Поцелуй или смерть

Глава 5

Куртис вышел первым и проводил Барни к серому «форду». Они сели в автомобиль, и Куртис нажал на стартер. В это раннее утро город казался молчаливым и серым. Машин на улицах было мало и большинство из них — фургоны, подбирающие мусор, сваленный вдоль тротуаров, и содержимое зеленых ящиков с надписью «Помогите чистоте города».

— Кто заплатил за то, чтобы меня выпустили? Мистер Эбблинг? — спросил Менделл.

— Нет.

Менделл теребил узел своего галстука. Он был рад, что Розмари привезла ему чистое белье и костюм. Вне сомнений, Галь уже приехала и ждет его в отеле. Менделл надеялся, что разговор с Куртисом продлится не слишком долго. Куртис поехал на север, по направлению Медисон-стрит, потом свернул назад к реке. Наступившее молчание угнетало Менделла, и он попытался завязать разговор.

— Очень любезно с вашей стороны вызволить меня оттуда.

— Может быть, у меня был определенный интерес, — улыбнулся кончиками губ Куртис.

Менделлу очень хотелось бы знать, что означает этот «интерес», и он сказал наугад:

— Мой тесть — тоже судья. Человек с отличной репутацией.

— Да, — ответил Куртис, — я знаю.

Снова повернув на север, он остановил машину у здания на Белл-стрит и вышел из нее. Менделл проследовал за ним в здание. Лифты там были, но не было ночных лифтеров. После утренней прохлады холл показался жарким и душным. Куртис толкнул дверь запасного выхода, и они поднялись по лестнице до пятого этажа. Потом они вошли в коридор, еще влажный после уборки, а из него в контору, где на дверях не оказалось никакой надписи. Комната была небольшой, но чистой. В ней находились лишь письменный стол, пять стульев и металлический сейф.

Куртис закрыл дверь, открыл один из ящиков и поставил на стол бутылку виски и два стакана.

— Угощайтесь.

Менделл отрицательно покачал головой и сел на краешек стула.

— Если не возбраняется, я откажусь, вчера достаточно нагрузился.

— Да, можно сказать… — признал Куртис, наливая себе в стакан виски и начиная пить маленькими глотками. — Знаете, мне должны заплатить больше. Мне пришлось проделать эту проклятую работу, чтобы вытащить вас оттуда. — Он добродушно рассмеялся, что очень понравилось Менделлу. — Вы не задаете себе вопрос, Барни, что же все это может означать, а?

— Задаю, — согласился Барни. — Какой залог внесли за меня?

Куртис поставил бутылку и стаканы на место.

— Дорого.

— А кто заплатил? Галь?

Куртис уселся за письменный стол и положил на него ноги.

— Вы очень далеки от истины.

— Тогда кто?

— В настоящий момент будем считать, что это некто, сильно в вас заинтересованный. Некто очень влиятельный.

Менделл наполовину привстал со стула.

— Не тот ли тип, который ухлопал блондинку?

Куртис прикурил сигарету и толкнул пачку через стол Барни.

— Нет, этим по-прежнему занимается инспектор Карлтон.

— Хотите я вам что-то скажу? — Барни снова сел.

— Что именно?

— Я не верю, что я убил ее.

Прикурив, Куртис потушил спичку.

— Я тоже склонен усомниться в этом. И даже очень. Установив время смерти в четыре часа, полиция нам обоим тем самым очень облегчила задачу. — Неожиданно, резко изменив тему разговора, он спросил: — Каким было настоящее имя вашего отца, ну, до того, как он натурализовался в Штатах?

— Простите, не понял?

— Ваша фамилия не всегда была Менделл, не так ли?

— Да, старик изменил ее.

— Когда?

— Как только приехал сюда. Задолго до моего рождения…

— А какова была ваша фамилия в Польше?

— Мне ее даже трудно произнести! — засмеялся Менделл. — Менштовский. Но старик упростил ее, понимаете?

— Понимаю.

— Но то, что фамилия была Менштовский, я знаю. И даже видел эту фамилию на письмах брата моего отца.

— Которого звали Владимиром?

— Да, совершенно верно.

Немного подумав, Куртис продолжал:

— Родился в Гданьске в тысяча восемьсот девяносто седьмом году и женился на Софии Внела, чешке, тысяча девятьсот двадцать второго года рождения. — Он выпустил дым к потолку. — Профессор физики в университете в Польше, позднее в Сорбонне. Эмигрировал в Сан-Пауло, Бразилия, в тысяча девятьсот сорок третьем году, где открыл собственную лабораторию. Умер четырнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года, вдовец, детей не было.

— Мы даже не знали, что он умер, — как бы извиняясь, проговорил Менделл. — Мы потеряли его следы во время войны. — Он нагнулся вперед. — Но как произошло, что вам так много известно о моем дяде Владимире? Какое отношение это имеет к тому, что вы вытащили меня из тюрьмы?

— Мы дойдем до этого, — Куртис продолжал курить. Что-то очень знакомое было в голосе Куртиса, и внезапно Менделл понял, что именно. Это тон, который угнетал его. Раньше он уже пережил это ощущение, и особенно в ту ночь, когда после отбоя, мучаясь от бессонницы, слушал в больнице далекие звуки улицы, вспоминая предыдущие беседы с врачами, и повторял себе, что все, что когда-то случилось с Барни Менделлом, навсегда осталось с ним.

— Вы — флик, — обвиняюще заявил Менделл.

— Точно, — улыбнулся Куртис.

— ФБР?

— Нет, казначейство.

— А чего хочет от меня государство? Я всегда исправно платил налоги.

— Много налогов, — согласился Куртис, — но это дело прямо не касается налогов.

— Тогда что это такое?

Куртис прикурил от окурка новую сигарету.

— Для начала скажу, что мы довольно долго пытались установить с вами контакт.

— А я не прятался.

— Нет, — усмехнулся Куртис, — вы не прятались. Ах, какая неудача!

— Почему?

— Мы всегда знали, где вы, но, благодаря некоторой путанице, не знали, кто вы на самом деле. Фактически в стране проживает три миллиона человек польского происхождения, и, кажется, ваш отец не потрудился официально оформить изменение фамилии.

— Да, он об этом никогда не думал.

В маленьком кабинете стало душно, и Менделлу очень хотелось, чтобы Куртис поскорее объяснил ему свое дело и отпустил его к Галь. Их разговор не касался смерти девушки. Куртис вынул из письменного стола польский журнал, издающийся в Чикаго.

— Вы уже читали это, Барни?

— Нет, — покачал головой Менделл. — Я не умею читать по-польски, немного говорю и все.

— Понимаю, — сказал Куртис, пряча журнал в стол. — Каковы ваши взгляды на нашу страну, Барни?

— Что вы хотите этим сказать? Это моя родина, я люблю ее.

— Да, — кивнул головой Куртис, — это мне кажется правильным. И до этой последней истории с Вирджинией Марвин вы были хорошим гражданином. Ваше поведение во время войны безупречно. Вы не стали генералом, но все-таки получили орден за храбрость в период службы в мотопехоте, три благодарности и военный крест. Не так ли?

Менделл взял из пачки сигарету, но не прикурил ее, а принялся разминать между пальцами.

— Да, это так.

— После службы в армии вы снова вернулись на ринг, и весьма успешно. Вы встречались со всеми боксерами вашего веса и очень многих нокаутировали.

— Нет, не всех я нокаутировал…

— Но вы собирались это сделать, пока вас не заточили в психиатрическую больницу. Вас не затруднит сообщить мне, как вы туда попали?

— Мне бы не хотелось об этом рассказывать, — ответил Менделл. Ему опять стало нехорошо, и он заметил, что дышит ртом, ладони покрылись каплями пота. Он вытер руки о брюки и спросил:

— Объясните, как и почему вы так много знаете обо мне? Как меня выпустили под залог? Что означает вся эта история? Что за всем этим скрывается?

Куртис оттолкнул стул и встал. Он подошел к окну, которое заря окрасила в бледно-розовый цвет. Пролетел самолет. Куртис подождал, пока замолк шум от него, и объявил:

— За всем этим, Барни, стоит много денег.

— Вот это хорошо! — воскликнул Менделл.

Куртис повернулся, сел на подоконник и задумчиво посмотрел на Менделла.

— И кое-что еще, что намного важнее денег…

— Не говорите глупостей, — возразил Менделл, — нет ничего важнее денег. Мне кое-что известно об этом. Я родился на задворках. Старик никогда много не зарабатывал, а когда он умер, стало еще хуже. Ребенком я подыхал с голоду. Я видел, как умирала с голоду моя мать. Я видел, как она всю зиму ходила без пальто. Без ничего! Вот потому-то я и занялся боксом, и это замедлило мое развитие. Но это оказалась единственная работа, приносящая быстрый доход. Мне многое не светило, но все же я был достаточно умен, чтобы не нарываться на неприятности. Нет, и не говорите, нет ничего дороже и важнее денег!

Куртис положил сигарету на подоконник и встал.

— Надеюсь… — проронил он и вдруг замолчал.

Менделл услышал, как позади него открылась дверь, и увидел, что рука Куртиса мгновенно исчезла в кармане пиджака. Потом свет плафона на потолке потух и Куртис крикнул:

— На пол! Быстро на пол, Барни!

Менделл бросился вперед на прекрасно натертый пол. Над его головой раздался хорошо знакомый звук, и пуля задела его щеку, в то время как он старался сделаться как можно незаметнее. Другая пуля врезалась в пол, еще одна — в стол, и еще одна вошла в тело с характерным звуком. Все четыре пули предназначались Менделлу. Он прижал голову к полу, чувствуя себя пропавшим. Потом человек, стоявший на пороге, ушел. Послышался шорох поспешных шагов, и вскоре хлопнула тяжелая входная дверь.

Менделл встал и чихнул, прочищая нос. Бросившись на пол, он ударился ногой о стол и теперь, хромал, подошел к двери, чтобы посмотреть. На том месте, где стоял незнакомец, появилась лужа крови, ярко светившаяся на блестящем полу. Несколько капель краснело и в коридоре.

— Вы в него попали, — бросил он Куртису. — Мне кажется, я слышал, как он застонал.

Он зажег свет и повернулся посмотреть, где Куртис. Тот сидел на полу, прислонясь к письменному столу. Обе его руки были прижаты к груди, а потухающий взгляд устремился на Менделла. Когда он увидел, что Менделл смотрит на него, губы его зашевелились, будто он что-то хотел сказать, но изо рта вылетело лишь легкое шипение.

Пока Менделл разглядывал Куртиса, руки того соскользнули с груди и упали вниз. Он повалился на пол и больше не двигался.