По колено в крови. Откровения эсэсовца

Глава 5. Смерть, кровь и награды

Роттенфюрер Хайзер выразил желание отыскать во Франкошане остальных своих товарищей — втроем обходить дома слишком накладно. Оставлять лежать на улице тела погибших — Штауффера и Герихта — не по-солдатски, а забирать их боеприпасы и провиант — преступление. Рядовой Понгратц встряхнул пробитую фляжку Герихта — внутри побрякивали осколки.

Примерно через два квартала по мостовой перед нами вдруг хлестнула пулеметная очередь. Роттенфюрер Хайзер бросился вправо, я за ним. Рядовой Понгратц укрылся на противоположной стороне улицы. Фасад одного из многоквартирных домов впереди выходил и на запад, и на восток, а на перекрестке расположилось здание отеля. Хайзер винтовкой показал на окна и балконы. Я же оглядывал улицу, пытаясь засечь вспышки выстрелов.

— Верхние этажи, — сказал Хайзер. — Посмотри туда — пули бьют под углом.

— Четвертый этаж и четвертый, если считать с запада, балкон! — крикнул рядовой Понгратц.

Мы стали присматриваться, но не сразу различили контуры пулемета и две головы в касках. Рядовой Понгратц стал прицеливаться, но тут же, выронив винтовку, схватился за грудь и упал на колени. Сквозь пальцы сочилась кровь. Секунду-две он стоял на коленях, хватая ртом воздух, а потом ничком упал; конвульсивно дернувшись пару раз, он затих.

Я проклинал себя, что не прихватил рацию. Но где там — мне ведь приказали оставить ее, я ведь шел сражаться простым пехотинцем, а не радистом. Будь она при мне, я тут же бы вызвал подкрепление: танкистов или полугусеничные вездеходы. Или бронемашину спецназначения. Или люфтваффе в полном составе.

Роттенфюрер Хайзер стал наводить винтовку на балкон, но пулеметная очередь заставила его вжаться в стену. Мы укрывались за бетонным контрфорсом, разделявшим оба здания. Высотой она была не более полуметра, так что мы едва помещались за ней вдвоем. Из-за того, что стреляли сверху, мы не могли покинуть наше убежище. Попытаться отойти означало превратить себя в живую мишень. К тому же мы никак не могли определить местонахождение снайпера, пуля которого сразила Понгратца.

Мы знали, что он засел где-то впереди и чуть правее нас и пока что мы для него недосягаемы. А пулеметный расчет на балконе прекрасно знал, где мы, и единственной нашей защитой оставалась эта самая бетонная опора. Но не могли же мы дотемна оставаться за ней.

— Если у них в распоряжении имеется телефон или радио, они вызовут кого-нибудь, и те прищелкнут нас, — сказал Хайзер.

Он попытался было снять с пояса дымовую гранату, но так и не смог — мы стояли буквально притиснувшись друг к другу. Я снял с пояса такую же и вложил ему в руку. Хайзер сказал:

— Сейчас побежишь.

И тут же, сорвав чеку, бросил гранату на дорогу. Она, зашипев, завертелась на месте, испуская густой белый дым. Пулеметчик выпустил очередь прямо в поднимавшийся над улицей дым. Фонтанчики разрывов мелькали повсюду — огонь перекрывал всю проезжую часть и тротуар. Нет, затея с дымовой завесой не пройдет.

— Когда дым рассеется, — решил Хайзер, — откроешь огонь по балкону, а мы тем временем перебежим к дому, у которого лежит Понгратц.

— А снайлер? — спросил я.

Хайзер пропустил мой вопрос мимо ушей. Едва рассеялся дым, как он скомандовал:

— Давай!

Я не мог толком прицелиться, поскольку находился в крайне неудобном положении. А попытаться встать в более удобную позу неизбежно означало бы подставить себя под огонь пулеметчиков.

— Дай-ка мне твой «тридцать восьмой», — потребовал роттенфюрер.

Я с большой неохотой отдал ему МР-38 Грослера, он взамен сунул мне винтовку К-98.

— Сейчас побежишь, — повторил роттенфюрер Хайзер.

И тут же крикнул:

— Беги!

И в тот же момент нажал на спуск.

Я доказал миру, что человек может, если потребуется, летать и без крыльев. Пробежал я от силы пару метров, потом, споткнувшись, пролетел через взорванную дверь позади лежавшего Понгратца. Поджав колени, я попытался укрыться, когда послышался крикХайзера:

— Патроны, твою мать! Патроны! Еще один рожок!

Вытащив из-за пояса рожок, я швырнул его Хайзеру.

Роттенфюрер, опершись о стену, чуть скрючился и открыл огонь, подставив себя под огонь и снайпера, и пулеметчиков. Расстреляв рожок, он каким-то образом очутился рядом со мной в крохотном пивном зальчике. Мы стали искать другой выход, но так и не нашли. Зато нашли лестницу, ведущую из кухни в кладовку. Хайзер предложил подняться несколькими этажами выше, чтобы оказаться на одном уровне с пулеметчиками.

Лестница вывела нас на чердак, но он был без окон. Неприятель понял, где мы, хотя и не знал точно. Поэтому и прошелся короткой очередью, продырявив дверь и стены пивного зала.

Теперь мы хоть и были в относительной безопасности, преимуществ это нам не дало никаких. Пришлось спуститься вниз. И, оказавшись там, мы услышали милый сердцу гул двигателя полугусеничного вездехода.

Мы всеми средствами пытались привлечь внимание экипажа, когда вездеход, проезжая мимо пивной, оказался под пулеметным огнем. Тогда стрелок вездехода, аккуратно развернув пулемет, без передышки стал палить по зданию гостиницы. Огонь французов смолк. Через люк выбрались трое членов экипажа. Мы с Хайзером наперебой стали кричать:

— Эй, 2-й полк СС! 2-й полк СС! На восточной стороне здания отеля снайпер!

Мотопехотинцы укрылись за бронированным капотом, и кто-то из них попытался связаться с водителем по переговорному устройству. Закончив говорить, он крикнул:

— Эй, вы! Пока оставайтесь на месте! Сейчас подойдет танк!

И верно, некоторое время спустя послышался характерный лязг гусениц «тигра IV». Танк, объехав стоявший вездеход, медленно повернул башню на восток. Сделав по восточной части отеля три-четыре выстрела, он замолк, потом распахнулся люк, и оттуда бодро выбрался командир машины. Он стал осматривать здание отеля в бинокль, а из задней дверцы вездехода стали понемногу выбираться бойцы.

«Тигр IV» превратил восточную часть здания гостиницы в груду развалин. Кроме того, его снаряды как ножом срезали почти все балконы и на западной стороне.

Командир танка посмотрел сначала на Хайзера, потом на меня, потом на тело Понгратца.

— Ваш? — спросил он.

— Да, наш, — ответил роттенфюрер Хайзер. — Там, в паре кварталов отсюда, еще двое.

Командир танка вызвал по радио санитарную машину для отправки убитых. Все же легче сознавать, что о твоих товарищах — Герихте, Штауффере и Понгратце — позаботятся.

Командир «тигра IV» продолжал что-то говорить в ларингофон, а после объявил нам, что всего в нескольких кварталах от нас находятся саперы из 2-го полка СС «Дас Райх». И предупредил их о нашем скором прибытии в сопровождении вездехода.

Мы добрались до надежно охраняемой площади, превращенной в госпиталь под открытым небом и пункт сбора раненых. Унтерштурмфюрер[9] из 2-го полка СС «Дас Райх» что-то объяснял собравшимся вокруг него саперам. Когда мы подошли, унтерштурмфюрер узнал Хайзера и велел включиться в их отряд. Офицер рассказал об обстреле западной части Франкошана британской артиллерией. Их орудия стояли на позициях у складских и других зданий вплотную к жилым кварталам и здорово поддали машинам из 7-й танковой, пытавшимся прорваться с запада. Наша задача — проникнуть к позициям англичан и нейтрализовать расчеты орудий с тем, чтобы обеспечить проход танкам герра генерала и продвигавшимся с севера войскам фон Рунштедта. Захват артиллерийских позиций исключит возможность обстрела и позволит пехоте вермахта занять восточные и северо-восточные сектора.

Наш отряд численностью примерно в 100 человек под командованием унтерштурмфюрера бодро двинулся вперед, подавляя по пути незначительные очаги сопротивления. Когда мы прибыли к складским помещениям, уже сгущались сумерки. Унтерштурмфюрер и его радист постоянно связывались с кем-то по «Петриксу», но я не слышал, о чем велись переговоры. Нам через сломанные стены были видны три или четыре 10-см орудия, установленные внутри помещений. Орудия вели огонь, посылали снаряд за снарядом.

Тут подбежал посыльный и объявил:

— Приказ унтерштурмфюрера: в полночь овладеваем позицией. С собой не брать ничего, кроме гранат и боеприпасов.

Дело в том, что, если ты обвешан фляжками и другим солдатским скарбом, бесшумно подобраться к противнику просто невозможно.

Нас разбили на 5 групп по 20 человек. Шарфюрер — командир нашей группы — переговорил о чем-то с посыльным и, отпустив его, подошел к нам.

— План таков, — начал он, — согласно данным нашей разведки постов боевого охранения у позиций не выставлено, но время от времени французы делают обход территории. Мы гранатами забрасываем 2 орудия, установленные в зернохранилище. Это примерно в 5—6 кварталах отсюда. Начиная с этой минуты все следует тщательно распланировать и подготовить. Выходим в 23.30. Но если выйдет так, что раньше появятся их патрули, тогда придется сразу же нейтрализовать орудия и расчеты. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Примерно в 20.15 со стороны восточной части складов послышалась стрельба. К нам забрел вражеский патруль и открыл огонь. Теперь о запланированном ранее сроке пришлось забыть, мы немедленно приступали к операции. Другие группы занимались ликвидацией артиллерийских позиций на других участках.

Мы едва успели миновать 4 или 5 кварталов, как англичане обстреляли нас из ружей и автоматов. Реакция саперов 2-го полка СС «Дас Райх» последовала незамедлительно. Открыв ответный огонь, мы тут же обратили англичан в бегство.

Дойдя до здания склада, мы разделились на две группы по 10 человек, обеспечили охрану подступов к нему и только после это вошли внутрь. Группа, действовавшая на западной стороне, перестреляла весь расчет 10-сантиметровых орудий, а расчет, нейтрализовать который предстояло нам, избавил нас от такой необходимости: англичане, сложив оружие на пол, подняли руки вверх. Наши ребята быстренько вложили в стволы орудий ручные гранаты и подорвали их — орудия были выведены из строя, ремонту не подлежали.

Я заметил, как британский солдат, примерно мой ровесник, с ужасом наблюдал эту картину. Впрочем, не только он испугался. Страх охватил всех, стоило солдатам СС окружить их. Шарфюрер распорядился отправить пленных на площадь, ту самую, где располагался пункт сбора раненых.

— Что с нами будет? — спросил своего старшего товарища молодой солдат. Тот, наверняка желая успокоить его, улыбнулся в ответ, однако улыбка вышла вымученная.

— Среди вас есть офицеры? — по-английски спросил я. Пока что я не успел изучить знаки различия британской

армии.

Англичанин постарше был явно удивлен услышать из моих уст родную речь.

— Нет, сэр, — ответил он. — Я — старший сержант. А они рядовые, один только младший капрал.

— Вас разместят в нормальных условиях в лагере для военнопленных, — ответил я.

Я не знал, есть ли во Франкошане полиция СС. Так как там находился 2-й полк СС «Дас Райх», я не сомневался, что этих пленных уж, во всяком случае, не расстреляют.

Все 10-см орудия были полностью нейтрализованы примерно к 21.45, но бои в окрестностях города продолжались. Мы оставались на захваченных артиллерийских позициях, и примерно к 3 или 4 часам утра стрельба почти полностью прекратилась. Несколько часов спустя в центре Франкошана Роммель встретился с генералом фон Рунштедтом, они связались с Берлином, доложить о захвате города. Пока герр генерал совещался со своими штабистами, я вернулся на артиллерийские позиции вермахта и обнаружил там Крендла. Тот увлеченно щелкал фотоаппаратом, снимая на пленку все что можно. Фриц поинтересовался, как прошла операция по захвату. А что я мог ему ответить?

Примерно к 9.00 утра радиоприцеп подтащили к «Железному Коню». 7-я танковая и 2-й полк СС «Дас Райх» выстроились и принялись подсчитывать потери. Герр генерал, дожидаясь подхода колонны войскового подвоза, велел разбить палатку. И сразу же велел мне связаться с главным штабом ваффен-СС в Берлине и запросить 150 человек пополнения личного состава 2-го полка СС «Дас Райх». Затем я связался с ОКХ (Главным командованием сухопутными войсками) и запросил еще 225 человек для пополнения личным составом частей вермахта.

— Итого, мы потеряли 375 человек, герр генерал? Разумеется, подобные вопросы мне задавать не полагалось, но я все же решил спросить. Сам не знаю почему.

— 338, — поправил меня герр генерал. — Дай-ка мне цифры, которые я просил. Надо, чтобы из Маастрихта их перебросили сюда, во Франкошан, причем не позже 13.00. Уяснил?

— Так точно, герр генерал!

Все запросы генерала немедленно были удовлетворены. Впрочем, этого и следовало ожидать.

— Ты, случайно, не знаешь такого унтерштурмфюрера Бертрана Улера? — спросил меня герр генерал.

Я впервые слышал о нем.

— Никак нет, герр генерал, не знаю.

— Любопытно, — произнес Роммель. — Дело в том, что он подписал ходатайство некоего роттенфюрера Рольфа Хайзера. С ним-то ты, надеюсь, знаком?

— Так точно, герр генерал.

Правда, я до сих пор не мог понять, в чем дело.

— Роттенфюрер Хайзер отмечает личную храбрость и мужество, проявленные тобой во Франкошане. По его словам, ты спас жизнь и ему, и некоему рядовому Понгратцу.

И пробежал глазами написанный от руки документ.

— Это ты, забравшись на второй этаж дома, устранил троих французов. Так?

— Так точно, герр генерал. Но рядовой Понгратц погиб.

— Но не в ходе предпринятой тобой акции, — уточнил Роммель.

Мне стало не по себе.

— Я что-нибудь не так сделал?

— Отнюдь. Совсем наоборот, — ответил герр генерал. — Роттенфюрер Хайзер считает, что ты заслужил Железныйькрест 1-й степени, и унтерштурмфюрер Улер подписался под этим. Да и я подпишусь.

— Железный крест 1 -й степени? — ахнул я.

Вот это уже никак не укладывалось у меня в голове. Получить такую награду!

— Именно, — ответил герр генерал. — Проявленное тобой мужество не осталось незамеченным. Но в следующий раз ты не станешь совать свою дурную голову в петлю. Уяснил?

— Так точно, герр генерал!

— Я спрашиваю: ты хорошо понял меня?

— Так точно, герр генерал!

Роммель вперил в меня испытующий взгляд. И, помедлив, сказал:

— Отправляйся в радиоприцеп и проинформируй генерала фон Рунштедта о том, что я намерен пересечь границу Франции не позднее завтрашнего дня. И вообще, чем скорее, тем лучше.

Вот так и закончилось то самое утро. Днем раньше погибли Герихт, Штауффер и Понгратц, а мне за это повесили крест на грудь. Если верить герру генералу, наши потери составили 338 человек. Мне не было известно, каковы потери у фон Рунштедта. Вот так-то. Кто-то гибнет, а кто-то получает медальки.

Теперь уже ничто не мешало нам нанести удар по Бульону и перейти французскую границу. По состоянию Крендла я понимал, что он не мог вести наш «Опель Блиц», хоть мой друг и утверждал обратное. Но я все же сумел уговорить герра генерала позволить Фрицу Крендлу сесть за руль, поскольку мне совершенно не хотелось, чтобы его заменили кем-нибудь другим. Герр генерал согласился, но по его лицу я видел, что, если Крендл даст хоть малейший повод, его тут же заменят.

По мере приближения к границе с Францией сопротивление англичан и французов усиливалось. Что же касалось бельгийцев, те давно оставили попытки оказать нам отпор и с поднятыми руками, без оружия просто выходили навстречу нашей продвигавшейся на юг колонне. Иногда это были мелкие группы, человек по 10, а иногда число желавших капитулировать достигало 500 человек. Мы не могли позволить себе заниматься еще и пленными, тем более в таких количествах, и на полпути между Франкошаном и Бульоном герр генерал распорядился: бельгийцев в плен не брать. И мы, не обращая на них внимания, катили себе по рокадному шоссе. Те, кому все же удалось сдаться, были потом несказанно благодарны нам. По их словам, французы расстреливали бельгийских солдат, решивших дезертировать или сдаться в плен. Может быть, поэтому некоторые из пытавшихся сдаться нам бельгийцев просто умоляли нас принять их в качестве военнопленных. Но, невзирая ни на какие мольбы, мы не желали ими заниматься — не было времени.

Из радиоприцепа я передавал по всем подразделениям 7-й танковой дивизии и 2-го полка СС «Дас Райх» распоряжение Роммеля. Через продырявленные осколками отенки радиоприцепа я видел, что мы продвигались по открытой местности. И потом снова началось — заговорили французские 12-см орудия.

— Вот же дьявол! — услышал я голос Крендла в наушниках. — Опять влипли!

Но, судя по всему, французская артиллерия не собиралась изничтожать нас. Снаряды ложились восточнее нашей колонны, по-видимому, от них досталось частям под командованием фон Рунштедта.

Герр генерал отдал приказ бросить все имевшиеся в распоряжении пикирующие бомбардировщики «Ю-87» на Бульон. Приказ этот я передал в Динан и Маастрихт, когда до города оставалось около 30 километров, и не успели мы оглянуться, как самолеты прибыли. Очень это было странно, если не сказать подозрительно. Обычно люфтваффе, мягко выражаясь, не дозовешься, а тут — раз, и готово. Похоже, близился решающий момент кампании — мы были в двух шагах от границы с Францией.

Спустя примерно четверть часа в наушниках снова послышался голос моего водителя. Он произнес успевшую стать сакраментальной фразу:

— Нет, ты должен это видеть, Кагер! Боже мой!

Через дыру от осколка я не только видел, но и слышал все. Небо потемнело от проносившихся над нами «Ме-109» и «Ю-87». Авиация шла на Бульон. Никогда в жизни я не видел столько самолетов сразу. Над нашими головами проплывал один за другим целые авиаполки, причем настолько низко, что можно было разобрать черные кресты и номера машин на фюзеляжах. Я и представления не имел, что Германия располагает такой воздушной мощью.

Минут через 20 стал доноситься характерный вой пикирующих бомбардировщиков и грохот разрывов бомб. Мы уже подъезжали к пригородам Бульона. Неясно было, что ожидает нас в этом городке, но герр генерал явно значительно опережал график марша через французскую границу. Я молился, чтобы на сей раз меня оставили в покое в моем радиоприцепе. Еще были свежи в памяти события во Франкошане, и я не испытывал ни малейшего желания вновь заниматься зачисткой домов где-нибудь еще.

Послышалась стрельба, причем стреляли где-то в голове нашей колонны. Если судить по звуку, огонь вели из МП-38, из тяжелых танковых пулеметов, с вездеходов и с бронемашин.

— Что происходит? — спросил я.

— Французы в лоб атаковали нашу колонну! — выкрикнул в ответ Крендл. — Вряд ли они ожидали нас здесь!

Господи, да как они могли нас ожидать? Трудно предположить, что они задумали атаковать нас, — они в ужасе разбегались, спасаясь от атаковавших их пикирующих. Из частей фон Рунштедта докладывали то же самое. Из штаба командования моторизованными частями тоже. Французы бежали прямо на нас, под огонь наших автоматов и пулеметов. И герр генерал вновь решил не упускать возможность «перестрелять их, как поросят в свинарнике».

Мы вошли в Бульон, вернее сказать, в то, что от него осталось после атак люфтваффе. Герр генерал распорядился выдать мне мотоцикл, ибо улицы были завалены обломками зданий так, что мне на моем радиоприцепе ни за что бы не пробраться через них. Чтобы дотащить радиоприцеп на противоположный конец города, пришлось огибать его, делать жуткий крюк. Из-за травмы ноги Крендл не мог управлять мотоциклом. Герр генерал осведомился, могу ли я управлять мотоциклом.

— Конечно, герр генерал! — лихо отчеканил я в ответ.

Дело в том, что я представления не имел, как водить мотоцикл. Но где наша не пропадала! Не боги, в конце концов, горшки обжигают. Как пришлось вскоре убедиться, я родился в рубашке, потому что умудрился выжить после попытки проехать на этой окаянной тачке через Бульон.

Руины города таили опасность. Мне приходилось видеть, как рушатся остатки стен, а проходящие мимо войска едва успевают уворачиваться. Крохотные группы французов и англичан кое-где продолжали оказывать сопротивление, но это был уже акт отчаяния. Многие из них выбегали к нам с поднятыми руками, но тут же получали пулю. Не знаю, существовал ли такой приказ., или же наши бойцы действовали по собственной инициативе. Знаю только, что герр генерал отказался брать пленных, поскольку не желал, чтобы на пути во Франции возникали проволочки. Могу заявить, что в конечном итоге ответственность за расстрелы пленных легла именно на его плечи. Вряд ли Роммель мог издать соответствующий приказ, но, во всяком случае, сквозь пальцы смотрел на зверства своих подчиненных. После того, что мне пришлось видеть во Франкошане, не удивлюсь, что все именно так и было.

Отличались ли методы, которыми действовала полиция СС в Сен-Юбере, от тех, которые она применяла во Франкошане? В чем-то наверняка. Британцы и французы, решившие сдаться в плен и выходившие навстречу нам с поднятыми руками, расстреливались на месте. С нашей стороны это было не только нарушением военной этики, но и уголовным преступлением. Но у нас не было времени заниматься каждым сдавшимся в плен англичанином и французом, допрашивать его, проверять изъятые удостоверяющие личность документы, а после всего этого поставить к стенке и расстрелять. Поэтому в Бульоне все происходило очень быстро, без тягомотины формальностей, без пыток и унижений — пуля в лоб, и делу конец.

Очень непросто, тем более по прошествии стольких лет, объяснить все это. Хотя я даже тогда считал подобные методы недопустимыми. Хотя и оправданными. Ведь наступление на противника не терпит задержек, а они неизбежно возникли бы, займись мы вплотную пленными. Дело в том, что уже в ходе бельгийской кампании выяснилось, что немецкие войска ни в коей мере не готовы к массовой сдаче в плен солдат противника. Видимо, именно там, в Бельгии, мне был преподан первый урок антигуманности. Брат роттенфюрера Хайзера, Грослер, Понгратц, Герихт, Штауффер — сколько еще наших погибло только за первые две недели кампании? И как ты лично воспримешь расстрел на месте пытавшегося сдаться в плен врага, если только что у тебя на глазах миной разорвало в куски твоего товарища? Понимаю, что расстрел пленных — антигуманный акт, но никак не могу отрицать, что и сам испытывал гаденькое чувство злорадства, видя, как в Бульоне расстреливают пленных англичан и французов.

Я не понимал, отчего герр генерал был так возмущен расстрелом пленных в Сен-Юбере, однако в Бульоне смотрел на все сквозь пальцы. Но кем был я, чтобы задавать столь высокому чину подобные вопросы? Радистом всего-навсего. Рядовым. И столь огромная разница наших званий и должностей как бы исключала мою причастность к преступлениям. Что мне, в конце концов, оставалось? Связаться с ОКВ или ОКХ и выложить им все, что происходило здесь, в Бельгии? И что дальше? Неужели они, узнав обо всем, тут же сместят с должности герра генерала? А как знать — может, они вообще были в курсе событий и мой рапорт тут же оказался бы в руках герра генерала? Что тогда? Советовать всегда легко. Но еще легче утверждать, что я, дескать, вообще не имел ни малейшей возможности воспрепятствовать зверствам. Хотя среди непосредственных исполнителей драконовских приказов были люди и рангом ниже меня. Конечно, у меня оставалась хоть и крохотная, но все же возможность заставить тех, кто был рангом ниже меня, не выполнять приказ. Однако я предпочел умыть руки. Повторяю, что в тот момент, когда я стал невольным свидетелем антигуманного обращения с пленными, мое чувство справедливости никак нельзя назвать адекватным.

Герр генерал запросил у вышестоящего командования переброску южнее Бульона войскового подвоза в максимальном объеме. Роммель настаивал, чтобы каждый расчет еще до перехода границы с Францией получил полный боекомплект. Нам кроме боеприпасов доставили питьевую воду и то, что больше всего ценится на войне, — чистые носки.

В тот вечер мы соединились с частями фон Рунштедта. Сменявшие нас подразделения прибыли еще до нашего ухода из Франкошана, всех их решено было собрать неподалеку от 7-й танковой и 2-го полка СС «Дас Райх». Прибывших осматривали офицеры, занимавшиеся пополнением, а наши ветераны не скрывали иронии.

— Это же молокососы, — говорили они, — самые настоящие молокососы!

И я задал себе вопрос: а кем были мы? Разве не молокососами?

Новое пополнение явно не вписывалось в окружающую среду: в аккуратно пригнанной, чистенькой форме, ни единой царапины на касках и бляхах. Они стояли с таким видом, словно не знали, к чему их сюда пригнали, и это выводило их из равновесия.

— Интересно, сколько нам еще остается прожить? — осведомился один молоденький солдатик.

А мы? Разве мы еще две недели назад могли знать, что нас ждет? Не сомневаюсь, что и мы тогда выглядели в точности так же. И эти две недели боев и жизни за стенами казармы не сделали нас лучше. Разве что малость поднатаскали нас по части боевого опыта, но это вряд ли могло служить оправданием тому, чтобы глядеть на новичков свысока.

Когда с осмотром пополнения закончили, герр генерал вместе с фон Рунштедтом выехал вперед, и мы последовали за ним к границе с Францией. Одолев 15—16 километров, мы попали под обстрел британской и французской артиллерии. Насей раз уже не Крендл потребовал, чтобы я покинул радиоприцеп, а самолично герр генерал.

— Давай-ка, рядовой, выбирайся оттуда, — велел он. — Отправляйся в тыловой прицеп и поддерживай со мной контакт по переносной рации.

Я передал слова герра генерала Крендлу, водитель поставил наш «Опель Блиц» на ручник, и мы некоторое время стояли и смотрели в сторону французской границы. В целом представавшее моему взору совпадало с уже слышанным из уст ветеранов Первой мировой.

Поле разделялось рядами колючей проволоки, бетонными противотанковыми надолбами. Надолбы были выполнены в виде огромной врытой в землю буквы «X». На нашем пути французы и англичане прорыли траншеи, в которых засели их пехотинцы. Предполье было сплошь заминировано — парочка наших танков или вездеходов, не упомню уж сколько и что именно, успела нарваться на мины. Французы и англичане встретили нас пулеметным и ружейным огнем.

Мы с Крендлом как раз тащили рации в прицеп, когда герр генерал стал вызывать меня. Я даже не сразу разобрался, по какой именно рации Роммель вызывает меня. Я не раз просил герра генерала связываться со мной только по «Петриксу», чтобы мне не приходилось гадать, но Роммель, что было вполне в его духе, каждый раз выходил на связь по новой рации.

— 8,8-см — на запад, позиция 1500, а 10-см — на восток, координаты 2100. И скажи этим недоумкам, чтобы стреляли по центру поля.

Я, стоя на коленях, хлопотал с рацией, а Крендл поглядывал, чтобы какой-нибудь грузовик или бронетранспортер по недосмотру не наехал на меня.

Артиллерийские подразделения заняли позиции согласно указаниям герра генерала, мы с Крендлом прибыли в тыл, где я выставил рации прямо на землю. Усевшись перед ними в наушниках, я стал ждать указаний от герра генерала. Возле полевой кухни стоял ее начальник и в бинокль изучал приграничный район.

— Герр лейтенант, — спросил я, — можно и мне взглянуть.

Тот охотно и без промедлений вручил мне бинокль, словно увиденное внушало ему отвращение. Наведя резкость, я разглядел, как несколько наших «тигров» как свечки пылают прямо возле передовых позиций противника. Еще пара машин неловко застыли с другой стороны, что также говорило о том, что и они выведены из строя.

Герр генерал отдал приказ совершенно не в его духе — «тигры» стали отползать назад.

— Срочно организуй прибытие саперов со взрывчаткой, — распорядился Роммель.

Я связался с саперной ротой, и тут же на меня обрушилась лавина вопросов.

— Что именно требуется герру генералу: инициаторы, электродетонаторы или же ручные детонаторы? — решил уточнить офицер саперной роты.

Я передал его вопрос геррутенералу.

— Мне требуется все для того, чтобы разнести в куски противотанковые заграждения, — лаконично и хладнокровно ответил Роммель.

Я слово в слово передал это офицеру из саперной роты.

— Каков вес заграждений? — осведомился сапер. — Какова их толщина?

Я повторил сказанное сапером герру генералу.

— Около 3 метров высотой и в полметра толщиной, — ответил он.

— Из чего они изготовлены, — желал знать офицер-сапер.

— Из железобетона.

Роммель оставался по-прежнему невозмутим.

— Герр генерал хочет, чтобы они полностью были взорваны?

Откуда мне это было знать? Я и спросил герра генерала. Тут уж он не выдержал.

— Скажи саперам, чтобы сию же минуту прибыли сюда со всей своей амуницией, птжа я сам к ним не явился и укокошил их! — рявкнул он.

Саперы прибыли и приступили к выполнению задания.

Нашим пехотинцам грешно было обвинять во всех бедах саперов. Многие из них погибли под огнем французов и англичан, когда пытались установить заряды на бетон. Я, правда, ничего этого не видел, поскольку находился в хвосте колонны, но зато отлично слышал обо всем по своему «Фернхёреру-918». Герр генерал пытался руководить сражением из своего «Железного Коня».

— Пригнитесь! — командовал он. — А теперь — огонь, потом вперед и доложите обо всем! Орудийный огонь по координатам 1300! Противотанковыми — по координатам 2300!

В конце концов в обороне противника удалось пробить достаточно брешей, чтобы через них устремились наши пехотинцы и бронемашины. Но герру генералу этого было мало — необходима была брешь куда шире. Герр генерал не желал, чтобы его могучая колонна втискивалась в игольное ушко. Правда, не знаю, скольких жизней и единиц техники это стоило.

Однако противник явно не горел желанием позволить нам маршем вступить во Францию. На исходе утра герр генерал сумел сокрушить оборону неприятеля, и наши танки и вездеходы вклинились в центр поля. Несмотря на отчаянные усилия удержать оборону, англичане и французы вынуждены были отойти. Но в плен они не сдавались. Впоследствии нам стало известно, что солдаты получили приказ стоять до конца. После того как линия обороны неприятеля была прорвана, герр генерал отдал приказ ввести в действие резервную роту.

Крендл по-прежнему передвигался с трудом, а мне что-то не очень хотелось идти в бой без него и без роттенфюрера Хайзера. И вот Крендл занял место у наших раций, а я, дослав патрон в патронник своего МР-38, вместе с остальными бойцами ринулся вперед, к позициям противника. Герр генерал, отдав танкистам и водителям вездеходов приказ остановиться, обрушивал на вражеские позиции залп за залпом. Артиллерийские позиции французов и англичан были подавлены нашими пехотинцами и спецбронемашинами, которые по диагонали прорезали их и теперь пулеметным огнем очищали от противника пространство перед собой.

Когда я вместе с резервной ротой прибыл на передовую, то увидел, как подразделения вермахта и 2-го полка СС «Дас Райх» уже прорвались к траншеям, где с поднятыми руками стояли расстрелявшие весь боекомплект англичане и французы. Наши солдаты либо приканчивали их выстрелами в упор либо штыками или ножами. В тот день милосердие было не в почете. В тот день мы въедливо осуществляли на практике соответствующие разделы наставлений по боевой подготовке, вдалбливаемые в наши головы в учебках. Наших раненых тут же отправляли в тыл, мы же вместе с остальными солдатами роты резерва просто стояли, не зная, что делать. Я не знал, по кому мне стрелять, кто мой командир. И большинство бойцов тоже не знали. Мы тупо смотрели, как вермахт и СС рыщут по траншеям, поднимая солдат противника на штыки, забрасывая гранатами укрытия. Над полем в то тихое утро поднимались клубы разноцветного дыма. Постепенно огонь утихал, разве что время от времени потрескивали одиночные выстрелы. Потом вдруг французам и англичанам позволили сдаваться. Грязные, ободранные, с неуклюже поднятыми руками они выбирались из траншей. Вид у них был куда более испуганный, чем у тех бельгийцев, французов и англичан, которых нам доводилось видеть раньше. Похоже, они не столько боялись нас, сколько своих — ведь вопреки распоряжению своего командования позиции они все-таки сдали врагу.

Первым через нейтральную полосу на территорию франции прошествовал «Железный Конь». В этом было нечто символичное. Не стану утверждать, что именно герр генерал был первым немцем, чья нога ступила на землю Франции. Потом, правда, на эту тему разгорелся спор с фон Леебом и фон Рунштедтом, даже сверялись часы и минуты. Естественно, каждый из генералов считал, что именно он первым вступил на территорию противника. Но ни у одного, ни у другого не было, да и не могло быть, никаких веских доказательств этому.

Я снова помчался к радиоприцепу и стал передавать распоряжения о присылке санитарной авиации и наземного транспорта. Остававшаяся в Бульоне рота снабжения располагала достаточным количеством «опелей» для отправки в тыл и пленных. И хотя боеприпасы у 7-й танковой были на исходе, это не помешало герру генералу продолжить наступление. Сосредоточив все силы на одном участке, он объявил, что, мол, отныне мы во Франции, а не в Бельгии. В ответ раздались победные возгласы. Солдаты тут же взялись за карандаш и бумагу, чтобы отписать домой об историческом событии. Не остался в стороне и я. Мне очень хотелось, чтобы мои домашние знали, что я целым и невредимым добрался до Франции.

Герр генерал отдал приказ роте снабжения выехать из бельгийского Флоренвиля и встретить нас во французском Мессинкуре. Туда удалось прорваться фон Рунштедту, и граница теперь, по сути, была открыта. Рации ожили, люфтваффе и артиллеристы стали обрабатывать участки вокруг нас. В Мессинкур мы прибыли уже во второй половине дня, даже ближе к вечеру. Даже издали город представлял собой ад.

Население Франции, как и Бельгии, выстроилось вдоль дорог. Французы, прекрасно понимая, кто развязал войну, выкрикивали вопросы: «Кто заплатит мне за мою разрушенную ферму?», «Куда нам теперь деться?», «Где достать еды?» и тому подобное.

Остававшиеся с оружием в руках французские солдаты, выпустив поверх наших голов пару пуль, с поднятыми вверх руками выбирались из оросительных каналов. Чтобы потом сказать, что, дескать, мы им без боя не сдались, пускай этот «бой» ограничился двумя-тремя выстрелами, да и то в воздух.

Мессинкур заняли части под командованием фон Рунштедта, сам генерал прибыл к «Железному Коню» в открытом штабном вездеходе, по-видимому, желая таким образом продемонстрировать герру генералу, что, дескать, территория полностью очищена от противника, и посему никаких неожиданностей с его стороны не последует. Причем очищена без его, Роммеля, помощи. Фон Рунштедт перехватил следовавшую к нам колонну снабжения, двигавшуюся юго-западнее Флоренвиля. Строго говоря, колонна эта предназначалась нам. Герра генерала не на шутку обозлил этот афронт, и мне пришлось срочно запрашивать другую колонну, которую мне удалось обнаружить северо-восточнее Сен-Лежера.

Оставив в стороне Мессинкур, герр генерал с севера обошел Каржинан и направился на расположенный юго-восточнее Авиот.

Восточнее Каржинана от 7-й танковой стали поступать донесения о том, что горючее на исходе. Герр генерал отправил меня в радиоприцеп, потребовав установить ме-стонахождение роты снабжения, следовавшей из Сен-Лежера. Оказалось, рота находится в Виртоне, но не может оттуда выбраться, потому что части вермахта ведут бой с французами. Герр генерал велел мне изучить карты, высчитать расстояние и найти три подходящих на случай обороны позиции, где 7-я танковая и 2-й полк СС «Дас Райх» могли бы переждать ночь, пока не разрешится обстановка в Виртоне.

Я предложил Монмеди на юге, Бьендё или Велонь на западе, расположенные чуть севернее Монмеди. Велонь хоть и располагался дальше всего, однако местность имела возвышенный характер, что было удобнее для обороны. Герр генерал сообщил командующим, что мы направляемся в Велонь, однако большинство выразило сомнения, что мы не сможем добраться туда, опять же по причине нехватки горючего. Но генерал невозмутимо ответил на это:

— Поезжайте на второй передаче и не открывайте дроссели больше чем на четверть.

— Как быть в случае, если нам окажут сопротивление? — осведомился один из командующих подразделениями.

Герр генерал предпочел пропустить мимо ушей этот вопрос. Просто повторил:

— Наша цель — Велонь. Не торопясь и без остановок следуйте туда, господа. Не торопясь и без остановок.

И мы, располагая в лучшем случае третью боекомплекта, на последних литрах бензина двинулись на Велонь. Атакуй нас тогда французы и англичане, все наши скудные запасы бензина ушли бы на перестраивание для обороны. Герр генерал выстроил всю технику в угрожающе-боевой порядок, это подействовало — при виде нас британцы с французами предпочли сдаться в плен. Но ни брать их в плен, ни ударяться в преследование не входило в наши планы. И неприятель, стоя по обочинам дорог, ошарашенно взирал на наши несущиеся вперед колонны, вероятно, думая, что нам просто дела нет до него. В действительности же все объяснялось куда проще — мы не могли останавливаться, поскольку всякого рода перегазовки неизбежно вели к повышенному расходу топлива.

В очередной раз герр генерал продемонстрировал свои умения военачальника. Когда танки и бронетранспортеры скопились на вершине довольно высокого холма на подходах к Велоню, двигатели зачихали — заканчивался бензин. Топлива едва хватило, чтобы прибыть в пункт назначения.

Я направился к «Железному Коню», герр генерал как раз выбирался из танка.

— Где рота снабжения? — первым делом спросил он. — Я и так обмишурился на глазах у всех этих французов и англичан!

То есть он имел в виду, что оказался без топлива и что теперь и 7-й танковой, и 2-му полку СС «Дас Райх», случись что, только и оставалось перейти к стационарной обороне. Не могли мы организовать достойный отпор противнику с третью боекомплекта и практически с пустыми баками.

— Виртон пал, — объявил я. Только что поступили сведения от разведки люфтваффе. — А рота снабжения прибудет к утру.

В ответ герр генерал рассмеялся.

— Прекрасно, рядовой. Расставить посты прослушивания по всему периметру моего участка. Как только закончишь с этим, отправляйся поесть и отдохнуть. Но спать рекомендую чутко, Кагер. Чутко!

Темнело, и я, прихватив котелок, пошел ужинать в радиоприцеп. Пока что вторжение в чужую страну выглядело достаточно спокойно. Я стал вертеть ручку настройки приемника, прицеп наполнился переливами скрипки и фортепьяно. Я случайно поймал какую-то парижскую станцию. Звуки музыки привлекли бойцов, и те собрались у моего прицепа. После нескольких музыкальных произведений раздался спокойный голос диктора, объявившего о том, что прозвучали произведения Моцарта, и тут же заверившего радиослушателей, что, дескать, слухи о том, что германский вермахт перешел границу Франции, абсолютно беспочвенны и что Францию есть кому защитить.

Товарищи наперебой стали расспрашивать меня, что сказали по радио. Посыпались шутки. Кто-то сказал:

— Наверняка диктор посоветовал французикам собирать вещички да улепетывать поскорее!

Все дружно рассмеялись. Кроме меня — я, будучи тогда человеком весьма наивным, вдруг подумал: а что, если вышла ошибка, мы вовсе не пересекли границу Франции? Визуально две Э"ги страны я различить не мог — на мой взгляд и Бельгия, и Франция выглядели как сестры-близнецы. В особенности развалины городов. Из радиоприемника снова полилась музыка.

Через толпу солдат пробирался какой-то офицер СС из 2-го полка «Дас Райх».

— Выруби это пиликанье! — рявкнул он и стал без разбору нажимать на тумблеры и крутить ручку настройки.

Я послушно выключил радио, и краткому моменту штатской жизни пришел конец. Солдаты стали расходиться.

— Герр оберштурмфюрер, — обратился я к офицеру, — французы только что передали, что мы не переходили границу Франции.

Он посмотрел на меня, как на несмышленыша.

— Это же вражеская пропаганда, — брезгливо произнес он в ответ. — Французикам только и остается, что врать напропалую!

Обведя взором радиоаппаратуру, потом меня, он презрительно сморщился. По-видимому, этот офицер считал радио и все с ним связанное недостойным офицера СС. Высокомерно вздернув подбородок, оберштурмфюрер удалился.

В ту ночь я так и не мог уснуть. До сих пор мне не приходилось иметь дело с вражеской пропагандой, а тут пришлось впервые почувствовать, что я сам оказался ее жертвой. Так где же мы все-таки? В Бельгии? Или уже во Франции? Если мы торчим во Франции без горючего и боеприпасов, почему, в таком случае, французы не атакуют нас? Наверное, мы все же в Бельгии. Да, но к чему тогда эти пограничные заграждения из колючей проволоки? Или они вовсе не пограничные? Можно, конечно, было пойти к герру генералу и разузнать у него. Но тот, чего доброго, подумает, что я ему не верю. Раз герр генерал сказал, что мы во Франции, стало быть, так это есть. К чему ему говорить неправду?

Я ворочался и ворочался на своем неудобном ложе, но тут зарокотал пулемет.

— Я попал в него! Попал! — донесся чей-то голос снаружи.

Потом все стихло также внезапно, как и началось. Вскоре рядом с моим прицепом послышалась возня. Дверь открылась, и двое солдат СС втащили раненого француза. Унтерштурмфюрер СС, бросив на пол прицепа изуродованную рацию, спросил меня:

— Что это?

Это был небольшой деревянный ящичек с антенной длиной сантиметров десять. Я ответил, что это коротковолновый приемник.

— Вы говорите по-французски? — осведомился у меня офицер СС.

— Немного, герр унтерштурмфюрер.

— Тогда спросите у него, где остальные! И о том, пытался ли он сообщить своим, где находится! Спросите, знают ли французы, что мы здесь!

Я перевел слова офицера французу, и он вдруг стал вырываться от двух державших его солдат. Говорил он страшно быстро, я почти ничего не мог разобрать.

— Он утверждает, что в радиоприемник попали пули до того, как он успел сообщить, где находится.

На радиоприемнике действительно виднелись два круглых отверстия.

— Ничего, пусть воспользуется нашим, — решил унтер-штурмфюрер. — Скажите ему, чтобы он связался со своими и сообщил, что в этом районе немецких сил нет!

Я осмотрел пострадавший французский приемник. Он имел только два частотных канала. И попытался объяснить унтерштурмфюреру, в чем загвоздка. Все разведгруппы работают на строго определенном частотном канале. Если вдруг выйдут в эфир на другом, это будет означать, что они схвачены противником.

— Спросите у него, на каком канале он должен работать? — велел офицер СС.

И тут я заметил, что оба солдата СС, державшие пленного, переглянулись. Спросите его, мелькнуло у меня в голове. Да, наверное, это поможет делу. Однажды другой офицер СС убеждал меня в том, что, мол, французы — страшные лгуны. И теперь мне предстояло выяснить у этого пленного француза, что за канал связи он использует. Спорить с офицером я не имел права. И спросил солдата. Тот ответил:

— Канал 1, метр 2, частота 3.

Прижав кулак в кожаной перчатке к подбородку, унтер-штурмфюрер на минуту задувался. Потом оглянулся, словно ища кого-то в темноте. Мне подумалось, что он ищет, на кого бы свалить принятие важного решения.

Потом обратился ко мне:

— Установите на вашей рации указанные данные. Данные эти были заведомо неверными. Четные каналы

и частоты использовались для передач на большие расстояния. Во всяком случае, так было заведено на немецких рациях. Мне, который с детства занимался радиоделом, это было хорошо известно. Я и объяснил все офицеру СС. Ему это явно не понравилось — еще бы, я осмелился оспаривать его решение в присутствии его подчиненных! Но в конце концов он спросил меня:

— Что вы предлагаете, рядовой?

Бог ты мой! У меня не было ни малейшего желания взваливать на себя груз ответственности и вдобавок ставить под угрозу наши силы, сосредоточенные у Велоня. Но именно это и послужило ключом к отысканию верного решения. Мы находились на высоком холме. Нечетные каналы и частоты используют более мощные диоды для получения сигнала, способного преодолевать такие естественные препятствия, как возвышенности, лесные массивы, крупные здания.

— Предлагаю воспользоваться данными француза, — ответил я.

Офицер СС взглянул на меня как на сообщника пойманного француза. Я вновь подробно объяснил унтерштурм-фюреру тонкости радиопередачи.

— Вполне возможно, что француз говорит правду, — подытожил я.

И тут, как я заметил, у офицера СС напрочь отпала охота заниматься этим вопросом. Он распорядился собрать в моем радиоприцепе еще радистов, из вермахта и из СС. Так сказать, на консилиум для принятия окончательного решения. Радисты, по крайней мере подавляющее большинство, были за мой вариант. Унтерштурмфюрер спорить не стал.

Я настроил рацию на канал 1, метр 2, частоту передачи 3. Офицер СС, приставив пистолет к виску пленного, через меня передал ему, чтобы тот доложил своим об отсутствии в данном районе каких-либо немецких сил. Как мне показалось, француз не был склонен к героизму, посему тут же согласился.

Нервным движением он нажал на кнопку «прием-передача». Спокойно и твердо он назвал свои позывные, потом позывные того, к кому обращался. И стал ждать ответа. Офицер СС явно нервничал. Так миновало несколько секунд, потом наконец отозвалась французская сторона. Я кивнул унтерштурмфюреру. Пленный передал все, как было указано. Выслушав, французы велели ему к рассвету возвращаться на пост сторожевого охранения. Я все до единого словечка перевел унтерштурмфюреру.

— Куда именно возвращаться? Где именно находится пост сторожевого охранения? — потребовал ответа офицер.

Но тут француз перепугался не на шутку.

— Я и так уже все сделал, как вы приказали! — с мольбой в голосе пролепетал он. — К чему требовать от меня еще большего предательства?

Но пистолет у виска подействовал лучше всяких уговоров.

— В Бар-Ле-Дюке, — нехотя ответил француз.

— Соедини меня с генералом, — приказал унтерштурмфюрер.

Я тут же переключил частоту.

— Железный Конь! Железный Конь! Вас вызывает унтерштурмфюрер Оскар Ляйнграф из 2-го пехотного. Захваченный нами вражеский лазутчик сообщил о наличии поста сторожевого охранения французов в Бар-Ле-Дюке.

Прошу дать указания люфтваффе лрислать в указанное место бомбардировщики.

— И тем самым объявить всему миру, что мы, мол, здесь?! — раздался негодующий голос герра генерала. — Пораскиньте мозгами, унтерштурмфюрер! Позаботьтесь о том, чтобы ваш пленник не сбежал, а сами отправляйтесь спать!

Унтерштурмфюрер Оскар Ляйнграф из всех сил пытался сохранить достоинство.

— Слышали, что сказал герр генерал? — рявкнул он. — Охранять пленного и спать!

С первыми лучами солнца наши посты боевого охранения заметили направлявшуюся к нам колонну снабжения. Примерно к полудню 7-я танковая и 2-й полк СС «Дас Райх» полностью пополнили запасы горючего и боекомплект. Можно было продолжать наступление на Метц и на «линию Мажино».