Характер исследователя является лучшим доказательством истинности его слов, когда он претендует на совершение того или иного подвига.

Руаль Амундсен

В 1926 году 9 мая летчики Ричард Бэрд и Флойд Беннетт пролетели над Северным полюсом.

Сообщение об этом привлекло внимание всего мира.

Появились в прессе и нотки сомнений: мол, экипаж Бэрда не долетел до места, где сходятся все земные меридианы. (За семнадцать лет до этого события возникли, между прочим, сомнения и в том, добрались ли на собаках американцы Роберт Пири и Фредерик Кук до Северного полюса.)

Если поддерживать скептиков, то выходит: приоритет достижения самой северной точки планеты на летательном аппарате тяжелее воздуха (первый дирижабль пролетел над Северным полюсом также в 1926 году) принадлежит советскому экипажу Павла Головина. А 5 мая 1937 года во время разведывательного полета (выбирали ледовый аэродром для высадки экспедиции И. Д. Папанина) Головин заложил вираж и над полюсом[55].

Но сенсационного значения тому полету Головина придано не было. Мы не стремимся сделать это и сейчас, как, впрочем, перечеркнуть успех Бэрда и Беннетта. Проанализировав некоторые детали их воздушной экспедиции, приходим к выводу, что вся эта история гораздо сложнее.

...Когда-то этот снимок обошел все газеты мира. Стоят у самолета люди в полярных одеждах. Двое из группы сейчас войдут в металлическое нутро — Бэрд уже взялся за ручку распахнутой двери, а Беннетт приостановился. Слева — дублер Беннетта. Как на космодроме. Если в последний момент что-то случится, полет не будет отменен.

Да, они устали. Без сна практически 36 часов. Неудачный старт. Починка лыж. Выравнивание снежной площадки. Сбросили часть снаряжения. Но самолет перегружен. Канистрами с бензином заставлен весь фюзеляж.

Сейчас полночь. Слегка подморозило. Метеоролог Вильям Хайнес обещает прекрасную погоду. Неужели и сегодня они не взлетят?

Дверь захлопнулась. В лучах полуночного солнца пропеллеры «Жозефины Форд»[56] (тогда еще самолетам давали собственные имена) сливаются в сияющие диски. Длинный, длинный пробег. Лыжи лениво отделяются от снега. Ура!

Провожающие — члены двух экспедиций, американской и норвежской (норвежцы в эти же дни на Шпицбергене готовят к полету дирижабль «Норвегия»), — засекают время. По Гринвичу 0 часов 37 минут. Через пятнадцать с половиной часов «Жозефина Форд» вернется вновь в Кингсбей[57], и первым сердечно поздравит экипаж с блестящей победой Амундсен. Полюс взят! С воздуха! До них, почти двадцать лет назад, до полюса добрались лишь Роберт Пири и Фредерик Кук. А в прошлом году, не долетев до полюса 200 километров, сделал вынужденную посадку сам Амундсен. И чудом остался в живых.

Фотографу норвежской экспедиции Берге повезло снять исторический кадр. Через минуту двое останутся за тонким дюралем. И только Бэрд и Беннетт смогут рассказать, были ли они над Северным полюсом... Ведь не сразу после возвращения в буре газетных восторгов прозвучали скептические голоса. Не слишком ли рано вернулась «Жозефина Форд»? И сомнение это будет возникать еще и еще не раз. Даже спустя полвека, когда не останется в живых никого из тех, кто провожал экипаж на Шпицбергене.

Но это все потом.

...Утонула за горизонтом последняя вершина гористых островов Шпицбергена. Последний четкий ориентир. Много часов перед ними будет лишь белое безмолвие и — солнце. Только оно (магнитный компас в высоких широтах ненадежен) поведет строго по меридиану к точке, до которой еще более 1000 километров.

Крылатая тень скользит надо льдом. Беннетт за штурвалом. Бэрд (он и командир, и штурман) непрерывно ведет навигационные наблюдения. Инструментов немного. Солнечный компас, прибор для определения ветрового сноса, секстант да пара хронометров. Почти как в эпоху Великих географических открытий. Никаких локаторов, радиопеленгаторов. В авиации они появятся позже.

Вновь и вновь штурман берет азимут и высоту светила. Вносит поправки на боковой ветер.

Миновали широту, на которой год назад совершил посадку Амундсен. А севернее Арктика еще не видела ни одного самолета! Они первые. Бэрд нащупывает в кармане монету. Это талисман, который когда-то уже побывал на полюсе с Робертом Пири и должен привести людей туда вновь.

Лишь бы все было нормально. Погода — лучше и не придумать. Хайнес «вычислил» погоду абсолютно точно. Время года самое благоприятное. Немногим раньше в Арктике еще конец зимы и длинные бесконечные сумерки, а чуть позже — хмурое лето с бесконечными циклонами.

Все три мотора работают мягко. «Жозефина Форд» приближается к полюсу. Пилоты изредка меняются за штурвалом. Пока все о’кей!

Но что это! В масляном баке правого мотора — течь! Вот-вот стрелка манометра сбросится на ноль и мотор заклинит! Через иллюминатор хорошо виден и мотор, подвешенный под крылом, и масляный бак. Рядом, но в воздухе не достать. Надолго ли еще хватит масла?

Беннетт пишет записку, предлагает экстренную посадку. Бэрд медлит, пристально всматривается в капли масла и одновременно не спускает глаз с манометра. Стрелка еще показывает нормальное давление. Но риск велик.

До полюса остается всего час. Пятьдесят минут... Сорок...

Ну а если сесть? Да потом и не взлетишь! И пешком по льду не выбраться. До ближайшего берега, до Гренландии, около 1000 километров. Из груза, необходимого при вынужденной посадке, лишь легкие, подаренные Амундсеном нарты, оружие, аварийный запас продовольствия всего на два месяца, малонадежная коротковолновая радиостанция (радио, как и авиация, переживало в то время свои юные годы). И — почти полное отсутствие опыта передвижения по дрейфующим льдам.

Бэрд принимает решение лететь к полюсу во что бы то ни стало. Даже если для этого понадобится лететь на двух моторах.

Они, по-видимому, сбавили обороты на правом моторе. Исследуя график полета, мы обратили внимание, что скорость упала, но ненадолго, что почему-то не учитывали те, кто занимался исследованием полета до нас. Вообще, случай с маслом, которое, кстати, вскоре перестало вытекать, едва уровень снизился до отверстия от вылетевшей заклепки (этот факт установили позже), впоследствии обрастет массой домыслов и станет серьезным аргументом, зачеркивающим весь успех. Но это — потом.


Через 8 часов 26 минут «Жозефина Форд» достигает полюса. Последние тщательные астрономические наблюдения. Самолет делает широкий круг. Несколько фотоснимков однообразной ледяной пустыни, кинокадры. «Мечта жизни сбылась», — записывает Бэрд в дневнике. Как жаль, что земная ось существует лишь гипотетически.

Таков свободный пересказ доклада Ричарда Бэрда Национальному географическому обществу. Больше никаких прямых свидетельств достижения полюса нет[58]. Как нет, впрочем, и прямых улик, оспаривающих победу.

Потом была обратная дорога, машина стремительно неслась на юг. Погода по-прежнему милостива, попутный ветер заметно увеличивал скорость. И нет нужды особо тщательно выдерживать курс. Шпицберген с его высокими горами, растянувшийся на 20° по широте (почти 400 километров), — не полюсная точка. Промахнуться трудно. Да и цель достигнута. Спало напряжение девятичасового полета. Однообразная картина внизу и монотонный гул моторов действуют усыпляюще. Беннетт за штурвалом буквально засыпает. Мысль одна — скорее добраться до Шпицбергена. Бэрд изредка поднимается к астролюку. Движения даются с трудом. Сказывается сильная усталость. На пол кабины падает секстант. Но не беда! Долетим по солнечному компасу. Впрочем, и поломка секстанта впоследствии была поставлена в систему аргументов...

Показались островерхие горы. А вскоре судно их экспедиции «Шантье», что стояло на рейде, отсалютовало тугим облачком пара — свистком, неслышным из-за рева моторов. Лыжи коснулись снежного аэродрома. «Мы схватили в свои объятия обоих летчиков, — вспоминает Руаль Амундсен, — и расцеловали их в обе щеки. Никто из нас не спросил: — Были ли вы на полюсе? Это само собой подразумевалось, исходя из времени полета». Бэрд и Беннетт от усталости почти валятся с ног, единственное желание спать, спать, спать. А на первые полосы крупнейших газет мира уже набирают жирные заголовки и портреты героев.

Сразу же выступают и оппоненты — в основном скандинавы. Главный мотив: коротко время полета, «Жозефина Форд», пожалуй, не могла за пятнадцать с половиной часов преодолеть 2540 километров. Тем более вроде бы барахлил мотор. Да, разумеется, был неисправен!

И никому из критиков в голову не приходит, что мотор работал как часы. Лишь в баке, конструктивно выполненном от мотора отдельно, стало немного меньше масла.

Спустя двое суток после возвращения американцев над вершиной земного шара величественно проплывет дирижабль «Норвегия», и на вопросы репортеров, почему Бэрд опередил, Амундсен лаконично ответит: «Мы преследовали иную цель. Рекорды нас не интересовали»[59].

Но трансарктический перелет на Аляску — тоже сенсация. Два события словно сливаются в одно. Репортеры начинают путаться. А сколько еще работы предстоит газетчикам! Век набирает темп. Начинается эпоха дальних перелетов. С победами и поражениями. Триумфом и жертвами. Через два года на воздушную арену Арктики вступят советские люди и спасением экспедиции Нобиле покажут подлинные возможности авиации. Погибнет Амундсен. В одиночку на каком-то легкомысленном самолетике перелетит через Атлантику Чарльз Линберг. Шестью неделями позже ринется этим же путем на трехмоторной «Америке» Бэрд и откроет первую коммерческую линию через океан.

И как-то не замеченной большой прессой пройдет смерть от воспаления легких тридцативосьмилетнего Флойда Беннетта весной 1928 года. Сыворотка, доставленная в госпиталь маленького канадского городка Мурри-Бей, где метался в бреду снятый с дальнего перелета Беннетт, немного опоздала...

А Бэрд потрясен. Потерять лучшего друга! Когда его самолет достигнет Южного полюса, вместе с флагом вниз полетит камень с могилы национального героя Флойда Беннетта, похороненного со всеми воинскими почестями на Арлингтонском кладбище.

Пройдут годы. Спокойнее станет тон газет. Улягутся восторги и сомнения. Пылится в музее «Жозефина Форд». Уже никто не обращается к официальному заключению авторитетного комитета, изучавшего отчет Бэрда и карту полета. И даже смерть самого Бэрда мировая пресса отметит лишь скупыми информациями.

И вот после смерти адмирала, именно после смерти, и три десятилетия спустя после полета профессор метеорологии одного из шведских университетов Гёст Лильеквист публикует в журнале «Интеравиа» статью «Была ли «Жозефина Форд» над Северным полюсом?». Профессор утверждает, что Бэрд и Беннетт до полюса не долетели, так как истинная скорость самолета и погодные условия якобы не соответствовали данным, представленным Бэрдом. Помещенная в специальном журнале, а возможно, и потому, что принципиально ничего нового к высказываниям скандинавской и итальянской прессы не добавившая, статья проходит незамеченной.

А следом появляются две книги. Американский журналист Ричард Монтегю пишет в 1971 году нечто вроде географического детектива: «Полюса, океаны и пилоты». Замысел дать сводку о героике сверхдальних перелетов двадцатых — тридцатых годов в конце концов сводится к проблеме — был ли Бэрд над полюсом? Монтегю снова поднимает статью Лильеквиста. К ней добавляет выдержки из автобиографической книги одного из полярных авиаторов, которому покойный Флойд Беннетт якобы признался, что «Жозефина Форд» до Северного полюса... не долетела.

Новая сенсация щекочет нервы. Сюжет, построенный рукой квалифицированного литератора, волнует воображение. Но именно эта детективность вырывает книгу из ряда серьезных работ об Арктике. Она почти нигде не упоминается в сносках и списках литературы, хотя Монтегю прибегает к свидетельству настоящего «полярного волка» Бернта Бальхена. Он, Бальхен, и есть автор второй книги-автобиографии «Пойдем со мной на север», появившейся в 1958 году.

О Бальхене и его книге разговор особый. Книга по отношению к Бэрду вроде бы благожелательна. Если бы не ее первая редакция, которую где-то раскопал Монтегю...

Просмотрели и мы документы и прессу тех лет в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина, провели изыскания в архивах, проконсультировались с известными синоптиками и авиационными специалистами.

И попытались заново осмыслить всю проблему.

Ход рассуждений складывался таким образом. Обвинения Бэрду строятся на трех пунктах. Первый — время полета не соответствует техническим возможностям самолета. Второй — фактические погодные условия иные, чем приведенные Бэрдом в отчете. Третий — в высшей мере странное «признание» унтер-офицера Флойда Беннетта.

Что представлял собой самолет фирмы «Фоккер»? По современным понятиям — конструкцию весьма хрупкую и миниатюрную. И мощность трех его моторов была вполовину слабее, чем один двигатель Ан-2. Бэрд остановился на «Фоккере VII-3 м», так как он обладал необходимым радиусом действия и мог при нужде лететь на двух моторах. Максимальная скорость «Фокке-ра» — 200 километров в час, крейсерская— 170. Но профессор Лильеквист указывает иные скорости и выводит их (это его основная ошибка) из анализа других полетов самолетов данного типа. Полетов разной протяженности, которые имели разные цели, задачи и скорость в которых от полета к полету сильно колебалась. Лильеквист объединяет эти тенденциозно подобранные полеты и определяет свою «истинную» скорость. Примечательно, что автор не использовал в своих отчетах данные летных заводских испытаний фирмы Фоккера. Наиболее точны все же эти паспортные данные. Ничуть не рекламные, как утверждает Лильеквист, а скромно заниженные. Ведь такой легкий самолет поднял вес, который никогда бы не отважилась рекомендовать даже сама самолетостроительная фирма. Паспортные характеристики и надо брать за основу. Им отчет Бэрда не противоречит.

Аргумент номер два. Синоптическая обстановка. Сам выбор очень узкого интервала времени полета, когда в высоких широтах уже светло, ясно, но нет еще обычной хмурости арктического лета, говорит о продуманности всего мероприятия. Кстати, спешка с вылетом из Кингсбея скорее всего и объясняется не желанием любой ценой опередить «Норвегию», а именно заботой о погоде. И сегодня арктическая погода небезразлична для авиации, а в ту пору, да почти без приборов...

Над околополюсным пространством 9 мая размещался антициклон. С этим никто не спорит. Лильеквист лишь расходился с Бэрдом в оценке ветрового режима. Из отчета Бэрда явствует: до полюса их сопровождал слабый восточный ветер, вблизи полюса — штиль и на обратном пути — попутный ветер. Отсюда и разность во времени полета: до полюса — 8 часов 26 минут, обратно — 7 часов 13 минут.

Лильеквист же утверждает: полет проходил в безветренной обстановке, практически не сказывавшейся на скорости. Правда, свое заключение он выводит, ссылаясь на полет дирижабля «Норвегия», утверждая, что ветровая обстановка за двое суток не должна была сильно измениться. Вообще, синоптической оценке уделяется в статье минимальное внимание. К тому же Лильеквист основывается на общих закономерностях распределения ветров в барическом поле антициклонов. Определяет, так сказать, теоретически. Бэрд дает показания местные, по конкретному маршруту. А ведь и сегодня, спустя столько лет, когда наши знания о погоде значительно продвинулись, а в Арктике работает густая сеть метеостанций, никто не удивляется, сколь причудливыми могут быть местные особенности погоды в поле любого классического антициклона. И мы больше склонны доверять непосредственным наблюдениям пилота, чем теоретическим выкладкам профессора метеорологии.

Для верности мы попросили Гидрометцентр СССР по имеющимся данным проанализировать ветровую обстановку за интересующие нас 7 часов 9 мая 1926 года. Синоптики подтвердили правильность данных Бэрда.

Значит, и этот аргумент не надо бы Лильеквисту с горячностью отстаивать. И тем самым раскрывать заранее предопределенную цель публикации.

Мы произвели новые расчеты скоростей полета по всем участкам маршрута с использованием всех измерений Бэрда и результатов анализа ветровой обстановки. Особенно внимательно анализировался обратный путь с полюса: ведь на нем производились измерения координат, да и время прилета нечетко зафиксировано. Но полученные результаты не противоречат паспортным данным самолета.

Это разговор о стороне дела, связанной с техникой и полетом. Ну а кто же сами участники экспедиции с точки зрения просто человеческой?

Бэрд — ему уже под сорок — натура сложная. Не мятущийся порывистый юноша. И полет на полюс для него не авантюра или увеселительная прогулка. Замысел вынашивал много лет. Имел и хорошую практику аэронавигации в арктических условиях. И скажем, сломайся этот злосчастный секстант не на обратном пути, а в самом начале полета, пока не исчезли с горизонта видимые ориентиры гористого Шпицбергена, — были и такие предположения у скептиков, — как повел бы себя Бэрд? Думается, смоделировать поведение опытного командира нетрудно. Конечно, вернулся бы. Лететь вперед бессмысленно. Идти на обман? Отыскать площадку и сесть? Выждать время? Слить горючее? И вернуться, как бы с Северного полюса? Или даже не садиться, а почти полсуток закладывать галсы в виду ориентиров Шпицбергена. Пойти на чистую авантюру!

Но к чему тогда включать в отчет пустяковое повреждение масляного бака? И зачем возвращаться, если и не чуть-чуть раньше времени, то в сроки для полетной техники рекордные? Это тоже пища для сомневающихся. Недоуменных вопросов возникает немало. Хотя бы точное время прилета в Кингсбей. Наверное, человек, заранее «вычисляющий» обман, уже позаботился бы, чтобы и тут было полное алиби. Самой правдивой выглядит лишь настоящая ложь. Продуманная. Подготовленная.

Возвращение было радостным, триумфальным, с победой. Никто и не догадался взглянуть на часы. И счастливейшая эта сумятица длилась, как после удалось установить, целых двадцать минут. Назвали два крайних срока — 16.07 — самый ранний и 16.28 — самый поздний. Но вспомним, ведь ставился не рекорд скорости. Время тут выступало фактором второстепенным. Достигли, вернулись, и слава героям!

Национальному комитету, которому представили на анализ полетные документы, можно было соблазниться на лишние минуты для гарантии. Тем более сомнения прессы уже появились.

И комитет в составе Г. Митчела из службы береговой и геодезической съемки, Г. Аверса — главного математика-геодезиста этой службы, А. Бумстеда — главного картографа Национального географического общества подчеркнуто фиксирует время минимальное. Этим отметаются сомнения в какой-либо благожелательной пристрастности.

Комитет тщательно проверил все построения и вычисления Ричарда Бэрда и подтвердил факт достижения Северного полюса.

На этом вопрос с обвинениями Бэрда можно было бы считать исчерпанным. Если не третий «аргумент»...

И тут уж надо вовсе подойти осторожно. Как мог Беннетт ни за что ни про что выдвинуть столь серьезное обвинение, ко всему прочему и на самого себя?

Так почему же возникло оно в книге Монтегю?

На арену нашего исследования выступает еще одна фигура. Норвежец Бернт Бальхен. И о нем тоже надо рассказать с самого начала.

Старт «Жозефины Форд» был трудным. С третьей попытки. Амундсен, наблюдавший за мучениями американцев, выделил им из своей экспедиции расторопного и толкового помощника. У него отличная инженерная подготовка. Его советы оказываются наилучшими: и как починить сломанную лыжу, и о времени старта в полночь, когда подморозит чуть сильнее.

Бальхен восторженно встречает возвращение американцев с полюса. Бэрду все это нравится, и перед отплытием со Шпицбергена он неожиданно приглашает Бальхена в Америку. Прямо сейчас. Без заезда домой. Этим же судном. Будущий адмирал рисует лейтенанту захватывающие перспективы. У кого не закружится голова. А Бальхену всего лишь двадцать шесть лет.

Но вскоре в их отношениях появились как бы первые неясности... Бэрд — на Шпицбергене веселый, обаятельный, рубаха-парень — по возвращении в Штаты становится заметно сдержаннее. И первый укол самолюбию молодого лейтенанта был нанесен, когда его не пригласили на официальные торжества. «Вы не участник экспедиции», — сухо пояснил Бэрд.

Так-то оно, конечно, так, но пригласить следовало. Приглашение еще не значит, что непременно дадут орден. А почему бы не включить в число почетных гостей? Или просто гостей? Пусть в самом конце списка. Обыкновенная любезность.

В общем национальному герою Бэрду не мешало бы немножко быть добрей.

Но — очередное воинское звание. Слава. Сознание силы. Лишь слабый бывает поневоле добр. Сильный чаще не замечает острых углов своего характера. Бэрд — личность магнетическая. Люди к нему тянутся, но внутренне он холоден. Это и впоследствии будет отмечено не раз. Как, впрочем, и отметят: вот, мол, странность — не раздумывая, бросился в антарктическую воду, когда за борт свалился зазевавшийся матрос. Человеческие характеры сложны. Трудно их оценивать однозначно.

Итак, были большие торжества. А Бальхена иммиграционные власти даже на берег не выпустили. Он мрачно слонялся по палубе «Шантье». Слушал звуки далеких оркестров.

Тем не менее спустя год Бальхен — участник трансатлантического перелета «Америки» под командованием Бэрда. Беннетт перед этим сломал ногу, и Бэрд назначил норвежца первым пилотом. Но при награждении Бальхен опять обойден. Официальная причина отказа — не гражданин США.

А вот с Беннеттом у Бальхена отношения складывались по-иному. Беннетт хотя и национальный герой, а в душе по-прежнему оставался простым парнем. Да и в звании — унтером. А тут — смущающийся молоденький лейтенант. Хороший летчик. Это Флойду нравится. И он становится этаким добрым «дядей». Берет над норвежцем незримое житейское шефство. Им чаще приходится быть вместе, нежели с Бэрдом. Шеф занят организационной стороной рекламных полетов, зондирует в высоких кругах почву насчет экспедиции в Антарктику.

Но сближение Беннетта и Бальхена нисколько не говорит о каком-то панибратстве, о той степени доверительности, при которой Беннетт, человек без особых эмоций, вдруг начнет откровенничать с новичком.

Хотя они теперь работают вместе. Испытывают и доставляют покупателям самолеты фирмы «Фоккер». В одной из командировок, как явствует из книги Монтегю, ночью в отеле Беннетт вдруг сказал Бальхену: «...ты знаешь, что Бэрд и я никогда не достигали Северного полюса... Мы летали вперед и назад в продолжение 14 часов».

Ошеломляющее признание!

Тем более запись в дневнике Беннетта иная: «...мы находились в полете восемь часов тридцать минут. В это время ко мне подошел Бэрд и крепко пожал мне руку... Я понял, что мы достигли наконец Северного полюса... Из-за рева моторов нельзя было разговаривать. Мы ничего не сбросили вниз на лед, так как Пири в свое время водрузил здесь флаг»[60].

Чему же верить?

Записи Беннетта, сделанной сразу по горячим следам, или реконструированному много лет спустя разговору с человеком, который в те далекие времена, по собственному утверждению, неважно владел английским.

В книге Бальхена ночного «признания» Флойда Беннетта нет. Но Монтегю утверждает, что в первоначальной редакции рукописи книги этот разговор приведен.

Опять же предположим, что это «признание» и было в черновике книги Бальхена. Но мотивы, по которым припомнились слова, якобы сказанные давно умершим человеком, может быть, даже другом, в данном случае весьма сомнительны.

...Успех северополярного полета давал предпосылки к расширению высокоширотных исследований. К тому же никто еще по воздуху не достиг Южного полюса. И Бэрд подбирает людей. Идеальным первым помощником он считает Беннетта.

Познакомились Бэрд и Беннетт далеко от Арктики, во Флориде, приблизительно в 1917 году. Исполнительный, простой, если не сказать простоватый, стандартный американский парень Беннетт приглянулся Бэрду. Оба они служили на военной базе. Через восемь лет Беннетт уже был первым пилотом в летном отряде Бэрда в Гренландской экспедиции Мак-Миллана. Вполне естественно, что, когда Бэрд готовился к полету на полюс, выбор пал на Беннетта. Предположим, шевельнулась к тому же у честолюбивого Бэрда мысль, что унтер-офицер не сможет ни при каких обстоятельствах претендовать на значительную долю славы и приоритета.

Впрочем, Беннетт не остался в тени славы. Как и Бэрд, он награжден специальной золотой медалью Географического общества, высшим американским орденом — Почетным орденом конгресса и тем самым возведен в ранг национального героя. Ему было за что поддерживать Бэрда и держать язык за зубами, если даже они и совершили в полете к полюсу что-то такое, что было бы нежелательно предавать огласке.

Видимо, Бэрд любил Беннетта искренне. Наверное, была между этими разными людьми большая дружба, которую стыдятся доверять прессе. Уж не был Бэрд насквозь ледяным. А Беннетт вот умер... И последними его словами была просьба к Бальхену: что бы ни случилось, тот непременно должен лететь на Южный полюс вместе с Бэрдом.

Более десятка лет совместной работы связывали Бэрда и Беннетта. Неспроста флагманский самолет южнополярной экспедиции назван именем покойного. И портрет его висит в рабочей каюте шефа на антарктической станции Литтл Америка. И камень с могилы сброшен над Южным полюсом. И многократные упоминания в дневниках.

Не представлял ли Бэрд характер молодого лейтенанта похожим на характер покойного друга? Но Бальхен был вообще иным. Другая натура. Ему бы самому руководить, а не подчиняться. Назревал поединок характеров...

На пути к берегам Антарктики Бэрд был прямо-таки холоден с Бальхеном, и тот терялся в догадках. Собственно говоря, почему его, одного из самых молодых авиаторов, шеф назначил начальником летного отряда вместо покойного Беннетта? Есть другие достойные ребята. Скажем, Дин Смит, взятый с линии Южной почты. Знаменитой Южной почты. Линии, на которой из тридцати двух пилотов за короткое время погибло двадцать восемь.

Но Бальхен не знал, что быть начальником летного отряда еще не значило лететь на Южный полюс. Право выбора пилота шеф оставил за собой. Скорее всего это будет американец. Да и Бэрд недвусмысленно намекает каждому из янки, что выбор падет на него.

Событиям же свойственно развиваться непланируемыми путями. Незадолго перед броском на Южный полюс, во время одного из полетов в глубь Антарктики для устройства промежуточной базы, Бэрд и его американский экипаж сделали вынужденную посадку[61]. Кончился бензин: вовремя не заметили течь. Бэрд явно недоволен. Нерасторопность летчиков чуть не привела к потере основного самолета. Мог сорваться полет к Южному полюсу!

Не вдаваясь в подробности, скажем: Бальхен опять сумел проявить свои познания и сообразительность. Он прилетел на легком одномоторном самолете, выручил шефа. И тому пришлось подавить растущую неприязнь к самостоятельному неподвластному норвежцу и во имя здравого смысла назначить первым пилотом для полета на Южный полюс именно его. А — не из тех лихих ребят, двадцать восемь которых из тридцати двух погибли. Да вот и его самого по небрежности чуть не прикончили.

И — тоже не совсем складно. Ведь к лаврам Амундсена, покорившего Южный полюс на собачьих упряжках, добавляются лавры и этого норвежца. На американских крыльях. Как отреагирует американское общественное мнение?

А вот как.

Самый неприятный сюрприз ожидал Бальхена по возвращении в Штаты. Его не только не включили в число щедро награжденных участников американской экспедиции, но, более того, полиция нашла какую-то придирку в мелком нарушении иммиграционного закона и предъявила ордер на арест.

Разразился скандал. И чтобы его замять, Бальхену спешно дают американское, и теперь уже не временное, гражданство.

После Антарктики пути Бальхена и Бэрда разошлись. Норвежец продолжает служить в военно-воздушных силах, становится одним из крупных консультантов НАТО по Скандинавии и Арктике. Бэрд занимается Антарктикой.

Так вроде бы закончился негласный спор скандинавов и американцев о праве на воздушное покорение Северного полюса. Хотя Амундсен в 1926 году по-рыцарски позволил Бэрду себя опередить. И, по правде говоря, тем самым и вызвал взрыв скептицизма в скандинавской прессе.

Но поединок характеров не закончился: шрамы обиды не исчезают. Много лет спустя командиру одной из крупных арктических экспедиций американских ВВС, базирующихся в Гренландии, полковнику Бальхену после его вообще-то вполне обычного полета в глубь Арктики с залетом на полюс сержант аэродромной команды скажет:

— Сэр, а вы первый человек, побывавший над двумя полюсами?

— Как так? — удивился Бальхен.

— Да ребята болтают разное про адмирала...

И всколыхнется старое...

Они не встречались много лет. И вот оба приглашены на торжества по случаю пятидесятилетия первого полета братьев Райт.

Казалось, все былое быльем поросло. Адмиралу под семьдесят, и полковнику за пятьдесят. Им обняться бы, хлопнуть друг друга по плечу: «О’кей, старина! Все о’кей!»

Субординация, правда, не позволяет Бальхену это сделать первым. Медлит и Бэрд. Впрочем, вежливыми рукопожатиями они уже обменялись. Наконец адмирал приглашает полковника отойти в сторону. Он хочет что-то сказать. Бальхен торжествует. Неужели признание! Да, и будет снята натянутость их отношений. В конце концов имеет ли значение теперь тот давний полет? Черт с ним!

Но адмирал «срывается». Говорит грубости. Их ссору слышат журналисты. Опять сенсация. Сцепились герои!

Можно понять и адмирала. Честолюбивый, властный, он болезненно переживал то, что слава его неумолимо уходила в тень. Ну были еще экспедиции в Антарктику. Даже грандиозные, но ничего ошеломляющего они не принесли. Расширялась и углублялась сторона научная, спортивное рекордсменство закономерно отступало. И молодые ученые, оказывая номинальное уважение стареющему адмиралу, все же начинали его считать неким анахронизмом. И действительно, эпоха героических земных перелетов минула. Человечество стояло на пороге космической эры.

А тут еще прилипчивые обвинения — и над Северным полюсом-де не был. И своенравный скептик полковник Бальхен, сидящий там, в Гренландии, на военной базе и, судя по всему, преуспевающий, наверное, сплетничает. Ведь это миф, что скандинавы молчаливы.

Это была последняя их встреча. Спустя три года, в 1957 году, адмирал, увенчанный всеми возможными наградами, степенями и званиями, умирает.

А через некоторое время Бальхен пишет мемуары. И не то чтобы прямо чернит Бэрда, а так, вскользь. Над Антарктикой путался с навигационными определениями. Значит, и в Арктике был не силен... И Беннетт навигацию не знал... В общем думайте как хотите.

А Бэрд, между прочим, писал о Бальхене только с уважением.

Книга Бальхена оказалась в основном корректной. Все скрыто в подтексте. Рукопись, которую он показал семейству Бэрдов, в числе которого был и сенатор, брат покойного адмирала, подверглась правке. И лишь после смерти сенатора Монтегю рискнул предать гласности эту первоначальную редакцию книги Бальхена.

Кстати, Монтегю приводит также слова Коры Беннетт, якобы сказанные Бальхену в день похорон ее мужа. Мол, смерть Флойда — лучший подарок Бэрду.

И опять намеком. Снова никаких прямых указаний. Толкуйте как удобнее.

А если уж Кора Беннетт знала что-то такое, мы вправе бы ожидать, что в книге воспоминаний, которую она издает в 1932 году после смерти Флойда Беннетта, это будет сказано.

Но в книге Коры Беннетт об этом ни слова. Так был ли разговор по возвращении с Арлингтонского кладбища? Не «реконструировал» ли его Бальхен много лет спустя так же, как и ночной разговор с самим Беннеттом в гостинице? И по той же причине?

А спросить полковника честно и прямо уже нельзя. Он умер, пережив своего командира на шестнадцать лет. Последний из странного союза трех. Единственный, кроме двух, имевший наиболее близкое отношение к загадке. Или к ее загадочной тени, рожденной национальным соперничеством, честолюбием, подогретым прессой, ищущей сенсаций в шероховатостях, несовершенстве человеческих характеров, которые она помогает гипертрофировать до уродливости, делающей невозможным простое человеческое общение. И тем более высокую дружбу.

Можно ли подвести итог всей этой истории спустя шестьдесят с лишним лет после событий 9 мая 1926 г.? По нашему мнению, можно. И необходимо. Тщательный и всесторонний анализ полета «Жозефины Форд» не дает никаких веских оснований ставить под сомнение достижение Бэрда и Беннетта. Это, конечно, прекрасно понимали и противники Бэрда — его современники, среди которых были и летчики, и авиаспециалисты. Потому-то никто из них, даже Бернт Бальхен, не решился при жизни адмирала выступить открыто с одними лишь домыслами и догадками. Только в 1976 году, спустя много лет после смерти Бэрда, генерал Умберто Нобиле вслед за журналистом Ричардом Монтегю стал уверять в своей книге «Крылья над полюсом», ссылаясь на уже известного читателям Лильеквиста, что-де именно он первым побывал в 1926 году над Северным полюсом как командир дирижабля «Норвегия». Но даже и Нобиле, как ему ни хотелось развенчать удачливого соперника, все же ни единым словом не упомянул о «признании» Флойда Беннетта. Потому что в глубине души был уверен — не было его!

Загрузка...