Группа постояльцев отеля со своим багажом приготовилась к отъезду. Все с любопытством смотрели на Барни. Менделл взял себя в руки и вошел в отель, страшно смущенный тем, что был без шляпы и пальто. Он наделся, что инспектор Карлтон с успехом использует их. Менделл со всей тщательностью вымылся в полицейском участке, но его огорчало, что он должен появиться перед Галь с окровавленной повязкой на голове и пятнами крови на костюме и воротнике рубашки, которые принесла ему Розмари. Несколько шишек и суточная щетина… Менделл провел рукой по щеке и осторожно коснулся затылка. Прикосновение оказалось очень болезненным. Маленький флик из патрульной машины ударил его очень сильно, изо всех сил.
У Менделла кровь бросилась в лицо при воспоминании о том, что произошло. Может быть, под воздействием всех этих неприятностей, выпавших на его долю, он станет одним из тех парней, которые, он слышал, получают удовольствие от физической боли. Менделл надеялся, что с ним этого не случится, это губительная слабость для боксера. «Для бывшего боксера», — сразу же поправил он себя. Как боксер он кончен. Психиатры его предупредили, мистер Эбблинг вынес свой вердикт. Он превратился в отбросы… отбросы, которые теперь должны находиться неведомо где. И в кармане у него всего лишь менее двадцати долларов.
Грацианс опирался на прилавок с сигаретами, расположенный рядом с газетным киоском. Когда Менделл остановился возле него, Грацианс вынул сигарету изо рта.
— Вижу, вас отпустили, Барни?
Менделл читал крупные заголовки газет.
— Да…
Сперва он прочел об инциденте с самолетом. Потом о себе, на первой странице внизу. Статья была озаглавлена:
«БОКСЕР ОТПУЩЕН ПОД ЗАЛОГ В ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ».
В заметке сообщалось о его задержании в отеле инспектором Карлтоном по подозрению в убийстве Вирджинии Марвин. Приводился и ее адрес.
«Более подробные сведения читатель найдет на третьей странице».
Менделл дал продавщице полдоллара за газету и пачку сигарет и спросил детектива отеля номер апартаментов Галь.
— Пятьдесят «Б», — ответил Грацианс, — сразу же по коридору после вашей комнаты.
— Спасибо, — ответил Менделл, — большое спасибо. Но сперва я хочу прийти в себя.
— У вас, к сожалению, нет такой возможности, — покачал головой детектив. — Карлтон опечатал ваш номер.
— А если мне нужно побриться и поменять одежду?
— Вам надо было об этом подумать до того, как вы попали в беду. — Грацианс вынул изо рта сигарету, будто хотел еще что-то добавить, потом передумал, пожал плечами и ушел.
Менделл посмотрел ему вслед. Детектив подонок… Все флики дерьмо… У Менделла перехватило дыхание. Всегда что-нибудь… А Галь видела его только в отличной форме. На протяжении всей поездки с Эбблингом от участка до отеля у Барни только и было в мыслях — побриться и переодеться. А теперь он вынужден появиться перед Галь грязным, как свинья.
Что-то коснулось его, что-то очень нежное. Он невольно дернулся и чуть не выронил сигарету, которую курил. Маленькая блондинка за прилавком страшно смутилась.
— Сожалею…
Менделл посмотрел на ее пальцы, лежащие на его руке, и попытался улыбнуться.
— Нет, вы не виноваты, это мои нервы…
— Знаю, — улыбнулась ему девушка. — Я только хотела предложить вам…
— Что?
— Тут рядом есть магазин для мужчин. Почему бы вам не купить себе рубашку, а потом вы спуститесь в парикмахерскую и вас там побреют.
— Спасибо. Я должен был сам до этого додуматься.
Он купил за пять долларов рубашку, потом спустился по мраморной лестнице в парикмахерскую. Парикмахер без особого энтузиазма согласился отмыть засохшую кровь на его волосах, заменить грязную повязку и побрить его. Пока его брили и парикмахер снимал с него повязку, осторожно смывал кровь с волос, Менделл принялся читать газету. Статья в «Дейли Ньюс» пересказывала то, что напечатал Джой Мерсер в утренней газете, но в более мягких тонах. Там было также сказано, что полиция разыскивает человека среднего возраста, некоего мистера Бартона, который, кажется, посещал роскошные апартаменты Вирджинии Марвин в Транфильд-Арм-отеле.
Сидя около умывальника и ощущая умиротворяющее воздействие шампуня, Менделл решил, что одно совершенно очевидно — погибшая малышка была на сто голов выше девушек с Рандольф-стрит. Было приятно, что она захотела спать с чемпионом-боксером, многие женщины хотели этого. Но почему после того как он послал ее подальше, Вирджиния Марвин избрала его ванную для того, чтобы дать себя убить? В газете ничего не говорилось про Куртиса. Возможно, газета вышла раньше, чем это стало известно, или полиция просила прессу до поры до времени ничего не сообщать об этом убийстве.
Закончив возиться с его волосами, парикмахер снова усадил Барни в кресло и включил фен.
— Вам было больно?
— Не особенно, — солгал Менделл.
Парикмахер наложил марлю на рану на затылке Менделла и приклеил ее пластырем. Потом придвинул ему зеркало.
— Ну, как вы находите себя?
Новая повязка была еле заметна.
— Хорошо, — одобрил Менделл, — просто замечательно.
Он дал парикмахеру свои последние десять долларов, завязал галстук поверх новой рубашки и поднялся по мраморной лестнице в холл отеля. Красивая девушка-негритянка, которая просила у него автограф, дежурила в лифте. Она приветливо улыбнулась ему и, когда Менделл вошел в лифт, тихо проговорила:
— Я очень рада, что все устроилось, мистер Менделл. Я знала, что вы не убивали. Мак рассказал вчера вечером, когда я вернулась домой, что мужчина, который так хорошо работает на ринге, не мог иметь дела со шлюхой с панели.
Менделл пожал ей руку, когда она открывала дверь на пятом этаже.
— Поблагодарите от моего имени Мака, тысячу раз поблагодарите… — Менделл силился улыбнуться. — Теперь… я надеюсь, все будет хорошо. Но меня здорово потрепали…
Он повернул с лестничной клетки направо и пошел по коридору, протянувшемуся вдоль фасада здания, стараясь шагать уверенно. Барни сейчас сражался с ветряными мельницами: еще ничего не было решено. Некто, убивший Куртиса и стрелявший в него, Менделла, оставался еще на свободе. Инспектор Карлтон продолжал верить, что это он убил маленькую Марвин. Эбблинг предупредил его, чтобы он не питал иллюзий, его залог мог быть с минуты на минуту аннулирован.
В коридоре висело зеркало, и Менделл, проходя мимо, бросил в него взгляд. Парикмахер хорошо поработал: его вид уже не был таким жалким, и казалось, что Барни обрел полную форму. Он стал прежним Барни Менделлом. Его плечи распрямились, и он увереннее пошел дальше. Апартаменты пятьдесят «Б» находились в конце коридора. Менделл собрался постучать в дверь, когда голос по ту сторону проговорил:
— Забудь его! Ты прекрасна, прекрасна. И ты моя, вся моя!
Это был мужской, хриплый голос человека, неравнодушного к виски, и он показался Менделлу страшно знакомым. Барни опустил руку, и блеск в его глазах исчез. Дыхание снова затруднилось, а в голове все смешалось. Ему показалось, что этот голос открыл кран, из которого потекли помои. Галь была с другим мужчиной! Толстые вены на висках Менделла начали пульсировать, горло сжалось от боли.
— Ты прекрасна, прекрасна, прекрасна, — все повторял голос по ту сторону двери.
Потом последовало долгое молчание. Менделл успел вспотеть, а его больное воображение сошло с тормозов. Галь в постели с мужчиной!
«Я его убью, — подумал Менделл. — Я убью их обоих!» Он подождал, надеясь, что Галь ответит своему любовнику, но так как она этого не сделала, Барни нажал на ручку двери. Она оказалась незапертой. Менделл вошел и очутился в салоне номера Галь. Солнце сверкало через окно. Платья, юбки, белье — все это в красочном беспорядке валялось на стульях и диване. Так было всегда, когда Галь ездила одна, без горничной, и когда ей нужно было что-то найти из одежды. Единственный обитатель комнаты — зеленый попугай, качавшийся на жердочке в золоченой клетке. Насколько Менделл помнил, это была точная копия того попугая, которому он свернул шею. Увидев Менделла, попугай поднял голову и закричал:
— Внимание! Не сообщайте настоящих имен, парни! Осторожно, это флики!
Менделл закрыл дверь в коридор и прислонился к ней. Он был счастлив, что Галь не оказалось в комнате. Галь любила его, она прилетела с Бермуд, чтобы встретиться с ним. Она ждала его всю ночь. А он спустя два года опять подозревает ее. Он был так же глуп, как и Пат Дойл, и даже хуже. Барни закрыл глаза и подождал, пока сердце успокоится. А попугай продолжал орать:
— Забудь его! Ты прекрасна, ты прекрасна, ты моя!
Менделл открыл глаза и посмотрел на птицу. Вот до чего может дойти парень с больным воображением. Теперь, когда Барни находился в одной комнате с попугаем, он уже не принимал его за мужчину.
— О, ты… ты такой большой дурак! — тихо проговорил Менделл.
Он вытер щеки и лоб носовым платком и открыл дверь в спальню. Шторы были опущены, но света оказалось достаточно, чтобы Барни удалось разглядеть Галь. Она спала. Менделл на цыпочках вошел в комнату и бесшумно закрыл за собой дверь. В комнате царило приятное тепло. Галь спала на спине, накрытая только простыней, которая плотно прилегала к ней и обрисовывала контуры ее фигуры — хрупкую грудь, плоский живот, округлые бедра. Менделл нагнулся поцеловать ее, но передумал. Он забыл, до какой степени очаровательна Галь, и был счастлив, что у него есть время любоваться ею. Его сердце стало биться в унисон с дыханием Галь. Темные тонкие волосы обрамляли овал ее бледного лица, губы улыбались, как будто она мечтала о чем-то очень приятном, но, несмотря на полутьму, Менделлу показалось, что она плакала. Очень возможно, что Галь заснула в слезах. Два долгих года…
Менделл наморщил лоб.
— Эй! Дорогая, проснись! — тихо прошептал он.
Жаждал ли он ее? Нуждался ли он в ней? Барни больше не ощущал острой необходимости в Галь и безуспешно пытался проанализировать, что же он чувствует. Как можно анализировать любовь? Галь — это больше чем просто женщина, это его дорогая жена, это радуга, синяя птица, о которой они с Розмари читали в детстве. Она была Галь, была тем чудом, которое существовало наяву, о котором он мечтал всю свою жизнь…
Менделл снял пиджак, ослабил галстук, потом, чтобы почувствовать себя свободнее, сел на край кровати. В нем росло желание. Присутствие Галь прогнало едкий запах дешевых забегаловок и второразрядных клубов, в которых он обратился. Один маленький пальчик Галь стоил всех кулаков боксеров, которых он встретил в своей жизни. И вместе с тем, существовали эти проклятые деньги, которые Галь не удосужилась посылать его матери, хоть и обещала. И у нее была масса времени, чтобы навестить его, хоть бы раз навестить.
— Почему ты не приходила, дорогая? — спросил Менделл.
То был не упрек, только вопрос. Галь потянулась, как проснувшаяся кошечка. Ей стало жарко под простыней и, не открывая глаз, она стала скидывать ее, потягиваясь и переворачиваясь. Потом она совсем сбросила ее, оказавшись голой.
— Галь, дорогая… мое сокровище, — прикоснулся к ней Менделл.
Она села и вздохнула.
— Барни… — Галь на мгновение прижалась к нему телом, потом оттолкнула его. — Нет.
— Что нет, дорогая?
Розовые кончики грудей Галь торчали вперед, а руки собрали волосы на затылке и дали им упасть на спину. В ее глазах светилась печаль. Она выпятила вперед свою нижнюю губу и стала похожа на маленькую испорченную девчонку с телом женщины.
— Где ты был? Ты позвонил мне два часа назад и сказал, что едешь ко мне. — Галь снова собрала волосы на затылке.
— Да, — тихо сказал Менделл, — но… но, дорогая, если бы ты позволила объяснить тебе… — запротестовал Менделл.
Он снова обнял ее, но Галь начала кулачками отбиваться от него. Вырвавшись, она села поперек кровати, прислонившись спиной к стене, вытянув ноги и скрестив руки на коленях.
— Нет, не трогай меня, я не хочу!
— Но, дорогая…
— Я тебя больше не люблю! — Нижняя губа Галь задрожала, и она начала плакать. — Я прилетела с Бермуд, чтобы встретиться с тобой, и что же получается? Сначала ты влез в грязную историю с этой девушкой, потом ты меня обманываешь и оставляешь одну на несколько часов…
— Но, любовь моя… — попытался вставить слово Менделл.
Голые ноги Галь находились в нескольких сантиметрах от его рук. Он попытался погладить их, но она его оттолкнула.
— Не трогай меня, я не хочу, чтобы ты когда-нибудь прикасался ко мне!
Менделл схватил ее за лодыжки одной рукой и потащил к себе через кровать.
— Боже мой! Ты будешь меня слушать?!
Галь попыталась повернуться лицом к стене.
— Нет!
Менделл шлепнул ее по ягодицам.
— Будешь!
— Ты делаешь мне больно!
— Я сделаю тебе еще больней, если ты будешь продолжать так вести себя.
— В таком случае я закричу!
— Кричи!