По встречной в любовь

Глава 20. "Сложно быть девушкой"

Никита Коротков явился на встречу не в костюме. Джинсы, рубашка и все — без галстука. Такой прямо домашний, что у Иннокентия заскрипела на зубах даже мягкая обсыпка медовика. Он заставил себя подняться для приветствия, но протянутую руку проигнорировал. Никита сделал вид, что не заметил пренебрежения и отодвинул этой рукой стул. Кивнул Насте. Та — ему. Иннокентий бросил коротко:

— Настя. Никита. Она знает, кто ты, — добавил он тут же, не желая услышать из уст Короткова «Муж Лиды» или «Муж его сестры». — Садись!

Никита сел и потер бородку. Зачем отрастил? Для солидности? Не придала она солидности, только больше подчеркнула козлиную натуру. У Иннокентия аж руки чесались съездить ему по морде, и он спрятал одну на спинке Настиного стула.

— Вы давно вместе? — спросил Никита, явно заметив, как Настя дернулась в сторону от своего соседа. — Я от Лиды ничего о вас не слышал.

Иннокентий сжал губы — сейчас еще брякнет что-то про Монику. Ведь дура-сестра явно трепалась с ним о том, что обязана была держать при себе.

— А я о сокровенном с сестрой с некоторых пор не разговариваю.

Никита нервно кивнул.

— Понятно.

Он явно оценивал Настю по всей своей циничной шкале: с косметикой, даже чуть потекшей, Настя стала выглядеть чуть старше. Хотя плевать… Какое ему дело до Никиты и его мыслей.

— Вы что-то решили? — спросил Иннокентий, сильнее откидываясь на спинку: шея слишком затекла от напряжения и нервов.

— Да, решили, — Никита громко выдохнул, раздув бритые щеки и сильнее стиснул пальцы, которые держал на столе в замке. — Но мне нужна твоя помощь.

— Я тебе не помощник, — оборвал Иннокентий еще даже не озвученную просьбу.

— Слушай, давай как мужик с мужиком поговорим? — Никита стрельнул глазами в сторону притихшей Насти. — Ничего, что при ней?

— А у меня от нее секретов нет, — нервно усмехнулся Иннокентий. — Говори, говори…

Хотелось при этом добавить, что разговора мужика с мужиком состояться не может: здесь мужик только один или даже половина мужика, и эта половина явно не от Короткова.

— Иннокентий, я с трудом делаю восемьдесят тысяч сейчас. Я стараюсь, но пока никак. Только от старых долгов отделался.

— То есть справку ты не принес?

— Слушай, ну какая справка? Сказать тебе мою официальную зарплату? А то ты не знаешь!

— Давай, Никит, короче. У меня рабочий день.

Он кивнул, покосился на Настю и сказал полушепотом:

— Я хочу сохранить семью. Мне тридцать три. Я уже не мальчик.

— А два года назад был мальчиком?

— Четыре года… — Никита опустил глаза. — Ну, три… У меня сорвало крышу, почему ты не можешь в это поверить? Ну и… Ты у нас тоже не пушистый…

— Давай короче! — перебил Иннокентий, тронув Настю за плечо. — Чего тебе от меня надо?

— Не проси с меня денег за квартиру. Не сейчас. До ста штук доберу, дам тебе знать. Ну и Лиде ты можешь больше денег не давать. Мы справимся. Только…

Никита тяжело вздохнул и постучал костяшками пальцев по столу.

— Убеди сестру сделать аборт. Я двух детей не потяну. И по-хорошему возьми ее на работу. Хоть тысяч на шестьдесят.

Иннокентий тоже нагнулся к столу, но стула не отпустил.

— Думал, я потяну, когда его делал?

— Слушай, — Никита понизил голос и снова бросил взгляд в сторону отвернувшейся к окну Насти. — Я его не делал. Ну, в смысле, не специально. И я был против изначально. Я не хочу обвинять Лиду, но, может, она так удержать меня хотела… Хотя я никуда не собирался.

Иннокентий стиснул зубы. Молчать, молчать, молчать…

— Ну, помоги мне. Я же ни на что не могу претендовать, кроме как своего ребенка. Ну что, тебе эти двадцать штук погоду сделают? Ну так я дам их тебе. Но тогда сестра твоя получит меньше…

Иннокентий заставил себя прижать спину к спинке стула.

— Никита, а почему я должен тебе верить?

— А почему тебе мне не верить?! — Никита повысил голос. — Тебе-то чего бояться? Лида не придет к тебе за деньгами и нового ребенка не будет. Чего ты теряешь?

Иннокентий молчал. Никита тяжело выдохнул.

— Понимаю… Хочешь просто, чтобы по-твоему вышло. И тебе плевать, что будет с Тимкой и Лидой. Но я не разведусь с твоей сестрой, потому что хочу быть с сыном. И она не разведется со мной. Хоть усрись! Ты ничего не сделаешь с этим! И я вообще не понимаю, что ты лезешь в нашу жизнь? Что я тебе поперек горла-то встал? Я у тебя лично ни бабла не взял, ни бабу не увел. И половину из них снимал твой дядька на всех. На тебя тоже!

Иннокентий бросил стул и опустил на стол кулак.

— Хватит! Заткнись! — прорычал он шепотом.

Никита только рассмеялся.

— Ага! Люблю я, Гореловы, ваши двойные стандарты. То, что вам можно, другим нельзя.

— Ты, кажется, просить пришел…

Никита вскочил.

— Да ничего мне от тебя не надо. Когда квартиру освободить?

— Когда ты мне справку о съеме новой принесешь, — одной рукой Иннокентий сжимал теперь Настино плечо, а пальцами другой выбивал дробь на столе. — Пока Тимка будет жить у бабушки.

— Какое же ты дерьмо, Горелов!

Никита размашистым шагом вышел из кафе, шарахнув дверью так, что обернулась не только официантка, но и посетители. А Настя тут же поднялась, скинув его руку, и проговорила скороговоркой:

— Я пойду уже. У меня дела.

— Настя, сядь, доешь торт и выпей кофе, — Иннокентий пытался говорить ровно, но выходило с трудом. — Семейные дела моей сестры — это ее семейные дела, и я буду решать их, как умею. Пожалуйста, не мешай сюда наши с тобой отношения.

— У нас нет никаких отношений, — пробубнила она себе под нос.

— У нас есть отношения. Я никого никому еще ни разу не представлял своей девушкой. Ты — первая. И я, как и ты, не люблю лгать. Пожалуйста, Настя, — он снова тронул ее за плечо. — Я впервые иду на открытые отношения. Мои родственники не подарок. Все, как один. С ними будет тяжело, предупреждаю сразу. Но со мной будет легко. Это я могу тебе пообещать с чистой совестью.

Она продолжала глядеть в стол, и он чуть нагнулся, но не тронул губами щеку, хотя и очень хотелось.

— Настя, давай по-взрослому. Я не маленький мальчик. Никита не особо привирал. Дядя умело ведет переговоры — знает, кому налить, кому бабу снять. Такие уж мы люди, нас не переделать… Отец с его принципами побирался бы. И да, в его глазах я не всегда был хорошим сыном, но… Настя, — Иннокентий выдохнул. Шумно. — Я хочу, чтобы ты мне доверяла. Ты мне очень нравишься, Настя. И… Ну в общем все. Пей уже кофе. Или взять другой?

Она мотнула головой и отхлебнула из чашки. Потом взяла ложку, по-прежнему не глядя в его сторону.

— Кеша, не надо мне помогать, — прошептала она, прожевав наконец кусочек медовика. — Помоги лучше сестре.

Он хотел взбрыкнуть, потому вцепился зубами в край кружки. Держать себя в руках рядом с Настей невероятно трудно. Да и вообще невозможно!

— Это две не взаимосвязанные вещи, — цедил он сквозь зубы. — Ты — это ты. Лида — это Лида.

Иннокентий вынул из кармана телефон и набрал сестре.

— Лида, я психанул. Никита еще не позвонил, нет? Короче, никуда вам съезжать не надо. Но Тимка пусть поживет пока на даче. Пока ты не оклемаешься. Ну, ты поняла…

Лида молчала. Он ждал.

— Давай я приеду? Давай все обсудим? Ну не молчи ты!

— Я не хочу ехать туда с Никитой, — послышался наконец из динамика дрожащий голос сестры. — Ты меня отвезешь? И дождешься?

— Отвезу и дождусь. Лида, это правильное решение. И я с дядей Сережей поговорю про работу.

— Я не хочу у вас работать, — ответила она мгновенно. — Да я лучше в библиотеку пойду!

— Лида, ну что ты заводишься? Мы же семья.

— Ты — да. Они — нет.

— Блин, Лида… Ну к черту! Опять ты гонишь на дядю. Ладно, сама назначишь? Вдруг чего-то спрашивать будут, я ж не знаю, что ответить. Перезвони, я отменю все встречи.

— Сейчас позвоню. Маме только ничего не говори. Хорошо?

— Хорошо. Сама все потом скажешь, — он сжал губы, даже пожевал их чуть-чуть. — Лидка, ты же самая замечательная. Ты у меня шоколадные конфеты из новогодних подарков не тырила.

— Дурак ты…

— Пока.

Он убрал телефон и шумно выдохнул.

— Я дождусь звонка от сестры, а потом мы решим, когда ты подъедешь с братом, идет?

Настя кивнула и уткнулась в блюдце с тортом.

— Настя, пожалуйста… — он придвинул стул еще ближе, тронул коленом ее коленку, и Настя вся выпрямилась, даже замерла, точно позировала. — Думаешь, мне не больно? Мне больно, но не я в этом виноват. Я не знаю, сколько правды в словах Никиты, но в тридцать лет уже должна быть на плечах голова. Тогда тело не страдает. Ну что я должен был сделать? Ты же слышала, что он не хочет этого ребёнка!

Она пожала плечами и еще ниже пригнулась к блюдцу.

— Все равно Лиду жалко. Как представлю…

— А ты не представляй!

Иннокентий против воли повысил голос, и Настя еще ниже наклонилась к чашке. Ему даже пришлось поднять ее. Чуть ли не за шиворот. Она наконец-то смотрела на него. К счастью, след от туши на нижнем веке не сделался ярче.

— Настя, когда двое взрослых людей залезают в постель, они понимают об ответственности. Когда один снимает резинку или другая втихую решает залететь, эта ответственность становится еще выше. И перекладывать ее на чужие плечи — свинство. Даже если это плечи родственника. Я люблю Лиду, но этот ребенок ее лишь наполовину. Понимаешь? Да ничего ты не понимаешь!

Он отпустил ее плечи и отвернулся, да так быстро, что встал локтем прямо в свой торт. Теперь он выругался так, как должно ругаться в таком случае — безо всяких купюр.

— Подожди!

Настя схватила салфетку и принялась стирать с пиджака налипший крем.

— Пусти, я замыть схожу!

Ему нужно было в туалет не только ради пиджака: не только замыть, но еще и отлить, и умыться, и удариться головой о стену. Да почему ему нужно было встретить Настю именно сейчас — ни неделей раньше, ни неделей позже. Закончилось бы все, и она никогда бы не узнала про их семейную грязь и мышиную возню, дележку квартир и денег… Знал же, что Никита урод. Какого же хрена оставил Настю за общим столом?! Мать ее накрутила, а он не успокоил, а только добавил.

О каких отношениях теперь вообще может идти речь? Если только о плате за услугу услугой… За деньги, которые он обещал ее брату. И больше идти ей не к кому. Вот и все. Мышеловка захлопнулась, и мышка будет покорно плясать под его дудку от безысходности. Но дело сделано, на попятную идти — посылать ее на панель, потому что братик, видимо, действительно не способен работать головой. А мать действительно надо беречь — девчонка еще совсем девчонка, чтобы остаться один на один с этим миром. Что ж, раз ему навязали роль плохого парня, он будет ее играть, чтобы хорошая девочка осталась хорошей. Сволочей вокруг предостаточно. Настину душу еще нужно постараться рассмотреть за густыми ресницами, а вот круглый зад увидит каждый.

— Ты сейчас куда? — спросил он первым делом, вернувшись к столу, а она вместо ответа отвела в сторону рукав пиджака, осматривая пятно: жирное, ничего не помогло. — Да хватит уже! — он вырвал руку. — Пиджак и пиджак, другой надену.

Она снова выпрямила спину до предела, вскинула голову.

— Поеду домой открытки делать.

— Какие?

Она пожала плечами.

— Да разные… В основном под заказ, но есть и готовые, их тоже иногда покупают.

— Можно что-нибудь посмотреть? Пару важных дат у важных персон намечаются. Открытки ручной работы самое то…

— Я тебе их просто так отдам.

— А я просто так не возьму, — Она вспыхнула, и он опять прикусил язык. Ну ведь факел, черт ее дери, а ведь не рыжая же! — Могу в восемь подъехать.

Настя бросила в его сторону короткий взгляд и снова уставилась в чашку, теперь уже пустую.

— Сегодня не надо. Мама меня даже в центр не хотела отпускать…

— Вот поэтому и надо, — Иннокентий поймал ее руку. — Я приду к тебе посмотреть на открытки и показаться маме. Идет?

Она мотнула головой.

— Кеша, не надо. Она очень на взводе. Я же тебе все объяснила…

— Ничего ты мне не объяснила! — он ослабил хватку и просто погладил пальцы. — Это из-за того мудака, да, я страдаю? — Она молчала. — Настя, ну хватит… Попалась на удочку богатого козла, так, что ли?

Теперь она подняла голову. Повернулась к нему. Пригнулась, точно боднуть собралась.

— Сосед с дачи. У него был только мопед. Но я никогда не каталась с ним. Боялась.

Он сам коснулся лбом ее лба — горячего, но твердого. Он вот такой же твердолобый.

— Тогда чего она так взъелась на меня? Скажи ей, что пудрили девкам мозги лет так двадцать назад. Сейчас только отбиваться успевай от циничных сучек. Давай я приеду, а?

Настя отстранилась, отвернулась — на полоборота.

— Я попрошу ее отпустить меня с собакой в Сосновку.

— И со мной?

— И с тобой. И напишу тебе или позвоню. Только ты не обижайся, если она не отпустит.

— Не обижусь. Я терпеливый. Давай, что ли, в театр в субботу сходим? В театр она тебя отпустит?

Настя мотнула головой.

— Не поверит, что в театр. После воскресенья.

Кеша поджал губы.

— Ну и говори после этого родителям правду. Тогда ври — что едешь ко мне, с ночевкой. Не запрет же в самом-то деле!

Он пытался улыбаться, но выходило очень искусственно — губы точно сделались резиновыми и отказывались тянуться. Рвались. Очень больно.

— Ты это серьезно про субботу? — спросила Настя очень серьезным тоном.

— Про театр — да. Все остальное в шутку. Настя, — он придал лицу привычную для деловых встреч серьезность. — Совсем без шуток. Нам надо начинать нормальное общение. Без всяких там «мама пустит», «отпрошусь у мамы»… Ну ты же взрослая девочка уже.

Ресницы опустились, Настя закусила губу.

— Приезжай в восемь. Но не поднимайся.

— Ну хоть что-то.

Хоть что-то… Когда же этот «лед тронется» он даже не мог представить. С домашними девочками он никогда раньше не встречался.