По колено в крови. Откровения эсэсовца

Глава 6. Сражение у Метца

Если бы герр генерал рассчитывал выйти в определенное время, он отдал бы приказ об этом как минимум за полчаса. Тогда у нас хотя бы было время на сборы. Я тогда еще не знал, чем может обернуться для меня жизнь в полевых условиях. Даже в молодом возрасте сон на голой земле и сырость бесследно не проходят. Утреннее время обычно самое неприятное для фронтового солдата. Если тебе удалось прикорнуть на пару часов, ты явно не торопишься вновь окунуться в серую будничность солдатской жизни. Тем более если видишь хороший сон, а тебя в этот момент пинком в бок вырывает из мира грез твой товарищ. И ты снова оказываешься там, где властвуют сталь, огонь, жестокость, смерть. И следующие четырнадцать, а то восемнадцать часов проходят в непрестанном напряжении, когда ты, трясясь от страха, до побеления костяшек пальцев сжимаешь винтовку, мечтая о том, когда сможешь вновь урвать для себя хоть парочку часов сна.

В то утро я никак не мог поверить, что мы все-таки во франции. Скорее, казалось, что где-нибудь под Магдебургом. Местность была очень похожей на родные места, птицы заливались на те же голоса. А Франция представлялась мне другой, в чем, я и сам не знал, но другой. И мои товарищи в касках с винтовками в руках, и наши бронетранспортеры — словом, все вокруг было таким же, как дома, к примеру, под Кобленцем. В этом была капля иронии. Мы с неохотой пробуждались ото сна, но, пробудившись, оказывались в мире, который мало напоминал войну. Бывают такие периоды, когда время будто замирает, и даже на войне тебе все кажется вечным, чуть ли не незыблемым. Каски, автоматы, бронемашины, танки — все это становится частью привычного окружения. Потом, когда все вокруг начинает грохотать и взрываться, ты понимаешь, что все вокруг хрупко, зыбко, ненадежно.

Резкие свистки командиров призывали поскорее сниматься с места — убирать палатки, сворачивать брезент, закреплять оборудование, проверить оружие и боеприпасы. Чертыхнувшись, я поблагодарил судьбу за дарованное мне ею местечко в своем радиоприцепе, позволявшее мне оставаться в стороне от всей этой суматохи. Но тут заговорило радио. Командир вездехода объявлял о готовности:

— Железный Конь! Железный Конь! «Скорпион-1» готов!

Потом раздался голос командира подразделения спецбронемашин:

— Железный Конь! Железный Конь! Охотник-1 готов! Тут посыпались подтверждения от всех остальных:

— Рота пехоты готова!

— Артиллеристы готовы!

— Резервная рота готова!

Зарокотали двигатели, и минут через десять мы тронулись в путь. Герр генерал неукоснительно придерживался правила: перед тем как выехать, 10 минут прогревать двигатели. Он мотивировал это тем, что за это время смазка успевает распределиться по всем подвижным частям, а это, в свою очередь, позволяет достичь максимального КПД. Другие генералы придерживались на этот счет иного мнения, считая 10 минут на прогрев пустой тратой времени. Правы они были или нет, но именно в 7-й танковой наименьшее количество техники отправлялось на ремонт.

У меня эта десятиминутка ушла на сбор сведений от посланного вперед разведдозора саперов и люфтваффе. За минувшие две недели я уже научился отличать существенную для герра генерала информацию от несущественной, поэтому представлял Роммелю лишь первую.

В то утро я доложил ему, что разведдозор саперов зафиксировал передвижение крупных сил врага восточнее Метца и южнее Шалон-сюр-Марна.

— В каком направлении Мажино? — осведомился он. Разумеется, он был в курсе обстановки, но иногда тем

не менее задавал мне подобные вопросы.

— На восток, герр генерал!

— Улыбнись, рядовой, — посмотри какой прекрасный день! Будто на заказ, чтобы смотаться в Метц!

Потом герр генерал выдавал по открытым каналам фразу для поднятия боевого духа. Что-нибудь вроде: «Вперед к победе!» или «Господа, пора за работу, не зазря же нам с вами платят». Тут же металлические хлопки закрываемых люков и лязг гусениц начинали сливаться в сплошной неумолчный гром, выхлопные трубы, вздрогнув, выплевывали синий дымок. Мне всегда казалось, что таким образом двигатели выражают прощание.

Не успели миновать первые четверть часа наступления, как герр генерал вновь запросил разведданные по Метцу. Разведывательный дозор саперов доложил об интенсивном артиллерийском огне и минном поле на восточных подходах к городу. Метц был разделен рекой Мозель на две части, и доступ в город как с юга, так и с севера обеспечивался через мосты. Разведка люфтваффе докладывала о наличии у мостов артиллерийских батарей. На крышах городских зданий и между зданиями была сосредоточена артиллерия ПВО. Так что авиации было сложно прорваться и нейтрализовать оборонявшую мосты артиллерию. Герр генерал с каменным лицом выслушал мой доклад о шести или восьми сбитых над городом наших самолетах, ответив лишь, что, дескать, мы осилим и эти проблемы. Немногословность генерала вселяла тревогу.

Нам не пришлось столкнуться с сопротивлением французов на пути к Метцу. Почему — это было и оставалось для нас загадкой. Складывалось впечатление, что враг намеревается заманить нас в город, всячески избегая вступать в схватку на открытой местности. Остановив колонны в полутора километрах от Метца, герр генерал призвал меня к своему «Железному Коню». Выйдя из танка, он стоял в окружении группы офицеров. Среди них я заметил и офицера связи ваффен-СС.

— Рядовой, — обратился ко мне герр генерал, — вот мы с унтерштурмфюрером желаем знать, возможно ли определить местонахождение батарей ПВО противника, отслеживая частоты, на которых работают их рации.

— Конечно, — без долгих колебаний ответил я, чем навлек на себя неодобрительные взгляды стоявших вокруг офицеров.

По-видимому, я, сам того не желая, показался им всезнайкой. И одновременно вынудил йх спросить себя: а располагаем ли мы соответствующим оборудованием для этого?

Унтерштурмфюрер потребовал объяснений, я растолковал ему, что, мол, для этого потребуется воспользоваться передвижным приспособлением для проверки сигнала. Офицер не мог уразуметь, каким образом этот простейший тестер радиосигнала способен установить местонахождение позиций неприятеля. Я объяснил, что необходимо внести кое-какие несложные изменения в схему, после чего присоединить его к «Фернхёреру-918», и устройство, работая в обратном режиме, вместо тестирования сигнала «Фернхёрера» будет искать первый из ближайших сигналов. И, зарегистрировав пик мощности, мы сможем по нему определить направление ближайшего источника сигнала. Унтерштурмфюрер, улыбнувшись, кивнул герру генералу.

— Прекрасно, — чуть задумчиво произнес Роммель. — Сделайте все, что требуется, и выясните местонахождение.

Все посмотрели на меня так, будто ожидая от меня мгновенных результатов.

— Этот метод сработает только на очень небольшом расстоянии от источника сигнала, герр генерал. Потребуется вплотную подобраться к Метцу.

— Считайте, что мое разрешение на это получено, — невозмутимо ответствовал Роммель.

Я? Бог ты мой! Ведь Метц в руках противника! Даже разведотряд саперов, и тот не мог подойти к городу достаточно близко! Что же, выходит, мне придется дотащить свой «Фернхёрер» до городских ворот?

— Мы дадим вам в прикрытие двоих человек, — успокоил меня офицер-пехотинец из 2-го полка СС «Дас Райх». — Может, у вас есть пожелания, кого именно направить?

Разумеется, наилучшим из вариантов был бы, если бы меня прикрывал взвод роттенфюрера Хайзера, что, впрочем, ничуть не умаляло опасности порученной мне задачи. Разведгруппу саперов французы загнали в угол, люфтваффе недосчитались 8 или 9 самолетов... Мне же вместе с двумя пехотинцами предстояло перебраться через минное поле. Не мог я выпрашивать у них дать мне в сопровождение роттенфюрера Хайзера!

— Я предпочел бы тех, кто неплохо стреляет, герр унтерштурмфюрер.

Тот кивнул.

Перепаивая схему, я думал про себя: нет, больше никогда им из меня ничего такого не вытянуть. Нечего было разевать рот! Во 2-м полку СС «Дас Райх» бытовало негласное правило: хочешь остаться в живых, не высовывайся. Я доставил к «Железному Коню» тяжелый «Фернхёрер». Унтершарфюрер Адам Клек и роттенфюрер Пауль Морер дожидались меня с винтовками в руках. С унтершарфюрером Клеком я сталкивался впервые. Клеку было лет тридцать, поэтому он казался мне чуть ли не стариком. Всем своим видом он старался показать, что, кроме службы, его ничего не интересует. О Морере вообще было трудно что-либо сказать: он стоял с непроницаемым лицом.

Офицер-пехотинец ваффен-СС передал мне бинокль.

— Где, по-вашему, наиболее удобная позиция? Изучив участок местности в бинокль, я ничего удобного

отыскать так и не смог. Между нашей колонной и Метцем раскинулось множество огороженных полей мелких фермеров. Мелькали какие-то сараи, амбары, живые изгороди, изредка в поле зрения попадал колодец. Для обеспечения уверенного приема радиосигнала необходимо подобраться к зданиям города не менее чем на 20 метров. И нам предстояло одолеть по меньшей мере 80 метров открытого поля.

— А где разведывательный дозор саперов? — поинтересовался я.

Офицер сообщил мне где, но, сколько я ни вглядывался, разобрать саперов так и не смог. Может, он просто ляпнул мне исключительно моего успокоения ради? Неужели там и вправду нет никого из наших?

Потом мне пояснили, что первая позиция саперов расположилась за складским зданием примерно в 10 метрах в глубь поля. Унтершарфюрер Клек заявил:

— Место хорошее.

Ну, разве мог я поспорить с унтершарфюрером Клеком?

Отделившись от колонны, мы двинулись вперед. Оказавшись в чистом поле, я вдруг ощутил, что мой «Фернхёрер» внезапно потяжелел и что, самое главное, вокруг не было ни единого места, где в случае надобности можно было бы укрыться. Мы были словно на ладони. Какое-то время мы следовали пригнувшись, пока унтерштурмфюрер не скомандовал:

— Ложись!

Мы легли ничком на землю, а наш командир принялся настороженно разглядывать стоящие впереди постройки, держа наготове винтовку.

— Отсюда нам в них не попасть, — высказался Морер. — Соответственно, и французам в нас. Так что можно подняться и идти дальше.

— Иди, если тебе приспичило, — отозвался Клек.

Я по-прежнему лежал на земле, будто трава могла служить надежным укрытием.

— Ладно, — минуту спустя послышался голос Клека. — Приготовьтесь идти дальше.

Добравшись до складской постройки, я разглядел каски наших саперов. Они отчаянно махали руками, призывая нас к себе. Саперов было трое, но при виде их мне стало тошно. Как мне показалось, все трое были насмерть перепуганы.

— Вы что, сменять нас пришли? — осведомился один из саперов.

Клек живо объяснил ему, кто мы такие и для чего присланы.

— Только пригибайтесь пониже, — предупредили нас саперы. — В этих постройках засели снайперы. И мин черт знает сколько вокруг понатыкано!

— Кто-нибудь схему минных полей начертил? — спросил Клек.

— Нет, — ответил боец. — Но на северо-восток лучше не соваться. Там уже двое наших подорвались.

— А мы как раз туда и собрались, — заявил ему Клек. Мы с Морером посмотрели на него как на чокнутого.

— Что? — спросил он, видя выражение наших физиономий.

И тут же весьма резонно рассудил:

— Следовательно, на нашу долю достанется двумя минами меньше.

За складской постройкой можно было залечь, оставаясь незамеченным, — трава была достаточно высокой. Однако это осложняло обзор местности. Что следовало обнаружить в первую очередь? Вспышки от выстрелов из винтовок или автоматов? Или же участок местности, который предстояло преодолеть? Какая разница! Смотри — не смотри, все равно зацепят, если захотят.

Клек продвигался заметно быстрее нас с Морером. Мне ужасно мешал «Фернхёрер». Метрах в 15 на северо-восток от позиции саперов я вдруг услышал, как Клек разразился руганью. Мы добрались до воронки от недавно разорвавшейся мины. На опаленной земле валялась искореженная винтовка К-98. Вокруг никого не было видно, но вся трава была в крови.

В отдалении щелкали винтовочные выстрелы, и Клек отдал приказ лечь на траву. Неизвестно, стрелял ли по нас враг или нет. Секунду-две спустя мы продолжили наступать, но уже ползком на животе.

В нескольких метрах от колодца мы обнаружили еще одну воронку, а в ней изуродованные останки. Единственным признаком, что это был наш товарищ, была нарукавная нашивка саперного подразделения. Мне никогда еще не приходилось видеть подобного кошмара. Преодолев еще метров 8—10, мы укрылись за большим каменным раструбом колодца. Клек и Морер сначала переглянулись, потом оба посмотрели на меня. В их глазах сквозила озабоченность. Только тогда я понял, что по моему лицу текли слезы.

До сих пор не могу понять, отчего я тогда разревелся. Я был вне себя от страха, и все вокруг казалось мне жутким сном. Наши танки и артиллерия были неподалеку, но герр генерал отчего-то не спешил вводить в бой наши 8,8-см орудия. И вообще не обращался ко мне. Метц казался бог знает как далеко, а он, тем не менее, лежал в двух шагах. Я повернул выключатель «Фернхёрера», но мы были все еще слишком далеко, чтобы принять сигнал.

— Ну, и куда мы теперь отправимся? — спросил Морер.

Клек, осторожно высунувшись из-за колодца, стал оглядывать город. Я отер слезы и был страшно доволен, что никто из них двоих ни словом не обмолвился о том, что я расчувствовался.

Клек доложил, что метрах в 15—20 впереди находится живая изгородь. Потом еще раз выглянул из-за колодца, изучил местность и снова откинулся на каменную стену.

— Ты как? В норме? — спросил он меня. Я кивнул.

— Я слышал, что эти живые изгороди обычно во Франции довольно густые. Через них не пройдешь. Придется перелезать.

— Если только удастся добраться до них, не подорвавшись на мине, — язвительно произнес Морер. Но за его язвительностью я почувствовал страх.

— Я вот что думаю, — продолжал Клек. — Не станут они класть мины прямо перед живой изгородью. Если уж заросли такие густые, что нам сквозь них не пробраться, то ведь и корни деревьев тоже достаточно толстые, так что с минированием у них ничего не получится.

Боже мой, мелькнуло у меня в голове, мы обсуждаем толщину корней деревьев с точки зрения возможности минирования. Где мы? Мы ведь на поле боя, а в двух шагах воронка — след мины, на которую напоролся один из наших!

— Если доберемся до полосы, можно будет пройти вдоль нее, а снайперы нас не заметят, — предложил Клек.

Морер согласился.

— Сколько еще надо пройти, чтобы твоя рация заработала? — осведомился Клек.

— Как можно ближе к городу, — ответил я. — Я уже попробовал, но здесь сигнала пока нет.

Я сказал это, чтобы убедить их обоих, что отнюдь не собираюсь увильнуть от продвижения дальше к городу. Клек кивнул.

— Надо установить место сбора.

Он повернулся и снова выглянул из-за колодца.

— Вон там, чуть севернее, где цветы...

Это были его последние слова. Пуля снайпера, пробив каску, попала ему в голову, и Клек, странно выкатив глаза, завалился навзничь, словно наблюдая, как его душа устремляется на небеса.

Морер в ужасе выругался.

— И что теперь? — с вызовом спросил он. — Что теперь?

Откуда мне, низшему чину, было знать, что предпринять теперь? Я еще раз взглянул на мертвое тело Клека. Ни крови, ни гримасы боли на лице. Унтершарфюрер Клек умиротворенно взирал на плывущие по небу облака.

— Дальше мы не пойдем! — воскликнул Морер.

Я возразил — мол, у нас приказ, но мои доводы на него не подействовали. Он крикнул, что я могу оставаться, асам ползком направился к позициям саперов. Я остался у колодца. Не был я готов к тому, чтобы испытывать судьбу, елозя животом по минам.

Потом вдруг меня словно осенило: нет, надо было отправляться вместе с Морером. Он все же старше меня по званию. И верно, почему бы не воспринять его слова как приказ, а уж потом пусть офицеры с ним разбираются. А если они меня снова отправят сюда? Ведь проползти отсюда в тыл, а потом опять сюда — считай, доползти до Метца. Расстояние, во всяком случае, то же самое. Но тут мои размышления прервал глухой разрыв мины. Меня окатило дождем земли и сломанных веток. Морер погиб.

Открыв нужный отсек рации, я стал восстанавливать схему и вызывать «Железного Коня». Руки тряслись так, что я даже выронил лампу и чуть с ума не сошел, отыскивая ее в траве. Наконец, найдя ее, я вставил ее в схему и стал вызывать герра генерала.

— Железный Конь! Железный Конь! Вас вызывает Светлячок-1!

— Как там дела, рядовой?

— Герр генерал, Клек и Морер убиты. Прошу разрешения вернуться в тыл.

— Нам во что бы то ни стало необходимо установить местонахождение этих позиций, рядовой. Оружие у вас есть?

— Так точно, герр генерал! У меня остался МР-38 Грослера.

— Вот что, сынок. Постарайся подобраться поближе. Как можно ближе. Рассчитываю на тебя...

— Так точно, герр генерал. Конец связи.

Теперь-то я понимаю, что герр генерал назвал меня «сынком», надеясь вселить в меня храбрость. Если офицер высшего ранга так обращается к тебе, как тут не выполнить его приказ? Я снова поменял схему, вспомнил своих домашних, набрал в легкие побольше воздуха и, пригнувшись, что было духу помчался к живой изгороди. Где-то на полпути я, потеряв равновесие, пропахал носом землю. Мне показалось, что меня убили, но, придя в себя, сообразил, что еще жив. При падении ранец раскрылся, и все мое барахлишко высыпалось. И вот я, наплевав на мины, на снайперов, стал ползать и собирать его.

— Кто ты такой, черт бы тебя побрал?! — раздался чей-то голос, напугавший меня так, что живот свело.

Но тут на меня нашло совершенно необъяснимое упрямство.

— А ты? Ты кто такой? — рявкнул в ответ я.

— Роттенфюрер Прайслер, 220-й саперный! — ответил голос.

— Унтершарфюрер Фляйшман, 7-я танковая, взвод управления! — представился я, намеренно повысив себя в звании. Ничего, подумал я, так будет надежнее. — Мне необходимо добраться до лесополосы.

Дело в том, что я рассчитывал вместе с ним обмозговать, что делать дальше.

— Удачи, унтершарфюрер! — произнес в ответ голос.

— Прикрой меня! Где ты вообще?

Роттенфюрер Прайслер поднял вверх дуло винтовки, я понял, что он метрах в десяти справа от меня.

— Давай ко мне! — крикнул я, тоже подняв автомат. Зашуршала трава, и несколько секунд спустя Прайслер

был рядом. Мы обменялись рукопожатиями.

— Чем же здесь занимается взвод управления 7-й танковой? — поинтересовался он.

Я, всячески подчеркивая значимость поставленной мне задачи, объяснил роттенфюреру, чем здесь занимаюсь.

— Я слышал взрыв мины, — сообщил он. — Тот был с тобой?

Кивнув, я уточнил, что подорвалось двое моих товарищей. Сочувственно покачав головой, роттенфюрер Прайслер вдруг уставился на мои петлицы.

— Какой же ты, к черту, унтершарфюрер? Ты — рядовой! Засраный рядовой!

Прайслер, похоже, рассердился не шутку. Скорее всего, у него были для этого основания. Но меня.это тогда не волновало. Главное, что я был не один.

— Мне обязательно нужно добраться вот до той живой изгороди и... — повторил я.

Роттенфюрер не дал мне договорить.

— Сам добирайся, раз нужно!

— Сам и доберусь, — стараясь сохранить невозмутимость, ответил я. — А ты меня прикроешь.

— Эх, черт бы тебя побрал, рядовой!

— Ты сам родом откуда? — отчего-то спросил я. Прайслер назвал какой-то городок в Германии, не помню, правда, какой.

— Ну, так как? — не отставал я. — Сползаешь со мной до живой изгороди?

Роттенфюрер Прайслер, хоть с явной неохотой, но все же согласился.

Еще раз проверив снаряжение, я поднялся и, пригнувшись чуть ли не до земли, побежал, в любую минуту ожидая взрыва под ногами. Времени смотреть под ноги не было — пара винтовочных выстрелов со стороны противника добавила прыти, и я решил во что бы то ни стало добежать до живой изгороди и укрыться в ней.

Роттенфюрер прокричал мне вслед, что тоже следует за мной. Подняв автомат над жестким кустарником, я дал пару коротких очередей — нельзя было дать врагу обнаружить себя. Роттенфюрер уже лежал рядом. До городка под названием Метц нас отделяли какие-нибудь три десятка метров. Я повернул выключатель «Фернхёрера», однако стрелка индикатора оставалась неподвижной. Сигнала не было. Я попытался раздвинуть неподатливые ветви живой изгороди и выглянуть наружу, но так и не смог. Пришлось пробираться дальше на север. Роттенфюрер Прайслер на отставал.

— Смотри-ка! Нам сигналят с тыла! — сообщил он.

Посмотрев на поле, я различил сигналиста, размахивавшего красным и синим флажками. Это был сигнал выхода на связь. Я не опасался сюрпризов здесь, в живой изгороди, помня слова Клека о том, что мины ставить здесь неудобно, поэтому спокойно уселся и после несложных манипуляций со схемой стал вызывать «Железного Коня».

— Наши планы изменились, — оповестил меня герр генерал. — Оставайся там, где находишься, да не высовывай без толку свою глупую голову.

— Не понял, герр генерал!

— Сынок, сиди, где сидишь. И будь на связи. Я тут тебе подарочек приготовил. Конец связи.

— С кем это ты? — полюбопытствовал роттенфюрер.

— Со своим командиром.

— О каком это подарочке он говорил?

— Ему лучше знать.

Прошло какое-то время, прежде чем мы поняли, что имел в виду герр генерал. В небе появились средние бомбардировщики «хейнкель» и их пикирующие собратья «Ю-87». На пикирующих была возложена задача прицельного бомбометания, «хейнкели» же занимались ковровым. Метц объяло пламя.

— Благодарю, герр генерал, — передал я, нажав клавишу передачи.

Французская и британская артиллерия продолжали вести огонь из Метца, но уже не столь интенсивный. Я заметил, как через поле бегут наши солдаты.

— Там мины! — заорал я в микрофон.

Герру генералу это было известно. На поле показались бронетранспортеры спецназначения и полугусеничные вездеходы. Мины срабатывали, людей разрывало на куски, а технику корежило. На моих глазах свершался акт жесточайшего безумия.

Уже считаные минуты спустя бойцы резервной роты добрались до меня. Это были солдаты моей роты, той, в которой я сражался. Они расчищали путь для СС, вермахта и 7-й танковой. И тут я понял, что, не будь я радистом, меня ждала бы участь списанного в расход.

Передо мной возник боец.

— В этой полоске опасно, — предупредил его я. Боец присмотрелся ко мне.

— Правда? — спросил он. — На самом деле опасно? Стало быть, я везунчик, раз сумел сюда добраться.

Он умело воткнул шнур в связку толовых шашек, присоединил его к детонатору и стал разматывать провод, спиной двигаясь на юг.

— Ты бы лучше отошел подальше, а? — предупредил он. Я проследовал за солдатом, пройдя метров 15, он вертанул ручку электродетонатора. Раздался взрыв, и в живой изгороди возникла довольно широкая прогалина.

Я решил наступать вместе с резервной ротой, присоединившись к группе, бежавшей к амбару. Мне почему-то показалось, что амбар — более-менее надежное укрытие. Войдя в постройку, мы острастки ради пальнули по углам из наших МР-38. Звук выстрелов неприятно отдался в ушах. Скоро я возненавижу МР-38, мелькнула мысль. Звук такой, будто часто-часто молотят по железной кровле. Кое-кто из наших спешил запечатлеть на фотопленку первых убитых французов, валявшихся в амбаре.

— Железный Конь вызывает Светлячок-1! Пока остальные разбирались с амбаром, я ответил герру генералу. Через брешь в живой изгороди уже пробирались бронетранспортеры 2-го полка СС «Дас Райх» и 7-й танковой.

— Где ты находишься, Светлячок-1?

— Примерно в 20 метрах на восток от каменного колодца, за живой изгородью в амбаре.

— Принято. Оставайся там до прохода третьей колонны техники. Пойдешь за ними в Метц.

— Почему вы меня отсылаете отсюда, герр генерал? Как быть с Клеком и Морером? Почему вы меня отправляете туда? Почему, герр генерал? Если у вас есть самолеты, если вы ведете наступление, почему срывать меня отсюда, герр генерал?

Я был испуган и взбешен. И полагал, что имею право задать пару вопросов. Как и получить на них ответы. Мне казалось, раз уж герр генерал назвал меня «сынком», то непременно ответит на мои вопросы.

Однако вместо них я услышал следующее:

— Не забывайте, с кем говорите, рядовой. И не дергайтесь. Планы изменились. Успокойтесь, рядовой. Следуйте за вездеходами в Метц.

Оставшись один в этом чертовом амбаре, я во все тяжкие клял герра генерала. Какого дьявола нужно было гнать нас с Клеком и Морером, если все же существовали другие способы разобраться с этой окаянной батареей? Может, у герра генерала не было полномочий бросить в бой авиацию до тех пор, пока мы не добрались до колодца? Но ведь он же приказал дать мне сигнал флажками. Но не только это возмущало меня. К чему было использовать бойцов резервной роты в качестве живых миноискателей? Я убедился, что бойцы СС куда более умело действуют в бою, чем разные там повара и сапожники. Пусть уж поварят себе или латают сапоги — тоже важное дело. И тут до меня дошло, что на войне главенствует важность иного рода. На войне мыслят иными категориями. Вот с таким настроением я и отправился овладевать Метцем.

Заметив проезжавшие вездеходы, я спокойно, будто где-нибудь в тылу, вышел из амбара. Я был разъярен, но не понимал отчего. Может, оттого, что двое бойцов, Клек и Морер, заплатили жизнью за участие в весьма важной операции. Правда, вскоре выяснилось, что важность и гроша ломаного не стоила. Или оттого, что резервную роту бросили на минное поле прокладывать проходы. Я считал, что их попросту отдали на заклание, преднамеренно убили.

Интересно, а могли бы поступить так британцы или французы? Я тогда убедился, что наши офицеры, послав своих подчиненных в наступление на участок, заведомо зная, что он минирован, поступили с ними, как с бездушным расходным материалом. Я был зол на Роммеля, но откуда мне, 17-летнему мальчишке, постичь мотивы умудренного опытом генерала? Что я вообще понимал в войне? Имел ли я право возмущаться? Ведь я сознательно пошел в германскую армию, зная наперед и ее традиции, и то, что меня ожидает. Моя святая обязанность — всегда и во всем повиноваться, убеждал я себя. Но это никак не могло стереть с памяти произошедшее с бойцами резервной роты, которым приказали на свой страх риск перейти заминированный участок поля. И я задумался, а есть ли разница между герром генералом Роммелем и Наполеоном? Оба заметные личности, опытные военачальники, оба со спокойной душой отправляли солдат грудью идти на пушки и штыки, точнее, в случае Роммеля — на минное поле.

В последующие годы войны я успел привыкнуть к подобным вещам. Но в Метце я только получал первые уроки. Прежде мне не раз приходилось слышать от ветеранов, живописавших войну как нечто славное и даже романтическое. Спору нет, я сознавал, что на войне приходится и страдать, однако всей глубины этих страданий я понять не мог до тех пор, пока они не выпали на мою долю. Или на долю моих друзей. А на нашу с ними долю выпадало такое, что выпадает далеко не каждому. Память моя хранит целую галерею ужасов, могущую послужить вполне достойным украшением врат ада, надумай дьявол воспользоваться ими.

Оборона Метца была сломлена, едва мы вошли в город. Правда, в самом центре города французы и англичане дрались отчаянно, но солдаты 2-го полка СС «Дас Райх» и 7-й танковой сумели быстро подавить их сопротивление. Когда мы входили в восточную часть города, противник уже сдавался целыми подразделениями. Бой закончился, нам было приказано выстроить французов и британцев у стены, собрать их оружие и проследить за погрузкой их на машины. С овладением Метцем у герра генерала открывался путь для наступления на «линию Мажино».

Туда мы добрались уже вечером. Герр генерал обратился ко всем командирам танков «тигр IV».

— Господа! На координаты 1200! Снаряд за снарядом! Поджарим их!

Каждый «тигр» выпустил снаряд по лежавшей впереди деревеньке. Через пробоины в стенке радиоприцепа я видел, как она заполыхала.

— Боже мой, Кагер... — донесся до меня голос Крендла.

— Вижу, вижу, — заверил его я.

Часа, наверное, через два за «линию Мажино» заехал сам герр генерал. Мощнейшие орудия бастиона имели угол разворота 90 градусов. А вот на 180 градусов они повернуться не могли. Потому что французы не рассчитывали, что неприступный укрепрайон немцы будут атаковать с тыла. Так что крупнокалиберные махины оказались бесполезными против 7-й танковой. Роммель отправил радиоприцеп вместе с резервной ротой в тыл. Я уже не имел удовольствия видеть, что происходило у Мажино, зато, следуя указаниям герра генерала, направлял по радио технику. Танки, бронетранспортеры, полугусеничные вездеходы выстроились параллельно «линии Мажино» и стали методично расстреливать в упор железобетонные бункеры, французские, польские, британские солдаты, покидавшие бункеры без белого флага, падали под пулями прямо у танков и бронетранспортеров вермахта и 2-й пехотной дивизии СС.

Слухи о том, что германские войска атакуют неприступную «линию Мажино» с тыла, распространились с быстротой молнии, и вот уже всего за несколько часов защитники поняли всю бессмысленность дальнейшего сопротивления. Участь пленных показалась им милее.

После сдачи я передал приказ герра генерала саперам взрывами пробить бреши в укреплениях и сооружать временные мосты для перехода через них. Примерно в 6.30 утра прибыла колонна войскового подвоза. Наконец дошла очередь и до моего радиоприцепа — прибывшие ремонтники стали заделывать пробоины в моем радиоприцепе. Пожаловал и герр генерал. Я вытянулся по стойке «смирно», но Роммель лишь устало покачал головой.

— Отправь донесение Альфреду в Берлин, — велел он. — Скажи, что «линия Мажино» открыта.

— Я не понял, герр генерал. Вы сказали — Альфреду?

— Генералу Альфреду Йодлю, — зевнув, пояснил он. — Я буду в своем танке. И прошу не беспокоить. Разве только, если французы решат двинуть на Берлин.

Я тут же связался с генералом Йодлем в ОКВ и передал слова герра генерала. К 7.30-утра войска германского вермахта неудержимым потоком ринулись на территорию Франции через пробитые в линии укреплений бреши.

Эти несколько часов, которые генерал решил посвятить сну, 7-я танковая и 2-й полк СС «Дас Райх» как бы перестали существовать. Естественно, вопросы различного характера поступали, но решить их мог только сам герр генерал. И никто, кроме него. Как следствие, народ решил расслабиться.

Ко мне явился Крендл.

— Ну что? Это все? Война кончилась?

Я подумал, что, наверное, да, кончилась. Впрочем, ОКВ не ознакомило меня с дальнейшими планами. И поэтому не мог с определенностью утверждать, что теперь нас распустят по домам. Насколько мне было известно, Парижем мы пока что не овладели. Несколько часов спустя Роммель вновь был как огурчик — краткий сон сделал благое дело, и уже к полудню герр генерал отдал приказ изменить направление. Теперь мы направлялись строго на восток, в сердце Франции.

Согласно данным разведки люфтваффе и передовых частей саперов французы и британцы беспорядочно отступали по всему фронту к побережью. Прорыв «линии Мажино» сокрушил все надежды на возможность защитить Францию. Когда я сообщил об этом герру генералу, он сказал:

— Ну, ладно, бегают они вроде хорошо. Теперь вот скинем их в море и поглядим, как они умеют плавать.

В то же утро Крендл несся как оголтелый, и мой только что отремонтированный прицеп так и подпрыгивал на ухабах.

— Куда ты несешься? — недовольно осведомился я через переговорное устройство.

— Приходится поспевать за герром генералом! — пояснил мой водитель.

Обратив в бегство французов и англичан, Роммель не преминул этим воспользоваться. Моя первая мысль, после того как я закрепил радиоаппаратуру, предохранив ее от тряски, была о том, что пехоте и гужевому транспорту никак не поспеть за герром генералом. И что он только себе думает?

И как раз в этот момент по каналу, который герр генерал использовал для менее официального общения, прозвучал его голос.

— Что у тебя имеется по Лиллю?

По Лиллю? Поскольку мои глаза от удивления полезли на лоб, мне далеко не сразу удалось отыскать этот город на карте. Но я нашел его на северо-западе Франции рядом с бельгийской границей. Теперь было необходимр уточнить, где мы сейчас, потом связаться с ближайшим аэродромом — авиация предоставила бы наиболее исчерпывающую информацию.

— Где мы на данный момент находимся? — спросил я герра генерала.

— Где находимся? — с легкой издевкой переспросил он. — Мы на данный момент находимся во Франции, дурачок!

Я не сразу нашелся, что ответить, и генерал продолжал:

— Проходим мимо Шарлевиля. Он остается южнее.

Приближался полдень. Я не мог понять, почему мы так долго добирались из Шарлевиля до Метца, если так быстро сумели добраться от «линии Мажино» до Шарлевиля? Я связался с аэродромом в Динане, и тамошний командующий был весьма удивлен слышать мой голос, как, впрочем, и я его. Он никак не ожидал, что 7-я танковая вернется столь быстро.

Донесения подтверждали, что французы и британцы снова окопались в Лилле, однако, судя по всему, проформы ради. Герр генерал готов был еще вечером того же дня взять Лилль в кольцо, но ОКВ наложило запрет на этот замысел до тех пор, пока пехотные части не нагонят танковые. Герр генерал, конечно же, был в высшей степени недоволен таким решением штабистов, утверждая, что и без пехотинцев вышибет французов и англичан из Лилля одними только 8,8-см и 10,2-см орудиями. Штабисты подняли крик по поводу того, что герр генерал и так истончил до невозможности линии, распылил силы и т. д. В конце концов герр генерал согласился и стал ждать.

Пехотные части стали прибывать в полдень следующего дня. Солдаты бранились, войдя во внешние границы города, офицеры не решались их приструнить из боязни бунта. Не думаю, что солдаты взбунтовались бы, но, подойдя к нашему лагерю, побросали винтовки, каски, ранцы на землю и тут же, обессиленные, рухнули рядом сами.

Из люфтваффе поступило донесение о том, что танковая бригада 1-й британской танковой армии направляется из Арраса на север с намерением нанести удар по нашему южному флангу у Лилля. Я передал герру генералу эти сведения, он отдал приказ окапываться, выстроить в боевой порядок танки, подготовить 8,8-см и 10,2-см, а также противотанковые орудия. Герр генерал выстроил войска в виде буквы «V» острием от Лилля, рассчитывая завлечь британцев прямо в клещи. И не ошибся.

На рассвете выдвинутые вперед посты наблюдения стали докладывать, что с юга на нас надвигаются британские танки «матильда». Это было для нас довольно чудно — все эти дни кампании мы только и делали, что наступали, теперь же приходилось окапываться, готовиться отразить натиск танков неприятеля.

«Тигры», и III, и IV, а также 10,2-см орудия открыли по «матильдам» огонь. И тут же на всех радиоканалах зазвучала немецкая речь.

— Бьем их с дистанции 25 метров, а им хоть бы хны! Герр генерал, он стоял тут же рядом, слышал доклады.

— 3,7-сантиметровые противотанковые бессильны против них! — утверждал другой взволнованный голос.

И после краткой паузы:

— Нам не удержаться! Просим разрешения отвести «тигры IV»!

Герр генерал, взглянув на карту, стал смотреть вдаль, на юг, туда, где шло сражение. Потом кивнул мне.

— Вытаскивай оттуда «тигры» III и IV!

Я передал распоряжение. Вскоре из-за ряда деревьев показались наши танки с развернутыми на юг башнями. Роммель стал совещаться со своими штабистами.

— Они как раз позади нас, — сказал какой-то гауптман. — Их не остановить.

— Черт возьми, — пробормотал герр генерал. — Рядовой, пусть мои 8,8-см нацелятся на эту линию деревьев. И как только появятся британцы, саданут по ним хорошенько.

Я передал и это распоряжение.

Издали мне было видно, как, ломая деревья, на нас надвигаются «матильды». Страшноватое зрелище, надо сказать. «Тигры» III и IV вели огонь по британцам, но их снаряды просто отскакивали от мощной брони «матильд», словно горошины. Лишь 8,8-см удалось остановить их. Снаряды 8,8-см орудий пробивали броню, сворачивали набок башни, расшибали в куски и гусеницы. Британская пехота, видя, какие потери несут их танкисты, дрогнула. Наши станковые пулеметы вовсю поливали местность, а 8,8-см орудия образовали ближе к центру непреодолимый барьер. С подобной тактикой неприятеля нам уже приходилось сталкиваться под Франкошаном. Экипажи подбитых английских машин спешно выбирались наружу, чтобы сдаться, а их товарищи не позволяли им отойти. Наши пикирующие, подоспевшие из Динана, помогли отбросить англичан.

Теперь ничто не мешало герру генералу развернуть орудия и обстреливать Лилль. Помогали и пикирующие, и ко второй половине дня участок территории был под полным нашим контролем. Все части неприятеля спешно отступали на юг и восток, намереваясь отплыть в Англию. К вечеру наши войска, пополнив боекомплект и запасы топлива, готовы были пуститься им вдогонку, но очередной приказ ОКВ перечеркнул планы герра генерала. Я слышал этот приказ и не верил своим ушам. В поверженный Шарлевиль должен был прибыть фюрер, который лично просил герра генерала встретить его там. Нашего герра генерала. Моего герра генерала. Я был ужасно горд, что даже фюрер в курсе наших подвигов в период этой кампании.

Однако сам герр генерал, похоже, не был в большом восторге от подобного оборота. Нервно поглядывая то на часы, то на небо, он недоверчиво качал головой. Потом нам был предоставлен почти что отпуск при части, пока герр генерал ездил в Шарлевиль. Кажется, это было 1 июня 1940 года.

По возвращении герра генерала состоялось большое торжество. Протрубили всеобщий сбор, войска выстроились при оружии и в касках. Герр генерал обратился к нам с речью.

— Это была нелегкая борьба, но мы победили. Впереди нас ждут еще много испытаний, но я уверен, что они окажутся нам по плечу. Я горжусь тем, что мне выпала честь командовать вами, горжусь каждым из вас в отдельности.

Все остатки моей былой неприязни к герру генералу вмиг улетучились. Я не сомневался, что герр генерал имел в виду и меня, говоря, что гордится каждым в отдельности. Тем более что, когда он дошел до слов «...горжусь каждым из вас в отдельности», он повернул голову и смотрел прямо на меня. Оказывается, я был столь важной персоной, что и другие офицеры тоже повернули головы в мою сторону, — интересно, дескать, на кого это уставился наш генерал? Мне тогда показалось, будто весь полк смотрит на меня.

Герр генерал назвал многих, и меня в том числе, и Крендла. Выйдя из строя, мы стали перед всеми в ряд, и Роммель вместе с офицерами штаба стал обходить его. Герр генерал останавливался перед каждым стоящим, спрашивая фамилию, звание и должность. Потом офицер штаба подавал Роммелю награду — медаль, которую командующий лично вешал на грудь отличившемуся. Потом следовало рукопожатие, и отличившийся солдат отдавал герру генералу честь, и тот, в свою очередь, тоже брал под козырек.

Когда герр генерал добрался до меня, он не стал спрашивать фамилию, звание и должность, а просто пояснил своим штабистам:

— Роттенфюрер Фляйшман, 2-й полк СС «Дас Райх».

Я понял, что герр генерал не мог ошибиться, назвав меня роттенфюрером, и был очень польщен повышением по службе. Штабисты передали герру генералу для меня кучу наград, куда больше, чем остальным, и меня это несколько ошарашило.

Герр генерал вручил мне петлицы и руны роттенфюрера, а также нарукавную нашивку.

— Рядовой Карл Фляйшман! — торжественно произнес герр генерал. — Согласно ходатайству командования 2-го полка СС «Дас Райх» и распоряжению ОКВ вам присвоено очередное воинское звание роттенфюрер.

Меня буквально распирало от гордости, но я так и не успел прийти в себя от изумления.

Потом герр генерал взял нагрудный знак и вновь обратился ко мне:

— Роттенфюрер Фляйшман, за раны, полученные в боях с противником, вам вручается «Значок за ранение» черного цвета. *

Я вытянулся по стойке «смирно», и Роммель приколол мне значок к нагрудному карману.

— Роттенфюрер Фляйшман, за проявленное вами мужество в боях за Сен-Юбер, Франкошан и Метц от имени ОКВ и ОКХ награждаю вас пехотным значком «За штурм».

Я почувствовал, что мне уделяют на этом построении слишком много внимания. Герр генерал ловко прикрепил значок на нагрудный карман.

— Роттенфюрер Фляйшман, за проявленное вами мужество в боях за Сен-Юбер, Франкошан от имени ОКВ и ОКХ вручаю вам значок «За рукопашный бой».

Это было для меня полной неожиданностью, я даже смутился, когда генерал прикреплял к моему мундиру третью по счету награду.

И наконец прозвучали слова, которые врезались в память на всю жизнь.

— Роттенфюрер Фляйшман! Согласно ходатайству 2-го полка СС «Дас Райх» и 7-й танковой, а также по согласованию с фюрером вам присвоен «Железный крест 1-го класса». От имени командования 2-й полк СС «Дас Райх», 7-й танковой и от имени фюрера вручаю его вам.

Рукопожатие генерала было настоящим, крепким, а не формальным, каким он обменивался с остальными. Пожимая руку, он смотрел мне прямо в глаза. Потом произошло и вовсе невероятное — герр генерал, отступив на шаг, первым отдал мне честь. Я взял под козырек. Покончив со мной, Роммель продолжил вручение наград остальным. Крендл получил «Значок за ранение» черного цвета.

После того как церемония завершилась, я направился к себе в прицеп пришить новые петлицы. Помню, Крендл, стоя в распахнутых дверях, наблюдал за мной.

— Надеюсь, это не означает, что теперь мне придется отдавать тебе честь и выполнять твои приказы, — сказал он.

Я, кажется, улыбнулся в ответ. Мне и в голову не пришло, что я буду отдавать кому-то приказы. И сказал Крендлу, что откровенно говоря, я и не заслужил толком все эти награды, как и повышение в звании.

— Кто же, по-твоему, их заслужил? — недоумевал Крендл. — Уж не он ли? Сидит себе в своем танке, а ты здесь в этой коробочке. У него броня в ладонь толщиной. А у тебя что? Тонкая стенка. А ты командуешь и 2-м полком СС «Дас Райх», и 7-й танковой.

— Никем я не командую.

— Вот как? Не командуешь? — наигранно удивился Крендл. — Он отдает приказ сначала тебе, а ты его передаешь ниже — следовательно, ты командир. Во всяком случае, тебя напрямую связывают с ним.

Ого! Кажется, звучит солидно!

— Ты что, всерьез так считаешь? — не поверил я.

— Еще как всерьез, — ответил Крендл. — Но ты не думай — честь я тебе отдавать не собираюсь!

— Сходи-ка лучше принеси что-нибудь пожрать, — обратился я к водителю.

— Сходишь сам, не безногий.

— А это приказ, — пояснил я.

Крендл долго-долго смотрел на меня, видимо, пытаясь сообразить, шучу я или нет. Я для пущей важности постучал по новеньким петлицам и многозначительно взглянул на него.

— Ага, значит, ты не шутишь, — понял он. И, уже на ходу, обернулся ко мне.

— Ну, ты и собака, Кагер!

Это был первый отданный мною приказ.