По встречной в любовь

Глава 15. "Шоколад и шампанское"

Иннокентий думал, что вообще не уснет, а в итоге вышло так, что он с трудом открыл глаза на звук будильника, который с обычного перевел на час вперед. Настя его не услышала или решила пока не выходить. Он сложил аккуратно постельное белье, подушку и покрывало. Подождал и пошел на кухню — принимать душ придется после завтрака, когда будет доступ к шкафу в спальне. Сейчас сварить кофе.

Пенка заканчивала образовываться на второй чашке, когда на кухне появилась Настя, полностью одетая, и он догадался, чего она ждала. Он же ночью снял ее одежду со спинки дивана и положил в кресло. Выйти к нему в мужской футболке она постеснялась. Или, все возможно, побоялась.

— Доброе утро, — произнесла она с опущенными глазами.

— Доброе. Бери йогурт. И я разрезал слойки пополам, если решишь есть их с маслом и сыром.

— Спасибо, — голос тихий, почти что мышиный писк. — Я хотела извиниться за вчерашнее. Мне жутко стыдно.

Она продолжала смотреть в пол, и Иннокентию стоило большого труда отвести взгляд от ее драных коленок.

— Так ничего ж не было. Что стыдиться? Хватит, садись уже есть. У меня полчаса на все про все.

— Спасибо.

Она тихо села на стул и протянула руку к йогурту. Надо было брать обычный, не питьевой, а то сейчас невозможно не смотреть на дергающуюся от каждого глотка шею. Он придвинул к себе кофе и отвернулся к окну, пытаясь вспомнить, когда последний раз опускал салатные римские шторы. Да и вообще вот так спокойно сидел за столом в футболке и джинсах без ремня. Надо было спешить, а спешить не хотелось. Сегодня Настя согрела своим присутствием кухню, а не наэлектризовала, как вчера.

— Слушай, если дверь не закроется, спустись к консьержке, она поможет.

Настя подняла на него глаза — боже ж ты мой, что за ресницы! И Иннокентий онемел. Видимо, горло все-таки саднило. Хотелось курить. До дрожи в руках, и он пару раз даже обронил нож, называя слойку маслом.

— Или дождись меня.

Он вдруг понял, что именно этого и хочет. Вернуться вечером, и чтобы она сидела на этом стуле, а он смотрел в эти глаза и считал количество теневых линий, прорисовавшихся на нижнем веке от опущенных ресниц.

— Я буду не поздно, — добавил он, чтобы Настя поняла, что он хочет, чтобы она обязательно дождалась его.

— Мне нужно домой. Я постараюсь закрыть замок самостоятельно.

Он больше не видел на щеках стыдливого румянца. Но и ночная развязность не появилась в движениях Насти. К счастью!

— Спасибо.

Он не понял, к чему она добавила очередную благодарность, но через секунду увидел в ее руках слойку с сыром. Вот дела… Даже не заметил, как отдал ей бутерброд, который делал для себя. Пришлось снова отпить пустой кофе. Йогурты он не любил. Взял вторую половинку слойки, намазал маслом.

— Я больше не буду, — запротестовала Настя с полным ртом. Так смешно.

И он не удержался: протянул руку и смахнул с ее губ крошки. Она тут же отвернулась.

— Это я для себя.

Сказал-то он про бутерброд, а думал про свои пальцы, на которых все еще оставалась сладкая обсыпка свердловских слоек. Хотелось поднести их ко рту и облизать, и потому он лихорадочно начал искать, чем бы вытереть руки. Когда он последний раз вытаскивал салфетку из держателя? Слоек он не ел уже лет сто…

— Я пельмени купил на всякий случай. Они в морозилке, если вдруг решишь пообедать…

— Я дома поем. Спасибо.

Он ничего не ответил. Сосредоточился на кофе и бутерброде. От очередной Настиной благодарности слойка вдруг начала горчить, и он с трудом проглотил ее, взялся за кофе, а потом сообщил, что идет в душ.

Душ действительно был нужен. Ледяной. Он пытался задавить в себе негодяя, который ругал его за ночную добродетель. Дурак… Когда теперь такой случай подвернётся? Или с поджатым хвостом к Монике побежишь? Он снова смотрел себе в глаза, точно пытал. Не побежит, но и Настей пользоваться не будет. Все образуется как-нибудь…

Снова побрился, нещадно облил себя лосьоном после бритья, затянул галстук, точно удавку, и вышел в прихожую за пиджаком. Из кухни доносился шум льющейся воды: Настя мыла посуду и обернулась на его шаги. Совершенно домашняя — будто делала это каждое утро не у себя дома, а у него… Как у себя…

Иннокентий тряхнул головой — ну что за мысли: нет, нет и еще раз нет: попугай и мышь не живут вместе, да и не надо ему этого. Не готов. Не знает, как. Он ушел из родительского дома прямо в пустоту этой квартиры. А пустота в душе никогда и не была заполнена. Ну там гормональные вздохи-ахи не в счет.

Пару лет и ты женишься. Такими словами отшила его Моника. Такими словами он защищал перед матерью свое решение относительно сестры. Через два года. Значит, и не стоит ничего мутить с малолетней девчонкой. Только расстраивать ее расставанием.

— Ну, я пошел?

Настя кивнула и стала следить за его пальцами, и под пристальным взглядом из-под безумно-красивых ресниц он никак не мог попасть большой пуговицей в такую же большую петельку. Что за черт… Бросил безнадежное дело. Схватил куртку. Передумал. Сорвал с вешалки плащ.

— Про ключ поняла, да?

Она снова кивнула. Точно язык проглотила. Но «пока» все же ему сказала. Пока, пока… Не до вечера. Не до свидания. А пока. В смысле, прощай. Кто бы простил еще ему желание вернуться. От комнатки консьержки броситься вверх по лестнице, распахнуть дверь и схватить противную девчонку в объятья. Как ночью впиться ей в губы, но в этот раз дотащить до кровати. К черту покрывало. Можно прямо на нем… Дурак!

Иннокентий хлопнул входной дверью, словно давал себе пощёчину. Дурак. Все, забудь.

— Привет… Как дела?

Он знал, что это сосед. Не знал только, с какого этажа. Да сейчас важно другое — у него в руках пачка сигарет. Теперь даже плевать, что это Кэмел. Конечно, угостил. Поднес зажигалку. Одна затяжка, вторая, третья… Не отпустило. Дышать было тяжело, и он еле сдерживал кашель. Может, простыл, бегая под дождем? Все может быть. Все…

В офисе Валерия Ильинична тоже посмотрела на него настороженно:

— Опять заболел?

— Да хрен его знает с такой погодой!

Он перекинул плащ через руку, потом сообразил, что его надо повесить на вешалку в углу и прошёл в кабинет. Дел много не накопилось, в мастерские его не звали, к заказчикам тоже. И он сидел и курил: сигареты так и мелькали в руках.

— Это еще что такое? — спросил Сергей Александрович, глядя на полную пепельницу племянника.

— Нервы, — чуть ли не покраснел Иннокентий, но быстро нашелся. — Я завтра на двенадцать назначил Никите встречу в офисе, ничего?

Секундная заминка: Сергей Александрович почесал нос и кивнул:

— Ничего. Спасибо, что предупредил. Найду себе дела вне офиса.

Перешли к сегодняшним делам. Справились быстро. На выходе Сергей Александрович крикнул секретарше, чтобы забрала у Иннокентия пепельницу. Валерия тут же явилась в кабинет.

— Это разве лекарство? — посмотрела она на него сурово.

— Слушай, можно не в службу, а в дружбу? Найди где-нибудь Фазер. Ну, шоколад… Очень надо.

— Это тоже не лекарство, — она даже прищурилась. — Чего случилось? К доктору не идет?

— Не в Лиде дело. Я с женщиной расстался, — выдал Иннокентий глухо.

Валерия Ильинична даже голову набок склонила.

— А у тебя женщина была? Удивительное рядом.

— Чего ты надо мной смеёшься? — Иннокентий попытался улыбнуться. — Мне тоже может быть плохо.

— От шоколада будет еще хуже.

— Шоколад не мне. Шоколад — это презент для одной хорошей девочки. Именно Фазер, поняла? Можешь купить?

Валерия облокотилась на стол.

— Я что-то не поняла. Ты женщину на девочку сменил?

— Это просто презент, — Иннокентий вытащил бумажник и достал пару купюр. — И я сегодня чуть раньше уйду.

Валерия взяла деньги.

— Надеюсь, что не содействую ничему плохому, — улыбнулась она и покинула кабинет вместе с пепельницей. — Ни одной больше сигареты сегодня. Понял?

— Да, и две пачки Данхилла купи.

Валерия громко хмыкнула:

— Презервативы не нужны?

— Уже купил.

— Тогда цветы не забудь и шампанское.

— Лера, купи шоколад, пожалуйста. И хватит меня доставать. Мне плохо. И только тебе я могу это сказать.

— Мой бедный мальчик… Баб действительно надо менять. Как и мужиков. Я вот тоже подумываю о разводе. Пять лет с этим козлом. Хватит уже, как думаешь?

— Лера, купи себе шоколадку за мой счет. Поможет.

Она улыбнулась и хлопнула дверью.

— Ну что за баба!

Он попытался улыбнуться. Не вышло. Взял телефон и хотел позвонить Насте, но передумал. Нет. Даже головой замотал. Ни ей, ни, тем более, ему не нужны эти отношения. Ей надо встретить хорошего мальчика. Хватит ей плохих… Но шоколад он ей отвезет в качестве чаевых. Денег она от него больше не возьмет.

— Вот. Четыре хватит?

Не прошло и часа, как Валерия вернулась к нему в кабинет, положив перед носом четыре пачки сигарет.

— Я просил шоколад.

Он сказал это просто так. Даже имитировать злость оказалось не под силу. Он обрадовался, что так все просто решилось. На нет и суда нет. Он больше Настю не увидит.

— Испугался?

Валерия вынула из-за спины руку с четырьмя плитками шоколада.

— Хватит? Иначе нужное место тоже слипнется.

Вот не может Валерия Ильинична промолчать!

— Я не собираюсь никого соблазнять шоколадом.

— Да знаю я, знаю… Кстати, вот… — она положила на стол ключи от его машины. — Не оставляй в плаще, а то ходят тут всякие…

Иннокентий сжался.

— Ты чего у меня по карманам шаришь? — а потом выдохнул: дюрекс ведь остался в кармане куртки.

— Я тебе цветы в машину положила и бутылку шампанского.

— Зачем? — спросил он севшим голосом.

— Потому что шоколад без шампанского — деньги на ветер. Дуй к своей хорошей девочке, пока оно не нагрелось. А я скажу твоему дяде, что ты заболел. И это правда.

— Ага, — Иннокентий почувствовал, что кресло под ним затвердело. — Отличное лекарство. Вполне возможно, я буду пить его в гордом одиночестве.

Валерия кивнула, сдерживая улыбку. Во взгляде светилась ее любимая фраза: Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А вот нет — очень даже порядочный.

— Если девочка не согласится, звони. Потому что это мое любимое шампанское. И я безумно люблю бордовые розы… Не хочу, чтобы добро пропадало. Давай, вали отсюда!

Он сунул три пачки сигарет в стол, одну в карман пиджака. Вскочил из кресла, схватил шоколад, но до двери дошёл медленно и даже придержал ее для довольной проделанной работой секретарши. Ну вот, относится же к нему, как к ребёнку, черт ее дери!

В машине он обернулся назад и сунул шоколадки в пакет с шампанским, который стоял за пассажирским сиденьем. Букет бордовых роз был пристегнул в детское автокресло, чтобы не сломался.

— Валерия Ильинична, черт тебя возьми! Ведьма! — буркнул Иннокентий вслух и глянул на часы: у него были все шансы застать Настю за работой.

Будь что будет.