Поцелуй или смерть

Глава 15

Это напоминало Менделлу обед вместе с матерью на траве в Сан-Бонифацо в первую годовщину смерти отца, когда они еще не привыкли к его отсутствию, когда им хотелось быть вместе с ним и не о чем было говорить. Трава в этом году выросла такой же высокой, как и тогда. Барни словно чувствовал ее густоту вокруг своих щиколоток сквозь шелковые носки.

— Соли? — спросила Галь.

— Спасибо.

— Менделл посолил и протянул солонку мистеру Эбблингу.

Тот покачал головой.

— Нет, спасибо, Барни.

Столовая была большой, с высоким лепным потолком. Ее будто бы наполняли блуждающие тени, пытающиеся ускользнуть от пламени горящих в камине дров. Кроме этого пламени, единственным другим освещением служило желтое пламя свечей, вставленных в серебряный канделябр. Голос мистера Эбблинга бурчал что-то малоинтересное. Из вежливости Менделл старался слушать его, но вместо этого он услыхал только поскрипывание двери вдалеке да стук собственного сердца. Снаружи иней покрывал стекла высоких окон, северный ветер раскачивал деревья, заставляя гнуться клены и ветки старого дуба.

— Барни, вы меня слушаете? — спросил мистер Эбблинг.

— Да, сэр, — соврал Менделл.

Барни допил свое вино и снова попытался внимать рассказу прокурора о пороке, тщательно скрываемом кем-то. Однако это позволило одному из клиентов мистера Эбблинга сохранить несколько сотен долларов и, конечно, уделить некоторое количество из них прокурору.

— Это никого не интересует. — Галь откинула прядь волос, упавших ей на глаза.

Она не таилась. Любовь пробудила в ней аппетит, и она ела так, будто долгое время голодала. И Галь имела на это право. Да и Барни тоже. Квартал у скотобоен был далеко. Как приятно снова надеть к обеду смокинг! Как приятно смотреть на горящие дрова! Как приятно пить хорошее вино! Как приятно смотреть на Галь…

Менделл наблюдал за ней поверх стакана. Галь надела вечернее платье из светло-желтого шелка, открывающее плечи и спину. С высоко поднятыми пышными волосами, с темными кругами под глазами, голыми плечами, белыми и теплыми при свете свечей, она напоминала ангела, правда немного распущенного.

Но Галь тоже казалась озабоченной. Это сквозило в ее жестах и неестественно громком голосе. Она слишком много пила. Время от времени Галь бросала взгляд в сторону Менделла, затаив дыхание, будто хотела сказать ему: «Подожди, пока мы останемся вдвоем, и ты увидишь…»

При этой мысли по спине Менделла пробегала дрожь, приятная дрожь. Он заставлял себя есть и пытался не думать, что, вне всякого сомнения, его мать часто голодала во время его болезни. Галь могла бы все объяснить ему и она объяснит, когда ему удастся заставить ее выслушать его.

Галь увидела, что он нахмурился, и положила ему руку на плечо.

— Что с тобой, дорогой?

— Ничего, я просто задумался. — Менделл вернул ей улыбку.

Андре, замещающий лакея, снова наполнил его стакан.

— Это было испытанием для всех нас, — сказал Эбблинг.

В его голосе не чувствовалось шарма. Это был голос старого человека без иллюзий, окончившего когда-то Гарвард и получившего диплом. Но это произошло так давно…

— И все это еще не кончилось… — продолжал он.

Галь перенесла свое внимание на тарелку.

— Не стоит из-за этого расстраиваться. Сделай что-нибудь.

— Надеюсь, смогу… — кончиками губ произнес Эбблинг.

Менделл внимательно посмотрел на отца и дочь. Ему очень хотелось узнать, о чем Эбблинг и Галь спорили по возвращении судьи в его кабинете, запершись на ключ. Галь всегда добивалась своего без единого грубого слова. Менделл заметил, что его стакан пуст и Андре собирается его наполнить. Он накрыл стакан рукой.

— Нет, спасибо, мне хватит.

— Как хотите, мистер, — ответил Андре.

— А как тебя кормили в клинике? — поинтересовалась Галь.

При этих словах маленький комок застрял у Менделла в горле.

— Съедобно, — ответил он.

Менделл сидел, глядя на огонь и размышляя обо всем сразу. В его ушах стоял голос матери, ее громкий возмущенный голос.

«Пьянствовать? Да. Драться? Да. Попасть в тюрьму? Да. Но никогда не было еще ни одного сумасшедшего Менделла! Никогда еще не было ни одного Менделла в конце Ирвинг-парка!»

Хорошо, пусть будет так. Ну, что ж, один из них все же там был или, по крайней мере, был близок к этому.

Зловещая трапеза подходила к концу. Менделл обрадовался, увидев, что она заканчивалась.

— А что, если мы будем пить кофе и ликеры в музыкальном салоне? — предложил мистер Эбблинг.

— О, ради бога, уйдем отсюда! — воскликнула Галь. — В этой комнате до такой степени тоскливо!

Менделл почувствовал легкое головокружение, когда встал, чтобы отодвинуть стул жены. Ему стало трудно держать глаза открытыми.

— Пожалуй, мне больше не стоит принимать алкоголь. Вино оказалось крепче, чем я ожидал. Думаю, я уже выпил свою норму.

— Не будь идиотом. — Галь дотронулась до шрама над его глазом. — Я очень люблю тебя, когда ты немного выпивший. И перестань говорить как боксер. — Она подчеркнула сухость своих слов, сморщив нос и в упор посмотрев на мужа.

— Тогда, кажется, мне лучше молчать, — ответил Менделл.

— Вы отлично справляетесь, — запротестовал Эбблинг. — На чем закончилась ваша учеба, Барни?

— Я несколько лет учился в школе, — отозвался Менделл. — Примерно до тех пор, пока не дошел до некоего Цезаря, который имел наглость разделить страну на три части. Тут мне пришлось пойти работать, и я так и не узнал, как он с этим справился.

— Ах, ты!.. — Галь сжала его руку.

Музыкальный салон был маленьким. Маленьким и похожим на гостиную. Он находился в задней части дома, напротив озера. Но все равно там без труда размещались рояль, радиоприемник, магнитофон и большой телевизор. Там же стояли очень удобные кресла и диван. Галь положила полдюжины пластинок на проигрыватель.

— Может, ты хочешь посмотреть телевизор?

— Мне все равно, дорогая, — покачал головой Менделл.

— Ладно, я предпочитаю телевизор, — заключил Эбблинг, удобно устраиваясь в кресле. — Барни, а в клинике были телевизоры?

Внезапно Менделл почувствовал, что у него сильно болит голова. Ему так хотелось, чтобы Галь и ее отец забыли про клинику! Это уже все в прошлом, и он сам так хотел забыть о ней!

— Да, сэр, там они были, и очень хорошие.

Он сел в низкое кресло, и Галь сразу же пересела к нему на колени.

— Андре, принесите нам анисовку. И не забудьте, что мистер Эбблинг любит очень крепкий кофе.

— Не забуду, миссис, — ответил Андре.

Менделл смотрел, как Андре наливает ликер в два стакана и ставит их на край столика. После этого Андре хорошенько перемешал скотч для мистера Эбблинга. Менделл решил, что Андре куда лучше справляется с обязанностями шофера, чем лакея. Такой же крупный, как и Менделл, Андре чувствовал себя неуютно в ливрее.

— Я всегда любил Чайковского, особенно его Четвертую симфонию. — Эбблинг удовлетворенно покачал головой. Да и Пятую тоже. А он что, русский или поляк?

— Кажется, русский, — ответила Галь.

С напряженными до предела мускулами Менделл пытался слушать музыку и не мог. Эбблинг протянул ему коробку с сигарами.

— Сигару?

— Нет, спасибо, — Менделл заставил себя улыбнуться. — Предпочитаю «Кэмел». — Он достал из кармана пачку и предложил Галь.

— Не сейчас, дорогой, — покачала она головой, и так как Андре входил в комнату с серебряным подносом, на котором стоял кофейный сервиз, она приказала ему: — Андре, сделайте, пожалуйста, погромче. Отец качает головой, как болванчик, а я до такой степени уменьшила звук, что ничего не слышу.

— Слушаюсь, миссис, — ответил Андре и повернул ручку.

Из телевизора вырвались такие мощные звуки, что Менделл непроизвольно вздрогнул. Галь, по-прежнему сидевшая у него на коленях, повернулась, чтобы лучше видеть его.

— В чем дело, дорогой?

Менделл затянулся сигаретой, потом положил ее на серебряный поднос рядом с чашкой, которую только что наполнил Андре. Ему было стыдно говорить ей правду.

— Ничего, ровным счетом ничего, любовь моя. Галь провела рукой по его волосам.

— Хочешь, я скажу тебе кое-что, дорогой? — Она задержала дыхание и немного поерзала у него на коленях, чтобы еще больше усилить ощущение их близости. — Я всегда мечтала выйти замуж за блондина.

Менделл нежно погладил ее, выпил ликер и сразу понял, что ему следовало бы воздержаться от этого. Напиток оказался крепче всех, которые он до этого пил, и у Барни появилось ощущение, что голова его стала резиновой. Галь по-прежнему ерзала у него на коленях, все сильнее прижимаясь к нему. Менделл посмотрел на Эбблинга, который отвел взгляд и качал головой в такт музыке. Глядя на него, Менделл огорчился. У Эбблинга был очень скверный вид, и глаза слишком блестели. Казалось, что он в сильном жару. Время от времени он сжимал губы, как от боли. Перехватив взгляд Менделла, Эбблинг произнес:

— Галь рассказала мне, что сегодня сюда приезжали инспектор Карлтон и лейтенант Рой.

— Да, сэр.

Это был один из тех редких случаев, когда Менделл видел тестя ругающимся.

— Сегодня днем я потратил несколько часов, чтобы помешать аннулированию вашего залога. Все там, начиная с самого верха и до низа, были против меня. Барни, вы уверены, что не убивали этой девушки?

— Отец! — жестким голосом воскликнула Галь.

— Уверен, — ответил Менделл.

Эбблинг снова предложил ему сигару, и Менделл отказался, предпочтя «Кэмел». И вдруг он обнаружил, что сигарета, которую он курил, превратилась в зажженную сигару. Менделл осторожно взял ее и посмотрел на нее. Старый, без всякого тембра голос Эбблинга по-прежнему бурчал:

— Это не потому, что я сомневаюсь, Барни…

— Ты хорошо действуешь, — резко проговорила Галь.

— Не говори со мной таким тоном.

— Я буду говорить таким тоном, который мне нравится.

Менделл почувствовал себя неловко.

«Они ссорятся из-за меня», — подумал он.

— Это только потому, что в этом деле столько неприятностей, — спокойно продолжил Эбблинг. — Возьми, например, историю с твоими духами…

— И что же?

— Это ни на что не похоже. Это, действительно, такие же духи, которые убитая девушка держала в своей сумке. Инспектор Карлтон позвонил в контору как раз перед моим отъездом и объявил, что у него есть заключение лаборатории по этому поводу. Теперь стоит вопрос о том, каким образом она смогла достать эти духи. Если Барни не сам дал ей их…

Галь быстро повернулась у него на коленях.

— Барни, ты не давал их, а?

— Нет, — простонал он, — конечно нет!

— Не обращай внимания на то, что говорит этот выживший из ума старик. Просто потому, что отец — человек закона, он всех считает виноватыми.

— Я не считаю Барни виноватым! — повысил голос Эбблинг.

— Но ты демонстрируешь это! — закричала Галь. — Ты сказал, что Барни дал этой ужасной девице мои духи, чтобы она пересдала с ним.

— Я этого не говорил.

— Но ты это имел в виду.

Менделл почувствовал смутное отвращение. Он не хотел, чтобы Галь и отец ссорились из-за него, а он оказался между ними.

— Все, что я пытаюсь доказать, — продолжил Эбблинг, — это то, что Барни по-прежнему находится в опасной ситуации. Карлтон собирается обвинить его в двух убийствах.

— Откуда ты это знаешь?

— Мне сказали это.

— Но ведь в Барни стреляли.

— Я не знаю, как Карлтон устроит все это. — Эбблинг помахал в воздухе сигаретой. — По телефону он мне этого не рассказал. Но уверены ли вы, Барни, что мистер Куртис смог бы помочь вам опознать человека, который убил его и сделал пять выстрелов в вас?

Теперь музыка звучала так громко, что почти заглушала голос Эбблинга. Было во всем этом что-то странное. Менделл продолжал смотреть на сигару.

— Что-нибудь не так, Барни? — спросил Эбблинг. — Плохо горит?

— Ничего, — солгал Менделл, — все в порядке.

Он сунул сигару в рот, и Галь высказала свое мнение:

— Мне нравится, когда ты куришь сигару, дорогой. Это так по-мужски.

— А что я сейчас говорил? — спросил Эбблинг.

— В точности не помню. — Галь снова заерзала. — А ты помнишь, дорогой?

Менделл с признательностью посмотрел на нее.

— Нет, не совсем хорошо.

Он проглотил кофе, и это вызвало у него в ушах дополнительный звон и лишило его всякой возможности думать. Галь вытерла ему лицо своим носовым платком.

— Дорогой, здесь, вероятно, очень жарко. Ты весь вспотел. Отец, открой, пожалуйста, окно.

— Открывай сама, — ответил Эбблинг.

— Это не звонок мне послышался? — спросил Менделл.

— Конечно, — улыбнулась Галь. — Это у входной двери.

— А-а-а, — протянул Менделл. — Хорошо.

Некоторое время звонок продолжал звонить, потом все стихло. Галь взяла в свои ладони лицо Менделла. Глаза ее были беспокойными.

— Барни, ты странно ведешь себя!

— Я чувствую себя смешным, — признался Менделл.

В комнату вошел Андре и сообщил мистеру Эбблингу:

— Некий инспектор Карлтон в сопровождении лейтенанта Роя, сэр. Они желают поговорить с вами и с мистером Менделлом.

— Остановите эту проклятую музыку! — взорвался Эбблинг.

Андре выключил телевизор, и в наступившей тишине Барни отчетливо услышал биение своего сердца и дыхание Галь у своей груди. Эбблинг с трудом встал.

— Барни, подождите меня здесь. Из комнаты не выходите. — Судья повернулся к Андре. — Вы сказали им, что мистер Менделл здесь?

— Нет, сэр. Я только сказал, что пойду узнаю, сможете ли вы принять их.

— Хорошо. Если вас спросят, то вы не видели мистера Менделла. Поняли, Андре? Миссис и он уехали в неизвестном направлении в новое свадебное путешествие.

— Слушаюсь, сэр.

Эбблинг посмотрел на Менделла.

— Вы и Галь подождите меня здесь. Пусть никто из вас не выходит из комнаты. Предоставьте действовать мне.

— Да, сэр, — пробормотал Менделл.

Эбблинг удалился из комнаты вместе с Андре, который старательно закрыл за собой дверь. Галь прижалась лицом к груди Менделла.

— О, Барни, я тебя так люблю. Почему это происходит с нами? Мы могли бы быть так счастливы!

«Могли бы» — прошедшее время от «мочь». Менделл достаточно долго учился в школе, чтобы помнить это. Он крепко обнял Галь.

— Ты мне солгала, да? Ты веришь, что я убил эту девушку?

— Барни, я ничего не соображаю. Я больше не знаю, что и думать.

Они продолжали сидеть, прижавшись друг к другу, пока не вернулся Эбблинг. Лицо судьи было таким же белым, как и его рубашка. Он закрыл дверь салона, прислонился к ней и посмотрел на Менделла.

— Я сейчас сделал нечто такое, чего не делал никогда в жизни, — сказал он. — Я потерял свою репутацию. Карлтон приехал за вами, Барни. Вы теперь обвиняетесь в убийстве первой степени и, следовательно, вы сами это понимаете, не подлежите освобождению под залог. — Лицо судьи перекосилось как от боли. — Но я объявил Карлтону, что вас здесь нет, что я постараюсь связаться с вами, уговорить вернуться и отдаться в руки полиции завтра утром.

— И он тебе поверил? — поинтересовалась Галь.

— Думаю, что да, — ответил Эбблинг. — Да, я уверен в этом.

— Почему? — спросил Менделл. — Почему вы солгали ради меня.

Эбблинг пожевал свою погасшую сигару.

— Потому что я люблю вас, Барни. Потому что я считаю, что вы попали в скверную ситуацию. Потому что я знаю, что вы не убивали эту девушку…

— Откуда вы это знаете?

— Дело в том, что, несмотря на ваше неустойчивое состояние и прогнозы доктора Гарриса об имеющейся у вас тенденции к преступлению, этот акт насилия совершенно не вяжется с вашей натурой.

— Нет! — воскликнул Менделл. — Нет! За исключением того случая, когда я свернул шею попугаю!

— Верно, — ответил Эбблинг. — Я забыл об этом.

Менделл выпрямился в кресле, пытаясь разглядеть дверь за Эбблингом.

— А кто теперь звонит?

— Какой звонок? — удивилась Галь.