ПЕРЕМЕНА СОБЫТИЙ

Он не заметил, когда уснул. А проснулся перед рассветом. Возможно, что его напряженные чувства уловили нечаянный всплеск весла или сказанное вслух слово… Но проснулся он от какого-то смутного беспокойства. Осторожно высвободил у Аси руку, вылез, чтобы не потревожить ее, из-под одеяла и, прихватив с собой нож, на ощупь пробрался к выходу.

Неслышно передвинул деревянную балку над входом, выбрался наружу и сел, вглядываясь в темноту.

Городок будто вымер — до того тихо было кругом. Легкий туман над бухтой он видеть не мог, но чувствовал его характерную влажную прохладу.

Узенький лунный серп в небе трудно было отыскать, но вода близ правого берега бухты фосфорилась. И в этом едва уловимом свечении было что-то непонятное, что заставило Тимку до предела напрячь зрение. Минуту или чуть больше он не дышал, вглядываясь в прибрежную полосу бухты, и вздрогнул, различив на воде овальную, правильной формы тень. Сомнений быть не могло — это она привлекла его внимание. Тень медленно двигалась вдоль берега!

Тимка нырнул в убежище. Ударяясь то плечом, то коленкой, прошмыгнул по лабиринту завала к Асе. Потряс ее за плечи.

— Ася! Проснись, Ася! — И удержал ее, когда она, ойкнув, хотела вскочить на ноги. — Осторожно! Не шуми! — предупредил Тимка. — Там кто-то идет с моря! Вдоль берега! Ты поняла?..

Поняла Ася или нет, но уже торопливо, на ощупь сматывала одеяла, подушку, плащ.

— Зачем?! — попытался удержать ее Тимка. — Я пойду посмотрю кто, и вернусь!

— Я с тобой! — дрожа спросонок, пробормотала Ася, и Тимка подумал, что, в общем-то, ей будет страшно здесь одной… Подхватив одежду, постель, консервы, не зажигая фонаря, выбрались наружу.

Тень приблизилась к самому берегу и стала едва различимой. Тимка усадил Асю на камень рядом с убежищем, откуда сам вглядывался в светящуюся полосу воды, шепнул, чтоб укуталась одеялом, и скользнул между развалин по направлению к бухте.

Кто мог так осторожно красться в оставленный город? Немцы ворвались накануне, оглушая треском мотоциклетных моторов, криками. А если свои? Кто? Откуда? Зачем?

Тимка оказался рядом с водой в ту минуту, когда нос шлюпки ткнулся в прибрежную гальку и кто-то неслышно спрыгнул на берег.

Тимка замер. И те, что остались в шлюпке, и тот, что с концом фалиня[1] выскочил на прибрежную гальку, затаились на минуту, вглядываясь в темноту, словно чувствуя присутствие Тимки. Это были наши. Во всяком случае, если судить по форме… Тимка шагнул вперед.

— Стой! — приглушенно окликнули его из шлюпки, и сразу щелкнул курок нагана. — Кто идет?!

— Это я! — Тимка остановился. — Свой!

— Один? А кто рядом?!

Тимка невольно оглянулся по сторонам.

— Я один, рядом никого нет!

— Пацан! — удивленно проговорил кто-то на шлюпке.

— А ну подойди ближе! — строго скомандовал первый голос.

Тимка ступил на гальку.

— Кто такой? Откуда? Почему здесь?

— Тимка я! Нефедов!

— Ба! Да это пацан командира! — опять удивленно вмешался второй голос.

И только теперь Тимка спохватился, что голос первого принадлежал боцману со «Штормового», дядьке Василю. И в человеке, стоящем на берегу, он узнал краснофлотца, которого два или три раза видел на «охотнике».

— Почему ты здесь? — не дал ему опомниться боцман.

— Мне больше негде. Я прячусь… — сказал Тимка.

— В городе гитлеровцы?

— Кажется, нет. Залетали вечером на мотоциклах — разведка, ушли. Наверно, войдут утром…

— А где наши?

— Были на холмах. К вечеру там все стихло…

— Так…

В шлюпке тревожно замолчали. Кто-то выругался сквозь зубы.

— Катера ушли?

— Да, после обеда… — ответил Тимка.

— Город окружен?

— Наверно… — Тимка помедлил. — Берегом никто не эвакуировался.

В шлюпке опять воцарилось короткое молчание.

Краснофлотец на берегу переступил с ноги на ногу.

— Что собираешься делать? — спросил боцман.

— Не знаю… Возьмите меня с собой, — негромко попросил Тимка.

Краснофлотец, что стоял, держа в руках фалинь, показал головой в сторону шлюпки: мол, забирайся…

— Давай! — сказал боцман.

— А я не один… — Тимка запнулся.

— Как это?! Только что говорил…

— Ася со мной! Она там, в развалинах! — Он показал в темноту за спиной. — Ася Вагина. Штурмана дочка!

— А почему ее не увезли? Мать где?

— Мама ее… Побежала с младшей за молоком… А дом разбомбили… Не вернулась…

— Ясно… — угрюмо проговорил боцман. Кто-то опять выругался сквозь зубы.

— Давай тащи свою Асю… — проворчал боцман. И, не сдержав раздражения, приказал: — Быстро!

Тимка метнулся вверх по берегу. Ася, держа в руках пожитки, сразу пошла навстречу. Краснофлотец помог им забраться в шлюпку и, оттолкнув ее, впрыгнул сам.

Вещи запихали под носовое сиденье. Боцман велел ребятам пройти на корму. На сиденьях, между краснофлотцами, лежал расчехленный рангоут: мачта и парус.

— Весла! — негромко скомандовал боцман. — Обе табань![2]

Кормой вперед отошли на глубину.

— Обе — на воду! — скомандовал боцман.

И, на секунду приостановив движение, шлюпка пошла носом вперед. Ася и Тимка устроились на кормовом сиденье, у ног боцмана. Тимка оглянулся.

— Близко к берегу не держите, дядя Василь, вода светится, и шлюпку видно.

— Ясно… — коротко ответил боцман и, переложив руль влево, круто взял прочь от берега, на середину бухты.

Гребли четверо. Один краснофлотец остался впередсмотрящим, боцман командовал на руле. Два весла лежали вдоль бортов без применения.

Тимка понимал, о чем хотела спросить, глядя на него, Ася. Но отводил глаза в сторону и сам не спрашивал ни о чем. Во-первых, потому, что не время было затевать посторонние разговоры. А во-вторых, потому, что краснофлотцы, будто сговорившись, ни одним словом не обмолвились об их отцах и сосредоточенно смотрели за борт, когда Ася пыталась поймать их взгляды…

Весла опускались и выходили из воды без всплеска. Не звякнула на гребке ни одна уключина. Только негромко и однообразно журчала под форштевнем вода.

Загрузка...