь, заняв огромную территорию.

Однажды, проезжая утром по городу, мы обратили внимание на любопытную особенность.

В даунтауне Лос-Анжелеса держался пропитанный гарью довольно густой туман, сквозь который тускло светило солнце. Выступившие на наших лицах крупные капли пота свидетельствовали о значительной влажности воздуха и слабой испаряемости. Но когда мы отъехали от центра несколько километров в сторону долины Сан— Фернандо и миновали невысокий перевал Кахуента-Пасс, все изменилось. Здесь ярко светило солнце, воздух был чист и прозрачен, и мы перестали ощущать изнуряющую жару.

Когда на обратном пути мы пересекли горы и оказались в прибрежном курортном городке Санта-Моника, здесь было так свежо, что кожа на наших руках превратилась в «гусиную», и мы пожалели, что не взяли с собой какой-нибудь одежды потеплее.

Сочетание средиземноморского климата Южной Калифорнии с большим разнообразием рельефа создало в этом районе множество легко уловимых микроклиматических оттенков.

Жители Лос-Анжелеса в буквальном смысле слова могут по желанию выбирать наиболее отвечающий их вкусам климат. Одни могут предпочесть ровную температуру прибрежных районов, другие — жаркое лето и прохладную, но сухую, солнечную зиму изолированных горами долин.

Мягкий климат Лос-Анжелеса, по разнообразию оттенков единственный в своем роде в стране, служит приманкой для ушедших от дел богачей, которые совместно с голливудской аристократией вносят праздно-развлекательную атмосферу в жизнь города.

Однако не все связывают преимущества местного климата с возможностью зимой и летом играть в гольф или нежиться в ласковых лучах калифорнийского солнца. Для некоторых мягкий климат Южной Калифорнии приобрел иное значение.

— Это такое место, — сказал один местный рабочий, — где вы можете круглый год спать, накрывшись лишь одной газетой.

Прибывший в Лос-Анжелес турист напрасно будет подниматься в горы или забираться на самое высокое в городе 30-этажное здание городского муниципалитета на Мейнстрит в надежде окинуть взором весь город и составить о нем полное представление. Он увидит в лучшем случае одно или два скопления несколько выделяющихся по высоте 5-6-этажных зданий. Между ними и за ними до линии горизонта тянутся нескончаемые нити улиц, запруженных машинами, и длинные вереницы стандартных, будто только-только сошедших с конвейера чистеньких одноэтажных домиков.

Когда наш самолет покидал Лос-Анжелес, бортпроводник через каждые 3–5 минут в течение получаса сообщал нам о тех местах, над которыми мы летели: поднялись в воздух мы в Инглвуде, почти на побережье, вслед за Инглвудом последовал мыс Палос-Вердес, порт Сан-Педро, курортный и густо заселенный Лонг-Бич, окруженная цитрусовыми и оливками Санта-Ана, сказочный городок Диснейленд, слева проплыла промышленная Пасадена; и только перевалив через густо заросшие лесом горы Сан-Габриэль, мы покинули район Лос-Анжелеса.

По занимаемой площади Лос-Анжелес крупнейший город мира. В официальных границах он занимает около 1200 кв. километров, а так называемая урбанизированная территория Лос-Анжелеса, то есть территория сплошной застройки городского типа, за последние годы достигла 3,5 тыс. кв. километров, почти в четыре раза превышая площадь, занимаемую Москвой в ее нынешних границах в пределах кольцевой автодороги (875 кв. километров). Чтобы попасть из одной части города в другую, иногда приходится преодолевать расстояние до 100 километров.

Когда мы впервые очутились в городе, то казалось, будто это громадный, только что отстроенный дачный поселок, которому нет ни конца, ни края. Кроме искусственно насаженных пальм с массивными утолщениями наверху, походившими на зрелые маковые коробочки, зелени почти не было; лишь кое-где попадались отдельные миндальные деревца, вечнозеленый карликовый дуб и некоторые кустарники.

Конечно, так было не везде. Аристократические дворцы на Биверли-Хиллс или Бел-Эйр утопали в зелени. Но более современные районы сплошной стандартной городской застройки, расползшиеся от старого центра во всех направлениях, в большинстве случаев были почти лишены растительности.

Но неужели до постройки домов здесь не было естественной или хотя бы культурной флоры?

Была. Совсем недавно эти места славились своими садами апельсинов, лимонов, оливкового дерева. О плодородии здешней почвы слагались легенды.

«Бросив зерно на землю, отпрыгни в сторону» — ходила среди лосанжелесцев шуточная поговорка.

Однажды, проезжая по городу, мы увидели с десяток мощных бульдозеров, которые со скрежетом ломали и уничтожали великолепную ароматную апельсиновую рощу, раскинувшуюся на площади, пожалуй, не менее полутора десятков гектаров.

«Зачем такое варварство, такое бессмысленное уничтожение?» — подумали мы. Заметив наше недоумение сопровождавший нас американец спокойно пояснил, что участок купила компания по строительству стандартных жилых домов и что она расчищает его для возведения на этом месте очередной партии индивидуальных и вместе с тем лишенных всякой индивидуальности стандартных домиков.

До последнего времени то здесь, то там в различных районах городской зоны как реликвии недавнего прошлого оставались отдельные клочки сельскохозяйственных угодий. Некоторые фермеры то ли из-за любви к земле, то ли в расчете на возросший местный рынок попридерживали свои земельные участки, главным образом засаженные цитрусовыми.

Однако волна иммиграции в поисках «обетованной земли» так захлестнула город, что стоимость земли взвинтилась до невероятно высокого даже для Лос-Анжелеса уровня. В результате последние фермеры под тяжестью все возрастающего налогового бремени и соблазненные ростом цен на недвижимость продают свою землю компаниям-застройщикам. Фруктовые сады исчезают, уступая место городской застройке.

При строительстве в 1954–1955 годах известного развлекательного городка Диснейленда, расположенного к юго-западу от центра Лос-Анжелеса, было выкорчевано до 11 тыс. апельсиновых деревьев.

Для большей части жилой застройки Лос-Анджелеса типичен дом, рассчитанный на одну семью с небольшим приусадебным участком.

Некоторые американцы, с которыми нам приходилось встречаться в Лос-Анджелесе, часто говорили о якобы присущем американца стремлении к одноэтажной Америке, берущем свое начало от первых европейских переселенцев в Новый Свет.

Это, конечно, не так.

Нравственно-психологической основой такого типа расселения нам представляется стремление людей уйти, убежать от общества, по отношению к которому каждый индивидум при капитализме находится в состоянии антагонизма.

Экономическая основа — это купля в кредит.

Любопытно, что дома в большинстве случаев своим фасадом обращены не на улицу, а вовнутрь, в сторону внутреннего дворика или приусадебного клочка земли, куда выходят так называемые «пейзажные» окна жилых комнат дома.

В сторону улицы выходит обычно неиспользуемая, часто просто декоративная земельная полоска, которая тем не менее непременно сохраняется возле большинства жилых строений.

Здание фирмы 'Капитоль рекордс' в Голливуде

Тип городских построек, их архитектурное оформление прежде всего связаны с историей развития города.

Официальной датой основания Лос-Анжелеса принято считать 1781 год, когда группа францисканских миссионеров проникла из Мексики на территорию Южной Калифорнии и основала на месте нынешнего даунтауиа небольшую деревушку — пуэбло на базе существовавшего здесь поселения обращенных в христианство индейцев.

В то время испанцы на территории Калифорнии основывали три типа поселений — миссии, президио и пуэбло, которые впоследствии имели различное влияние на размещение и формирование современных городов.

Миссии создавались, как правило, там, где уже существовали индейские поселения. Их непременным признаком стали испанские католические храмы. Впоследствии они редко служили тем стержнем, вокруг которого формировались города, и прежде всего потому, что миссии создавались без учета природных условий: католические храмы строились испанцами на расстоянии одного дня ходьбы друг от друга с тем, чтобы, совершив в храме утреннюю молитву, путешественник не уснул без вечерней — в соседнем храме.

Некоторые миссии дали потом названия ряду калифор-нийских городов, таких как входящие в городскую черту Лос-Анжелеса Сан-Габриэль, Сан-Фернандо, а также Сан-Диего, Санта-Барбара, Вентура (от миссии Сан-Буэ— навентура) — центров графств с одноименными названиями.

До наших дней сохранилось несколько католических храмов времен ранней колонизации Калифорнии (Сан-Фернандо, Сан-Габриэль).

Президио назывались испанские военные форты, где размещались гарнизоны колониальных войск. Для них выбирали стратегически важные точки, учитывавшие выгодность определенного сочетания природных условий. Город Сан-Франциско возник именно на месте бывшего испанского президио.

Для очертания городских кварталов Лос-Анжелеса во многих случаях определяющими были границы бывших садоводческих ферм и скотоводческих ранчо, образование которых на территории Южной Калифорнии также восходит к испано-мексиканскому периоду.

Лос-Анжелес. Различные образцы архитектуры городских зданий. Фото И. Г. Логуновой

Сейчас основное наследие этого периода — обилие испанских названий улиц, пригородов, рек, дорог. Если бы неосведомленному человеку дали подробную карту Южной Калифорнии, ему было бы трудно представить себе, что он имеет дело с американской территорией.

Испано-мексиканское влияние сказалось и в архитектуре некоторых городских строений последующего исторического периода. Так, в старой части города многие дома имеют небольшие и часто зарешеченные окна, полукруглые, покоящиеся на колоннах арки, внутренний дворик, каменные небольшие балкончики.

Из архитектурного наследия испано-мексиканского периода американцы восприняли главным образом идею некоего затворничества, ухода от общества, концентрации внимания на внутреннем дворике, что проявилось на новой социальной основе в домиках типа «ранчо», имеющих в плане форму незамкнутого четырехугольника с крыльями, обращенными вовнутрь.

Последующая история города внесла в его облик множество архитектурных наслоений.

Первыми переселенцами в Южную Калифорнию, влившимися в местное испано-мексиканское население, были жившие в Америке выходцы из Германии, Франции, Польши, Италии, Великобритании, Китая. Только после гражданской войны Севера с Югом сюда хлынули янки.

Столь «разношерстное» население, естественно, не могло создать своего единого архитектурного стиля, тем более, что преимущественно сельскохозяйственное развитие экономики района до конца первой мировой войны вообще не располагало к монументальности в городской архитектуре. Лос-Анжелес рос тогда крайне медленно.

От этого периода в старой части города вокруг Плазы и вокзала Юнион Стейшн и к юго-западу от них сохранились строения, отражающие самые разнообразные архитектурные стили или космополитическое смешение всяких стилей.

Посмотрев на некоторые такие здания, можно с уверенностью утверждать, какой национальности был первый владелец или архитектор, строивший их. Наряду с уже упоминавшимися нами домами типа «ранчо» здесь можно увидеть и подобия французских провинциальных строений, и дома новоанглийской архитектуры колониального периода с высокими крышами и мелко зарешеченными рамами окон, и голландские домики. К юго-востоку от Лос-Анжелеса, не доезжая примерно десятка километров до городка-спутника Санта-Аны, расположено селение Анахейм, место коллективной немецкой иммиграции середины прошлого столетия. Это селение до сих пор в своем архитектурном облике несет явственный отпечаток готики.

Есть в Лос-Анжелесе даже памятник архитектуры мормонов — крупнейший в мире храм мормонов (высота 100 метров), который сверху венчает пятиметровая позолоченная статуя Святого Морони.

Основной массив жилых строений построен в период с начала 1920-х годов и позднее.

Осматривая некоторые районы новейшего городского строительства, мы обратили внимание на то, что новые дома (ранчо, бунгало и прочие) различаются не столько по своим архитектурным замыслам, сколько по своей стоимости.

Среди очень дорогих домов, построенных по индивидуальным проектам, еще можно встретить кое-что оригинальное, хотя это «оригинальное» представляет из себя или эклектику самых разнообразных архитектурных стилей, или ультрамодерн, воплощающий опять-таки прежнюю идею ранчо, только иными средствами и иными материалами.

Большинство участков массовой застройки — это многие километры многокрасочных коробочек, ряд в ряд. Здесь «живут в кредит» лосанжелесцы со средним достатком. Те, кто побогаче, приобретают домики, рекламируемые как «превосходные ранчо», — сколоченные из сосновых досок вместительные дачи с верандами.

Пожалуй, нигде в мире нельзя так достоверно и наглядно судить об имущественном положении горожан, как в Лос-Анжелесе. Здесь по внешнему облику домов можно безошибочно определить имущественное положение их владельцев с точностью почти до 100 долларов.

Строительные компании обычно выкупают у частных владельцев или у графства тот или иной участок земли, пропахивают его бульдозерами и возводят на освободившейся площади десятки, а то и сотни одинаковых, прижавшихся друг к другу домиков, которые потом продают в кредит вместе с участками.

Некогда величественные и красивые окрестные холмы ныне исковерканы землеройными машинами и покрыты сотнями небольших голых участков с домиками, которые, как пластыри, скрывают незажившие раны.

На извилистых горных шоссе то и дело встречаются мощные грузовики с яркими надписями на кузовах: «Бесплатный грунт». Вдоль дороги часты и объявления: «Нужен грунт». Грунт сваливают для выравнивания участков. Их владельцы платят только за транспорт. Довольны те и другие.

В равнинных районах участки всюду пестрят громадными, прибитыми на столбах щитами с надписями: «Продажа в кредит». Впрочем, некоторые компании-застройщики кредит предлагают только для ветеранов войны. Их в последнюю очередь увольняют с работы, и поэтому погашение кредита более гарантировано.

Подгоняемые спросом и будущими барышами, строительные компании возводят дома-бунгало исключительно быстрыми темпами. На площадках массового строительства индивидуальный дом из блоков возводится меньше чем за час.

Но алчность строительных компаний и их поспешность порой приводят к недосмотрам и несчастным случаям.

Недавно один из наиболее преуспевающих застройщиков пришел в восторг, когда бульдозеры сровняли макушку принадлежащего ему холма, сдвинув массу рыхлой земли во все стороны и тем самым расширив площадь предстоящей застройки почти вдвое. Он построил ряд домов на верхней площадке, а затем и на ярусах. Домики были проданы, владельцы въехали в свои владения, построили плавательные бассейны, развели клумбы.

Вскоре полил дождь. Грунт настолько разрыхлился, что земля вместе с бассейнами поползла по склону, заваливая нижерасположенные участки и заливая дома жидкой грязью.

Пришедшие в полное отчаяние собственники домов оказались без жилья и без земли, а в большинстве случаев и без компенсации.

Мало-мальское проявление индивидуальности в архитектуре здесь доступно лишь богатым. Они могут позволить себе не только строить по индивидуальным проектам, но и гоняться за новейшими модами в архитектуре и строительстве, которые, как и в прочих сферах художественного выражения, порой принимают уродливые, ультрамодернистские формы.

Однако в общем и целом господствующим требованием в местной новейшей архитектуре является все же требование удобства, хотя часто и «подперченное» некоторой излишней экстравагантностью вкусов заказчика.

Представителем стиля модерн в архитектуре является широко известный здесь архитектор Ричард Джозеф Нойтра. Далеко выдающиеся козырьки крыш его домов, плоских и приземистых, почти всегда лишенных овальных линий, можно увидеть на прибрежной ривьере, в каньонах Санта-Моника и на вершинах многих холмов. Обилие стекла и приспособленные к жизни обширные веранды или внутренние дворики, искусно вписанные в окружающую природу — особенности его стиля. Тот факт, что такая конструкция обеспечивает максимум света, не подлежит сомнению. В этом ее преимущество. Однако подчеркнутая угловатость форм при излишнем конструктивизме архитектурной идеи, по нашему мнению, не создает должного уюта.

За позолоченным фасадом

Ошибочно было бы, однако, представлять, что все лос-анжелесцы живут в отдельных, хотя бы стандартных домах. Есть в Лос-Анжелесе обширные районы (старый центр, район Бункер-Хилл, кварталы, населенные неграми и мексиканцами в восточных предместьях города), которых новое строительство коснулось в малой степени. Здесь за увешанными рекламой заборами стоят 3-4-этажные мрачные, закоптелые кирпичные и деревянные постройки, где живут десятки тысяч семей.

Как писали местные газеты, каждый шестой квартирный дом в Лос-Анжелесе не имеет минимальных бытовых удобств.

Лачуги из старых упаковочных ящиков и маленькие гаражи на задворках дают приют тысячам недавно прибывших иммигрантов, еще не нашедших себе работу.

Вот как описывает посещение одной из трущоб Лос-Анжелеса корреспондент американского журнала «Нейшн»:

«В одном из таких деревянных строений я видел единственный бак для горячей воды, обслуживавший около 72 семей. Семьи, состоящие из четырех-пяти человек, готовят, обедают, спят в одной крохотной комнатке. Здесь нет защиты от огня, запасных выходов или огнетушителей. Пожарные вызовы здесь в 2 раза чаще, чем в городе в целом. В другом здании 2 уборные, по одной на каждом этаже, обслуживали 24 семьи…

В центре одной из отвратительнейших трущоб стоит фабрика, которая делает из коровьих хвостов тетиву и волос для подкладки. Машины, нагруженные хвостами, каждый день прибывают с бойни и выгружают свой товар около фабрики. Крысы дерутся из-за отбросов, забавляя хилых детишек, обитателей соседних домов. Микробы инфекционных болезней, переносимые мухами, путешествуют от фабрики к трущобам. Площадка, куда складываются хвосты, часто служит местом для детских игр».

Распространение инфекционных болезней особенно опасно здесь в условиях теплого климата, где они мгновенно могут вызвать страшную эпидемию.

Процент заболеваемости туберкулезом в этих районах в 5–9 раз выше, чем в других частях города.

Опасным переносчиком инфекции являются крысы — непременный спутник трущоб. В Лос-Анжелесе мы обратили внимание на странные металлические кожухи и липкую ядовито пахнущую смазку у основания пальмовых стволов. Велико было наше изумление, когда нам сказали, что это не что иное, как защита от крыс.

Особенно неприглядно положение в районах, заселенных неграми или мексиканцами. Они живут в покосившихся деревянных хибарках туземных гетто.

Для всех обитателей негритянских и мексиканских кварталов существует одна общая проблема. Для них граница их внутригородского гетто — непреодолимая стена. Они практически обречены жить только в тех районах, которые являются исключительно негритянскими или исключительно мексиканскими. Но поскольку население этих районов постоянно растет за счет естественного прироста и внутригородских перемещений, положение в них с каждым годом ухудшается.

Национальные меньшинства (негры, мексиканцы) в Лос-Анжелесе, как, впрочем, и во всех Соединенных Штатах, принадлежат к категории наименее оплачиваемого населения. Эти семьи очень бедны, поэтому рассчитывать на приобретение собственного, хотя бы стандартного удешевленного дома им не приходится.

Но даже если бы они и имели достаточные средства для такого приобретения, все равно на их пути возникло бы новое препятствие.

Дело в том, что частные компании-застройщики редко строят для негров, мексиканцев или выходцев из Юго-Восточной Азии. Почти непременным писаным или неписаным условием их контрактов с домовладельцами является расовое ограничение.

На почве нетерпимости к негритянскому или мексиканскому соседству со стороны расистских элементов время от времени возникают вспышки открытых актов произвола.

Так, в Альтадене, севернее Пасадены, в долине Сан-Габриэль, расисты пытались поджечь дом священника, который согласился продать его негру.

В Бербанке, в долине Сан-Фернандо, на участке одного американца, который продал свой дом негру, в качестве предупредительной меры был сожжен деревянный крест. Семья негра так и не смогла вступить во владение купленным домом из-за опасения расовых репрессий.

Иногда дело доходит до вопиющих нелепостей. Так, доктор Джейм X. Кирк, негр, ветеран войны, руководитель кафедры социологии в Университете Лайола, расположенном в юго-западной, приморской, части города, говорил об унижениях, которые ему, ученому, приходится переживать.

— Я могу преподавать в Уэстчестере, — с горечью говорил он, — но мне не позволяют там жить.

Одетый в неон «дикий» Запад

Одним из ярких впечатлений, которые мы вынесли от пребывания в Лос-Анжелесе, было впечатление лихорадочной деятельности.

Лос-Анжелес еще переживает период бума. Если соседний Сан-Франциско в основной своей части давно отстроен, обжит и уже успел обрести зрелость и респектабельность, то Лос-Анжелес оставляет впечатление еще не угомонившегося города. Цены на недвижимость взвинчены до небывало высокого уровня. Приток иммигрантов по-прежнему высок. Скрежещут бульдозеры, гнутся и трещат стволы оливковых и апельсиновых деревьев, как грибы, растут одноэтажные домики. Клепальные автоматы врезаются в свежую сталь вновь ро (В буквальном смысле — не сразу, то есть не наличными, продажа в кредит)ждающихся офисов на Уилширском бульваре.

«Но даун! Но даун!» — кричат размалеванные рекламные стенды с обочин автострады Санта-Ана или с холмов Палос-Вердес, из-за которых весело поглядывают еще не обсохшие от свежей краски домики-близнецы.

Городская застройка охватывает все новые и новые территории во всех направлениях, проникая в любую доступную для дорог расщелину. Да и расселившиеся люди тоже не сидят на месте. Телефонные книги стареют, еще не выйдя из печати. Приблизительно четвертая часть лосанжелесцев меняет свои адреса в течение года.

Так как население Лос-Анжелеса часто передвигается, широкое распространение здесь получили разборные школьные здания, которые могут быть за несколько десятков часов перенесены на новое место.

Непрекращающимся потоком движутся по густой сетке дорог тысячи автомобилей.

Поворачиваем ручку автомобильного радиоприемника, и в относительную тишину, нарушаемую лишь шорохом шин, врывается эфир, до предела насыщенный кричащими, визжащими, но методичными и неотступными джазовыми ритмами; время от времени они затухают, уступая место агрессивному, лающему, не дающему вам опомниться, лихорадочному, как при футбольных репортажах, голосу американского диктора.

Этому городу больше, чем любому другому в США, свойствен дух постоянного беспокойства, дух наживы или, как говорят американцы, «дух свободного предпринимательства».

И если до недавнего времени этот «дух свободного предпринимательства», складывающийся из хозяйственного бума, духа торгашества и спекуляции, авантюризма, культа силы и роскоши, был больше всего свойствен таким городам, как Чикаго или Детройт, то за последние годы пальма первенства по общему признанию перешла к Лос-Анжелесу.

По численности населения стандартная метрополитенская территория Лос-Анжелеса вышла на второе место после Нью-Йорка.

Население метрополитенской территории Лос-Анжелеса (состоящей из двух графств с наиболее интенсивной городской застройкой — Лос-Анжелес и Орендж) в 1960 году насчитывало почти 6,7 млн. жителей в сравнении с миллионом в 1920 году.

Одна из причин такого роста — быстрое развитие промышленности. До первой мировой войны Южная Калифорния развивалась преимущественно как сельско-хозяйственный район. Пшеница, овощи, фрукты, продукты животноводства были основными статьями вывоза. Однако с 20-х годов сельское хозяйство начало терять свое относительное значение, уступая место промышленности.

Промышленный бум начался с обнаружения здесь в 20-х годах нескольких продуктивнейших в то время в стране нефтяных месторождений. Открытие их совпало со стремительно нараставшим спросом на бензин со стороны быстро развивавшегося автотранспорта. Большую роль в развитии нефтяной промышленности в Южной Калифорнии сыграло открытие Панамского канала, которое привело к быстрому росту порта Лос-Анжелеса.

Нефть и природный горючий газ добывают сейчас в Южной Калифорнии главным образом в двух графствах — Лос-Анжелес и Вентура. В первом выделяются месторождения Сигнал-Хиллс, Лонг-Бич, Хантингтон-Бич, а также южнее по побережью.

Нефтяная— специализация района ощущается и в самом городе. Стальной белизной выделяются сверхмодернистские на вид «трубосплетения» нефтехимических и нефтеперегонных заводов. Они чаще всего примыкают к склонам. Гигантскими светло-серыми шарами и цилиндрами широко разбросаны баки для хранения нефтепродуктов. Частокол вышек окаймляет песчаные дюны вдоль тихоокеанского побережья юго-западнее Лонг— Бича. Нефтевышки встречаются и на задворках индивидуальных домов, посреди улиц и в чаще виноградных кустов. В парках и на декоративных полосках в гуще герани можно иногда заметить плавно и монотонно, как маятник часов, работающую качалку.

До недавнего времени бурить скважины в жилых кварталах города запрещалось. Бурильные машины создавали много шума. Однако потом городские власти разрешили бурение, и некоторые владельцы земельных участков, движимые жаждой легкой наживы, сдают свои дворы в аренду нефтяным компаниям.

Сейчас вновь весь город охвачен нефтяным ажиотажем. Опасение, что с соседнего участка могут выкачать твою нефть и тем самым оставить тебя без прибыли, — основная тема толков, пересудов, судебных разбирательств и причина растущей взаимной отчужденности владельцев недвижимости.

Поправить свое финансовое положение, пошатнувшееся в результате острой конкуренции со стороны телевидения, не прочь и голливудские киностудии.

Так, студия «XX век Фокс» сдала часть своей территории нефтяной компании, и теперь земельный участок студии занят «кланяющимися кузнечиками».

Однако, примыкая к аристократическим кварталам города, студия вынуждена считаться с крайней чувствительностью их обитателей к внешней эстетике. Нефтяные вышки на территории студии прикрыты самыми заманчивыми и экзотическими декорациями.

Другой важнейшей отраслью, способствовавшей росту Лос-Анжелеса, явилась авиационная промышленность. Мягкие зимы, обилие солнца и отсутствие сильных ветров благоприятствуют испытанию там новых самолетов.

Первые зачатки этой отрасли восходят еще к началу столетия, когда в 1906 году авиалюбитель Гленн Мартин разместил свою первую кустарную авиационную мастерскую в помещении заброшенной церкви Санта-Ана. Позднее, в 1920 году, его помощник Дональд Дуглас начал уже промышленную сборку самолетов на территории бывшей киностудии в Санта-Моника. А затем в курортном городке Санта-Барбара основали авиационное предприятие братья Локхид. Все перечисленные имена стали широко известны впоследствии по соответствующим маркам самолетов.

Позднее братья Локхид переместили свое предприятие в Голливуд и далее в Бербанк, где они прочно обосновались. Здесь, на развилке железной дороги Саутс Пасифик, широко разбросаны на громадной площади приземистые, стального цвета корпуса крупнейшего в стране авиасборочного завода Локхид. Завод известен выпуском реактивных самолетов типа «Старфайр», воздушных лайнеров «Констолейшен» и «Электра», а также печально прославившихся разведывательных самолетов У-2.

Завод Локхид — крупнейшее промышленное предприятие города. В 1959 году на нем работало 32 тыс. рабочих.

Севернее Лонг-Бича, в районе Лейквуд, расположен авиационный завод авиакомпании «Дуглас-Эйркрафт».

Всего эта компания имеет в районе Лос-Анжелеса пять заводов с 60 тыс. рабочих (1959 год).

Около Международного аэропорта раскинулись корпуса авиазаводов компаний «Норт Америкен» и «Нортроп».

Однажды, возвращаясь из Санта-Моника в отель, мы решили поехать не обычным путем вдоль широкого Уилширского бульвара, а взять немного южнее с тем, чтобы по дороге взглянуть на обширные владения двух крупнейших киностудий «XX век Фокс» и «Метро-Голдвин-Майер».

Проехав несколько километров по бульвару, носящему французское название Пико, мы заметили справа несколько низких зданий, напоминавших спортзалы или закрытые плавательные бассейны. Парковочные площадки перед зданиями были запружены машинами.

— Что бы это могло быть?

Мы сразу отвергли предположение о закрытом пла-вательном бассейне, резонно считая, что при высокой температуре воздуха на протяжении всего года вряд ли целесообразно строить закрытые бассейны.

Однако мысль о спортивном назначении зданий скоро нашла для нас свое подтверждение, когда мы заметили, что по гладким каменным дорожкам, соединяющим отдельные здания и идущим вдоль них, люди двигаются не пешком, а на роликовых коньках.

По понятным причинам мы избегали слишком часто досаждать нашим американским спутникам расспросами о том или ином замеченном нами здании или предприятии. Нам это казалось не совсем удобным.

Здесь же все было абсолютно ясно. Перед нами комплекс спортивных сооружений.

Когда мы выразили американцам свое восхищение размахом спортивного строительства, заметив, что у нас в центре города тоже строится крупнейший плавательный бассейн, они громко рассмеялись.

— То, что вы видите перед собой, — пояснил один из них, — это вовсе не спортзалы, а авиационный завод Дугласа.

— Если так, то при чем же тут конькобежцы? — удивились мы.

— Это не конькобежцы. Это обыкновенные служащие. Дуглас поставил их на ролики, чтобы сократить потерю времени при передвижении по обширной территории завода.

В Лос-Анжелесе сконцентрировано почти 75 процентов самолетостроения США; 90 процентов продукции составляют заказы военного ведомства. На базе авиационной промышленности в городе выросло производство ракет.

Развитие самолетостроения привело к возникновению пятисот предприятий по производству электронного оборудования и приборов. В радиоэлектронной промышленности города занято более 100 тыс. рабочих (Пасадена и Другие пригороды).

В районе Лос-Анжелеса размещается шесть автозаводов. Наиболее крупные из них: два завода фирмы «Дженерал Моторс» в долине Сан-Фернандо и к югу от старого центра на пересечении бульвара Файрстон и скоростной автострады, идущей к порту, и предприятие фирмы «Форд» в прибрежном районе Лонг-Бича. Размещение автосборочных заводов в Лос-Анжелесе вызвано наличием обширного местного рынка. По производству готовых автомобилей Лос-Анжелес занимает второе место после Детройта.

Лос-Анжелес стоит на первом месте в стране по производству рыбных консервов, строительных материалов, холодильных приборов и нефтяного оборудования.

Во время второй мировой войны здесь выросла резиновая промышленность (производство покрышек для самолетов и автомобилей), а после войны-промышленность пластмасс.

Около полумиллиона жителей города работает в обслуживании, в частности в розничной и оптовой торговле, в зрелищных предприятиях.

Ни в одном из крупнейших городов страны нет такого высокого процента занятых в строительстве, как в Лос-Анжелесе (7,6 процента самодеятельного населения), что является одним из показателей быстрого роста города.

При общей оценке промышленности района Лос-Анжелеса следует отметить, что крупнейшие ее отрасли — авиационная, электротехническая, ракетная и ряд других — связаны с военно-политической конъюнктурой или целиком от нее зависят.

Кроме того, определенный процент занятых в невоенных отраслях, включая все виды обслуживания, строительство и прочее, также зависит от военной конъюнктуры, поскольку они в той или иной мере заняты обслуживанием работающих в военных отраслях, включая их семьи.

Эту логическую цепь можно протянуть и дальше, если учесть, что лица, работающие в невоенных отраслях, на обслуживании занятых в военных отраслях и их семей, также имеют семьи, на содержание которых также затрачиваются определенные усилия и определенное количество человеко-часов рабочего времени.

Таким образом, значительный процент жителей города, сознают они это или нет, связан с военной конъюнктурой, а это, естественно, усугубляет непрочность их положения, усиливает угрозу безработицы, вносит в жизнь элемент риска, страха, что и без того является непременным фоном жизни при капитализме.

Возможности головокружительно быстрого обогащения на нефти, праздность и повышенная тяга к развлечениям ушедших на «покой» богачей и, наконец, Голливуд — все это вместе еще более сгущает атмосферу болезненного ажиотажа, нездорового азарта. Становится более понятной репутация Лос-Анжелеса как наиболее американского по духу современного капиталистического города.

Рост городского населения Лос-Анжелеса идет не столько за счет естественного прироста, сколько за счет миграции.

Особенно сильный поток иммигрантов наблюдался во время и вскоре после окончания второй мировой войны, что в значительной степени связано с ростом военных отраслей.

Среди прибывавших были и молодые люди, жаждущие здесь выйти на широкую жизненную дорогу, подкопить денег и приобщиться к «модному» образу жизни, и более пожилые рабочие, выброшенные кризисом с предприятий Северо-Востока, и разорившиеся фермеры с центральных равнин, рассчитывающие получить работу на одном из предприятий Лос-Анжелеса, мелкие дельцы и коммерсанты, соблазненные быстрым ростом города и возможностями расширения его торговой сети, и хорошенькие молодые девушки и женщины, мечтающие о славе на артистическом поприще и деньгах, и, наконец, богатые старики, прожигатели накопленного богатства.

Небогатые иммигранты, прибывающие из одних и тех же штатов, стараются расселяться поблизости друг от друга, иногда образуя чуть ли не целые поселения-землячества.

Нам запомнился один разговор с шофером такси, везшим нас с вокзала Юнион Стейшн. Речь зашла о приезжающих на постоянное жительство в Лос-Анжелес. Шофер рассказал:

«Часть моей работы состоит в том, чтобы развозить прибывающих пассажиров в отели или к родственникам. Первое, к чему стремится такой приезжий, это найти крышу. Затем он обыкновенно покупает себе дешевенький, подержанный автомобиль для того, чтобы иметь возможность преодолевать огромные расстояния внутри города в поисках работы. Когда он начинает ездить самостоятельно, я уже его больше не встречаю, по крайней мере на деловой почве. Часто его первая поездка в такси является и последней, и мы, шоферы, конкурируем между собой за право познакомить его с городом».

Нередко такой приезжий долгие дни мечется по городу, не находя применения своим силам и энергии. Некоторые из таких неудачников разочарованно покидают город, другие неделями ютятся в наскоро сколоченных лачужках или трущобах в надежде на случай.

Лачуга из старых ящиков и собственный автомобиль — это курьезная, но нередко встречающаяся картина в Лос-Анжелесе.

70 пригородов в поисках города

Лос-Анжелес напоминает ребенка, вечно вырастающего из собственной одежды. Чтобы разместить быстро растущее население города при преобладании одноэтажных индивидуальных жилых домов, требуются громадные площади. Три ведущие отрасли промышленности города также предъявляют необычно высокие требования к земельному пространству. Самолеты и кинокартины делают в громадных приземистых заводских корпусах и павильонах. К этим постройкам примыкают большие участки земли; в первом случае для размещения взлетных площадок и ангаров, во втором — для натурных съемок. Не менее пространственноемкая отрасль и нефтепереработка с ее обширными участками, занятыми гигантскими баками для хранения нефти и нефтепродуктов. По самой своей природе эти отрасли должны занимать обширные площади. В Лос-Анжелесе они немало способствовали расползанию города.

К счастью, Лос-Анжелес имел вокруг себя свободное пространство не в пример, скажем, Сан-Франциско, зажатому на ограниченной территории водой и горами.

Только за 1949–1957 годы в графстве Лос-Анжелес вокруг старого города было застроено индивидуальными домами 163 тыс. земельных участков размером от долей акра до сотен тысяч в зависимости от состоятельности их владельцев.

В 1950 году 64 процента всех жилых единиц (Отдельный индивидуальный дом или квартира в большом доме) в городе приходилось на индивидуальные жилые дома. В Чикаго на них приходится — 28 процентов, в Нью-Йорке — 20, в Филадельфии — 15. Даже немногочисленные квартирные дома, чаще всего 2-3-этажные, широко распланированы, со свободным пространством вокруг.

Целиком застроены еще недавно исключительно сельскохозяйственные площади долин Сан-Фернандо и Сан— Габриэль, территории, расположенные севернее и северо— восточнее Лонг-Бича, и т. д.

Расползание города, рост его вширь продолжается в неослабном темпе, хотя уже появились определенные про-тиводействующие такому расползанию тенденции.

Главные направления застройки: 1) на юго-восток через район Дауни-Норуолк-Уиттиер в графство Орендж; 2) на восток через долины Сан-Габриэль и Помона в графство Сан-Бернардино и 3) на северо-запад через долину Сан-Фернандо и далее.

Некоторые полагают, что к 1975 году Лос-Анжелес будет простираться чуть ли не на 300 с лишним километров от Сан-Диего и мексиканской границы до Санта-Барбары, то есть практически почти по всей территории Южной Калифорнии.

Любопытным следствием такого развития города является относительно невысокая плотность городского населения.

По приезде в Лос-Анжелес прежде всего бросается в глаза поразительное безлюдие его улиц. Можно проехать десяток городских кварталов и встретить одного-двух прохожих. Относительное оживление еще царит в местах сосредоточения деловых учреждений или магазинов. В жилых же кварталах человек на тротуаре редкое явление.

Люди или сидят замкнуто на своих приусадебных, скрытых от улицы участках, или время от времени открываются ворота гаража, из которого выкатывается и через несколько секунд исчезает в общем потоке очередной автомобиль.

Тротуар, как место движения пешеходов, уже теряет свой прежний смысл и назначение. Впрочем, в новейших кварталах города его уже не делают вовсе.

Средняя плотность населения урбанизированной территории Лос-Анжелеса 1700 человек на 1 кв. километр, что составляет менее половины плотности населения в Нью-Йорке и Филадельфии и треть плотности в Чикаго.

Если же взять центральную часть города, то диспропорция будет еще разительней. В этом случае плотность населения в Лос-Анжелесе будет приблизительно в четыре раза ниже, чем в Чикаго и Филадельфии, и в шесть раз ниже, чем в Нью-Йорке.

Характерно, что плотность населения в Лос-Анжелесе за пределами центральной части города оказывается несколько выше, чем в центре города, — 1800 человек на 1 кв. километр, и даже выше, чем в соответствующих пригородных районах трех вышеупомянутых для сравнения городов.

В центральной части Лос-Анжелеса, особенно в его даунтауне, население не растет, а даже убывает. Так за три с лишним года (1950–1953 годы) даунтаун Лос-Анжелеса потерял 15 процентов своего населения.

Диснейленд. 'Замок спящей красавицы'

Итак, основная часть населения Лос-Анжелеса живет в широком кольце, отстоящем на известном расстоянии от центра города.

Отход населения в пригороды, будучи сам следствием многих взаимосвязанных и взаимообусловленных процессов, приводит к потере центром прежнего значения. Если в центре Нью-Йорка стоимость ничтожного клочка земли исчисляется сотнями тысяч долларов, в Лос-Анжелесе земля в даунтауне, как правило, не дороже, чем в пригороде, а иногда и дешевле.

В Лос-Анжелесе нет главной торговой улицы в центре города, как, скажем, 5-я авеню или Бродвей в Нью-Йорке, Маркет-стрит в Сан-Франциско, где концентрировались бы магазины и куда бы ежедневно стекались толпы людей со всего города. Так как плотность населения в центре города здесь ниже, чем на периферии, существование такой торговой улицы в центре Лос-Анжелеса нецелесообразно. Она только осложнила бы проблему транспорта и создала бы массу неудобств.

И тем не менее, отступив на периферию, розничная торговля не рассеялась равномерно по всей громадной территории района. Она все же тяготеет к определенным очагам сосредоточения деловых учреждений и мест развлечения.

Новейшие и наиболее современные торговые центры представляют собой настоящие торговые городки, окруженные широкими полосами парковочных площадок. Здания магазинов по конструкции и занимаемой площади напоминают ангары.

Рассредоточенность свойственна и промышленности Лос-Анжелеса. От центра она распространилась во всех направлениях, особенно вдоль главных железнодорожных линий, поблизости от аэродромов (район Калвер-Сити, Инглвуд и район Бербанка), вокруг порта. До 500 про-мышленных предприятий сосредоточено в Пасадене (электронное оборудование, приборы). Все это привело к потере прежнего значения центра города и даже к его известной деградации.

Одна из улиц Лос-Анжелеса. Фото И. Г. Логуновой

Поскольку центр самая старая часть города, здесь много тесных и старых зданий, требующих капитального ремонта или замены. Отход населения отсюда привел к падению цен на недвижимость, но неспособность и нежелание городских властей решить проблему трущоб и расселения живущих в них людей затрудняет расчистку территории.

Отсутствие места для парковки затрудняет доступ к торговым точкам центра. Магазины скудеют и часто превращаются в дешевые барахолки, а то и совсем закрываются. Даже на фешенебельном бульваре Уилшир на протяжении его «чудо-мили» можно видеть закрытые магазины.

Многие жители Лос-Анжелеса годами не бывают в центре, особенно те, которые живут в богатых районах в долине Сан-Фернандо или на Биверли-Хиллс.

За последнее время власти города пытаются несколько украсить старый центр города. Около единственного в городе 30-этажного белого пирамидального здания городского муниципалитета недавно воздвигнуто из цветного стекла и металла новое модернистское здание полицейского управления, желтовато-коричневое федеральное здание, похожее на спичечную коробку, поставленную на бок, городской госпиталь.

Рядом со зданием полицейского управления обращает на себя внимание и вызывает недоумение установленное на пьедестале «нечто», напоминающее очищенную от известки металлическую арматуру. Поначалу мы так и решили.

Однако подойдя ближе, мы увидели длинные куски металла с шероховатой поверхностью, выкрашенные черной краской. Верхние концы их венчали круглые набалдашники величиной со среднее яблоко.

Как нам объяснили, круглые набалдашники изображали человеческие головы, а вся кучка металлического лома, поставленного на пьедестал, носила название «Американская семья».

Мы не стали спорить по поводу того, насколько близко круглые бронзовые набалдашники отображали человеческие головы. Но нам хотелось бы рассказать о том споре, который разгорелся вокруг этой статуи среди привыкших к излишней экстравагантности лосанжелесцев.

Еще до официального открытия памятника в городской муниципалитет стали поступать письма с протестами против появления на площади этого «безликого чудовища». Многие горожане даже пытались организовать сбор 10 тыс. долларов для передачи автору скульптуры, чтобы откупиться и убрать статую.

В городском собрании серьезно дебатировался вопрос об общественном референдуме по поводу статуи.

Один рабочий-строитель, работавший поблизости, объяснил нам, что статуя была отлита автором прямо на месте установки, а затем закутана тряпьем, чтобы обезопасить ее от случайной или умышленной поломки. Автор заявил, что статуя будет оставаться завернутой до тех пор, пока полиция не переедет в новое здание. Как только здание станет официально полицейским управлением, поблизости будет достаточно полицейских, чтобы защитить ее.

Один остроумный корреспондент, чтобы покончить со спорами, предложил на абстракционистское изображение американской семьи навесить полицейские бляхи. Тогда скульптура моментально приобретет реалистический характер, и споры прекратятся.

Поскольку в годы наиболее интенсивного строительства центр Лос-Анджелеса потерял свое значение магнита, к которому тяготеет население, и строительство широко и беспорядочно двинулось в пригороды, все время выходя за официальную городскую черту, фактический город и административный город стали понятиями, резко отличающимися друг от друга. В 1960 году в административном Лос-Анжелесе было около 2,5 млн. жителей, а в фактическом почти 7 млн.

За последнее время одновременно с появлением новых районов застройки наблюдалась тенденция отдельных пригородов к достижению ими большей экономической независимости от других районов. Это, в свою очередь, по-родило любопытное явление — стремление таких пригородов к выделению в самостоятельные в административном отношении городские единицы, к образованию городов-спутников. Такое стремление вызывается желанием избавить себя от поглощения городом-метрополией. Самостоятельные пригороды оказываются в более благоприятном налоговом положении, поскольку они не участвуют в расходах на общегородские нужды. Многие города-спутники заключают с Лос-Анжелесом субконтракты, по которым сами нанимают полицию, осуществляют техническое поддержание дорог и зданий. Расходы оплачиваются из бюджета графства.

«Лос-Анжелес — это 19 пригородов в поисках города», — говорили еще десять лет тому назад. Сейчас количество самостоятельных пригородов выросло многократно (их уже более 70).

Часто стремление к самостоятельности вызывается определенными соображениями местных влиятельных групп. Например, пригород Ирвиндейл добивался самостоятельности для того, чтобы предохранить от жилищной застройки убывающие месторождения гравия на речке Сан-Габриэль Уош.

Выделение пригородов в самостоятельные города-спутники достигло такого размаха, что конгрессу штата пришлось принять специальный закон, позволяющий властям графства во многих случаях препятствовать административной самостоятельности пригородов.

В результате всех этих процессов муниципальные границы в пределах большого Лос-Анжелеса настолько усложнились, что многие приезжие не имеют представления о том, живут ли они в самом городе или в одном из его пригородов.

Муниципальные границы Лос-Анжелеса часто неожиданно и резко меняют свои направления, охватывают многочисленные самостоятельные пригороды, вытягиваются, образуя длинные коридоры (например, вдоль дороги к порту), и вновь распускаются в павлиньи хвосты (Лонг-Бич).

Нельзя отказать в наглядности образа одному американскому журналисту, который, говоря о городе Лос-Анжелесе, заявил:

«Лос-Анжелес — это кремовое пирожное, брошенное в физиономию».

Жизнь на колесах

Своеобразие Лос-Анжелеса — результат многих социальных, экономических, природных и иных условий.

Так, например, подверженность Калифорнии периодическим землетрясениям в свое время была причиной принятия специального закона, запрещавшего возведение на территории Лос-Анжелеса построек высотой более 50 метров. Отсюда отсутствие в городе высоких строений.

Стремление к индивидуализму и мелкобуржуазная нетерпимость ко всему общественному, коллективному помогли прижать к земле и без того лишенный резких очертаний архитектурный силуэт города.

Но самым результативным и внешне ощутимым фактором описанного нами своеобразного развития Лос-Анжелеса несомненно является автомобиль, автомобиль как транспортное средство для подавляющего большинства семей, проживающих в городе и его окружении.

Автомобиль в личной собственности семьи — это материально-техническая предпосылка, которая позволила развиться современному Лос-Анжелесу.

Автомобиль предельно ослабил центростремительные силы в развитии города, и город расползся. Зависимость от автомобиля и расползание города — это два процесса, которые взаимно питают друг друга, усиливают друг друга. Население города рассредоточилось в результате наличия автомобиля, однако и зависимость населения от автомобиля по мере рассредоточения возрастает.

Рабочие авиационного завода Локхид в Бербанке приезжают на работу из 168 поселений городского, пригородного или сельского типа, порой покрывая расстояние в 100 километров каждое утро и вечер.

В метрополитенской зоне Лос-Анжелеса в 1958 году было зарегистрировано около 2,8 млн. легковых автомобилей в личном пользовании, или приблизительно 1 автомобиль на 2,5 человека (в Нью-Йорке 1 автомобиль приходится на 7 человек, в Филадельфии — на 6, в Чикаго — на 4 человека).

Такое обилие автомашин — показатель крайней зависимости человека от автомобиля.

Низкая плотность населения плюс личный автомобиль привели к почти полному атрофированию общественного городского транспорта.

В Лос-Анжелесе нет ни метро, ни троллейбуса, ни трамвая. Говорят, что в городе есть несколько автобусных линий, но автобусов мы не встречали.

При таком положении каждый житель волей-неволей должен иметь машину, иначе он будет лишен возможности передвигаться, ездить на работу, бывать в магазинах, кино. Жители Лос-Анжелеса просто не в состоянии жить без машины, она превратилась в предмет самой первой необходимости. Именно поэтому, как это ни парадоксально, здесь можно встретить безработного или живущего в жалких лачугах горожанина «при собственном автомобиле».

Конечно, отнюдь не все лосанжелесцы обладатели последней модели олдсмобиля или кадиллака. В городе очень много старых, поношенных машин. За скромную сумму их можно приобрести на специально отведенных для продажи подержанных машин местах, обычно украшенных пестрыми гирляндами флажков и цветов.

Спрос на недорогие машины, видимо, учла и немецкая фирма «Фольксваген». Магазины этой фирмы мы неоднократно встречали на улицах Лос-Анжелеса.

Ничто так непосредственно и ощутимо не передает колорит, дыхание и внутренний импульс жизни этого наиболее американизированного из всех городов Америки, как езда на машинах.

Тронувшись с места, вы через секунду вливаетесь в сплошной поток методично работающих механизмов. Вы тотчас невольно включаетесь в общий ритм движения. Перед вами красные плафоны впереди идущих машин; лавина сзади неотступно преследует вас ощущением погони. Вы скованы, стиснуты этой стеной машин. Понемногу вы перестаете ощущать движение. Слышится лишь мерное, насыщенное внутренним ритмом общее дыхание потока.

Время от времени, как пустые гильзы, от потока отскакивают машины и исчезают в боковых улицах. А лавина все движется, движется и движется…

Американец очень привязан к своей машине, лосанжелесец — вдвойне. Он не мыслит существования без машины. Человек и машина — здесь неотделимое целое.

Недаром в Лос-Анжелесе говорят, что «человек без машины — это не человек». К пешеходу лосанжелесецотносится с недоверием и даже с подозрением. Он всегда предпочитает пропустить его первым.

Такое срастание человека с машиной привело к ряду специфических и характерных явлений в американской жизни.

Вы, например, можете, не вылезая из машины, посмотреть новейшую кинокартину в специальном мотокино, представляющем громадную парковочную площадку с гигантским экраном, отгороженную высоким забором.

Не выходя из машины, можно побывать в ресторане и поесть и даже купить нужную вам вещь в специальном магазине, внутри которого мимо прилавков вы можете двигаться в собственной машине. Не покидая машины, здесь можно совершить в банке любую финансовую операцию, отправить письмо или посылку по почте.

Специальные одноэтажные мотели позволят вам ни на минуту не расставаться с собственной машиной. Она, вставшая вплотную к одной из дверей мотеля, вместе с вашей комнатой будет представлять как бы две смежные. Такие мотели сейчас широко распространены на дорогах и в городах Америки, являясь неким синтезом гостиницы, автопансиона и заправочно-ремонтной станции.

Чуть ли не вся жизнь лосанжелесца проходит в машине или связана с ней. В машине он часто ест, а иногда и спит; в машине у него завязываются первые знакомства; не выходя из машины, он развлекается; в машине он проводит свой медовый месяц; в машине же очень часто (а в Лос-Анжелесе чаще, чем где-либо) он и умирает, вернее, погибает.

Постоянная прикованность к сидению, как нам показалось, влияет на некоторые черты характера американца. Он стал ленивее, менее подвижен.

В Лос-Анжелесе, как, впрочем, и во всей Америке, практически нет возрастных ограничений в вождении автомобилей. Однажды недалеко от нашего отеля мы обратили внимание на двух девочек с модными прическами и накрашенными губами, которые забавлялись игрой в прыгалки. На вид они уже вышли из того возраста, когда дети играют в куклы, но ушли не слишком далеко от него. И каково было наше изумление, когда через несколько минут эти девочки сели во «взрослый» олдсмобиль, и не успели мы опомниться, как машина метнулась вперед, оставив за собой лишь легкое облачко дыма.

«Ну и лихач!» — подумали мы в другой раз, когда длинная, как сигара, машина резко с большой скорости затормозила и встала как вкопанная.

Мы осуждающе следили за дверью машины. Но вот она отворилась, и из машины выкарабкалась дряхлая полусогнутая старушка.

«Как?!» — не поверили мы и бросились к машине. Она была пуста…

Культ автомобиля в Лос-Анжелесе столь высок, что вся жизнь города, весь быт горожан постепенно приспосабливается к автомобилю.

Если большинство американских городов, которые мы посетили, несмотря на обилие машин, все же оставляли впечатление городов, построенных, так сказать, для человека и вокруг человека, то Лос-Анжелес с первого взгляда представляется как город, созданный для автомобиля и вокруг автомобиля.

Некоторые предприимчивые радиостудии транслируют специальные радиопередачи «для едущих в данный момент в автомобиле». Передаются сведения о погоде, о положении со смогом — туманом, развлекательные передачи, джазовая музыка, которая по своей ритмической насыщенности не отстает от бешеных темпов движения на автострадах.

Львиная доля времени в передачах принадлежит рекламе. Рекламу дают под любым соусом: под мотив популярных песенок в исполнении эстрадных знаменитостей, в виде вкрадчивых советов по всем вопросам человеческого быта, ею пропитывают сюжетную ткань занимательных рассказов и детективных историй.

Специальный вертолет независимой радиокомпании «КАВС» информирует слушателей о всем самом волнующем, что происходит на дорогах Лос-Анжелеса и окрестностей. Он передает по радио репортажи об авариях в тот момент, когда они происходят, пока еще никто, кроме самого пострадавшего, даже полиция (если она не в воздухе), о них ничего не знает.

О том, насколько лосанжелесцы-водители прислушиваются к передачам сверху, мы могли судить по сценке, которую видели во время просмотра киножурнала, посвященного вопросам регулирования городского транспорта.

Кинопленка запечатлела с воздуха момент движения по городской автостраде.

«Хелло, внизу! — воскликнул в микрофон летчик, — если вы слышите меня, загасите фары».

Мгновенно почти весь световой поток на земле угас, оставив лишь кое-где разрозненные прерывистые струйки.

Воздушную полицию мы встречали и в других городах США, например в Нью-Йоркском порту, в порту Филадельфии. Но с воздушным регулированием уличного движения мы впервые столкнулись в Лос-Анжелесе.

Пять раз в неделю в часы пик в воздух на 400–500 метров поднимаются регулировщики на крохотных вертолетах, рассчитанных на двух человек. Кабина вертолета представляет из себя стеклянный шар, обеспечивающий широкую обозреваемость местности.

Вертолеты следят за состоянием дорог, предупреждают пробки. Пробки здесь особенно опасны. Достаточно на дорогах произойти небольшому инциденту, как мгновенно, словно снежный ком, вырастает длинный хвост машин. На автострадах Лос-Анжелеса нам приходилось наблюдать заторы протяженностью в несколько километров.

Когда происходит несчастный случай, с вертолета радируют об этом наземной полиции, которая на мотоциклах устремляется к месту происшествия. Вертолет же помогает рассосать мгновенно образовавшуюся пробку, давая радио-советы водителям, куда им следует повернуть, по каким улицам движение меньше и т. д. Особенно полезными такие советы бывают после окончания крупных спортивных соревнований в Колизеуме и на Голливудском ипподроме.

Воздушная полиция Лос-Анжелеса не ограничивает свою деятельность регулировкой. В местных газетах широко комментируются услуги воздушной полиции при преследовании преступников, которые пытаются скрыться на автомобиле, при обследовании изолированных горных районов, куда преступники увозят свою жертву, угнанную машину или украденные вещи. Воздушная полиция предупреждает распространение городских и лесных пожаров.

Один случай вызвал особенно много разговоров.

Шайка бандитов засела в одном доме и, отстреливаясь, в течение многих часов не позволяла полиции предпринять решительного броска.

На помощь пришла воздушная полиция. С вертолета через трубу было сброшено несколько шашек со слезоточивым газом. Через пятнадцать минут преступники капитулировали. Их выкурили.

Обилие автомобилей имеет и свою отрицательную сторону. В Лос-Анжелесе самая высокая смертность от автомобильных катастроф в сравнении со всеми другими городами Соединенных Штатов. Она в два раза превышает смертность, вызванную несчастными случаями на улицах Нью-Йорка.

И это понятно. Езда на автомобиле здесь связана с колоссальным нервным напряжением. Обилие машин, огромная скорость движения (в среднем 70–80 км в час в городе), движение единым потоком, который захватывает и увлекает всех, различные навыки вождения и неодинаковая быстрота реакции у людей разных возрастов, колоссальная загруженность дорог (по дороге Голливуд-фривей ежедневно проезжает свыше 180 тыс. автомобилей) — все это приводит к печальным последствиям.

Но это не единственная негативная сторона езды в собственном автомобиле, хотя и самая печальная.

Средний лосанжелесец тратит 16,4 процента своего дохода лишь на содержание машины, не говоря о стоимости самой машины. Это в два раза больше, чем расходует средний житель Нью-Йорка. Значительную долю этих затрат составляет плата за паркование машины, которая, естественно, выше там, где острее сама проблема паркования.

Острота же проблемы паркования в Лос-Анжелесе связана, с одной стороны, с обилием машин, а с другой — с высокой стоимостью земли при существующем строительном буме, когда парковочная площадь должна оправдывать свою стоимость и обеспечивать доход владельцу, взвинчивающему плату за стоянку.

Сейчас делаются попытки решить эту проблему путем строительства подземных гаражей (например, подземный гараж под Першинг-сквер на 2 тыс. машин), за счет расчистки части территории города от домов, преимущественно старых (в даунтауне), и использования этой территории под паркование. Но на пути таких решений по-прежнему стоит незыблемая частная собственность, о которую разбиваются все благие намерения.

Особенно остра проблема паркования в даунтауне, где старые постройки стоят плотно друг к другу. Парковочные площадки можно было бы сделать на периферии даунтауна, с тем чтобы некоторое расстояние до своих учреждений люди проходили пешком. Но и такое решение оказалось неосуществимым — лосанжелесцы не желают ходить пешком.

Столь широкое развитие легкового автотранспорта было бы невозможно без разветвленной сети современных дорог, без бесчисленных эстакад, избавляющих от пересечений, скоростных многопутевых магистралей, «клеверных листов», дающих возможность без единого пересечения поворачивать в любую сторону, не сбавляя скорости.

Крупнейшие многопутевые дороги, по которым машины едут в 3–4 ряда в каждую сторону, пронизывают город насквозь. Среди них выделяются: Голливуд-фривей, Пасадена-фривей, Санта-Ана-фривей, Харбор-фривей, Вентура-фривей.

Пересечение первых четырех северо-западнее площади Плаза носит название Стэк (то есть куча, груда). Здесь сходятся и пересекаются на четырех уровнях поднятые на железобетонные столбы крупнейшие в городе автомобильные артерии.

В часы пик они напоминают причудливое переплетение перегруженных исполинских конвейеров автомобилей, расходящихся в разных направлениях.

Перегруженность города автомобилями неблагоприятно сказывается и еще в одном отношении.

Три миллиона легковых автомашин и грузовиков в городе при потреблении в среднем около 20 млн. литров бензина в день выбрасывают в атмосферу в сутки не менее 1200 тонн несгоревших углеводородных остатков.

Выхлопные газы, поднимаясь вверх, вступают под влиянием солнца в химическую реакцию с кислородом воздуха, образуя смесь, которая жжет лосанжелесцам глаза, подобно слезоточивому газу.

В периоды наибольшей интенсивности таких процессов город окутывается смогом — дымотуманом, днем тускнеет солнце, в сумерки и ночью видимость иногда снижается до опасного для движения транспорта предела.

До недавнего времени сильному засорению воздуха продуктами горения способствовали также сотни тысяч печек — непременной принадлежности каждого двора. В них горожане сжигали мусор и другие отходы, так как в городе до недавнего времени не было службы по уборке мусора. Этому же способствуют нефтеочистительные заводы.

Смог — это бич Лос-Анжелеса. Он увеличивает число автомобильных катастроф, от него гибнет растительность и снижается привлекательность города как курорта.

Поскольку в Лос-Анжелесе есть районы, менее подверженные смогу, стоимость участков земли в разных частях города складывается по-разному. В рекламных объявлениях по поводу купли-продажи недвижимости можно часто встретить фразу: «За пределами смогового пояса».

В местных газетах существует постоянная рубрика под названием «смог брифс» (нечто вроде прогноза погоды), и даже разработана целая система объявления в городе тревог в связи с ухудшением видимости.

Такая система предусматривает три стадии:

1) когда количество газа достигает 0,5 единицы на каждый миллион единиц воздуха, запрещается сжигать мусор в печах;

2) когда его количество достигает 1 единицы на каждый миллион единиц воздуха, может быть приостановлено движение автотранспорта, за исключением существенно необходимого;

3) при 1,5 единицах на миллион объявляется чрезвычайное положение в городе, приостанавливается движение транспорта и самолеты начинают разгонять смог.

Смог стал оправданием многочисленных актов беззакония. Ссылаясь на туман, владельцы машин, нарушившие правила движения, нередко заявляют, что не видели дорожных знаков.

В Лос-Анжелесе существует даже специальный комитет по борьбе со смогом, но никаких кардинальных мер по уменьшению загрязнения воздуха он не в состоянии предпринять.

Голливуд

Спросите любого мальчугана-дошкольника в Америке, что такое Лос-Анжелес и где он находится. Может быть, пять-десять из сотни детей, живущих вне этого города, дадут вам правильный ответ. Но если вы спросите о том, что такое Голливуд, являющийся всего-навсего небольшим районом Лос-Анжелеса, вы можете не сомневаться, редкий ребенок не ответит, что там делают «муви», то есть кинокартины, которые он так любит смотреть вместе с папой, когда последний возвращается с работы.

Слава Голливуда вышла далеко за пределы Соединенных Штатов. В Европе вы редко встретите город, где бы не демонстрировались американские фильмы, а Голливуд дает почти 90 процентов всех кинофильмов, выпускаемых в Америке.

Однако статистика о масштабах и распределении продукции этой отрасли промышленности при всей ее точности и математической убедительности не в состоянии дать сколько-нибудь полной, яркой и всеобъемлющей картины того, что такое Голливуд, каково его нравственное, политическое, социальное влияние, каково его значение как законодателя и популяризатора внешнего образа жизни высокообеспеченной Америки, как объекта поклонения незрелой и неустойчивой молодежи на Западе, как источника последней и наиболее эксцентричной моды во всем, как синтеза обывательских и мещанских представлений о жизненном идеале, как проповедника религиозного дурмана, как гимна доллару.

Голливуд дает знать о себе не только через посредство сотен кинокартин, ежегодно выбрасываемых на мировой рынок. Он сам по себе оказывает большое и всестороннее влияние на Лос-Анжелес, а затем и на всю Америку.

Итак, что такое Голливуд?

Начнем с чисто внешних впечатлений.

Географически Голливуд — это некогда пригород, ныне небольшой район Лос-Анжелеса, расположенный к северо-западу от даунтауна.

Однако то, что входит в современное понятие Голливуда, даже если ограничиться только кинопромышленностью, давно вышло за пределы этого небольшого городского предместья, каковым оно было в 1913 году, когда на углу улиц Вайн-стрит и Сельма-стрит в деревянном амбаре началась кинопромышленная деятельность Голдвина и его компаньонов.

С тех пор кинопромышленность здесь достигла исполинских размеров (несколько сот предприятий), территориально распространилась на долину Сан-Фернандо и на всю полосу шириной в 4–5 километров от Голливуда до тихоокеанского побережья в районе Санта-Моника. Помимо этих районов сосредоточения киностудий, к Голливуду относятся район Биверли-Хиллс и жилые кварталы вдоль Вентура-фривей, расположенные соответственно на южных и северных склонах гор Санта-Моника.

Во всех туристических справочниках эти места фигурируют под названием «глеморленд», то есть страна блеска и богатства. Здесь в роскоши, в своих великолепных виллах-замках живут голливудские кинозвезды. Здесь же живет кинопромышленная и прочая аристократия Лос-Анжелеса.

В Америке, пожалуй, нет такого жилого городского района или пригорода, где богатство и слава концентрировались бы в большей степени, чем в Голливуде.

Центр города связан с Голливудом оживленной скоростной автострадой Голливуд-фривей. Движение по ней столь интенсивно и быстро, что городские власти запретили устанавливать по обочинам автострады рекламные стенды, чтобы не отвлекать водителей и тем самым уменьшить вероятность несчастных случаев. Для Америки это беспрецедентный случай.

После двадцатиминутной езды по Голливуд-фривей на подступах к Голливуду мы заметили какие-то странные нагромождения необычно окрашенных строений, появлявшихся и вновь исчезавших за пальмами и банановыми деревьями. Рядом с ними возвышались металлические конструкции, напоминавшие строительные краны. На них копошились люди.

Мы нашли разгадку необычайного зрелища, когда, обогнув обширную, огороженную забором территорию, прочли на высоких воротах: «Парамаунт Пикчерс».

За первой киностудией потянулись другие; каждая занимала громадную площадь — в 40–50 гектаров.

Вот приземистые прямоугольные корпуса студии «Дисилью», далее к северу студия «Колумбия». Улица, где находятся эти две киностудии (Грауэр-стрит) знаменита в Голливуде тем, что здесь собираются и устраивают свои «производственные совещания» и репетиции актеры, специализирующиеся на ролях бандитов, жуликов, насильников, ковбоев.

Говорят, что эти сборища бывают очень многолюдными. Они привлекают массу молодежи. Сгрудившись на улице перед зданием, где проходит совещание, молодежь обожающими взглядами и шумными приветствиями провожает своих любимых героев.

Сделав несколько поворотов по довольно густо застроенным улицам и миновав голливудское кладбище, мы очутились на перекрестке Голливуд-бульвара и Вайн-стрита. Это место, по общему признанию, центральная точка Голливуда. Здесь и вокруг рядом расположенной площади Колумбия разместились сверкающие белизной и стеклом модернистские здания крупнейших в стране радиовещательных корпораций — «Колумбия Бродкастинг Систем», «Америкен Бродкастинг Компани», «Нэшнэл Бродкастинг Компани» и другие.

Тут же перевернутым стаканом возвышается на высоту 7-8-этажного дома своеобразное, сделанное из стекла здание фирмы «Капитол Рекорде»; ее граммофонные пластинки известны во всем мире. В этом же здании находится один из крупнейших в США магазинов грампластинок.

К северу от голливудского центра застройка постепенно редеет, рельеф становится более резким, местность начинает напоминать наш Северный Кавказ: довольно высокие, заросшие лесом и кустарником холмы чередуются с неглубокими и плоскими впадинами. Лениво огибая пологие возвышения, дорога медленно карабкается вверх и, достигнув вершины водораздела, столь же медленно спускается в долину Сан-Фернандо.

Слева от дороги на склоне холма замечаем громадный амфитеатр концертного зала под открытым небом — Голливуд-боула на 25 тыс. мест, где каждое лето проводятся общеамериканские музыкальные фестивали «Симфонии под звездами»; здесь ежегодно при огромном стечении киноактеров, литераторов, музыкантов, кинопродюсеров, композиторов и прочих представителей мира искусства вручаются высшие в Голливуде награды — премии Оскара.

Справа от дороги почти напротив Голливуд-боула наше внимание привлек громадных размеров белый крест, венчающий вершину высокого холма. Подсвечиваемый снизу, он особенно выделялся вечером, довлея над всей местностью своей мрачной, иезуитской символикой. Рядом с этим крестом на холме находится театр для пилигримов, где каждый год летом под открытым небом устраиваются театральные представления на темы из жизни Христа.

Участие в спектаклях этого театра считается равносильным отпущению грехов для тех голливудских кинозвезд, которые ведут весьма свободный образ жизни.

В примыкающей к Голливуду обширной долине Сан-Фернандо, расположенной по ту сторону невысокой горной седловины, разместились киностудия «Братья Уорнер», телевизионная студия Национальной радиовещательной компании и студия мультипликационных фильмов Уолта Диснея. Вдоль Вентура-фривей раскинулись студии «Универсал», «Рипаблик» и другие.

От центральной точки Голливуда на запад вдоль южного основания гор Санта-Моника тянется фешенебельный бульвар Сансет. Часть этого бульвара, носящая название Сансет Стрип, — место сосредоточения эстрадных театров, костюмерных, дорогих ресторанов и ночных клубов. Здесь развлекается Голливуд и здесь оживленнее, чем где-либо на других улицах Лос-Анжелеса. Машины тут длиннее и приземистее, наряды более экстравагантны и откровенны, манеры более эксцентричны и наигранны. Время от времени в проскакивающих мимо машинах узнаем знакомые и словно загримированные от избытка косметики лица известных кинозвезд.

Далее на запад по обе стороны от бульвара Сансет и на склонах Санта-Моника расположились виллы кинозвезд. Наибольшее скопление этих утопающих в зелени дворцов в районе Биверли-Хиллс. Здесь каждая улица обсажена одним видом деревьев. Среди них пальмы, эвкалипты, камфорное дерево, платаны, магнолии, черная акация. Многие виллы не видны с улицы, их заслоняет стена зелени.

На медных табличках у ворот узнаем знакомые нам имена: артисты Мэри Пикфорд и Гарольд Ллойд, Гари Купер и Тони Куртис, Роберт Тейлор и Элизабет Тейлор; музыканты — дирижер Бруно Вальтер, эстрадный певец Бинг Кросби; либреттист Айра Гершвин, брат известного американского композитора Джорджа Гершвина, кино-продюсеры и президенты кинокомпаний — Луис Майер и Сэм Голдвин («Метро-Голдвин-Майер»), Джесе Ласки и Максвелл Арнау («Колумбия»), издатели Давид и Рандольф Херсты, промышленник Дональд Дуглас (президент крупнейшей в мире авиакомпании).

У одной из вилл наше внимание привлекла табличка — Михаил Романов. Как выяснилось, это русский эмигрант, владелец самого шикарного на Биверли-Хиллс ресторана. Столь «звучное» имя, очевидно, он успешно использует для рекламы.

Главное, что бросается в глаза в жизни Голливуда и всего Лос-Анжелеса, — это невероятно раздутый культ кинозвезд.

Голливуд. Уличный фотограф. Фото Ф. М. Боташева

В фойе китайского театра Граумана собрана целая коллекция отпечатков на гипсе ступней наиболее прославленных кинозвезд обоего пола. В Лос-Анжелесе можно приобрести гипсовые факсимиле носа или кулака какой-либо голливудской знаменитости.

Кое-кто из предприимчивых дельцов ловко спекулирует на этом культе. Так, хозяин ресторана под заманчивым названием «Вилла Капри» зазывает к себе посетителей, восхваляя свое заведение как любимый ресторан киногероя Франка Синатра.

Даже собаки голливудских кинозвезд являются предметом особого внимания. В голливудской газете «Голливуд Ситизенс ньюс» недавно промелькнуло объявление, гласившее:

«Счастлива ли ваша собака? Если нет, то ей необходимо стать членом «Клуба счастливых собак». Уплата членского взноса в размере 35 центов в неделю даст ей право на ношение медали клуба. Уход, психологические советы, счастливые и приятные знакомства…»

В основе поклонения кинозвездам в подавляющем большинстве случаев лежит не актерский талант, а деньги и слава. Последняя также достигается через посредство денег.

Однажды мы поинтересовались у американцев, что нужно для того, чтобы стать кинозвездой Голливуда, по каким признакам они выделяются и чем кинозвезды отличаются от рядовых актрис и актеров. Нам ответили, что кинозвезда — это не всякая киноактриса. Для того чтобы стать признанной в Америке кинозвездой, ей нужно иметь состояние не менее миллиона долларов.

В Лос-Анжелесе необычайное скопление молодых и внешне привлекательных женщин и девушек. Они работают в магазинах, аптеках, в конторах, ресторанах. Но главная цель их пребывания в Лос-Анжелесе — это Голливуд.

Лишь немногим из них, даже очень талантливым, удается попасть в поле зрения кинопромышленных воротил. Тогда их карьера складывается блистательно. Им поручают роли, и в конце концов они добиваются и славы, и денег, становясь признанными кинозвездами.

Немало кинозвезд достигли своего положения, использовав родственные связи с кинопродюсерами, владельцами или директорами студий. Это одна из причин того, почему качественный уровень голливудской продукции оставляет желать много лучшего. Не имея подлинного сценического таланта, многие киноактрисы пытаются поддержать свою исключительность позой на экране и оригинальничанием в жизни. Здесь происходит приблизительно то же, что и с модными течениями в живописи на Западе.

Роли таких кинозвезд (которые они часто сами определяют для себя), как правило, статичны и саморекламны. Здесь мало думают о том, чтобы воплотить на экране жизненный образ и заставить зрителя окунуться в жизнь и прочувствовать ту или иную жизненную ситуацию или конфликт. Экран здесь, как и полотно модного художника абстракциониста, служит для «самовыражения», а в действительности же для циничной и безудержной саморекламы, или для надуманного кривлянья, или, наконец, для того и другого вместе.

Мы имели возможность ознакомиться с десятком голливудских картин. За исключением одной-двух, они в общем мало отличались друг от друга и довольно быстро стерлись в памяти. Содержание одной из типичных картин (название не запомнилось) сводилось приблизительно к следующему:

Герой — дюжий малый лет тридцати, с загорелым, бронзового цвета лицом и белоснежными зубами. Нарочитая медлительность движений чередуется у него с молниеносными нокаутами и отчаянным мордобоем. На лице выражение некоторого высокомерия и загадочной жизненной усталости. Он неприступен для женщин и не скрывает этого.

Героиня — «соответствующая всем обмерам» красавица, не лишенная «секс-эппила». Цель ее жизни — герой. На протяжении картины на ней сменился весь ассортимент готового женского платья прославленного Сирса, включая купальный костюм «бикини» и ночную сорочку.

Конфликт — его нет. С момента первого появления героев на экране вам предельно ясен конец картины.

Сюжет — погоня на лошадях, погоня на поезде, погоня на машине, убийство кулаком, убийство из ружья, убийство из револьвера.

Заключительная сцена — герой и героиня встречаются. Некоторое время они пристально смотрят друг на друга. Затем неожиданно герой награждает героиню звонкой пощечиной. Сцена неловкого ожидания продолжается всего минуту. Наконец… (потрясающий эффект!) героиня падает в объятия героя. Под неприличное улюлюканье из зала следует сверхзатяжной поцелуй. На этом картина заканчивается.

Один из режиссеров чуть было не согласился снимать фильм «Пугачев», но из-за разногласий со сценаристом по поводу заключительной сцены у него все дело расстроилось. Режиссер требовал традиционный «хеппи энд» (счастливый конец): русская императрица Екатерина II по ходу действия должна была влюбиться в Пугачева и выйти за него замуж. Сценарист заупрямился, усомнившись в правдоподобии такого конца.

Личная жизнь многих голливудских кинозвезд мало чем отличается от той, которую они изображают в своих картинах. Роскошь, праздность, пресыщенность и весьма свободные нравы — все это одинаково характерно как для содержания голливудских кинокартин, так и для содержания жизни самого Голливуда.

За примером далеко не ходить.

Так, одна из известных американских кинозвезд к 28 годам успела два раза обручиться, четыре раза выйти замуж, два раза развестись, один раз быть вдовой и быть матерью троих детей.

В Лос-Анжелесе несметное количество учреждений, обслуживающих Голливуд. Среди них рассчитанные лишь на очень состоятельных клиентов салоны красоты, роскошные магазины, ателье и другие. Благодаря Голливуду здесь существуют сотни массажисток, модных парикмахеров и портных, ювелиров, модисток, косметичек, врачей, поваров, домашней прислуги и других.

Располагая идеальным средством рекламы, каковым является кино, Голливуд занял положение законодателя мод в стране, особенно на женскую одежду. Это, в свою очередь, помогло развитию в Лос-Анжелесе крупной швейной промышленности; продукция ее даже вышла за рамки местного рынка.

Однако каковым бы ни было влияние Голливуда на хозяйственную деятельность и занятость в городе, оно не сравнимо с влиянием, которое он оказывает на духовную жизнь Лос-Анжелеса, США и даже всего капиталистического мира.

Внешняя картинная красивость жизни кинозвезд, пользующихся всеми материальными благами жизни современной Америки, — это источник постоянного восхищения и подражательства воспитанной на мелкобуржуазном поклонении перед роскошью части населения Лос-Анжелеса, особенно молодежи.

Кинозвездам подражают во всем: в одежде, в осанке, в прическе, в морали и даже в преступлениях (по кинокартинам).

На одной из улиц района Ван Найс в долине Сан-Фернандо мы встретили группу школьниц 5–6 класса. Их волосы были выкрашены в зеленый цвет, модный в то время цвет волос в Голливуде. Говорили, что родители и учителя негодуют на своих воспитанниц, но сделать ничего не могут. Влияние Голливуда сильнее родительского влияния.

К сожалению, в Лос-Анжелесе почти нечего противо-поставить развращающему и опустошающему душу влиянию Голливуда. Здесь нет ни одного постоянно действующего оперного театра. В театре «Шрайн Аудиториум», в здании, внешне напоминающем мавританский храм, время от времени в течение одной-двух недель в году гастролирует какая-нибудь бродячая оперная труппа. В Пасадене имеется драматический театр, специализирующийся на инсценировке произведений Шекспира.

И это все.

Зато в Лос-Анжелесе есть свой «Мулен Руж» с ежедневными эстрадными ревю, где вульгарные, с осипшими голосами полуобнаженные девицы лезут из кожи для того, чтобы будоражить чувственность у престарелых богачей. Имеются десятки ресторанов, казино, шоу, ночных клубов, театров.

Их программы однообразны: немного пения, немного танцев, цирковые номера, немного пантомимы. Все это неизменно в сопровождении напористого и визгливого джаза.

Богатые лосанжелесцы в такие театры иногда приезжают целыми семьями, с детьми и даже собаками. Многие заведения имеют специальные приспособления для подогрева молочных бутылочек, а также небольшие загончики для игры детей и «отели» для собак. Детишки, облаченные в смешные разноцветные пижамы, играют в этом загончике или мирно спят, в то время как их родители веселятся всю ночь напролет. Под утро спящих детей кладут в специальные люльки-саквояжи (увеличенное подобие хозяйственных сумок) с двумя ручками, и родители, взявшись за ручки, вносят их в машины и отвозят домой.

В 3–4 часах езды от Лос-Анжелеса, в соседнем штате Невада, находится Лас-Вегас — город, заслуживший в Америке славу общеамериканского игорного дома. Туда часто наведывается лос-анжелесская аристократия.

Внешне жизнь Голливуда мало чем изменилась за последнее время. По-прежнему тишину тенистых бульваров на Биверли-Хиллс нарушает лишь легкий шорох автомобильных шин, по-прежнему широко распахиваются двери модных ресторанов и ночных клубов и элегантные подтянутые швейцары в ярких, отделанных золотом ливреях предупредительно открывают дверцы кадиллаков, из которых, шурша бархатом, атласом и драгоценными мехами, загримированные как на сцене, выпархивают молоденькие киноактрисы с крохотными болонками в руках; их сопровождают краснолицые, седовласые мужья с толстыми сигарами в зубах.

Но внешнее впечатление обманчиво. На самом деле Голливуд вот уже несколько лет охвачен беспокойством, сомнениями и внутренними неурядицами.

В атмосферу бесшабашного прожигания жизни вкралось настроение озабоченности, столь несвойственное Голливуду.

Господин Мак Ларрен представился нам как бывший киноактер, а ныне совладелец какого-то небольшого торгового предприятия на Коммершиал-стрит в даунтауне. Это был стерильно чистенький, среднего роста старичок, с густым склеротическим румянцем на щеках, белыми бровями и слегка трясущимися руками. Крупный, лиловатого цвета опал, вделанный в золотую оправу, выделялся на его деформированном от старости пальце. Лишь две минуты назад он сидел за соседним столом, ерзал на стуле и блуждал глазами по залу, отыскивая себе собеседника.

Лосанжелесцы не очень общительны. Господин Мак Ларрен, видимо, был исключением. Незнакомая для него речь заинтересовала его.

Старик оказался очень словоохотливым, а узнав, что мы русские и что нас живо интересует жизнь Лос-Анжелеса, он особенно воодушевился.

Постепенно разговор перешел на Голливуд, где Мак Ларрен проработал, как мы поняли не на главных ролях, более двух десятков лет.

— А вы знаете Голливуд времен Тальберга и Греты Гарбо? — обратился к нам старик, слегка захмелев от пива. Мы смиренно ответствовали, что нет, но не возражали бы узнать.

— Те времена безвозвратно ушли, — сказал он с гордостью, дав понять, что он всецело с прошлым и что нынешние времена Голливуда ему чужды и непонятны.

— Тогда люди ездили на 16-цилиндровых кадиллаках с собственными шоферами. О детях и домашнем очаге тогда никто не думал. Голливуд в те дни чуть ли не ежедневно потрясался от отчаянных любовных интриг. Власти не вмешивались в жизнь Голливуда. Все было можно. Для Джона Жильбера тогда ничего не стоило за одну ночь оставить полсотни тысяч долларов за рулеткой на Сансет Стрипе. Кинозвезды не ходили в одиночку — их сопровождали телохранители. Кто не помнит один из самых блестящих за всю историю Голливуда браков, когда любимец публики Рандольф Скотт женился на наследнице Дюпона. Миллионерша Барбара Хаттон гордилась своим любовником Кэри Грантом. Это был действительно размах.

— А что сейчас, — досадливо продолжал старик. — Люди сидят дома, растят детей и сжимаются от страха всякий раз, когда газеты вмешивают их в какую-нибудь скандальную историю. Раньше актерам на это было ровным счетом наплевать.

Сейчас вы уже не услышите ни о головокружительных взлетах, ни о катастрофических падениях. Люди стали осторожны и расчетливы. Они скупают драгоценности и вкладывают свои деньги в процветающие концерны. Их голова идет кругом от цифр, подробностей нефтяной аренды, контрактов и решений федеральных налоговых судов.

На вечерах вечные разговоры о детях, прогрессивных школах, о политике, о том, как бы сделать дополнительные деньги на съемках за границей.

Да, Голливуд уже не тот.

В начале 50-х годов о кинопромышленности Голливуда заговорили как об «умирающем гиганте». Поползли слухи о том, что среди финансовых тузов Нью-Йорка — фактических хозяев Голливуда — утверждается мнение, что земля в процветающем Лос-Анжелесе стала «слишком дорога для размещения на ней увядающей отрасли».

Первые симптомы — снижение количества выпускаемых картин. Если в 1936 году Голливуд дал 621 картину, то через 20 лет, в 1956 году, — только 334.

Люди стали все реже и реже ходить в кино, кинотеатры по всей стране стали пустеть и закрываться, не оправдывая себя.

Симптоматично, что начало кризиса в кинопромышленности США совпало по времени с волной оголтелого маккартизма, которая обрушилась на интеллигенцию Голливуда. По черному списку были уволены многие талантливые деятели кино (особенно среди либреттистов), часть из них эмигрировала (в числе их Чарли Чаплин).

Отход населения в пригороды, сложности паркования в старых центрах, где сосредоточено большинство кинотеатров, все это нанесло удар по старым кинотеатрам, а следовательно, по кинопромышленности в целом.

Принятое Верховным судом США в 1948 году постановление об отделении киностудий от кинотеатров, в соответствии с антитрестовским законодательством, предельно осложнило положение последних. Теперь кинотеатры обязаны на свой страх и риск покупать картины у студий или посредников, неся основные убытки в случае неуспеха картины.

Однако одна из основных причин кризисного состояния кинопромышленности — это успешная конкуренция телевидения. Зрители не ходят в кино, а ждут, когда та или иная картина будет передаваться по телевидению.

Неуверенность в реализации картин и неустойчивость положения киностудий отразились и на так называемых «независимых» (киноартистах, продюсерах, либреттистах, композиторах и других), которые отказываются заключать кратковременные контракты, требуют гарантий, заключают контракты с иностранными киностудиями.

Американца трудно удивить забастовкой. Она слишком частое явление в обществе крайних и неразрешимых противоречий. Однако 7 марта 1960 года Америка была поражена, узнав о беспрецедентной в истории «забастовке миллионеров»…

В этот день забастовали… голливудские кинозвезды. К ним присоединились служащие киностудий. Среди бастующих былиМарлин Монро, Элизабет Тейлор, Бинг Кросби, Джина Лоллобриджида (гастролировавшая в то время в Голливуде) и другие известные звезды экрана.

В этот день бутафорные улочки и городки на территории киностудий «Парамаунт Пикчерс», «Колумбия», «Метро-Голдвин-Майер» и других, обычно шумевшие, как муравейники, и сверкавшие вспышками прожекторов и мощных осветительных ламп, были вымершими и забытыми.

Зато обычно пустующие днем модные рестораны на Родео, Сансет Стрипе и бульваре Синега были оживлены не по времени. Швейцары не успевали открывать дверцы машин. Крутящиеся двери вращались беспрерывно. Официанты суетились и подставляли к столикам дополнительные стулья. У «Бичкомберса» (название известного ресторана) размеренный и успокаивающий шум искусственногодождя, в любую погоду отстукивающего приглушенную дробь по стеклянному потолку обеденного зала, заглушался возбужденными голосами неурочных посетителей.

В чем же дело? Чем оказались недовольны эти баловни судьбы? Неужели они домогаются прибавки к заработной плате, которая в среднем составляет для них 100 тыс. долларов в год?

Как выяснилось, цель забастовки заключалась в том, чтобы добиться более прочного материального обеспечения киноартистов. Профессиональный союз киноактеров, так называемая «Гильдия актеров экрана», примыкающая к объединенному профсоюзу АФТ-КПП, предъявила киностудиям требование, чтобы последние отчисляли от продажи фильмов телевидению известный процент прибыли в пенсионный фонд киноактеров. Гильдию поддержали владельцы кинотеатров, страдающие от такой продажи.

Киностудии воспротивились, обвинив актеров в желании дважды получать деньги за участие в одних и тех же картинах.

В знак протеста многие киноартисты порвали с голливудскими киностудиями. Часть из них ушла в телевидение, часть уехала за границу, некоторые подвизаются в ночных ресторанах Лас-Вегаса.

Забастовка кинозвезд симптоматична в одном отношении. Она отразила беспокойство даже в среде высокооплачиваемых работников кризисным состоянием кинопромышленности. В Голливуде царит неуверенность в завтрашнем дне.

Выходу из создавшегося положения мешает тот факт, что работой студий управляют не работники искусства, а случайные люди, которых с кинопромышленностью связывает лишь факт обладания крупнейшим пакетом акций той или иной кинокомпании.

Например, крупными пайщиками кинокомпании «Лоев Инкорпорейтид», в чьей собственности находится крупнейшая студия «Метро-Голдвин-Майер», являются бывший министр обороны США Луис Джонсон и известный американский генерал Омар Бредли, которые, будучи членами правления компании, утверждают производство той или иной картины. Кино для таких лиц стало объектом биржевых махинаций. В связи с этим руководство киностудиями часто меняется; новые руководители, как правило, меняют весь состав правления и директоров, протаскивая своих.

Во времена Чарли Чаплина, Фербенкса и Гарбо многие продюсеры сочли бы нелепым и унизительным для себя растрачивать свое время и художественный талант на производство однообразных и назойливых рекламных фильмов по заказу торговых и промышленных предприятий. Теперь же «коммершиалс» чуть ли не один из основных источников дохода Голливуда.

Все это, вместе взятое, разумеется, не могло не повлиять самым отрицательным образом на качество голливудской продукции. И даже нетребовательный средний американец потерял интерес к кино. Во всяком случае, он уже не хочет тратиться на него, предпочитая со временем посмотреть фильм по телевизору. Киностудии же терпят убытки, частично свертывают свои предприятия, лишают работы артистов. Доходы от картин не покрывают производственных расходов. Приходится любыми способами изыскивать средства для того, чтобы не прогореть окончательно. Нам стали понятны показавшиеся сначала странными «отхожие промыслы» кинокомпаний. На многих землях, принадлежащих киностудиям в Голливуде, бурят нефтяные скважины, воздвигают жилые дома, гостиницы. Студия «XX век Фокс» собирается превратить большую часть своего обширного участка в 112 гектаров в так называемый «Город века», где будет выстроено два десятка домов по 20 этажей каждый, со всеми удобствами, в том числе с бассейнами, площадками для гольфа, теннисными кортами и т. п. Дома рассчитаны на очень богатых людей. Квартиры в них будут стоить до 1700 долларов в месяц.

Убедившись в том, что средний американец все больше и больше обнаруживает тенденцию замкнуться в своей домашней скорлупе, компания «Метро-Голдвин-Майер» разработала план вторжения в его дом. С этой целью лаборатории компании работают над получением особого вида кинопленки, которая портилась бы после 3–4 разового прокручивания ее.

На такой пленке компания рассчитывает размножить индивидуальные небольшие фильмы и, как газеты и журналы, рассылать их желающим по подписке. Такие фильмы можно будет несколько раз прокручивать в домашних условиях. По мысли компании, со временем эта система фильмов по подписке (стоимостью в 1–3 доллара каждый) должна вытеснить печатную продукцию, в особенности периодическую.

Телевидение в свою очередь придумывает новые формы передач, чтобы победить конкурирующую с ним кинопро-мышленность. Недавно оно выбросило новую сенсацию — «живые телевизионные комиксы». Они приковали к телеви-зионным экранам дополнительные миллионы зрителей.

Деятели телевидения дошли до такой изворотливости в погоне за сенсацией и долларами, что в одной из программ «живого» телевидения они в течение 90 минут показывали жадно припавшим к экранам лосанжелесцам… подлинное преступление в процессе его совершения.

Группа бандитов напала на магазин в городе с целью ограбления кассы. Полиция срочно известила об этом телестудию. Через пятнадцать минут после начала преступления операторы были на месте. Очередная программа телевидения была прервана, и зрители увидели на экране реальное сражение, осаду полицейскими магазина, где засели бандиты, услышали стрельбу, крики, рев сирены, звон разбивающегося стекла, вопли обезумевших от страха продавщиц.

В заключение программы двое схваченных преступников на месте сражения дали интервью обступившим их корреспондентам.

Американцы в большой степени рабы сенсации.

Сенсация — детище крикливой, истерической рекламы, неотъемлемой стороны экономической жизни при капитализме. На сенсационность, на нервное возбуждение также рассчитана почти вся система развлечений в Лос-Анжелесе.

Большую часть свободного от работы и не занятого домашними делами времени лосанжелесцы просиживают перед телевизором, без разбору поглощая все, что им заготовила на сегодня телестудия — эта гигантская фабрика духовной пищи.

Популярны кетчи. За время пребывания в Лос-Анжелесе мы не один раз натыкались на это омерзительное зрелище, на котором телестудии делают неплохой бизнес.

Кетчи передают из переполненного спортивного зала. Посреди зала ринг. Раздается гонг. На ринг покачивающейся походкой выходят два исполина в трусах и майках. На ногах резиновые кеды. Боксерских перчаток на руках нет. Значит, бокса не будет. Тогда, может быть, борьба? Но что это? Куда смотрит судья?

Один из дерущихся подставляет ножку противнику и сильным ударом в живот валит его с ног. Воспользовавшись беззащитностью лежащего, он бьет его ногой по лицу. Публика неистовствует. В зале сплошной рев. Среди публики женщины, дети.

Противники сплелись в сплошной комок человеческого мяса. Судья пытается делать какие-то замечания. Удар. Судья летит с ног. Возбуждение доходит до невероятного накала. Мощный нокаут — и грузное тело, перевалив через канат, рушится вниз к ногам публики.

Несколько дней ходим под тягостным впечатлением от увиденного. Сознание не покидает мысль: почему никто не поднимет голос протеста против этого вандализма? Чего стоит материальный и технический прогресс, если с его помощью стремятся не облагородить человека, а наоборот, через самое массовое средство воздействия, через телевидение, разжигают звериные инстинкты в людях!

Мы высказываем свое возмущение нашим американским друзьям. Они соглашаются, что кетчи действительно плохо влияют на молодежь, но как бы в качестве оправдания сообщают, что многое в кетче инсценировано его участниками.

Это нас возмущает вдвойне. Значит, это не спорт, пускай самый опасный, а намеренное растление человеческих душ, массовое «озверение» людей.

В телевизионных программах встречаются и «интеллектуальные» соревнования-викторины на самые разнообразные темы. Но для того чтобы поддержать интерес зрителей и публики, присутствующей в телестудии, устанавливаются денежные премии. Разыгрываются, как правило, довольно крупные суммы — от 100 до десятков тысяч долларов. Здесь не играют из-за спортивного интереса; мы никогда не видели премий в виде памятных подарков. В качестве вознаграждения признаются лишь «чистые» доллары.

Популярны так называемые «квиз шоу» — ответы на вопросы, проводимые в разнообразной форме. Одна из программ квиз шоу — «двадцать одно». Поскольку телепередачи ежедневно смотрят в среднем 128 млн. американцев, в отдельные дни чуть ли не пол-Америки играет в «двадцать одно».

На экране телевизора двое и ведущий. Сначала выбирается тема, якобы случайно. Затем каждый игрок выбирает «пойнт вэлью», то есть на сколько очков (от 1 до 11) он будет претендовать в своем ответе. Вопрос подбирается соответствующей сложности. Чем выше пойнт велью, тем труднее вопрос. Нужно набрать двадцать одно очко. Кто скорее наберет, тот выиграл. Победитель получает по 500 долларов за каждое лишнее очко. Игра идет с нарастающим азартом. При последующих состязаниях стоимость лишнего очка поднимается еще на 500 долларов.

Из других программ популярны «64 000-долларовые вопросы» «Тик-Так-Даф», «Дотто» и другие, напоминающие «двадцать одно». Предполагается, что состязующиеся не знают заранее ни вопросов, ни ответов. Специальные «абсолютно изолированные» будки, куда прячут отвечающего, призваны создавать впечатление, что «никакого мошенничества».

Дело доходит до того, что самые «дорогие вопросы» ведущий вытягивает для отвечающих из конверта, который вручает ему вице-президент какого-нибудь солидного банка.

В конце 1959 года в Америке разразился скандал. Оказалось, что в течение ряда лет телевидение практиковало систему массового одурачивания американского зрителя. Денежки, щедро раздаваемые «соревнующимся», фактически шли в карманы хозяев телестудий и других влиятельных лиц, включая финансистов, государственных служащих и других.

Соревнующиеся оказались в большинстве случаев подставными лицами, заранее знавшими ответы на самые «денежные» вопросы.

«К нам крадутся»

Преклонение перед долларом, сопутствующие друг другу блеск и нищета, возможности быстрого и легкого обогащения на нефти и связанный с этим ажиотаж, индивидуалистическая замкнутость, материальные соблазны, нетвердые моральные устои, культивируемые всей системой духовного воздействия на лосанжелесца, включая Голливуд и телевидение, множество внешне привлекательных женщин, жаждущих денег и славы, — все это и ряд других обстоятельств создают исключительно благоприятные условия для беспрецедентного разгула преступности в Лос-Анжелесе.

Преступность здесь приобрела такие масштабы, что даже газеты предупреждают население города: «Не выходите одни вечером в Лос-Анжелесе!»

Несколько раз нам приходилось возвращаться вечером в свой отель. И если относительное малолюдие в Лос-Анжелесе наблюдается даже днем, то вечером город кажется абсолютно вымершим. Даже машины и те стараются держаться более оживленных автострад.

Мягкий климат Южной Калифорнии привлек сюда не только любителей тепла и солнца. С потоком иммиграции город наводнили гангстеры, жулики и прочие представители преступного мира, почувствовавшие, что здесь есть чем поживиться.

Эта армия преступников пополняется и за счет местного населения, особенно из среды молодежи.

Однажды мы обратили внимание на статью местной газеты «Миррор», которая журила подростков с Биверли-Хиллс за их «шалости». А шалости эти заключались в том, что группа сынков местной аристократии разъезжала по городу на открытой машине, выбивая из духовых ружей витринные стекла магазинов. Их имена даже не были упомянуты в газете. Их просто называли «высокопривилегированная молодежь» или «сынки видных родителей».

Но подобные развлечения кажутся невинными в сравнении с большим числом преступлений, которые ежедневно совершаются в городе.

Не так давно вся страна была под впечатлением судебного разбирательства, связанного с так называемым делом «Блэк Далхия».

Девушка 23 лет была садистски убита, и ее искалеченный до неузнаваемости труп был найден на пустом, незаселенном участке на Нортон-авеню.

Дело в течение двух недель не сходило со страниц газет всей страны. По нему в интересах рекламы было 24 ложных признания (явление специфически американское). Однако, в конце концов, дело замяли. Газеты намекали на то, что в преступлении были замешаны видные люди.

Особенно часты случаи ограбления. Грабители в Лос-Анжелесе так распоясались, что устраивают налеты и в дневное время.

В полицейских участках с раннего вечера и на протяжении всей ночи то и дело раздаются телефонные звонки, и заикающиеся от страха, терроризированные лосанжелесцы полушепчут в трубку: «К нам крадутся!»

Такие вызовы столь часты, что телефонный вопль «к нам крадутся» стал официально признанным термином («праулер коллз»).

В одном частном доме, куда мы были приглашены в гости, на журнальном столике среди груды газет и журналов нам случайно попалась небольшая брошюрка, изданная в виде блокнота. Брошюра была выпущена местным отделением полиции и содержала информацию о том, «что гражданин должен немедленно предпринять, если он нуждается в помощи полиции», и некоторые другие полезные советы.

Содержание брошюры столь характерно, что нам хотелось бы привести некоторые выдержки из нее без изменения:

«Вы, гражданин, можете помочь в обнаружении и предотвращении преступления и в защите вашего имущества от посягательства, если будете постоянно находиться начеку и телефонировать в полицейский участок при первом замеченном вами явлении подозрительного характера или когда вы услышите необычные шумы в вашем доме или по соседству.

Например, если по возвращении домой после некоторого отсутствия вы обнаружили изменение в расположении осветительных устройств, немедленно идите к телефону, наберите Фронтьер 2-2131 и ясно и быстро заявите:

1. Что случилось.

2. Место, куда необходимо вызвать полицию.

3. Ваше имя, адрес и номер телефона.

Когда вы уходите из дому:

1. Оставляйте свет горящим.

2. Никогда не оставляйте записок о том, когда вы вернетесь.

3. Никогда не оставляйте ключи от вашего дома под ковриком.

4. Убедитесь, что все двери и окна тщательно заперты.

5. Замыкайте на ключ ворота гаража.

6. При длительном отсутствии сообщите в участок дежурному сержанту, как долго вы предполагаете отсутствовать. Он даст указание, чтобы полицейская машина патрулировала ваш дом.

7. При длительном отсутствии дайте указание о приостановке доставки вам газет и молока. Попросите вашего соседа подбирать всю почту, адресованную вам, и убирать все рекламные листовки и другие печатные материалы, которые могут скапливаться у вашего порога.

8. Никогда не прячьте деньги или другие ценности в посуду, под матрасы или под ковры.

Настаивайте на предъявлении документов любым агентом фирм. Если вам предлагают товар, который значительно дешевле, нежели в розничной торговле, немедленно сообщите в полицию.

Если ваш дом имеет задний выход на улицу, номер вашего дома должен быть отчетливо выведен на заборе, на воротах или на дверях гаража».

Брошюра подписана начальником полиции в Редондо-Биче Лоуэллом Гопкинсом.

Вряд ли есть нужда комментировать приведенные выдержки. Само появление и распространение среди населения подобных призывов более чем показательны. Только диким разгулом преступности можно объяснить издание подобной брошюры.

Рушатся надежды. Стремление к мещанскому, индивидуалистическому, замкнутому мирку на собственном участке начинает играть злую шутку с поклонниками американского образа жизни. Потерянные в море отгороженных друг от друга клочков земли люди чувствуют себя особенно беззащитными. Им не хватает чувства локтя, чувства коллектива и товарищества. Их стремление к изоляции оборачивается против них же самих. Они особенно остро ощущают отсутствие защиты со стороны соседа.

Самые частые преступления в Лос-Анжелесе — преступления на сексуальной почве.

Оградить женщин и детей от половых преступлений стало сложной проблемой. Это и не удивительно. Поставленная на службу рекламе порнография неотступно преследует людей всюду: в кино, в ресторане, в магазине, в печати, на экране телевизора — везде, где можно зрительно воздействовать на человека.

Выборы по всякому поводу соответствующих мисс (даже во время серьезных научных или производственных конференций), включая ежегодные выборы «Мисс Вселенной» или «Мисс Мира» в Лонг-Биче с пошловатыми обмериваниями, и циничное рекламирование обнаженного женского тела не проходят бесследно.

«Создалось ужасающее положение, — писал в одной из газет присяжный городского суда Лос-Анжелеса Лоусон, — моя жена никуда не может выйти вечером».

«Женщины и дети постоянно живут под страхом, они никогда не гарантированы от грубого посягательства на них», — говорится в заключительном отчете городского суда присяжных по одному из дел.

Жители постоянно жалуются на недостаточную защиту со стороны полиции. «Мы никогда не видим полицейского, когда в нем есть нужда, — заявил один гражданин. — Полиция приезжает уже после свершения преступления».

Хотя в последнее время город по ночам патрулируется моторизованной полицией (на джипах), этой меры оказалось недостаточно, ибо площадь города очень велика. К тому же полицейские посты расставляются здесь не с учетом сосредоточенного на том или ином участке населения, а с учетом сосредоточения богатства. В Голливуде и на бульваре Уилшир ночью полицейских постов относительно больше, чем в других районах города. В этом проявляется буржуазная классовая сущность местной городской администрации.

Однако не количество полицейских в том или ином квартале определяет основную трудность борьбы с преступлениями.

Эта трудность заключается в общественной апатии, в отсутствии духа коллектива, в разобщенности населения, что, в свою очередь, является следствием всей логики капиталистического образа жизни, тем более в таком городе Америки, где все стороны этого образа жизни особенно обострены и подчеркнуты.

Лосанжелесцы

Все, что выше говорилось о своеобразии Лос-Анжелеса как города, самым непосредственным образом отражается на быте людей, характере их развлечений, их общественном сознании.

Пригородный характер расселения привел к тому, что круг непосредственного общения рядового лосанжелесца среднего поколения практически сузился.

Сан-Франциско. Улица Пауэлл, где еще сохранилось трамвайное движение

Раньше, когда нынешний житель Лос-Анжелеса жил в Нью-Йорке или Филадельфии, у него было много знакомых и друзей, с которыми он постоянно и тесно общался, и это общение не вырастало в проблему. С друзьями он встречался случайно на улице или заходил к ним домой по соседству.

В Лос-Анжелесе житель знаком лишь с несколькими семьями на 2–3 соседних улицах. Остальной город для него расплывчатое понятие. Он не ощущает его и мало интересуется его жизнью. Иногда он имеет друзей в других частях города, но встречается с ними редко.

При постоянной угрозе безработицы лосанжелесцы соглашаются на работу, если даже предприятие или учреждение находится очень далеко от дома. В таких случаях они иногда возвращаются домой раз в неделю, обычно по пятницам, ночуя в отелях или у друзей, а в понедельник вновь отправляются на работу.

Форт Росс близ Сан-Франциско. Здесь в XVIII веке было русское поселение

После напряженного трудового дня лосанжелесец не очень стремится по вечерам покидать пределы собственного участка. А постоянное пребывание на своем участке, узкий круг общения действуют отупляюще. Общественные интересы лосанжелесца сузились. Обычно они на уровне интересов ближайших кварталов.

Лос-Анжелес слишком необъятен, чтобы порождать у жителей чувство городского патриотизма. Недаром его в шутку часто называют Соединенные улицы Лос-Анжелеса.

Мост Сан-Франциско — Окленд

С настоящим чувством солидарности мы столкнулись лишь в районах, населенных мексиканцами, китайцами или другими национальными меньшинствами. Здесь живут преимущественно чернорабочие. Живут люди тесно, бедно, но они значительно дружнее и общительнее. Мексиканцы и китайцы подвергаются дискриминации со стороны расистски настроенных лосанжелесцев, и это укрепляет их солидарность и усиливает сопротивляемость «внутригородскому колониализму» янки.

В Лос-Анжелесе нас поразило одно обстоятельство. В каких бы общественных местах мы ни появлялись, больше всего нам на глаза попадалась или молодежь, или глубокие седовласые старцы. Люди средних возрастов менее заметны. Впрочем, это не трудно объяснить. Днем их скрывают от посторонних глаз стены заводских корпусов, задернутые жалюзи окон банковских контор или фирменных офисов. В утренние и предвечерние часы они составляют подавляющую массу лиц, двигающихся в машинах по городским и пригородным автострадам. По вечерам они предпочитают сидеть дома.

В знойный августовский вечер можно наблюдать, как, заполнив тенистые аллеи Голливуд-парка, старики часами дремлют на размалеванных рекламой лавочках.

Но они не столь пассивны и сонливы, как могло бы показаться с первого взгляда. Они главные болельщики на скачках, автомобильных гонках или в разгар жестоких схваток на ринге. Без них не обходится ни один конкурс красавиц и ни один танцевальный марафон, где они, разумеется, выступают как зрители и судьи.

Нам показалось, что лос-анжелесские старики как-то особенно болезненно завидуют молодости.

Если со стороны Мохавской пустыни не дует иссушающая «Санта-Ана», которая поднимает в воздух тучи песка, засоряющего глаза и дыхательные пути, то на берегу океана вдоль бетонной дорожки на Редондо или Масл-Бич собирается множество пожилых лосанжелесцев.

В темных солнечных очках, в открытых блузах апаш, они часами сидят на шезлонгах или на складных стульях, разглядывая проходящих мимо стройных загорелых девушек и крепких мускулистых парней.

Как нам смеясь рассказал один студент Южно-Калифорнийского университета, во время крупных спортивных соревнований бывает, что спортивные звезды получают любовные записки от пожилых и богатых лосанжелесок, годящихся им в бабушки.

Повседневные же интересы среднего пожилого лосанжелесца из средних слоев более прозаичны. Он обеспокоен и тем, как он будет жить, и тем, как он будет умирать. В одинаковой степени его волнует и состояние его двенадцатиперстной кишки, и проблемы бессмертия. Но, по общему признанию, он больше всего озабочен нравственностью своего соседа.

Молодежь Лос-Анжелеса в известной мере продукт буржуазных отношений в семье и в обществе; на характер молодежи города отпечаток наложили специфические особенности жизни в Лос-Анжелесе.

Как правило, эта молодежь не связана с прошлым своих отцов, часто воспитанных на иной национальной культуре; над ней не довлеют и традиции собственной американской культуры.

Боепитание в школах и колледжах практически отсутствует. Учителя воздерживаются от «навязывания ученикам сложившихся ранее эстетических канонов», развивают их «индивидуальность», а фактически самоустраняются от воспитания. Молодежь предоставлена самой себе.

Вечерами подростки часто мучаются от скуки и неумения занять себя или битком забивают какой-нибудь «Джолли Роджер» в Ньюпорт-Биче, ресторан «только для тинейджерсов», где редкий день кончается без драки. Нередко в развлекательных залах города во время очередного танцевального «рандеву» за поведением группы танцующих пар с опаской следят полицейские.

Не случайно в Америке все чаще и чаще говорят о «бит дженерейшн», что в буквальном переводе означает поколение бездельников. С этим термином мы встречались неоднократно в Нью-Йорке, Чикаго. Но еще чаще он замелькал перед глазами с газетных и журнальных полос Лос-Анжелеса.

Что же характерно для той части молодежи, которую окрестили термином битники (от «бит дженерейшн») и которая подвергается издевательским наскокам со страниц местной печати?

Мы узнали, что родители большинства битников представители среднего класса.

Эта молодежь решила отказаться от алчной погони за материальными ценностями. Их правила: не смотреть телевизор, не носить модной одежды, не гнаться за собственным домом в пригороде и… не работать. Некоторые из них пишут стихи, занимаются скульптурой, живописью, иногда играют в джазе. Другие увлекаются буддизмом, поскольку эта религия проповедует, что истины можно достигнуть лишь через пассивное созерцание.

У битников нет своей организации и, конечно, нет никакой философской или идеологической платформы. Но то, что они отрицают мелкобуржуазные ценности именно здесь, в Калифорнии, где «идеалы» обывательщины буквально захлестнули общество, факт чрезвычайно примечательный. Его нельзя не рассматривать иначе, как слепой подсознательный протест против мелкобуржуазных стяжательских устремлений современного капиталистического общества, в котором задыхается молодежь, не находя выхода для свойственных ей порывов и исканий.

Типичный молодой лосанжелесец из зажиточной среды — это загорелый, выше среднего роста детина с прической бобрик, в сандалиях или сандалетах, в «гавайке», выпущенной поверх брюк и развевающейся на легком морском бризе. Темный спортивный свитер он предпочитает рубашке с галстуком. В одном из городских ресторанов мы видели, как швейцар примерял галстуки нескольким вновь вошедшим молодым людям из специально содержащегося при нем набора (по правилам дорогих ресторанов вечером без галстука приходить в них не разрешается).

Лосанжелесец в среднем выше ростом своего нью-йоркского или чикагского ровесника и физически здоровее.

Его манеры небрежны, порой нарочито развязны. Небрежность иногда граничит с расхлябанностью. В его отношении к приезжим можно уловить оттенок внутренней убежденности в собственном превосходстве. Он молчаливо самоуверен, порой фамильярен.

Женятся и выходят замуж лосанжелесцы, как правило, раньше, чем американцы, живущие на востоке страны. 18 лет для мужчины и 16–17 лет для девушки — обычный возраст при регистрации брака.

Некоторые черты характера и духовного развития лос-анжелесца, вероятно, являются следствием обостренного внимания к физическому развитию. Нигде в США состоянию собственного тела не уделяют столько внимания и не придают такого значения, как в Лос-Анжелесе. Здесь поистине господствует культ тела.

Его массируют, купают, моют, питают, улучшают, выставляют напоказ, упражняют, развивают, держат под солнцем и, наконец, публично обсуждают неизмеримо больше и чаще, чем где-либо в другом месте.

Особенно важно иметь красивый бронзовый загар. Девушки ему придают большее значение, чем косметике. Даже одежда подбирается с учетом оттенка загара.

Мягкий климат, океан и множество индивидуальных бассейнов (их в городе около 35 тысяч, разумеется в зажиточных домах) содействуют культу тела.

Дети в Лос-Анжелесе начинают учиться плавать чуть ли не раньше, чем они начинают ходить, и уж наверняка намного раньше, чем они осваивают букварь. Круглый год они резвятся на солнце, коричневые от загара, с волосами, посеревшими от постоянного пребывания в хлорированной воде бассейнов.

«Среди моих студентов всегда наиболее успевающими оказываются иногородние парни, приехавшие из Бронкса, Новой Англии и даже из Чикаго, — сказал нам профессор Калифорнийского университета. — С первых дней они проявляют много усердия и старания. В библиотеках читают все подряд, пишут отчеты, заполняют тетради заметками о прочитанном, много занимаются.

Вскоре, после окончания одного или двух семестров, они внезапно обнаруживают, что лос-анжелесские парни смеются над ними, не воздают им должное за их успехи, разговаривают с оттенком некоторой снисходительности. Парень из Бостона проглатывает незаслуженную обиду, но вскоре сам начинает меняться. Не проходит и полугода, как кожа на его теле покрывается загаром, он достает теннисную ракетку и доску для скольжения по волнам, обретая внутреннее спокойствие и беззаботность ниже среднего по успеваемости лосанжелесца. Эволюция завершилась».

Посещаемость лекций в колледжах и университетах Лос-Анжелеса слабая. Создается впечатление, что в университеты студенты наведываются случайно и между прочим, проводя все время на спортплощадках и пляжах.

В Лос-Анжелесе существует частное коммерческое предприятие, изготавливающее и продающее конспекты прочитанных лекций и шпаргалки. Конспект одной лекции стоит 50 центов. Студенты охотно пользуются услугами предприимчивых торговцев и не ходят на лекции.

Лос-анжелесские парни много времени проводят на пляжах и в бассейнах, гоняют машины по окрестным холмам и вдоль океанского побережья, вечера, как и всюду в Америке, просиживают перед телевизорами или в мотокино и совсем мало читают. Зато полвечера они могут просидеть за столиком в дешевом кафе и серьезно и деловито вести разговор о том, как наилучшим образом отмыть или отполировать машину, какая форма водных лыж обеспечивает максимальную устойчивость и сколько долларов они заработали лично для себя в результате удачной сделки с оптовиком, когда они ездили утром за товаром для отцовского магазина. Мировые проблемы мало их тревожат. Разговор о политике быстро надоедает.

Забота о нравственности в Лос-Анжелесе нередко проникнута ханжеством.

Особенно яростными радетелями чужой нравственности здесь выступают пожилые и средних лет лосанжелески — члены аристократических женских клубов. В Лос-Анжелесе их в насмешку называют самыми крупными в мире покупательницами фиговых листочков.

Они безразлично смотрят на неумеренное потребление косметики их малолетними дочерьми, которые к тринадцати годам считают себя «абсолютно самостоятельными» и выглядят старше своих лет. В Лос-Анжелесе у таких добродетельных дам не вызывают никакой реакции продавщицы в магазинах, часто предстающие перед покупателями лишь в трусиках и лифчиках, ни полуголые лосанжелески, без стеснения разъезжающие по городу в открытых машинах, ни сверхэкономные купальные костюмы.

Зато с каким благородным негодованием и неподдельным ужасом они встретили установку на территории известного кладбища Форест Лоун копии знаменитой скульптуры Микельанджело «Давид»! Используя все свое влияние и влияние своих мужей, они нажали на власти, и в результате смиренный Давид приобрел более благообразный вид, застенчиво прикрывшись фиговым листочком из цемента, этим символом лос-анжелесской нравственности.

Кстати, о кладбище Форест Лоун. Некий предприимчивый делец по имени Роберт Итон в поисках наживы нашел приложение своей частной инициативе. Он решил создать мемориальный парк. Идея парка воплотилась в девизе: «Всё в одном месте».

Ныне парк пользуется репутацией самого веселого кладбища на свете. Оно, как и все доходные предприятия, безудержно себя рекламирует. О том, в каком склепе вам удобнее и приятнее будет лежать и с какой могилы открывается самый захватывающий дух вид на окружающую местность, вам вкрадчиво сообщат по радио (не забыв упомянуть о стоимости — 250–300 долларов за могилу без^ламятника), об этом вы прочтете в первой попавшейся телефонной книжке, и даже на лавочках парка.

Однако все это не исчерпывает чуткой предупредительности местного сервиса.

Если вы только-только похоронили вашего ближнего и пребываете, естественно, в угнетенном состоянии духа, вас пожалеют и тут же на территории кладбища предложат зайти в музей редкостей, где можно увидеть утварь и убранство ирокезских вигвамов или самый крупный в мире черный опал в 225,75 карата.

В ресторане модные джазовые ритмы и калифорнийское гриньолино (вино) помогут вам отвлечься от печальных мыслей. Тут же под боком расположился кафе-шантан, где вертящие бедрами эстрадные красотки окончательно выбьют из вашей головы все воспоминания о постигшем вас горе.

Другой предприимчивый делец, бывший фермер Нотт, построил на своей громадной ферме к юго-западу от Лос-Анжелеса имитацию поселения бывших золотоискателей. Теперь этот городок-призрак стал местом паломничества туристов.

Приезжий может не только посмотреть здесь на примитивные деревянные постройки «дикого» Запада 60-х годов XIX века и сфотографироваться, обнявшись с деревянным чучелом старателя, но и сам в течение часа или полутора испытать азарт поисков драгоценного металла.

За 25 центов желающий может взять на прокат оловянную миску и намыть для себя из песка в качестве сувенира несколько крупинок золота.

В рекламной листовке говорится, что хозяин городка тратит ежегодно на заполнение чанов золотым песком 10 тыс. долларов. Однако можно быть вполне уверенным, что в убытке он не остается.

На этом, однако, не кончается изобретательность предпринимателя. Для того чтобы вы целиком переселились в прошлое и почувствовали колорит прежней жизни, вас посадят в поезд со старомодными, скрипящими, как телега, вагончиками, и едва вы отъедете на почтительное расстояние, на вас с криком и стрельбой нападет шайка грабителей в техасских простроченных штанах и «шестигаллонных» широкополых шляпах. Конечно, это будет инсценировка.

Но еще большее впечатление, особенно на маленьких лосанжелесцев, производит другой сказочный городок — Диснейленд.

Диснейленд

Парк Диснейленд, названный по имени его основателя и художественного оформителя, талантливого американского режиссера мультипликационных фильмов Уолта Диснея, принадлежит специально созданному акционерному обществу. Годовой доход Диснейленда превышает 4 млн. долларов.

Диснейленд одновременно является и художественной студией, и парком отдыха, и торговым предприятием, и мастерской, где выполняются сложные технические работы. Персонал парка насчитывает более 3 тыс. человек.

Немаловажная функция Диснейленда — показ с рекламными целями различного промышленного, бытового и прочего оборудования. Правда, эта функция прикрыта отвлеченностью оформительских тем, но реклама, столь характерная черта американской жизни, проникла и сюда, в этот по замыслу предназначенный для детей городок— сказку.

Не случайно на фоне сказочной экзотики диснеевских экспозиций перед вами поминутно мелькают знакомые названия рекламируемых американских фирм.

Здесь и «Дженерал Дайнемикс», которая за рекламные услуги помогает конструировать и монтировать сложнейшие технические устройства Диснейленда, и «Монсанто Кемикл», которая к чудесам Диснейленда присоединила чудеса своего собственного синтетического производства.

Рекламные возможности Диснейленда привлекли сюда и «Кайзер Алюминиум», и «Истман Кодак», и даже «Банк оф Америка», который в миниатюрном двухэтажном особнячке на Мейн-стрит совершает всевозможные банковские операции по желанию посетителей, включая расчеты по импорту и экспорту.

«Помилуйте, — подумаете вы, — для кого же тут реклама? Для детей и подростков?»

Отнюдь нет. Из более чем 18 млн. людей, посетивших парк с момента его открытия, лишь 6 млн. были дети.

Диснейленд открылся для посещения в 1955 году, но уже успел приобрести широкую известность. Сюда съезжаются туристы не только со всех концов Америки, но и с других континентов. Международный аэропорт в Лос-Анжелесе соединен с Диснейлендом специальной воздушной линией, по которой ежедневно курсируют вертолеты. Акционерное общество располагает даже своими отелями для приезжих.

Итак, мы в Диснейленде.

Миновав лающий, мяукающий и скрежещущий «отель» для кошек и собак, коим запрещено вступать на священную землю Диснейленда, и протолкнув животом входной рычаг, отсчитывающий количество посетителей, мы на минуту задерживаемся на площади Таун-сквер перед крупной надписью, повествующей о целях создания этого царства сюрпризов.

«Добро пожаловать всем, кто прибыл в нашу счастливую страну… Диснейленд — это ваша страна. Здесь взрослые вновь переживают минуты прошлого… Здесь молодые слышат зов будущего».

Углубившись в размышления о том, что же нас ожидает в Диснейленде — минуты ли прошлого или зов будущего, мы не заметили, как перед нами вырос исполинский битюг-тяжеловоз, словно сошедший с картины Васнецова. Однако он не грыз удил и не гарцевал нетерпеливо на месте, готовый к стремительному прыжку. Он был деловит, спокоен, добродушен и делал свой маленький ежедневный «бизнес».

Он был запряжен в миниатюрный вагончик на рельсах с открытыми бортами, похожий по расцветке на нашу табачную лавку. Со всех сторон вагончик был облеплен табличками, напоминавшими, что желающие прокатиться по главной улице Диснейленда — Мейн-стрит — на этом допотопном виде транспорта должны раскошелиться на 10 центов.

При самом въезде на эту улицу нас с шумом обогнал старомоднейший двухэтажный омнибус, наполняя воздух лающими звуками ручного, с большой красной резиновой грушей рожка. Еще один поворот — и мы на Мейн-стрит.

То, что мы увидели, превзошло все наши ожидания. Конки и омнибусы были лишь прелюдией.

Перед нами открылась панорама улочки провинциального американского городка конца прошлого столетия.

Но нам не удалось полностью абстрагироваться от современности: из созерцания живой истории нас вывел… рок-н-ролл, доносившийся из окон соседнего помещения.

Еще по въезде на Мейн-стрит мы заметили в конце этой улицы остроконечные шпили многочисленных башенок полуготического, полумавританского стиля, рельефно вырисовывавшихся на зеленоватой синеве калифорнийского неба.

Пройдя Мейн-стрит и приблизившись к загадочным очертаниям, мы могли уже совершенно явственно разглядеть представшее перед нашими глазами строение. Это был сложенный из камня средневековый замок, окруженный рвом и высокими крепостными стенами, с узорчатыми башенками и узкими окнами-амбразурами. К воротам замка, снабженным тяжелой чугунной решеткой, через ров был перекинут мост.

Над воротами висели средневековые боевые знамена, напоминавшие церковные хоругви, под ними в строгом безмолвии стояла закованная в броню королевская стража.

Как мы узнали, перед нами был замок «Спящей красавицы», являющийся преддверием «Мира Фантазии» — Фантазиленда.

Фантазиленд — это часть Диснейленда, где «сбываются детские мечты».

Здесь вы «реально» можете пожить с вашими детскими героями и принять участие в их захватывающих приключениях.

Здесь вы можете пережить все страхи и волнения, сопровождая Белоснежку через дремучий лес к обиталищу Семи Гномов; вместе с простодушной и наивной Алисой вы побываете в Стране чудес и будете вместе с ней удивляться сказочным размерам ромашек и подсолнухов, и вы, конечно, ни за что не упустите возможности полетать по воздуху на легендарном слоненке Дамбо, крылья которому заменяют уши.

Здесь же, погрузившись на голландское суденышко, вы можете проехать через землю книжных приключений от знакомого вам замка «Спящей красавицы» до домика беспечных и легкомысленных Трех Свинок, не подозревающих, что, притаившись за соседним деревом, в предвкушении сытного завтрака лязгает зубами Серый Волк.

Но вот суденышко меняет курс, и мгновенно превращается в чудовищных размеров корабль, способный на своей дощатой палубе разместить всю швейцарскую деревушку, прижавшуюся к склонам Альп.

За поворотом черепичные крыши крохотных швейцарских домиков сменяются столь же крохотными ветряными мельницами, этими непременными атрибутами голландского пейзажа. Поодаль, среди сочно-зеленых лугов и зеркальных водяных прожилок — каналов, раскинулся мирный фландрский городок.

В Фантазиленде обилие «тематических» аттракционов.

На воздушном корабле с туго натянутыми парусами здесь можно, как на ковре-самолете, парить в ночном небе над сказочными, светящимися городами с мусульманскими мечетями и остроконечными готическими соборами, над египетскими пирамидами и сфинксом, над таинственным и белоснежным Тадж Махалом…

За 30 центов вы можете побывать в пещере ужасов.

Наличие в Диснейленде подобных зрелищ — своего рода дань времени и американским нравам. Американские мальчики и девочки, побывавшие в пещере, с пренебрежением отзываются о диснеевских ужасах. И на самом деле, что для них танцы людоедов вокруг обглоданных человеческих костей, занесенные над головами турецкие палаши и заглушенные крики о помощи в сравнении, скажем, с двенадцатью убийствами из последнего бродвейского боевика «Любовь шизофреника».

…"Фронтьерленд» — прочитали мы надпись, выжженную огнем на двух грубо сколоченных сосновых досках, от которых исходил приятный запах свежей смолы.

Доски, в свою очередь, были прибиты к длинной бревенчатой перекладине, венчавшей сверху массивные бревенчатые ворота. Ворота вели в глубь территории, окруженной высоким частоколом, сколоченным из плохо обструганного соснового теса.

В двух шагах от ворот возвышалась бревенчатая башня с вырезанными в бревнах черными отверстиями-бойницами. Воздух был напоен ароматом свежих опилок и недавно скошенного сена. К нему примешивались острые запахи горелой бересты, конского пота и кожаной сбруи.

Мы не нуждались в пояснении — перед нами было поселение первых американских колонистов.

В Фронтьерленде можно сесть на скрипучую колымагу-фургон, обтянутую брезентом и запряженную четверкой, и, двигаясь по ухабистой дороге, на собственных боках почувствовать простоту и подлинную героику жизни первых переселенцев.

— А кто этот босой мальчуган на плоту, странно одетый в не по размеру длинную, потертую мужскую блузу, небрежно подпоясанную веревкой? Голова мальчика покрыта ободранной, видимо, часто употреблявшейся не по назначению широкополой шляпой.

— Неужели вы не узнали его?

Да это наш старый дружище — Гекльберри Финн, по прозвищу «Кровавая рука». Посмотрите, он делает знаки. Он предлагает переправить нас на остров Тома Сойера, знаменитого Тома Сойера — «Черного мстителя испанских морей».

И вот вы уже в обществе старых друзей. Перед нами длинный, узкий, покрытый лесом остров с большой песчаной отмелью. Позади спокойная гладь Миссисипи.

Раздается пароходный гудок. Хлопая по воде широкими лопастями своего единственного заднего колеса, проплывает нагруженный веселой детворой старомодный «Марк Твен».

На острове Тома Сойера вас ожидает немало приятных развлечений. Не говоря о том, что вы можете просто побродить по нему в поисках черепашьих яиц или зарытого клада, вы также можете обследовать старую забытую водяную мельницу, где некогда скрывался от преследователей негр Джим, или проникнуть в таинственную пещеру, где заблудившийся Том утешал свою прелестную спутницу — голубоглазую Бекки Тетчер.

В центре острова на большом и развесистом дубе разместился сколоченный из досок воздушный шалаш. С земли к нему идет деревянная винтовая лесенка. Желающие могут приобрести в шалаше удочку, крючки и прочие рыболовные принадлежности, скушать порцию мороженого и выпить бутылку… кока-колы. Да, да, кока-кола! И не удивляйтесь! На специальных, для Диснейленда, наклеенных этикетках к этому напитку утверждается, что кока-кола была любимейшим лакомством Тома.

На длинной лодке вы можете причалить к расположившемуся на берегу индейскому поселению с конусообразными, покрытыми звериными шкурами вигвамами, познакомиться с хранящими вековые традиции гордыми их обитателями.

Но наш путь лежит на Запад. Мерно стучат колеса вагончиков, столь маленьких, что взрослый человек, если ему захочется потянуться, вынужден будет часть своих ног разместить в соседнем вагончике; добродушно и деловито попыхивает крохотный паровозик.

Вокруг нас холмистая полупустыня с редкой растительностью, среди которой лишь не дающее тени жилистое мескитовое дерево да подтянутые, как в строю, рослые кактусы.

Мы миновали вросшие в скалы маленькие домики типичного городка-«призрака»; сотни подобных ему рождали на Западе нефтяные и медные бумы, а когда бум кончался, то на месте таких городков оставались обезлюдевшие улицы, заколоченные дома, заброшенные карьеры.

Поезд, несколько замедлив ход, нырнул в туннель и остановился. Воцарились мрак и тишина. Наши глаза, не привыкшие к темноте, не различали окружающих предметов. Но вот зажглась внутренняя подсветка, и мы очутились в новом, не менее волнующем мире чудес, где недра земли раскрыли перед нами свои сказочные богатства.

Из зала, заполненного свисающими с потолка гирляндами сталактитовых сосулек, через узкий проход в галерее мы прошли в царство подземных вод. Здесь в воздух взвивались струйки гейзеров, с шумом, умножавшимся подземным эхом, низвергался с высоты водопад.

Чем дальше в глубь пещеры, тем богатства становились заманчивее.

Мраморы и порфиры сменяли малахит и горный хрусталь, причудливо слоистые агаты оттеняли прозрачный желтоватый янтарь, среди груды самоцветов блестели, искрились и переливались всеми цветами радуги кроваво— красный гранат и лиловатый опал, розовый турмалин и синеватый топаз, небесно-голубая бирюза и прозрачный алмаз. Драгоценные камни сменяются драгоценными металлами. И когда в сероватой породе нависшей над головой глыбы вы по блеску опознаете золотую жилу, ваше волнение по замыслу должно дойти до предела, и вы должны почувствовать, как вас трясет «золотая лихорадка».

…В основе создания ряда павильонов, экспозиций и аттракционов Диснейленда лежало стремление сообщить юношеству некоторые сведения из различных областей знания, включая и технику.

В известной мере этот элемент присутствовал и в уже описанных нами экспозициях. Еще в большей степени он характерен для Ричфилдовской диорамы, дающей яркое, научно обоснованное представление о «мире под нами», то есть о растительном и животном мире доисторического периода жизни на земле; для диорамы Гранд Каньон, искусно воспроизведенной картины-макета Великих американских каньонов с характерной для горного Запада растительностью и подвижными чучелами животных, с грозой, дождем и прочими, изобретательно выполненными эффектами.

То же стремление легло в основу создания еще двух экспозиций — «Мира приключений» и «Мира будущего».

В процессе длительной и кропотливой работы над «Миром приключений» создатели парка вывезли из тропиков и высадили на территории Диснейленда сотни видов тропических растений. Искусно и изобретательно «оживлены» и «озвучены» чучела многочисленных представителей тропической фауны.

В «Мире будущего» много аттракционов, знакомящих с идеями и представлениями о будущем техническом прогрессе. Среди них монорельс, полет на ракете и другие.

Незадолго до нашего отъезда из Лос-Анжелеса мы получили письмо. На конверте и на официальном бланке письма значилось: «Американо-русский институт» и ниже — «Общество американо-советской дружбы». Президент общества обращался к нам с приглашением посетить общество.

Мы, признаться, были приятно удивлены, что здесь, в этом городе мелкобуржуазной стихии, подвергавшемся маккартистским чисткам, работает прогрессивная организация, преследующая благородные цели сближения двух великих народов, цели мира.

До сих пор, хотя мы и неоднократно встречались в Лос-Анжелесе с проявлениями симпатий к Советскому Союзу и советскому народу, мы не думали, что здесь существуют организации, открыто выступающие за американо-советскую дружбу и сотрудничество. Прогрессивные организации сталкиваются с большими трудностями в своей работе даже в менее «прочесанных» городах.

Несмотря на близкий отъезд и перегруженную программу, мы не преминули отправиться в общество американо-советской дружбы.

И вот мы на одной из боковых улочек Лос-Анжелеса с названием, кажется, Мельроз-стрит.

С трудом находим подъезд и указанный в письме номер. Нам открывает дверь пожилой, худощавый мужчина с побелевшими от седины волосами, скромно, но опрятно одетый.

«Добро пожаловать!» — приветливо восклицает он по-русски, выговаривая слова строго по слогам, от чего нерусский акцент речи особенно подчеркивается. За ним внутри помещения видим еще одного мужчину и несколько женщин, также приветствующих нас словами «добро пожаловать».

Представляемся. Американские друзья рекомендуют себя активистами общества. Заходим внутрь помещения. В сравнении с броской роскошью многих виденных нами приемных помещение общества очень скромное. По обе стороны небольшого зала вдоль стен стеллажи с книгами. На стене портреты молодого Шостаковича, Шаляпина, Глиэра, Бунина. Обращает на себя внимание несколько наивное смешение понятий о современной и старой русской культуре.

Посреди комнаты два длинных стола с выставочными подборками печатных материалов. Подборки рассказывают о поездке Н. С. Хрущева поСоединенным Штатам, о выступлении ансамбля Моисеева. На полках книги, почти все на русском языке, изданные в Советском Союзе, подшивка газеты «Правда».

Одна из активисток, говорящая по-русски, берет на себя роль переводчицы. Завязывается теплая беседа. Впервые в Лос-Анжелесе мы говорим и смеемся свободно, чувствуя себя по-настоящему среди друзей.

Эти скромные, в большинстве своем пожилые люди, претерпевая серьезные материальные лишения, подвергаясь политическим преследованиям, самоотверженно делают большое и полезное дело. И хотя нынешняя политическая конъюнктура в стране не вселяет больших надежд, они верят в завтрашний день, верят в то, что Советский Союз и Америка, руководимые людьми доброй воли, найдут пути к взаимопониманию и дружбе.