Если бы меня спросили, какое время суток я больше всего люблю, я бы ответил — вечер. Почему? Да потому, что только вечером следователь получает возможность спокойно, не дергаясь, обмозговать результаты своей работы, спланировать ее на будущее и, если хотите, помечтать…
В тот вечер, о котором пойдет речь, я задержался на службе именно с этой целью. Попив чайку, настроив транзистор на музыкальную программу «Маяка», я разложил на столе накопившиеся за последние дни документы и принялся перечитывать их. Но вскоре мой покой был нарушен: в кабинет вошел прокурор.
— У меня прием, — сказал он. — Народу еще много. Выслушай одну гражданку. Ее обокрали. Похитили дорогостоящую золотую вещь.
— А почему бы эту гражданку не направить в милицию? — недовольно спросил я.
— Она уже была там. Ей не поверили. Днем мне звонил ее отец, известный полярник, просил вмешаться.
Я поморщился: работы и так невпроворот, а тут еще эти звоночки, пропади они пропадом…
— Ничего, сейчас твое настроение изменится, — поспешил успокоить меня прокурор и, открыв дверь, обратился к стоявшей в коридоре жалобщице: — Пожалуйста, заходите.
Порог кабинета робко переступила молодая, худенькая, как тростинка, женщина.
— Смелее, смелее, не стесняйтесь, — улыбнулся ей прокурор. — У нас жарковато… можете раздеться. Ну а если не хотите, то садитесь к столу, следователь выслушает вас и сделает все необходимое.
С этими словами он удалился, а женщина, расстегнув дубленку, нерешительно подошла ко мне.
— Ольга Борисовна, Оля, — представилась она и протянула руку.
Этот жест удивил меня своей непосредственностью, наивностью. Я поначалу растерялся, потом привстал, и мы обменялись рукопожатием.
Ольга Борисовна сняла с головы вязаную шапочку, села и, давая понять, что готова к ответам на вопросы, доверчиво посмотрела мне в глаза. А я, поймав ее чистый взгляд, вдруг подумал, что давно уже не встречал столь симпатичных женщин. Все в ее облике — и зачесанные назад вьющиеся русые волосы, и зеленоватые глаза в мохнатых темных ресницах, и едва заметный пушок над красивым ртом — гармонично дополняло друг друга и производило неизгладимое впечатление.
— Что привело вас к нам? — спросил я, боясь, что мое молчание может быть неправильно понято ею.
— Меня обокрали, — со вздохом ответила она. — Мы с мужем получили новую квартиру — он вот уже второй год находится в командировке, дома бывает редко, — и я решила переезжать одна. Заказала машину с грузчиками. Они приехали втроем: двое в годах, а один совсем молодой. Сразу забрать все не смогли. Поэтому я перевезла сначала ценные вещи, а пока они ездили за остальными, распаковывала хрусталь. Столовый поставила в сервант, а шкатулку, в которой я хранила золотую подвеску с изображением Нефертити, отнесла в спальню. Я поставила шкатулку на трюмо, открыла ее и залюбовалась. Потом пришла машина, я начала показывать грузчикам, что и куда заносить, и, только когда они уехали, вернулась в спальню. Шкатулка была пустой.
— Значит, кроме грузчиков ее никто украсть не мог? — спросил я.
— Да, больше в квартиру никто не заходил, — уверенно ответила Ольга Борисовна.
— Вы сами купили подвеску?
— Нет, это подарок.
— Папы?
— Мужа.
«Наверно, муж — тоже шишка какая-нибудь», — подумал я и продолжил разговор:
— Давно он вам подарил ее?
— Полгода назад, к трехлетию нашей свадьбы.
— Где он работает?
— В ремонтно-строительном управлении.
— А вы?
— Процедурной сестрой в поликлинике.
— Вы одногодки?
— Он на семь лет старше меня, ему тридцать пять.
— Известно ли вам, сколько стоила подвеска?
— Да, муж говорил, что заплатил за нее тысячу восемьсот рублей. Он копил деньги на машину, а потратил их на меня…
— Чек магазина у вас случайно не сохранился?
Она достала из кармана дубленки замшевый кошелечек, открыла его и подала мне продолговатый листок, на котором каллиграфическим почерком сначала цифрами, затем прописью была выведена цена подвески, а ниже стоял штамп магазина.
Вопросы, интересовавшие меня, были исчерпаны. Я помог Ольге Борисовне написать заявление, приложил к нему чек и возбудил дело.
На следующий день я допросил ее. Она ничего добавить не смогла, попросила разрешения звонить, чтобы быть в курсе событий, и мы расстались.
Засучив рукава я приступил к работе. Допросил грузчиков — никакого толку. Двое из них оказались семейными, солидными людьми, третий был молод, жил в общежитии и пользовался неплохой репутацией как по месту жительства, так и на работе.
Вызвал грузчиков вторично, сделал обыски, еще раз допросил — безрезультатно. Нагрузил работой милицию в комиссионных и скупочных магазинах, объявил в розыск похищенную подвеску — и это ничего не дало. А время шло…
Ольга Борисовна вначале звонила каждую неделю.
— У вас есть что-нибудь новенькое? — спрашивала она своим нежным, певучим голосом, а я вздрагивал от этих вопросов и мямлил что-то в ответ.
Потом она стала звонить реже, а однажды, сняв трубку, я услышал сердитый мужской голос:
— С вами говорит муж Ольги Борисовны. Скажите, сколько еще вы будете вести следствие? Неужели среди трех грузчиков невозможно найти вора? Это все равно что в трех соснах заблудиться!
Я попросил его набраться терпения и ждать, но он названивал мне все чаще и чаще. И в конце концов пригрозил, что будет добиваться передачи дела другому следователю, раз я оказался настолько беспомощным.
Прокурор, поначалу довольный моими действиями, со временем тоже стал нервничать.
— Что тебе нужно, чтобы найти преступника? — спрашивал он всякий раз, как только мы заговаривали о деле.
— Не знаю, — отвечал я, потому что действительно не видел перед собой никакой перспективы.
Как-то прокурор зашел ко мне и объявил:
— Вот что: я заберу у тебя часть дел, поручу их другим. А это, с Нефертити, кровь из носу, но чтобы было раскрыто! На карту поставлен престиж прокуратуры. Ясно тебе?!
Мне все было ясно, Я готов был просиживать в прокуратуре не только вечера, но и ночи, только бы найти выход из тупика.
Однажды, коротая вот так, впустую, драгоценное время, я вспомнил свою первую встречу с Ольгой Борисовной и вдруг подумал, что у молодого неженатого грузчика есть, наверное, своя Нефертити, достойная дорогого и красивого подарка.
Я навел справки о нем, узнал, что в Курске его и вправду ждет невеста, и спустя две недели получил от курской милиции сообщение, подтвердившее правильность моего предположения. Еще через неделю мне доставили украденную подвеску. Ольге Борисовне я сообщил об этом по телефону. Наш разговор оказался коротким и довольно сухим.
Больше я с ней не разговаривал. Несколько дней спустя я передал дело в суд, страсти, так долго бушевавшие вокруг него, наконец улеглись, и милый облик Ольги Борисовны стал постепенно стираться в моей памяти.
…Прошел год. Я работал уже в другой районной прокуратуре, и совсем другой прокурор попросил меня почитать материалы о хищении кровельного железа и масляной краски с одного из райцентровских объектов. Случай, о котором шла речь, был предельно прост: прораб Бычков продал двум садоводам-любителям 113 листов железа и 4 бидона краски. Покупатели погрузили добычу в машину и пытались вывезти ее с территории объекта, но были задержаны сотрудниками милиции. Комиссия проверила хозяйственную деятельность прораба, провела инвентаризацию материальных ценностей, но никаких отклонений от учетных данных не выявила, все у него было в ажуре. А прокурору во что бы то ни стало хотелось узнать, каким секретом пользовался Бычков для столь умелого воровства, не занимался ли он им ранее. Вот почему, прочитав материалы, я в первую очередь вызвал прораба.
Была зима. Бычков пришел ко мне в изрядно поношенном полушубке, шапке-ушанке, ватных брюках и валенках — здоровый чернявый мужик лет под сорок, круглолицый, немного обросший, с красноватыми то ли от простуды, то ли по другим причинам белками глаз. Войдя в кабинет, он расплылся в улыбке:
— Вот это судьба! Я прочитал на двери вашу фамилию и глазам не поверил. Не зря говорят — мир тесен!
Я смотрел на Бычкова и ничего не понимал. Ни фамилия, ни внешность его мне ничего не говорили. Подойдя тем временем к моему столу, прораб протянул мне руку:
— Здравствуйте! Вы давно перебрались сюда? Как вам работается на новом месте?
— Простите, — ответил я. — Откуда вы меня знаете?
— Как откуда? Помните дело о краже золотой подвески? Мы с вами тогда не виделись, но заочно были знакомы… Я муж Ольги. Правда, у меня другая фамилия.
Слова Бычкова подействовали на меня как холодный душ. Я сразу вспомнил Ольгу Борисовну и все, что было связано с ней. Вспомнил и подумал: неужели этот приветливый, дружелюбный человек и хам, допекавший меня по телефону, — одно и то же лицо?
А Бычков, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Вы сделали для нас тогда доброе дело. Да, доброе! И Ольга, и я — мы оба часто вспоминали вас с благодарностью, собирались в гости пригласить… Не получилось. Работа, командировки… Может быть, теперь выберете времечко? Встретим вас как самого дорогого гостя. Давайте, а?
— Благодарю, — ответил я. — Но приглашение ваше принять не могу.
— Жаль, — вздохнул Бычков. — Я понимаю… Обстановка не та. Черт меня попутал. Не смог отказать прилипалам. — Он немного помолчал, потом снова заулыбался: — Может быть, сделаете для нас еще одно доброе дело, последнее? Век помнить будем…
— Какое? — спросил я.
— Может, простите мне грех? Случай ведь… Больше не было. Железо и краски на месте, недостачи нет. Если нужно — попрошу кого-нибудь из чинов… Заступятся, — письмо напишут. Я им городишко-то за год новым сделал.
— Не пойдут они на это…
— Пойдут! Квартиры ремонтировал, не откажутся…
— Вот как? А материалы где брали?
Бычков самодовольно посмотрел на меня:
— У хорошего хозяина всегда резерв найдется. И нет тут никакого особенного секрета. Отпускают мне, к примеру, железо — на кровлю или на карнизы. Но есть карнизы как сито, эти менять надо. А есть целые. Их можно оставить. И рабочие не в обиде, зарабатывают неплохо. Так и с краской — где два раза пройтись надо, а где достаточно и одного. Вы, кстати, давно у себя ремонт делали?
— Это, Бычков, к делу не относится.
— Ну зачем так официально? Я бы помог…
— Надо подумать, надо подумать, — уклончиво ответил я и встал. — Давайте отложим решение этого вопроса до завтра. Утром приходите, поговорим.
— Мне бы хотелось, чтобы у нас сохранились добрые отношения, — повторил на прощание Бычков. — Люди должны помогать друг другу…
Он поднялся со стула, снова подал мне руку, и я не смог оставить ее висящей в воздухе, хотя знал уже, что имею дело с матерым дельцом.
Когда он ушел, я вынес постановление о возбуждении уголовного дела и подготовил письмо в контрольно-ревизионное управление с просьбой обследовать все дома, которые ремонтировал Бычков, и определить количество излишне списанных строительных материалов. А утром я объявил ему, что намерен произвести обыск в его квартире и наложить арест на имущество.
Ольга Борисовна была дома. Она удивленно посмотрела на нас, на понятых, пригласила в гостиную. Однако обыск я начал со спальни… В ней я нашел золотую подвеску с изображением Нефертити, много перстней, цепочек и серег.
По мере того как я доставал драгоценности из шкатулок, стоявших на трюмо, Ольга Борисовна говорила:
— Это подарок мужа ко дню моего рождения, а это — к годовщине свадьбы, это — к Новому году, к Восьмому марта…
— Дура, дура! — хрипел в стороне Бычков.
Обыск длился несколько часов. Заканчивая его, я объявил хозяевам квартиры, что все обнаруженные у них драгоценности мне придется забрать и сдать на хранение в Госбанк до решения следственных или судебных органов. Хозяева не проронили ни слова.
Владимир Плотников