Поцелуй аиста

Снились короткие, обрывочные сны. Даже во сне я пыталась помочь вывести из палаты Нину, а у нее текло между ног, она зажимала коленями полотенце и так шлепала, но улыбалась.

Снилось, будто я сижу перед белой дымной горой. Она клубится, растекается, собирается, бурлит, скрывая своей активностью от меня какую-то очень важную сущность. Но есть голос. И этот голос спрашивает:

— И что же ты сделала? Ни в искусстве, ни в науке женщины ничего не добились!

— Ну, как же… не добились? А вот, например…

И я мучительно пытаюсь вспомнить хоть одно имя. Точно знаю, что они есть, эти гениальные женщины, просто их мало, и они не раскрученные…

А гора молчит, клубит дымом, а потом очень строго спрашивает:

— А ты-то лично??? Ты???

И что-то бы мямлить… Что-то вспоминать, какие-то мои скудные достижения…

— А я? Я родила ребенка…

И тут же тучи свернулись, втянулись, и на месте дымного безобразия желтыми лавандами и красными розами расцвела долина любви и света.

— И молодец! — сказала гора откуда-то уже издалека. — Правильный ответ!

— Девочки-красавицы! Кому анализы сдавать?

— Нет, Фимочка, мне не надо…

— Ну, спи-спи, моя хорошая…

Быть беременной интересно. Маленький мальчик внутри меня пытается ворочаться. Его крепкая головешка все время сейчас торчит где-то у меня в боку. И я стараюсь так поворачиваться, чтобы ему снова было удобно, чтобы он был кверху головой, а не боком. Он тазово предлежал, попкой вниз устроился изначально… Но ведь для нормального восприятия мира это нормально! Он смотрит на все происходящее, находясь при этом не вверх тормашками. То есть он выбрал для себя какой-то рациональный, приближенный к моему режим познания мира. Я так его уважала за это… Но так просила перевернуться…

В моем полусне маленький комок человека настырно пробовал провернуть дельце. Я видела себя словно в разрезе. Там мало места, там все очень аккуратненько, но просто, как в нашей с мамой «полуторке». И мой выросший из этих размеров человечек пытается что-то изменить. Похоже на физическое упражнение — ииии-ррраз! И как будто даже у меня в животе есть маленькие ручки, и ступенечки, и маленькие комнатки, чтобы ему удобнее жилось… Но вот сейчас он их крушит, топчет крепкой пяткой, потому что они мешают.

Откуда-то он знает, что надо перевернуться. Вот и я откуда-то знала, что мне тоже надо что-то перевернуть в своей жизни.

Около девяти месяцев назад

— Женя, подвезти?

— Нет, спасибо, Иван Иванович!.. А хотя… Подвезите!

Он даже удивился. Раньше я все время отказывалась.

— Ну, давай, я греюсь во дворе.

Он ушел, а я, полыхая, как печное бревно, набрала Дашку.

— Дашка! Я… еду с ним!

— Супер! Куда? В кабак?

— Нет! Он просто домой меня подвезет!

— Домой? Куда? В «полуторку»? Там мама твоя!

— А куда еще?

— Вот, блин… Ну, ты клуша, Ким… Так, ладно… Езжайте ко мне! Ключи будут под ковриком. Даю вам времени до девяти вечера! В девять выметайтесь! Ключи кинь обратно под коврик!

— Поняла! Спасибо!

— Надеюсь, залетишь!

Я шла во двор, к машине, как зомби, как проржавевший механизм. Меня клинило раз пять. В конце концов добралась и надеялась, что он уехал. Но он сидел в машине и довольно устало смотрел в мою сторону. Показал на часы. Давай быстрее!

Молча тряслись в его машине. Играла музыка, на панели горели красивые голубые огни.

— Тебе куда?

— А вот туда.

— Понял.

Подъехали, он остановился, мотор не глушил. Обернулся. Лицо спокойное, усталое.

— Ты здесь живешь? Буду знать.

— Спасибо.

— Ну, до завтра? Только не опаздывай. А то без тебя никто уже работать не хочет.

— Не опоздаю.

И я не выходила, хоть и взялась за ручку. Он терпеливо ждал.

— Что такое?

— Ничего… Не хотите подняться ко мне?

Я даже не знаю, как он отреагировал… Я смотрела при этом в темноту за окном, держалась за дверь и была готова выпрыгнуть в любую минуту.

Долгая, мучительная пауза.

Потом он засмеялся.

— Жень, ты… В общем, давай, иди домой, я тебя очень ценю и никому не отдам, поняла? И совсем не обязательно для этого со мной спать. Все, пока.

Он сам открыл мне дверь. Перегнулся и открыл.

Я вывалилась из машины как кусок дерьма.

Долго стояла в кустах на детской площадке, пинала себя же ногой.

Потом еще долго выбиралась из Дашкиного района.

Домой приехала ночью.

— Девочки! Завтрак!

Ого! Любые девочки? Не новенькие? Не старенькие? Любые? Прямо какая-то демократия…

Оказалось, что завтраки выдают всем. И тем, кто прибыл накануне днем, и тем, кто прибыл накануне вечером. А вот уже обед и ужин — это только для прибывших накануне и старожилов. Все просто.

Запеканка и масло. И чай с сахаром. Мммм. Вкусняшка…

Сидела за столом с какими-то мне не известными беременными барышнями. Они ели-пили и горько переговаривались.

— Я всю ночь не спала. Он же там один, понимаешь? У него там три комнаты, диваны, белье… Он же кого-то обязательно в дом притащит!

— Не говори… Их только оставь без присмотра…

— Я ему позвонила в десять, в пол-одиннадцатого, ну, и так далее. В последний раз — в три ночи.

— И что?

— Обозвал меня.

— Вот скотина!

— Да! И… ну не верю я ему! Говорю — признайся! Ты ж не один?!

— А он?

— Орет, что один, что никого нет, что даже телик выключил, чтобы спать не мешал…

— Вот сволочь…

— Ненавижу его…

— Девочки! На кровь! Кто мочу утром не сдал?

Сколько можно? Во мне столько крови нет, сколько они пьют! Что еще они хотят расшифровать в моих эритроцитах несчастных?

По отделению летала славная Фимочка. С ней было приятно, с ней можно было говорить и ей можно было жаловаться. Я бы очень хотела, чтобы мои роды пришлись на Фимочкину смену.

— Фимочка, а зачем столько крови?

— Ну, чтобы воспалительный процесс не пропустить, да много всего. Резус-фактор, кровь на ВИЧ.

— Я уже сдавала кровь на ВИЧ! В самом начале беременности!

— Ну, так за это время сколько чего могло случиться…

— Я ни с кем ничего, Фимочка!

— Ну, а мужчина твой?

Вот ты блин! Что ж мне, вот просто всем на свете объяснять, что нет никакого мужчины?? Что я сама по себе беременная, одинокая??

— Фимочка… И мужчины у меня нет…

Она посмотрела с нежной печалью.

— Это ничего. Это бывает.

Потом уколы, потом КТГ. Снова сидели вокруг меня прекрасные женщины с огромными животами, полуголые, грудастые, бельем наружу. Страшно себе представить, что случится, зайди случайно в это сонное женское царство мужчина.

Визгу будет…

Такие разные женщины, столько судеб тут, в одном холле. И каждая сдает дополнительные анализы на тот случай, если вдруг «муж»… Обидно до слез… Может, и не надо никакого мужа? Если вот так, почти официально, мы имеем в виду этот риск? Неверность.

Одна из женщин обернулась, очень внимательно посмотрела на меня.

— Это вы?

— Что именно?

— Это вы квартиру договорились забрать?

Надо было бы наподдать Милке хорошенько. Ногой.

Пришла Фимочка, попросила меня зайти в смотровой кабинет. Э, нет. Я прекрасно помню, что было со мной в смотровом.

— Фимочка! Мне кровь сейчас сдавать! Можно без смотрового?

— Нет, что ты, милая, хорошая! Ты же в роддоме! Это как работа! Здесь нельзя отказываться, если ты не лентяйка! Давай, я за тобой зайду через пятнадцать минут, напомню.

А вот действительно, это же работа! Рожать людей, воспитывать их — это же работа! Почему эта работа не стоит на пьедестале почета работ? Почему всем, кто хотя бы разово спустился в этот забой, не давать медали? Ну, это же очевидно, что это очень сложно, ответственно, страшно, больно, волнительно, а главное — ВАЖНО! И что, по сути, один на один с глобальной проблемой рождения нового человечества остаются молоденькие девочки, испуганные, ничего не понимающие, болтливые, вечно ругающие кого-то… а все отчего? Оттого, что просто невозможно не чувствовать, что это АРХИВАЖНО!

И невозможно не видеть, что к этому относятся как к потоку, к штамповке, к привычности. И эти бедные девочки на краю глобального погружения в кипящую смолу новой жизни трещат о чем попало, суетятся, нервничают, пытаются привлечь к себе внимание всех и сразу, а выходит — пшик. Пш-ш-ш — шампанское за стенами роддома в компании тех, кто сочувствует и забрасывает смс-ками. А мы тут за тебя пьем!»… Да, супер, приятно, но они-то, они здесь, эти девочки… и им надо самим, ни на кого не надеясь, повзрослеть и пережить удивительное и очень важное превращение…

— Ну, милая, идешь?

И мы пошли с Фимочкой сначала на кровь. И она держала мою руку, и гладили, и шептала, и была готова кажется, поцеловать, только бы мне не было так больно и так страшно.

А потом повела меня в смотровой. А меня шатало, я боялась, что снова потеряю сознание, как когда-то… когда я сюда поступила? Кажется, что сто лет назад… Но беременность у человека не длится столько…

В смотровом не было лишних, не было студентов. Вообще никого не было. В последний момент из-за шторы у окна вышла Алина Кирилловна.

— Простите, поливала кактус. Ну, кто это у нас?

— Ким из тринадцатой.

— Ага, поняла. Капельница вам не пошла?

— Не пошла.

— Ложитесь.

Фимочка помогла мне взобраться в кресло-рогатину и ушла.

Ну, лежать нараспашку перед одной женщиной-заведующей совсем не то, что лежать так перед толпой студентов. Это еще терпимо, хоть и странновато. Женщина трогает женщину… Ну, и так далее…

— Так… Не подтекают воды?

— Нет, вроде.

— Смотрите. Будет что-то не так, зовите медсестру.

— А что именно — не так?

— Почувствуете.

Ах, это «почувствуете». И вроде бы все описали умные книги о правилах родов, и все равно ничего не понятно… Ну, значит, будем чувствовать.

Она возилась у меня между ног с какими-то предметами, что-то вставляла, чем-то щелкала. А я все пыталась понять, что я чувствую. По идее, мне должно быть сексуально приятно, ведь так? Она же в том диапазоне работает? А если нет, то на каком основании мне должно быть приятно, если там работает, например, не женщина-врач, а любимый мужчина? Зачем природа все так запутала?

И еще я стала сдуру думать о том, что должна быть какая-то связь между работой Алины Кирилловны, ее нежеланием иметь детей и ее такой коммерческой хваткой, которую она демонстрирует в истории с квартирой.

Конечно, тут перестанешь верить в мужчин и романтику доброты, когда такое количество женских прелестей вокруг.

Все же это особая каста — гинекологи.

Туда надо идти не только с крепкой психикой, но и после конкретной встречи с Девой Марией в реальности или во сне хотя бы. И чтобы Дева Мария лично каждому из них сказала:

— Иди и помогай.

А другие просто не выдержат этой работы.

Фимочка увидела меня, печальную, и ту же сорвалась утешать.

— Ну, что такое, красавица моя? Что?

— Да ничего… Здесь нет кафе, Фимочка? Чтобы посидеть не на свету, а в полумраке, послушать музыку, кефира выпить, подумать о жизни.

— Не, такого нет. Но в ординаторской можно поставить чайник.

Чайник можно было и у нас в палате поставить, он у нас там имелся, и чашки тоже. Но это все равно как дома есть-пить, а хочется же иногда не дома.

И я пошла за Фимочкой в ординаторскую.

На рыжем диванчике валялась куцая подушка. Тот же недоеденный торт в углу.

— Вот тут тортик… Не знаю, будешь такой, нет? А? Красавица? Конфет полный шкаф…

— Нет, тортик не буду. Просто чаю… Зеленого…

— Э, такого не знаю. Вот есть индийский.

— Ну, тогда индийского.

Пока чайник хрипел, пока заваривался индийский чай, я рассматривала Фимочку. Сколько же ей лет? Махонькая, воздушная, морщинистая. А морщины легкие, как на пергаменте, будто Фимочка не имела никакой жировой телесности, а была создана из легких, воспламеняющихся материалов.

— Фимочка… А вас так все зовут?

— Ну, мама с папой назвали Серафимой. А дальше уже вот, пошло…

— Вас все любят.

— Ой, скажешь тоже! — Фимочка так честно застеснялась, заулыбалась, пряча рот рукой…

— Нет, правда… Вы такая добрая… Мне кажется, что в роддомах должны только такие, как вы, работать.

— Ну, что ты, что ты! В роддомах должны умные работать! Профессора! Я-то что? Я только хожу туда-сюда, а они лечат, родить помогают. Нет, в роддомах врачи должны быть сначала хорошие, а уже потом добрые…

— Ну, вы сопротивляйтесь, конечно, как хотите. Но мое мнение такое… Пока для меня вы работник номер один. И лучше вас нет…

Мне вдруг ужасно захотелось ей сделать подарок какой-то.

— Скажите, а что бы вы хотели? Ну, такое, простое… Скажем, доступное… Я хочу вас отблагодарить, понимаете? Конфеты, там…

— Ой, нет, нет! Что ты! Мне ничего не надо!

— Ну, я все равно потом куплю вам конфеты… Или шампанское… Не знаю… Так лучше вы сами скажите, что вам нравится.

— Ой, что ты!

— Ну, тогда буду сама искать.

— Не надо, милая, красавица! Тебе еще столько всего делать! Тебе дитеночка растить!

— Ну, как хотите. Я все равно буду…

— Ну, хорошо. Я тебе напишу списочек.

Списочек? Ого. Ну, хорошо. Я сама завела разговор. Списочек — так списочек. Отблагодарим списочком.

Фимочка поставила чашку на стол, и когда я ее брала, то увидела какую-то почеркушку быстрой рукой на бумаге под чашкой… Какой-то брызг из букв. Но расшифровать не успела, да это и непросто — расшифровывать докторский почерк.

— Старенькие девочки! Обедать!

И нам пришлось срочно покинуть ординаторскую.

После обеда я уже привычно задержалась на беседе с Милкой и Большой Яковлевной.

— Ну, че… Родила ваша предпринимательница, Нинка-то! — доложила Милка.

— Кого?

— Пацана.

— Вот молодец, умница! Как и хотела.

— Назвала Валерием, в честь Меладзе.

— …Ну, и… хорошо!

— Слышь? — Милка оглянулась. — А чего у тебя на столе фотки голой этой… Ну… сестрички нашей…

Я вообще не поняла, о чем она. А вот Яковлевна встрепенулась.

— Чего? Голая? И кто?

— Ну, эта… С красными губами… На каблуках.

— А, Анжелка, что ли…

— Во-во… Так прикинь, Яковлевна… Ейные фотки на столе у нашей… (Милка обернулась.) Как тебя, блин, зовут-то?

Яковлевна немедленно перегнулась через стол, вжала его могучей грудью в линолеум пола.

— Ты с ней не водись! Она шалава у нас!

ИСТОРИЯ АНЖЕЛИКИ ЭМИЛЬЕВНЫ, РАССКАЗАННАЯ ЯКОВЛЕВНОЙ

Анжелка не зря каблуки носит. Это чтоб никто не забыл, что она — шалава. Ну, и никто не забыл, все помнят!

А было так.

Когда-то, пару лет назад, когда Анжелка только на практике была, она замутила с местным доктором, хирургом. Ну, тот тоже фрукт. Он у себя в хирургии никому прохода не дает, но половина же как-то умудряется избежать, так сказать, хирургического вмешательства! Здесь вопрос такта и уважительного отношения к интеллектуальной собственности больницы. Но эта шалава решила, что ей все можно и что хирург бросит семью с двумя детьми и на ней, шалаве, женится! И не стала отбиваться! Согласилась!

Конечно! Женится! Как же! Двадцать лет ни на ком больше не женился, а на ней женится!

Она с ним переспала прямо в ординаторской хирургического отделения. И это тоже бывает, да. Но она же начала всем рассказывать, что теперь он будет с ней, ибо любовь.

А какая любовь? Сикухе чуть за двадцать! А ему — за сорок…

Ну, замолчи ты уже, умные же люди намекали. Так нет. Она всем ходила и хвасталась, что у них неземное чувство, что они друг другу посланы прямо небесами, что она его любит до беспамятства…

Ну, тут уже вся больница начала напрягаться.

Доктор-то — уважаемый человек, профессор, на международные форумы ездит! А эта кто? Кто она вообще?

Сначала ей так намекнули. Потом эдак. Потом директор больницы, который хорошо знал и уважал профессора, вызвал глупую студентку на ковер. Сказал, что понимает ее романтические устремления, но она тоже должна понять, что ее мечты с реальностью никак не связаны. И если ее мечты будут продолжать мешать реальности, то придется оставить студентку без практики и без места работы.

Ну, она начала шуметь, что раз так, то она после практики вообще уйдет из врачей, что ей вообще это не надо! Что она-то по любви, а он-то… Короче, пылит по-прежнему.

Тут уже общественность подключила жену профессора. Ну, все ж непорядок! У нее на глазах мужа топят, пусть и она вмешается.

А жена там конкретная — заведующая бюро ритуальных услуг. Она как подъехала разок на катафалке, как сказала нашей шалаве, чтоб та угомонилась, а то будет ей несчастье… Тут бы у любого в душе дрогнуло!

Так эта коза по-прежнему орет — я его люблю, и он меня тоже! Он мне так и сказал тогда в ординаторской, что жить не может без меня!

Ну, как ей, глупой, объяснить, что они в ординаторской могут говорить что угодно?

Короче, жена тогда сказала, что Анжелка теперь век будет сидеть в роддоме и чужое счастье наблюдать, а сама никогда ни замуж не выйдет, ни дите не родит.

Уж не знаю, наколдовала она или просто совпадает, но только Анжелку после учебы направили сюда же, хотя директор больницы был против. И как она ни пытается вылезти куда-то еще, ничего не получается.

Да, работящая, вежливая, с красным дипломом.

И что?

Так и дежурит уже пятый год… Через день… И парня у нее нет.

А все потому, что шалава.

Мы потом шли с обеда, толстые гусыни, переваливались, несли Тане обед… Милка что-то стрекотала, а я не могла надуматься, не могла успокоиться.

Я ведь напридумывала себе… Что люблю, что любима, что какой-то смысл заложен в нашей встрече… Да, смысл есть. Это малыш наш, но почему ж мне так отчаянно, почему ж так невыносимо хочется большего? Ну, вот же! Вот же история, мне знакомая! История этой студентки…

Нет, не было там для тебя любви, Женя! А были просто твои совершенно идиотские, ничем не подкрепленные фантазии! И если ты и отличаешься чем-то от глупой, наивной и несчастной Анжелики, так тем, что не разбивала семью, слава Богу.

И тем, что смогла уйти.

Около девяти месяцев назад

— Женька?

— Привет, Даш…

— А ты чего не на работе?

— Я? Не знаю… Как-то мне… нервничаю…

— Ну, понятно. Но ты не парься, все нормально. Он сказал, что не будет тебя увольнять. Ты — работник ценный.

— …Кто меня не будет увольнять?

— Ой, ну кто… Иван Иванович.

— Увольнять?

— Ну да… Жень, а ты тоже хороша… Задурила голову взрослому мужику. Он просто в шоке был от твоих махинаций… Когда узнал, что ты его трахнула, чтоб ребенка получить… Ну, Жень… Я тебе помогала, но вот сейчас я понимаю, что это подло… Так использовать мужчину.

Я тогда чуть не умерла от горя, стыда и ужаса…

— Даша… но… как?

— Он, Женя, ко мне вчера вечером приехал, понятно? После корпоративчика. Думал, что это — твоя квартира. А это — моя квартира! И я ему все рассказала! И как ты планировала эту всю муть с беременностью, и как заставила меня тебе помогать! И он у меня остался! Потому, что я не манипулировала им! Не врала!

— Даша… Я тебя очень прошу… Скажи, что ты шутишь…

— Я не шучу, Женя. Я совсем не шучу. Иван Иванович сказал, что не уволит тебя, но мне кажется, что тебе лучше уйти. Это позор, и вся компания теперь знает, что ты насосала себе ребенка от шефа! Только он на тебе не женится! Ему такие шалавы не нужны!

В тот же день я уволилась и сменила номер телефона. Моего настоящего адреса Иван Иванович не знал — я указала когда-то фактический адрес съемной квартиры. Все закончилось.

В дневное гостевое время приехал муж Александры, при вез ей передачу. Александра осталась с ним в приемном, пакеты принесла Фимочка.

— Вот! — сказала она. — Тут еда, а тут журналы. Сашенька просила не трогать.

Но для Милки это ничего не значило. Она схватила журналы и начала их жадно листать.

На пятой секунде лицо Милки сильно вытянулось.

— Это че? — спросила она. — Это сейчас так модно? В роддом порнуху носить?

Все журналы, вся стопка — были порно.

Александра долго потом ругалась с мужем по телефону.

— Да как ты вообще мог дотумкать!.. Да, я сказала вчера, но я шутила! Это была ирония! Знаешь, что такое ирония? Припер в роддом порножурналы! Ты понимаешь, какая сейчас у меня репутация?.. Нет, не могу я их в тумбе закрыть! Их уже весь роддом расхватал!.. Ну, чего? Может, к вечеру и вернут! А может, и нет!.. Да ты где вообще их столько взял, извращенец? Ах, искал?? Ах, еще и вернуть надо???

Милка срочно притащила сало. Надо было как-то улаживать нравственный семейный конфликт.

— Ну, и чего тут такого? Интересные журналы! Я бы даже и почитала пару раз.

— Щас! Все собери, кому ты там раздала! Собери и принеси, поняла?

— Да соберу! Ну, пусть девочки почитают полчасика, пока тихий час…

Полежали чуть-чуть на боку, рассматривая картинки. Какие женщины… распущенные… красивые… Вот надо же это мужчинам зачем-то? Хотя и женщинам надо, но все же главные герои тут не мужчины. А женщины. И геройство это… ну… сомнительное…

Александра: Все мужики — кобели.

Таня: Ну, вообще, это обусловлено биологией.

Александра: Только не надо их отмазывать! Биологией обусловлено и сырое мясо жрать. Но ничего? Справились как-то с инстинктом!

Таня: Не справились. Клыки остались. Цивилизация, конечно, как-то тему причесала, но мясо человек все равно ест. А сырое оно или нет— это уже вопрос кухни.

Александра: То есть ты хочешь сказать, что трахать всех женщин подряд — это нормально?

Таня: Нет. Я хочу сказать, что это в диапазоне мужских смыслов. Они не осознают, а их тянет осеменить все живое. Это же голос эволюции, иначе человечество бы не выжило.

Александра: Что я слышу от нашей лежачей Ум-Честь-Совести! Ты, значит, благословляешь мужиков на измены и эти все… ловли тел… во имя сбережения их эволюционного инстинкта?

Таня: Нет. Я просто хочу сказать, что бороться с ним бессмысленно. Человек боится смерти, человек хочет есть, человек хочет размножаться. Это базисно. И если в первых двух пунктах мужчина и женщина похожи, то в последнем как бы отличаются потому, что отличаются их роли в системе размножения. Самец инстинктивно стремится покрыть как можно больше самок… Есть, конечно, высокодуховные, сильные мужчины, которые умеют владеть собой, но… это редкость…

Александра: Высокодуховные, мать вашу… Я сейчас заплачу… Самок они хотят покрыть… Девки, есть выпить?

Милка: Нет, но могу договориться.

Александра: Да ладно, не надо, переживу… Так что, Таня? Значит, самцам можно похерить все: все законы небесные и земные, культурную историю, мораль и принципы общежития, — и покрывать всех самок? Потому, что так говорит инстинкт? Да ну на фиг такой мир!

Таня: Почему можно? Нельзя. Ну, человечество же постоянно сражается с какой-то своей страстью. Со страстью убивать и захватывать. Со страстью доминировать над слабыми… И вот когда оно научится страстями этими управлять, тогда… не знаю… Наступит светлое будущее.

Александра: И, заметь, все, что ты перечислила, — это страсти мужчин? Я, блин, вообще начинаю понимать, что мужчины — это какая-то очень опасная и вредная субкультура которая специально подослана на Землю, чтоб ее разрушить? Они взяли в плен женщин и медленно, но верно ведут Землю к катастрофе!

Таня: Ну, думаю, к катастрофе другое ведет. Хотя там много и неумеренности человеческой, человеческого фактора. А поскольку в активе человечества в основном мужчины, то ответственность за озоновые дыры тоже они несут. Они разрушают, но и спасают тоже они. Они, в принципе, — нос ледокола «Человечество».

Александра: Где? Кто? Спасатели? Ау!

Милка: Ау!

Александра: Тогда скажи мне, Таня, а какой синхронный грех предусмотрела природа для женщин? Ну, так, для справедливости!

Таня: А женщины стремятся получить мужчину.

Александра: Не чувствую разницы.

Таня: Мужчины хотят получить секс, а женщины — мужчину. Все же просто. Мужчинам для эволюционного выживания были нужны многочисленные беременные самки. И его система размножения позволяла иметь много потомков единовременно и не сильно думать, как они там выживают. Чем больше их будет, тем больше их выживет. Это цинично, но такова природа. А женщинам для выживания нужно было выкормить единственного ребенка. Отсюда и вечная эта тема: мужчина смотрит, а женщина для него танцует. И женщина инстинктивно чувствует, что ей надо максимально долго оставаться красивой, чтобы он рядом задержался, чтобы увеличить шансы выживания драгоценного детеныша. Надо привлечь и удержать самца. Причем, по сути, любого. Ведь даже замужняя женщина смотрит на мужчин с прицелом — а что, если… Нет разве? Не озвучит, но смотрит, фантазирует, что он ее увидел, что с первого взгляда влюбился. Это что? Распущенность? Нет, инстинкт. Ожидание, что вот этого мужчину можно использовать как защитника потомства. А вы спрашиваете, как это она увела мужчину из семьи с детьми… Так она о своих детях в этот момент думает, о реальных или потенциальных. Ну, а у мужчин (в том числе и у женатых) — свои фантазии… Это нормально, наверное. Просто надо уметь укрощать фантазии, когда они уже совсем разбушевались.

Александра: Да ну на фиг! Пусть валит! Самец! Он без меня и месяца не продержится!

Таня: Ну, не надо на частности переходить. Все случаи индивидуальны. Но вообще природа мужских измен такова, что для них это чаще всего не имеет значения.

Александра: А для меня имеет!

Таня: Вот на этом и держится один из самых глобальных человеческих конфликтов. Инстинкт на инстинкт. Это как два зверя сошлись, борясь за жизнь… Или за еду… Так и тут — мужчина и женщина борются каждый за свой инстинкт.

Александра: Мне неприятно чувствовать себя жертвой, Таня. Вот ты меня сейчас так расстроила! Ты меня просто обломала! Я всю жизнь была уверена, что хищник — я!

Таня: Ну, ты и есть хищник. Тебе детенышей выращивать. Тебе природа дает бонус и в выносливости, и в здоровье, и во времени. Женщины почему дольше живут? Чтобы успевать вырастить детей. А мужчина… Он природой рассматривается как быстрое оружие, как боец, как экспериментальный материал. Мужчин беречь надо. И прощать их.

Александра: Твой тебе изменял?

Таня (через паузу): Не знаю. И не хочу знать. Особенно сейчас.

Александра: А я хочу знать! И я прощать не буду!

Таня: Каждому свое.

Мне тяжело было все это слушать. Я решила пройтись.

Я была совершенно разбита, вся эта чрезмерная экспрессия тихого родильного дома начинала на меня давить.

Почему я этому всему поддаюсь? Слушаю эти разговоры? Кем я стала за эти несколько дней? Совершенным придатком к животу, оберткой… Я что, была какой-то другой? У меня была иная жизнь? Без этих круглосуточным КТГ, анализов, осмотров и бесконечных женских жалоб на долюшку? Надо вспомнить, надо вспомнить…

И я вдруг вспомнила, что именно было написано на бумажке в ординаторской, где мы пили чай с Фимочкой. Я вспомнила этот узор из букв и вдруг совершенно четко его расшифровала.

Там было написано:

— Берестова. 12 палата. 31 декабря!!!

И после этого кто-то будет утверждать, что никто ничего не знает? Что все идет своим чередом?

Что 31 декабря для телезвезды Берестовой не предусмотрена какая-то особенная программа?

Например, по получению квартиры?

Я решила пойти к этой телезвезде Берестовой и поговорить. Сейчас хороший момент. Сейчас мне хочется кого-нибудь убить.

Плохо понимая, что делаю, я вошла в ее палату. Даже не улыбалась. Вошла, чтобы серьезно поговорить с другой самкой, с моей соперницей. Поговорить о выживании. У нее инстинкт — у меня инстинкт. Сейчас схлестнутся два беременных зверя!

Ее в палате не оказалось. А палата — загляденье. Просто будуар, а не палата. Места много, одна кровать — для барского возлежания, вторая — под барахло. Причем и вещи-то, вещи! Парадные-нарядные, какие-то бусики расправлены на простынке, косметика… Отлично устроилась наша телезвезда! Это ничего, что я ее не знаю! Но она — телезвезда!

Я села на царскую кровать. Пусть войдет и увидит, мне все равно.

Фото в рамке на тумбе.

Какой-то дородный мужик… Ха, я даже его где-то видела. Наверняка мелькает в полусвете, медийный королевич. Вот он молодец, обо всем договорился, обеспечил свою самку.

Черт!

Я долбанула эту фотографию о пол.

Не знаю, разбилось что-то или нет. Но отрезвило.

Через пару секунд я уже собирала осколки, прятала в карман, пыталась вставить фото обратно в рамку.

На обратной стороне фото было написано: «Борису Берестову».

Я точно его знаю…

И тут скрипнула дверь.

Я пришла в себя и помчалась из палаты.

И вот оно — кино. Я уже у выхода, мне еще шаг — и я в предбаннике! Но кто-то туда, в предбанник, входит, и это явно не Таня с Александрой, и даже не Милка — они-то в палате!

Это вернулась эта Берестова, и вот сейчас случится такой позор!

Мы одновременно оказались в коридорчике бокса — я и она.

Я не видела эту телезвезду. Вот только мельком — на фотографии, которую разбила. Она это? Она сейчас стоит передо мной?

Нет, это явно незнакомая женщина. Стоит и смотрит на меня глазами, полными черного ужаса.

— Вы не подумайте! Я нечаянно туда вошла! Хотела… автограф взять…

Женщина пошатнулась, схватилась за стену.

Ага.

Мы-то уже были тертые калачи. После нескольких дней на передовой.

Не разбираться надо, а спасать!

— Медсестра! Медсестра! — заорала я в коридор. — Тут женщине плохо!

Началась суета, примчалась дежурная медсестра, прилетела Фимочка с вещами. Оказывается, поступила новенькая беременная и была направлена к нам в палату, и все бы ничего, но вдруг с ней что-то такое прямо на пороге произошло.

— Нормально же шла! — сокрушалась медсестра, приводя несчастную в чувство. — Пять минут назад даже анекдот мне какой-то рассказывала! Я вот собиралась одну строчку дописать — и за ней…

Новенькую подвели к кровати, уложили на бочок. Она была в сознании, только в каком-то очень странном.

— Женщина, вы как? Вы как?

Медперсонал убежал за подкреплением, мы остались с ней одни. Таня, которой только поставили капельницу, рвалась в бой и была готова участвовать в спасении прямо с рогатиной. Александра деловито хлопала новенькую по руке, Милка несла какую-то чушь насчет того, что у нее есть где-то в запасах водка, так что всегда можно применить для расслабления…

— Мы можем вам помочь? Вы скажите! Болит где-то? Что с вами? Хоть слово скажите!

— Вот, — просипела она и протянула трясущейся рукой свой телефон. — Вот.

Мы подхватили телефон, но ничего не поняли, разволновались.

Она плакала, но без участия лица. Просто текли слезы, и все. А сама она как будто успокоилась и окаменела.

— Женщина! Женщина! Вы скажите, что нам с ним делать, с телефоном?

Таня: Позвонить кому-то?

Александра: Найти там что-то?

Милка: Оплатить?

Женщина не реагировала. Мы решили, что надо сначала попытаться что-то найти, а потом уже все остальное.

— Ох, не люблю я в чужих телефонах копаться! — сказала Александра.

— А я люблю! — Милка отобрала трубку, очень ловко начала шлепать по клавишам и уже через минуту, сверкая от гнева, развернула его к нам экраном:

«Он спит са мной а тебя не любит! Уйди из нашей жизни!»

Судя по времени, смс-ка пришла минут десять назад.

Вот тут нам все стало ясно.

Ах, тварь. Две твари! Написать женщине на сносях такое?!

— Вы скажите, что нам сделать? — горячилась Александра. — Разобраться с ними? Телефон разбить? Вы только головой кивните!

Милка: Надо посмотреть, с какого номера звонили, и набрать! Уж я с ней, с сучкой, поговорю!

Александра: Нет, надо мужу звонить! Нечего унижаться и с этой тварью разговаривать! Муж виноват — пусть сам и разбирается!

Таня: Не надо никому звонить! Вы их не знаете, этих людей! Вы не можете вот так просто вмешиваться и ломать жизнь!

Милка: Ну, вот какая-то же вмешалась!

— Как он… мог? — выдавила несчастная беременная.

И тут же ее стон оброс нашим истовым, вечным, как молитва, спасительно-очищающим и смертельно-клеймящим:

КАК ОН МОГ?

Мы выли-голосили, ругали его, любовницу, и это стало действовать. Беременная протянула руку и подергала пальцами. Мы вернули ей телефон.

Путаясь в пальцах, сбиваясь, страшно тормозя, будто под транквилизатором, она набрала номер.

А мы сели вокруг и притихли, и превратились в чаек, или грифов, или ворон… Нам только дай отмашку, мы взовьемся стаей в знак женской солидарности…

— Геночка? Здравствуй, Геночка… Да, уже заселилась… Хорошо себя чувствую… Почти… Врач пока ничего не говорит… А ты как? Все нормально у тебя?

Она разрыдалась, отбросила телефон в сторону.

— Ну, нет! — сказала Александра.

Она схватила этот чертов телефон.

— Здравствуйте, Геннадий! Вы меня не знаете, я вас тоже! И знать, честно говоря, не хочу!.. Я не представляю, какой надо быть сволочью, чтобы вот такое устроить беременной жене! Если с ней что-то случится!.. А она не одна, в ней еще и ваш ребенок!.. Если с ней что-то случится — виноваты будете вы и эта женщина!

— Дай сюда! — вырвала телефон Милка и крикнула в трубку: — Козел!

— Дайте сюда! — разволновалась Таня. Что ж вы делаете? Дайте сюда телефон!

Ей дали телефон. Беременная рыдала, как беременная белуга. Александра кусала губу.

— Здравствуйте, Геннадий, — вежливо сказала Таня в телефон — Ваша жена сейчас в роддоме, а мы — ее однопалатницы… Мы даже не знакомы, но не смогли остаться в стороне. Только что вашей жене пришла смс-ка такого содержания: «Он спит со мной, тебя не любит, уйди».

— Написанная, кстати, с ошибками! — грозно заметила Александра.

— Кто бы это мог послать вашей жене такую смс! — Таня спросила и замолчала. И было понятно по ее лицу, что ей что-то довольно эмоционально в этот момент отвечают. Причем даже с использованием определенных выражений. То есть вежливая Таня отгребла за всех.

Потом телефон умолк.

— Он говорит, что не знает никого, кто мог бы написать такую смс.

Таня растерянно посмотрела на нас.

— Конечно! — рассмеялась Александра. — Конечно, он не знает! Еще бы он знал! А сейчас стопудово ей названивает и вправляет мозг за то, что подставила! Ему-то удобно было: дома жена, не дома — подружка безграмотная… Его-то все устраивало! Это бабы, как обычно, бучу подняли!

— Да посмотрите, с какого номера смс пришла? — злилась Милка. — Уже б давно крысе позвонили и разобрались!

Номер оказался засекреченным.

Это был тупик.

Прибежали врачи, начали возиться с беременной. Она плакала, но уверяла слабым голосом, что все у нее хорошо.

Мы выползли в коридор.

Даже Таня, опираясь на капельницу, выбралась вслед за нами.

Все это было так жестоко, так несправедливо и так понятно. Как обычно, у нас на глазах предали женщину.

Одно было непонятно — что делать?

Александра: Надо с ним поговорить еще. Спокойно, по-мужски.

Таня: Ты не умеешь спокойно по-мужски.

Александра: Хорошо. Я буду спокойно по-женски.

Таня: А по-женски спокойно не бывает.

Милка: А у кого есть знакомый на телефонной базе? Если мы знаем номер, на который звонили, и время, так пусть нам там ее номерок глянут!

Следующие двадцать минут в районе бокса 12–13 наблюдалось значительное помутнение разума и грозовые вспышки. Кучка беременных амазонок, вооружившись телефонами, восстанавливала справедливость. Врачи уже покинули палату, попросив присматривать за новенькой, когда проснется, но мы готовы были сделать на шаг больше.

Мы готовы были провести за нее расследование.

Для начала мы украли ее телефон. Телефон был отключен. Пока нашли соответствующую зарядку, пока включили, пока догадались, как можно определить ее, новенькой, номер… В телефоне — куча неотвеченных. Все — от одного человека. Явно муж. Еще раз набрали мужа, попытались «спокойно, по-мужски» объяснить ситуацию. В итоге Александра снова с ним разругалась — он «никак не хотел сознаться, что у него кто-то есть, вел себя безответственно и по-хамски».

Дальше сложная цепь звонков нужным людям из записных книжек Александры. Венцом телефонного марафона был звонок в техническую службу сотового оператора.

— Виталик, это в первый и последний раз! Ситуация просто критическая! У меня на руках — беременная женщина! Ей срочно нужна помощь! У меня есть время звонка и номер! Нет только справедливости!

Александра еще долго плела сети, заманивая Виталика на путь должностного преступления. И он сдался и дал нам этот чертов секретный номер.

И вот она, минута возмездия.

Александра: Ну, я звоню?

Милка: Не, я. Ты не умеешь понятно с людьми разговаривать.

Странно, но Александра не стала спорить.

И Милка набрала со своего номер неизвестной курвы.

Мы превратились в большое беременное ухо.

— Сейчас, сейчас! — разминала плечи Милка, пока шли гудки. — Сейчас.

Даже мы услышали грозное:

— Да!

Судя по голосу, разлучница была размером со Степановну. Ее басок рвался из динамика на волю и звучал, кажется, даже в другом конце коридора.

— Ну, говорите там!

Милка пока молчала. Искала нужную ноту. Или томила. А потом вступила с места в карьер:

— Короче, слушай сюда! Моей подруге на телефон пришла от тебя смс-ка! Что ты, типа, спишь с ее мужем! Так ты, подруга, просто знай, что теперь тебе вообще не жить! Ты с какого района?

— А ты кто такая, мать твою?

— Я — подруга!

— Да чья ты подруга, коза драная?

— Как ее зовут? — Милка прикрыла трубку ладонью. — Как эту, новенькую, зовут?

Но мы этого не знали…

— Кого надо, того и подруга! Ты с темы не соскакивай! Давай, сучка, колись! Что у тебя с Геннадием?

— С каким, на хрен, Геннадием?

— С таким Геннадием, на хрен!

— Да не знаю я вообще никакого Геннадия!

Мы переглянулись.

— Слушай, а ты на какой номер смс-ку кинула, а? — тихо, но грозно спросила Милка.

— Ну, посмотрю.

Было слышно, что она там, с той стороны, тискает на кнопки, какое-то шуршание было слышно…

— Твою мать, — простонала она через минуту. — Не туда пульнула… Девушка, миленькая, вы простите! Это не вам и не вашей подруге! Ну, бывает, кнопки мелкие, не ту цифру тиснула! Не вам смс-ка! Не вам!

— Поаккуратнее в следующий раз! — сказала ей Милка. — Вы тут чуть семью не разрушили!

— Конечно! Извините!

Когда новенькая пришла в себя, на нее навалилась огромная радость в виде четырех беременных женщин. Путаясь в показаниях, перебивая друг друга, мы рассказали, что муж ей не изменял. Вернее, он точно не изменял ей сейчас, с этой непонятной теткой, которая прислала смс…

Муж к этому времени уже приехал, звонил откуда-то из холла. Бедная беременная к нему вышла. Обнялись и стояли там в темноте. Мы не видели, но видела Милка, она и донесла. Обнимались и плакали оба, так сказала Милка.

К возвращению новенькой мы успели поужинать, получить свои уколы и таблетки, посидеть полчаса в обмотке КТГ.

— Вот! — сказала новенькая. — Это вам! Муж передал конфетки. Меня Верой зовут.

Посидели с Верой, поговорили. Милка принесла сало.

Вера: Знаете, это меня Бог наказал. Я ж чуть не померла, ей Богу! Вот когда эту смс-ку увидела — чуть не померла. Спасибо, что беременная, так как-то башка еще соображает. А вообще я сама, девочки, виновата. Ревнивая я такая! Это же ужас. Он за порог — я уже звоню… Вот и получила.

Александра: Ну, вообще, резонно. Мысль материальна. Если чего-то долго и увлеченно бояться, то это случается в конце концов.

Вера: Во-во… В общем, я с этой минуты больше Генку не трогаю. Он у меня мужик умный, сам понимает, что да как. А я — нет. Мне сегодня хватило. Я хочу своей жизнью жить, а не за его жизнью подсматривать.

Таня: Очень правильное решение, Вера! Вы молодец!

Вера: Да. Я так решила. Мы, бабы, сами себе все портим. Я как подумаю — это сколько ж он меня терпит с моим-то нытьем? Да ему памятник ставить надо!

У нее зазвонил телефон.

— Да, Геночка, да, хороший мой!.. Спасибо, я ничего. Вот, сидим с девочками, разговариваем… А ты как?.. В смысле? Где с друзьями сидишь?.. И что за друзья?.. Гена, ты где?! Просто скажи, где ты!.. Хорошо, дай трубку другу! Трубку другу дай, говорю!.. Генка! Там у вас бабы, да? Я же слышу!..

И она вышла, чтоб можно было поругаться всласть.

Мы молчали.

Александра (возвышенно): А вот, коллеги, как вам мысль, высказанная Верой, что башка соображала потому, что беременная? Вы как считаете? Беременность влияет на умственную составляющую женщины? И в какую сторону?

Таня: Думаю, коллега, что ум у женщины — величина постоянно малая или постоянно большая и от беременности не зависит. Многое в беременности умом понять нельзя. Поэтому некоторым женщинам природа ум и не выдавала. Чтобы не сдвинулись во время беременности.

Александра: Это вы обо мне?

Таня: Несомненно.

Грустный смех…

Я вышла проведать Веру. Минут десять прошло, а она все еще по коридору гуляет. Увидела ее в дальнем конце коридора у окна. Судя по динамике, ругается.

Зато на посту рядом с дежурной медсестрой стояла, скрючившись, незнакомая беременная. Медсестра писала, потом подняла голову:

— Так, Настя, ты или рожай, или спать иди!

И Настя пошла в палату. Спать.

Роды совсем утратили свой метафизический смысл. Просто отправляются люди рожать в какой-то момент — и все дела…

Я еще прошлась туда-сюда, чтобы тело спортивно развивалось, как у Хайди Клум, постучала пальцем в живот — тире-тире-точка. Малышик ответил сонным хуком — не мешай, мама. Ну, хорошо-хорошо, извини… Вернемся в палату и поиграем в барабан, да? Чур, я барабан.

Уже у самой палаты столкнулась… с телеведущей. Она была в макияже, с мороза. И снова очень пахло цветами.

— Извините, — сказала она вежливо и очень недобро. — Кто-то в моей палате в мое отсутствие копался в моих вещах. Вы не знаете, кто?

— Не знаю, — сказала я ей. И прошла мимо. Мы еще повоюем с тобой, телеведущая.

— Я все знаю про вас, — вдруг сказала она мне в спину. — Все говорят, что вы… В общем, не хотите поговорить об этом?

Я притормозила.

— А что?

— Мне кажется, я могу вам кое-что предложить…

Я обернулась.

— Например?

— Кое-что с моим участием.

— С каким именно?

— Муж готов взять расходную часть на себя… Понимаете? Это в том случае, если вас что-то смущает… Если вы не верите в мои возможности.

— Зато в ваши возможности верит Алина Кирилловна.

— Она просто доктор, я о другом…

— Я не понимаю… Вы хотите мне заплатить, чтобы я…

— Да. Можете понимать это так, — она очень многозначительно улыбнулась. — Я же знаю, что это вы заходили в мою палату и смотрели фото.

— Простите, я сейчас туговато соображаю, я не очень готова с вами об этом разговаривать.

— Конечно, я понимаю. Давайте завтра.

Что за бред? Но она боится меня, это хорошо.

Она готова мне заплатить, чтобы я не претендовала на квартиру.

Александра украсила нашу елочку трофейными конфетами. Теперь был почти праздник — елка. Хайди Клум и конфеты.

— Сюда бы еще деток… Ну, и черт с ними, с мужьями… И их тоже…

Пока Таня и Александра звонили своим, ворковали с детьми, я смотрела в окно. Там топтался совсем молодой папа, бритый, в кожаной куртке с металлом. Время от времени он грел голову ладонями, смотрел в окна четвертого, молчал, мерз, курил, но не уходил.

Нервничает.

Сразу видно — в первый раз рожает.

Среди ночи Фимочка увела Веру в родильное отделение.