Глава 8. "Все они дураки"

Иннокентий радовался наличию у человека бокового зрения и навыку водителя постоянно им пользоваться. Он разглядывал Настю почти тайком от неё. И понимал, что в тойотовском джипе разговор бы склеился намного легче. Сейчас они уже, кажется, целых пять минут молчат. За это время Настя пару раз бросала на него короткие взгляды — в основном на руки. Или на подсветку приборной панели и экрана. Музыка играла тихо, и он не хотел увеличивать громкость, надеясь, что кто-нибудь из них решится заговорить первым.


— Красивая машина…


А он думал, она заговорит о музыке.


— Угу, — хмыкнул он. — Чтобы человек отвалил за кусок железа сто тысяч баксов, он, конечно, обязан быть красивым.


Она тоже хмыкнула, но очень натужно:


— Значит, человек может себе это позволить.


Зря он ляпнул про деньги. Точно подчеркнул их разницу и ее финансовую нужду.


— Но лучше эти деньги потратить на более нужную вещь.


— Вы ж зачем-то купили такую машину… — заерзала на сиденье Настя.


Иннокентий усмехнулся: зря не добавила — для понтов. Так оно и есть. Только не его понтов, а Никитиных.


— Я не покупал, мне б зарплаты на нее не хватило.


Он перехватил взгляд Насти, направленный ему в лицо.


— Я ее забрал у мужа сестры за долги. Долги перед фирмой. Он не на свои купил такую тачку. Своих бы даже на Рав-4 не хватило. А хотелось — в другой тачке неудобно, видимо, было баб трахать…


Он замолчал, но всего на секунду. Нельзя допустить, чтобы Настя подумала лишнее.


— Извини, что так грубо, но это именно то, что он делал… Конечно, не только это. Но это именно то, что я ему никогда не прощу. Извини еще раз, но это к разговору о наших птичках. Я всегда считал, что есть вещи, которые женщины своим мужьям не прощают. И до сих пор так считаю. У моей сестры просто что-то с головой не так. Но она может прощать его сколько угодно, но пусть не требует этого от меня. Ладно, все… Я вообще не должен был начинать про это, как-то само с языка сорвалось. Но я не хочу окунуть в это дерьмо еще и тебя. Сам в нем по уши сижу. Давай сменим тему, а то я уже, кажется, зациклился на сестре, сейчас снова что-нибудь ляпну не то. Ну, давай, предлагай уже свои варианты…


Настя смотрела только вперёд, и он тоже решил не отвлекаться от дороги.


— Кеша, а что вы хотите увидеть на стене? — начала художница нейтральный разговор.


— Не спрашивай у меня таких вещей. Я не знаю. Просто сделай так, чтобы мне захотелось возвращаться домой?


— А сейчас вам не хочется?


— Неа… — он всё же повернул голову и сразу перехватил внимательный взгляд девушки. — Слушай, Настя, это не диссонанс, нет? Называть меня Кешей и на вы?


— Но вы сами так представились…


— Окай, представился… Так сообрази, что я рассчитывал на «ты», нет разве? Тебе сколько лет?


— Скоро двадцать один.


— А мне скоро двадцать восемь. Слишком большая разница, да, надо выкать?


— Хорошо, не буду больше…


Иннокентий тряхнул головой: закусила губу и уставилась в окно. Типа, разговаривать тогда вообще не буду. Как же сложно с ней! Ну, ну… Но мозг не приходил на помощь. Отсиживался в холодном углу горячей головы. Поздно, братан, поздно… Сказал уже слишком много и окончательно отпугнул от себя девчонку, а счастье было так возможно, так близко…


— Настя, — он позвал, хотя еще не знал, что ей скажет. Для начала пусть повернет к нему голову.


Но она не повернула. Он увидел ее макушку, когда в рюкзаке звякнул телефон. Как иногда вовремя звонят телефоны.


— Нет, я же тебе написала, — начала Настя с ходу. — Не знаю. Попытаюсь еще в один зайти в понедельник. Нет, я же сказала, что это не вариант. Илья, я не могу сейчас говорить. Я в дороге. Когда? Как я с тобой из дома буду говорить, у тебя что последние мозги отшибло! Давай через полчаса. Из метро выйду, наберу. И не смей приезжать, понял? С собакой без тебя погуляю. Мама и так себе места не находит из-за тебя дурака. Все, я сказала! Пока!


Иннокентий с начала разговора с такой силой сжал руль, что в конце сам удивился, как это пластик не треснул — пальцы аж затекли.


— Что-то ты не очень вежливой с ним была, — еле проговорил он, чувствуя, как взмокли на шее отросшие волоски. — Так нельзя.


— Заслужил…


— Тогда я даже боюсь вообразить, что ты думала обо мне, когда присылала эсэмэски, — хотел хохотнуть Иннокентий, но вышел хрип.


— Ничего я о вас не думала. Вы просто моего брата не знаете. Он дурак дураком. Во всем.


Так это она с братом говорила! Фу… Иннокентий аж заулыбался.


— Вам вот смешно, а мне плакать хочется.


— Не надо плакать. Давай я лучше помогу…


Она перебила, не дав ему договорить «деньгами».


— Мозги ему, что ли, свои дадите?


Иннокентий теперь рассмеялся в открытую. Сразу стало легче дышать.


— Со мной бы кто ими поделился. Дядя вот говорит, что я тоже дурак.


— Думаю, не настолько, чтобы узнать, что тебя уволили только через два месяца.


— Как это?


— А вот так. Бизнес по-русски. Их всех втихую уволили, еще и по собственному желанию. Они два месяца бесплатно проработали и еще все сроки пропустили, чтобы встать на биржу и получить пособие.


— Ну это незаконно…


— А я о чем? — Настя аж оживилась. — Их десять человек сорокалетних мужиков, он один там мальчик, и все молчат, боятся чего-то… Еще и маме рассказал, идиот! И ничего делать не собирается…


— А чем он занимается? Может, я помогу…


И снова зря ляпнул. Настя перестала улыбаться и как-то вся сжалась.

— Не поможете. Он руками работал. Головой у него не получается. Не пошел учиться вовремя, а сейчас уже никак. Женился. Да еще ребенок чужой… В общем, пусть сам разбирается.


— Настя, ты из-за этого плакала или из-за чего-то другого?


— Я не плакала! — почти выкрикнула она и нервно закусила губу.


— Я не слепой. Скажи, чем он занимается. Может, я смогу его куда-то пристроить. У меня есть друзья в разных областях. Ну что ты уперлась? Не начинай снова про собаку только…


— А что, я должна была про брата сказать? — голос у нее все еще дрожал. — Сказать о том, что он дурак, незнакомому человеку? — закончила она уже с вызовом.


— Камень пойман, — усмехнулся Иннокентий. Даже горько. — Мы же не просто так их дураками называем. А потому что любим. Потому что нам не все равно, что с ними будет. Настя…


Она не повернула головы.


— Ну, ладно, не буду настаивать, — он сильнее сжал руль. — Захочешь, сама скажешь. Если смогу, помогу.


— Вы уже помогли. Хватит.


— Ну что опять это «вы»? Мы же договорились.


— Мне так спокойнее. А вам должно быть без разницы, как я вас называю. Можно, буду звать полным именем?


— У меня Николаевич отчество, — почти выплюнул Иннокентий в лобовое стекло.


— Не обижайтесь на меня. Я не хочу, чтобы вы помогали мне просто так. Мне действительно хочется думать, что я могу сделать работу, за которую можно столько заплатить…


— Сколько столько! — Иннокентий с трудом удерживал на руле руку. Жутко хотелось обтереть взмокшую шею.


— Для вас это не деньги, для меня деньги, — сказала Настя тихо и даже зло.


— Хорошо. Забудем. С этой минуты я для тебя Иннокентий Николаевич, а ты Анастасия. Я тоже не хочу звать тебя Настей, поняла?


— Вы обиделись?


Он поймал её взгляд, но не стал рассматривать лицо.


— Правильно поняла. Но я это переживу. У меня без тебя проблем предостаточно. Можно тебя высадить на Сенной?


Она кивнула, и он почти сразу подрулил к тротуару. Настя вышла, но не успела захлопнуть дверь: он поймал ее рукой.


— Жду звонка. Можешь спокойно звонить до двенадцати. Ксюше привет. И извинись, если ей показалось, что я был груб. А я действительно был груб. Из-за тебя!


— Извините, — в очередной раз тихо произнесла Настя.


— Извиняю. Пока, — и Иннокентий подтянул дверь до щелчка.


Потом крутанул руль, наплевав на правила дорожного движения. Ему сигналить никто не станет. Газанул там, где газовать было нельзя. Но скоро уже успокоился. Хватит — нашел из-за кого нервничать, идиот! Своих проблем выше крыши, ещё в её лезть. Отработает свои двадцать штук для спокойной совести — и пусть валит на все четыре стороны. Оставит на столе ключи и чао-какао, не больно-то и хотелось…

Загрузка...