Победить или умереть [СИ]

Пересмешник (Лиза Талли)

Искрящийся блеск быстрых горных потоков казался Лизе чужеродным и далёким, но выбора-то особенно и не было. Долина Аррен не славилась ни полноводными ручьями, ни горячими ключами, брюзжащими игристыми потоками из-под земли, а ей, дочери Речных Земель, безусловно и жалостно-одиноко не хватало прохладной голубой ленты Трезубца.

Туман укрыл поднебесный замок, и даже острые пики соседних гор кутала молочно-белая пелена. Юная леди Аррен обернулась, услышав чьи-то неспешные шаги, но тут же вернулась к перебиранию деревянных чёток, отсыревших и пахнущих смолой. Септон говорил: «Молись, девочка моя», хотя Лиза едва-едва следовала его советам. Боги, наверное, давно позабыли об огненноволосой деве из рода Талли.

Разве была хоть капля справедливости в том, что вздорная и усыпанная почестями королева уже родила второе своё дитя, а «милостливые» боги не даровали ей хоть одного живого ребёнка? Разве была честность в том, что она была выдана за стареющего седовласого лорда, а её бесчувственная и скромная сестра — за Хранителя Севера? Или в том, что заточённая среди облаков, Лиза ещё ни разу не слышала родную песнь пересмешника?

В Речных Землях маки склоняли свои алеющие головки к сырой земле, а вечера пахли огнём костра и проливным дождём. Воздух звенел от ночной тишины, нарушаемой только шелестом одолень-травы. Даже звон колокольчика или стук копыт заглушало умиротворение и спокойствие. Петир говорил, что не видел края прекрасней, шире и благодатней. Петир говорил, что Трезубец — отрада его глаз. Петир говорил, он никогда не покинул бы своего дома, будь его воля. Петир говорил-говорил-говорил, пока его слова не превратились в ложную песнь пересмешника, сеющую раздор и усобицы. Жаль, что Лиза этого не понимала…

Девушка передёрнула точёными плечами и поправила спадающую шаль; утро стояло сырое и свежее-свежее, только что дождь не омрачал серое небо. Молитвы, увы, не спасали от одиночества, лишь позволяли забыться. Хотя в них был, наверное, какой-то прок. Будь у неё дитя, чтоб прижать его к белеющей груди, полелеять и расцеловать, всё было бы по-другому.

Шелест юбок и возбуждённый шёпот служанок ожёг слух: наверняка опять нашли повод для смеха над своей госпожой и впились в него, как собачонка в жирный кусок мяса! Вечно эти негодницы сравнивали её с бывшей леди Аррен, якобы высокой, статной, с россыпью чёрных волос и парой седых прядок. Эллиана так и не смогла подарить мужу дитя, умерла в муках от горячки, истекая потом и кровью.

Но звон латных доспехов и гулкий вой рога рассеял всякие сомнения: начиналась подготовка к приезду лорда Долины. К приезду её мужа. Лиза нетерпеливо кинулась к перегородке, разделяющей мраморный балкон от зияющей пустоты, но с небесной высоты ещё не было видно лошадей и свиты, спрятанной за скалистым обрывом. Но слухи и сплетни делали своё дело. Джон ехал!

Это стало поистине новостью для госпожи Аррен, ведь писем она не читала. Джон оказался абсолютно бесполезным собеседником: не мог вспомнить наряды королевы, причёски придворных дам, ничего не рассказывал об охотах и плаваниях. В одиночестве коротала его жена дни, вышивая рукава платьев бисером и серебром, так и не найдя себе подруг.

А теперь Джон ехал! Вот только… Была ли надежда на нечто большее, чем молчание за завтраком и неторопливую прогулку по поросшим мхом дорогам? Лиза не была уверена. Если бы боги послали ей знак, хоть самый простой, маленький знак!

Чувствуя горячую просьбу к Семерым, юная госпожа Долины поднесла чётки к губам и с жаром поцеловала их. Благоговейное тепло разливалось в груди, заставляло сердце пропускать трепетные удары. Она даже повалилась на холодный мраморный пол, встав на колени. О, она никогда не была так кротка пред Богами!

Одна из фрейлин застала свою леди без шали, с растрёпанными рыжими прядками, язычками пламени обнимающей голые плечи. В ответ на робкую весть, Лиза крикнула, чтоб её не смели отвлекать.

И, видимо, боги вняли ей.

Лиза услышала песнь пересмешника.