Поцелуй кобры. По следу Кроноса

Глава четвёртая Трапперы зоны отчуждения

Почти сутки ушли на то, чтобы на товарняке добраться до Энска 15. Состав тормозили, чуть ли не на каждой станции и без конца составляли: то убирая одни вагоны, то добавляя другие — едва не расколов группу на две спящие коалиции. В итоге, к месту назначения, экспедиция прибыла перепачканная углём и коричневой пылью, годами скапливающейся в углах вагонов и выметающейся, только вместе с грузом, который необходимо волочить по полу. Покинув территорию узловой станции, товарищи направили стопы к легендарной зоне отчуждения, которой пугают детей. Дети, от этих рассказов, по мере взросления, проникают необузданной тягой посетить те злополучные места, растворившись среди рукотворного хаоса. Наконец-то, остались позади колючие заграждения, вместе с предупреждающими знаками и появились утверждающие, убеждающие в том, что это — конец. И не только здоровью, но и самой жизни. Про неудобство, писать на фанере посчитали просто неприличным — это подразумевалось само собой.

Впереди замаячил одинокий хутор, в синевато-белой туманной дымке вырисовываясь крышей, крытой соломой. Вьющийся над трубой сизый дымок, не оставлял никаких сомнений в том, что данная местность обитаема. Скучающий на крыльце Дед оживился, увидев путников, так как почти постоянно приходилось коротать время в одиночестве. Он с удивлением разглядывал странную, по его мнению, компанию, потому что сталкерские пути уже давно прошли мимо его поселения, не задевая даже краем.

— Охотники за пушным зверьком? — поинтересовался он.

— Да нет, нас только две шкурки интересуют, — заверил его Крон, заинтриговав старика ещё больше.

— Где две, там и три…, философски изрёк старец, с задумчивым видом рассматривая туманные дали, которые, благодаря этому природному явлению, начинались в аккурат — за плетнём.

— Дядя, ты так не шути — надеюсь, что ты не пророк, — промычал Комбат. — Чтоб тебя…

— Кто за чем охотится…, - продолжал эксплуатировать философскую жилку дед.

— Да, кто каких трофеев жаждет…, - поддакнул Доцент, настроившись на его волну.

— А что отец, — задумчиво протянул Сутулый, — самогон у тебя есть?

— Нема горилки! — пошёл в отказную дедок, спустившись с небес на грешную землю, осязаемую и материальную, в которой всё, рано или поздно кончается, в том числе и горячительное, а следовательно — запасы нужно беречь, пуще зеницы ока.

— Жаль! — выдохнул Кащей. — А не знаешь, где поблизости можно отовариться?

— У Комарихи. Это в паре вёрст отсюда, будет.

Сутулый с Кащеем умчались в указанном направлении, а остальные осваивались на незнакомой территории. Крон с Комбатом развернули карту, сверяя пройденный маршрут с настоящим местоположением и высчитывая, сколько ещё предстоит путешествовать. Между делом, дед представился и, все с удивлением узнали его погоняло. Дедка все звали просто — Бродвей. Выяснились и обстоятельства, при которых это прозвище к нему прилипло. Раньше сталкерские дороги проходили через его хутор, и он постоянно ворчал, по этому поводу: Ходють тут, всякие, как по Бродвею! Что это такое он не знал, а услышал фразу от одного сталкера, за которого, в течении одной ночи — пять раз запнулись. Он принял её на вооружение и, через некоторое время, прозвище навсегда вошло в его автобиографию. Столько народа сразу он давно не видел и томился от неопределённости: то ли угостить ходоков, чем-нибудь, то ли продать им, тоже — что-нибудь…

— Есть на продажу одна граната, Ф — 1, - шёпотом поведал дедок Пифагору.

— Он от взрыва новогодней петарды в штаны накладывает, а ты предлагаешь ему купить боевую оборонительную «лимонку», — ответил деду Комбат, ненароком подслушав их беседу.

— А может, она вовсе не боевая, а учебная, — предположил Доцент, явно провоцируя и прикалываясь, над аборигеном зоны отчуждения.

— Кто?! — взвинтился дедок. — Моя граната?!

С этими словами он сорвал чеку и бросил «лимонку» в кусты, но не докинул, попав в свой собственный огород, где на бахче лежали неубранные арбузы. Все, как подкошенные, повалились на землю, моля Бога только об одном — чтобы не зацепило. Прогремел взрыв и осколки яростно просвистели над головами, вместе с арбузными семечками, что многократно усилило свист. Арбузные корки разлетались с протяжным гудением, имитируя звук крыльев майского жука. Личинки настоящего жука — хрущи, силой взрывной волны покинувшие навозную кучу, так же отправились в свой первый и последний полёт. Красной патокой припорошило весь огород, а при возникшем давлении, на определённых участках, остался лежать арбузный мёд. От плодов и от маленькой бахчи, остались лишь сладкие воспоминания.

— Мля! — растерянно промычал дед, тоскливо разглядывая разорённое хозяйство. — Ни гранаты, ни денег, ни арбузов…

— Капусту с огурцами заквасишь, — вздохнул Крон, радуясь, что жив остался. — Не всё солёными арбузами закусывать.

— Капуста надоела, а огурцы есть — печёнка не позволяет, — грустно отозвался Бродвей, потупив взор и мысленно подсчитывая убытки.

Постепенно туман рассеялся, открыв на обозрение обширные дали. В расположенной неподалёку деревеньке, над трубами курился дымок и оттуда же, доносился запах приготовляемых харчей.

— Однако, второй ланч корячится, а мы ещё не завтракали, — подал идею Крон, принюхиваясь к доносившимся ароматам.

Зона отчуждения оказалась, не такая уж и безлюдная, судя по активности печных труб. Сталкеры прислушались к ворчанию своих желудков, стоя в очереди на омовение остатков арбузов, и мысленно выразили согласие с необходимостью приёма пищи, но, только после генеральной чистки физиономий. Костюмы могут и подождать… Вернувшийся из разведки Сутулый, только и смог, что спросить:

— Вы что тут — арбуз ели?

Его напарник Кащей, с интересом наблюдал немую сцену водного моциона, но благоразумно промолчал. Сутулому ничего не ответили, по очереди ополаскиваясь под рукомойником, а дедку налили утешительную порцию, чтобы не слишком переживал за развороченное взрывом барахло. Это помогло и через пять минут, он философски переосмыслил правду бытия, достав из погреба четверть самогона, наличие которой тщательно отрицал и роясь в шкафах, где запропастилась ещё одна граната. Его как могли останавливали и, только после ударной дозы, сил у старика не осталось. Усевшись на ободранный диван, он смирился с тем, что фейерверка, сегодня не будет, и больше ничего не скрывал. Сало, маринады и соленья украсили стол, а винегрет — забор. Зелёный горошек из салата «Зимний», дружной толпой вылетал так, как кружатся шарики в лохотроне.

Рано или поздно всё проходит, настала пора покинуть и этот гостеприимный хутор. Выкружив у дедка остаток боеприпасов, и после допроса с пристрастием выяснив, что пулемёт в огороде у него не закопан, настала пора идти дальше. Расставаясь с Бродвеем, сталкеры хотели направиться прямиком в деревню, надеясь пополнить запасы, на всех уровнях.

— Там деревенька дикая, — поведал на прощание дедок, а Сутулый с Кащеем, молча кивнули, в знак подтверждения его слов. — Пальто у меня спёрли — почти новое… Если по радио, что и передают, они пропускают информацию мимо ушей, а про телевизионный сигнал в зоне — говорить не приходится. Так что, вашим появлением никого не удивишь и не смутишь.

— Радио есть, а телика нет? — удивился Почтальон.

— Так не бывает! — не поверил Пифагор. — Сигнал УКВ, он одинаков везде: что для Африки, что для зоны — если нет телевидения, то нет и радио.

— Что вы ко мне пристали? — возмутился Бродвей. — Что в деревне творится, то — творится! Что рассказывают, то — рассказывают. Ворьё…

— Про Африку? — проснулся Бармалей, вернувшись из полёта своих грёз, в котором пребывал после завтрака.

— Очнулся, — лениво процедил Бульдозер. — Лучше посмотри, что есть полезного в той машине, которая в канаве валяется. Вон там — вдали.

В луже грязи лежал старый «ГАЗон», весь покрытый ржавчиной и восстановлению не подлежавший.

— Что в ней может быть? — удивлённо спросил его Бармалей. — Наверняка всё растащили, причём — давным-давно.

Он, всё-таки, залез в кабину, кряхтя, охая и нецензурно выражаясь на всю округу. Можно было и впрямь ожидать того, что в машине ничего нет, но радостный голос Бармалея вывел всех из сонного состояния:

— Есть! Целую машину женских прокладок накрыли!

— Не может быть! — не поверил своим ушам Дед. — С какого перепоя они тут делают?

— А чего им делать? — парировал Бармалей. — Они вещь неодушевлённая — где бросили, там и лежат…

— Неужели целая машина? — усомнился Крон, недоверчиво относясь, к столь ценному приобретению.

Бармалей высунулся из фургона и, удерживая равновесие, чтобы не грохнуться в грязь, сказал, почёсывая в затылке:

— Ну, целая — не целая, а один ящик есть. Все целлофановые упаковки в сохранности.

— Вы что, сыкунявыми стали, что ли? — брезгливо поморщился Доцент.

Комбат ему дал понять, кто он есть, покрутив пальцем у виска:

— Неумный! В сапоги, вместо стелек — самое оно! Ноги нужно держать в тепле и сухости.

— А почему местные не пользуются, — робко поинтересовался Почтальон, — почему они их до сих пор не оприходовали? Я имею ввиду женское население деревни.

— Может быть прокладки радиоактивные? — присоединился к нему Пифагор, внеся свою лепту в долю сомнений.

— Нет! — решительно возразил Крон. — Только крылышки. И просто — активные. Радио здесь не работает…

— Телевидение, — поправил его Комбат. — А радио — ещё как…

— Хватит вам! — одёрнул их Дед. — Дозиметр молчит, а местным они ни к чему — аборигены, поди и не знают, что это такое. Они по старинке матрасы растаскивают. Никуда ходить не надо, только руку под себя протяни, да выдерни из дырки пучок ватины. Дикий народ…

— В этих местах одни бабки остались, — подтвердил его выводы Крон. — Им и матрасы, давно уже ни к чему, а не то что буржуйские примочки.

— Товар, по всей видимости, везли на продажу сталкерам, но не довезли, — сделал свой вывод Сутулый.

— Когда местные узнали, что шофёр, вместо водки привёз «это» — его просто не поняли, — добавил Кащей. — Конечный результат налицо — вы и сами его видите.

— Почему же он тогда резиновых изделий не вёз? — задумался Бульдозер. — Они совсем не пропускают воду…

— В резине ноги преть будут, — спокойно пояснил Крон. — Этот способ для чайников или для тех ситуаций, когда ничего другого под рукой нет. Пачка газет и то предпочтительнее будет, чем презервативы.

— Тальк с собой таскать надо, — многозначительно изрёк Пифагор.

— Алёша — посыпь-ка его мелом! — пробасил Комбат, поднимая с земли здоровенную орясину.

Прокладки, после непродолжительного дележа, распределили между членами экспедиции и продолжили путь в деревню.

— Теперь можно смело выходить на медведя, с голыми руками! — радостно высказался Крон. — Штаны останутся чистыми и сухими.

Проходя мимо крайнего, облезлого дома, товарищи задержали шаг, прислушиваясь к передаваемым новостям: «Жители города и раньше жаловались на то, что в районе станция «Коммунистическая» случаются неординарные события, а этой ночью, слухи, только подтвердились. Начальник инженерно-транспортного отдела, по ремонту железнодорожных путей, Геннадий Петрович Разгуляев, пробежал утром по шпалам мимо перрона станции «Краснотопольская» — не объявляя остановок. Он был сильно пьян, несмотря на то, что возглавляет местное общество «Яростные борцы за трезвость», сплошь имеющую в своих членах, одну интеллигенцию. Они состоят в конфронтации с легендарной и таинственной группировкой «Синие воротнички». От перегара, аура которого, плотной пеленой окутала живой паровоз, половина пассажиров на перроне отшатнулась вглубь станции, потеснив задние ряды. Последние, чуть не попадали на противоположную ветку и, только то обстоятельство, что путь ведёт в другую сторону, вызвало в них силы, способные противостоять натиску. Прокричав, между делом, что поезд следует до конечной без остановок, Разгуляев скрылся в темноте тоннеля. Остальной народ, устойчивый к агрессивным запахам, облизываясь, в волнении замер, ожидая, когда он замкнётся на контактах обоих рельс, но на этом отрезке пути — всё прошло благополучно. Дальнейшее освещение событий последует после того, как Геннадия Петровича найдут». Прослушав эту белиберду, группа последовала дальше, ища местный псевдомагазин, который, как выяснится, имеется в каждом доме.

Деревенька состояла из нескольких покосившихся домов, чинить которые было некому, так как из жильцов остались одни старики и старухи. Молодёжь и раньше стремилась, во что бы то ни стало покинуть эти места, а после трагических событий, естественно, добровольно возвращаться, тем более — не желала. При заходе в первую же избу, стало ясно: местные жители принимали к оплате местные денежные знаки, а так же любую валюту сопредельных государств, кроме дальнего зарубежья. Цветастым фантикам и тоскливым огурцам они, как-то не доверяли, после ряда рейдов заезжих аферистов, которые помнят все. Поводом для обмена, якобы на новые деньги — старых, которые скопились у пенсионеров, послужили вымышленные слухи о девальвации, с полной заменой вышедших из употребления денег на новые. Бумажки, отпечатанные на принтере, предлагалось обменять на залежавшиеся накопления. Поводом, для одной из группировок «Воинствующие сталкеры», лишить аферистов детородной функции, послужила угроза подрыва продовольственной мощи сталкерской братии, притом, независимо от того, к какой группировке они принадлежат.

Отоварившись всем, что только возможно унести, от хозяйки товарищи узнали, что на краю поселения живёт полоумный учёный — энтузиаст, который занимается изучением аномальных явлений, повсеместно происходящих в зоне отчуждения. Все звали его Профессор, не заботясь о том — правда это или нет. От него они узнали, что выброс, приведший к радикальному изменению зоны отчуждения, произошёл внезапно и, вместе с ним, как-будто сменили картинку. Знакомые места будто бы подменили или их, ночью, переселили в другой мир. Отхлёбывая из гостевой алюминиевой кружки четырёхсотового калибра, Профессор вёл неспешный рассказ, видимо не боясь, что жидкость испарится раньше, чем он закончит повествование. Смакуя каждый глоток, он расплывался в улыбке всё шире и шире. Крон называл кружку на морской манер — шестнадцатидюймовой болванкой, не очень заботясь о том, что подменяет понятие объёма площадью. Между тем псевдоучёный продолжал свой рассказ тем, кому ещё было интересно его слушать:

— Во время тех событий, которые произошли два года назад, случился колоссальный всплеск энергии, но не радиально расходящийся в стороны, а ниспадающий на станцию. Приборы на Большой Земле зафиксировали стадию ускорение разгоняющихся частиц до энергий, присущих областям чёрной дыры и недоступной, для земных установок. Теперь на этом месте огромный котлован неизвестной глубины, и наполненный непонятной жидкостью. Радиация вокруг него пиковая; поднимающаяся резким скачком до смертельных доз. Без защиты, ни секунды прожить невозможно — сгоришь. Технический отдел учёных, из Научного центра, уже строит вездеход — батискаф, но он получается такой тяжёлый, что есть опасение провала в грунт, даже с широченной гусеницей.

— А если использовать дороги, проведённые ранее, в том числе бетонные, — спросил Крон, заинтересовавшись ситуацией и проводя параллели, что могли бы вывести их на след двух девиц.

— Так-то оно так! — согласился Профессор, сделав солидный глоток, отчего поперхнулся и долго откашливался. — Вездеход, всё-равно, по частям будут доставлять на ближайшую к котловану площадку. Для начала, надо взять пробу воды и произвести замер почвы, на ближайших подступах. Баллон с воздухом, в случае положительного качества жидкости в котловане, будет напоминать оболочку дирижабля.

Узнав, где находится Научный центр и сверив его местонахождение с картой, Крон произвёл необходимые поправки. Поправки в мозгу, пока не выходили: скидки на ветер — ничего не давали… Профессор, тем временем, порядком окосел и нёс всякую околесицу, подтверждая собственным поведением, истину о вреде алкоголя, не только для физического здоровья, но и для умственного — тоже:

— Вы слышали легенду о Чёрном шофёре?

— И не только о шофёре, — мрачно промычал Почтальон. — О ком мы только баек не наслушались.

— Ну, так вы, наверняка, не о том слышали! — заявил учёный, подняв указательный палец вверх. — Вот история о моём. Он входит в доверие к группе искателей приключений и обязуется, за определённую мзду, провезти в зону. Причём — в любое время. Прямо на своей тачке.

— Ну, и в чём прикол? — не понял подвоха Пифагор.

— А в том, что едут они, едут и вдруг бац: ни шофёра, ни машины, а ведь только сию минуту жизни радовались… Местность незнакомая, ночные звуки душу холодят, да и ситуация, из ряда вон выходящая. Если кто, до утра, оставался в здравом рассудке, могла ждать другая напасть — «Чёрный лётчик».

— Чего? — возмутился Бармалей, а вместе с ним оживились и остальные слушатели.

— Того, — продолжил Профессор. — Вылетает пилот на бреющем полёте из-за леса, когда только начинает брезжить рассвет и бомбит компанию целыми бутылками водки. Кошмар. Число, не сошедших с ума, катастрофически уменьшается. Один, пока их ловил голыми руками — три раза по голове получил!

— Да ну — брехня! — махнул рукой Бульдозер.

— Может и брехня, — спокойно ответил рассказчик, — но только скажи: откуда тогда, такие берутся — на всю голову в забытье?

Сталкеры загадочно переглянулись и все, как по команде, усмехнулись. Профессор, половиной своей сущности, сильно походил на того, кто частицу себя оставил там, в другой жизни, пребывая в подвешенном состоянии. Оставив его в этом состоянии и взвалив на плечи тяжёлые рюкзаки, народ застонал под тяжестью груза и, от охвативших их сомнений, в целесообразности перемещения таких объёмов продовольствия.

Проходя мимо покосившегося плетня, Крон обратил внимание на разбитую крынку, висевшую на тощей жерди. Какой-то шутник раскрасил горшок под покемона: пролом в боку имитировал открытую пасть и острые зубы. Получилось убедительно, потому что Кащей вздрогнул, столкнувшись нос к носу с образиной. Стоящий посередине огорода деревянный крест, вызвал у него дополнительное недоумение — он был тонок, для полноценного монумента. Крон всё понял и пояснил ситуацию:

— Это пугало было, а шмотки, видимо, позаимствовал нищий сталкер.

— Чего же крынку не взял? — усмехнулся Дед.

— А горшок, ему на голову не влез!

Мимо сталкерской тропы тянулись лениво обихаживаемые огороды, чернея грядками выкопанной картошки и не подрезанными кустами малины. Яблони росли сами по себе, ничего не требуя взамен, собственно, как и груши, а на вишню, в этих местах, давно махнули рукой. Использовалась она, в основном, только в варениках, да иногда в компотах. Сладкая черешня была предпочтительнее. В хлеву ревел телёнок; в свинарнике раздавался здоровый храп, а из курятника доносилось квохтанье наседок.

— Крон! — крикнул Сутулый. — Тебе нужно заглянуть в курятник.

— Зачем?

— Запастись куриным помётом. Когда у тебя кончится табачок, а он у тебя обязательно закончится — будешь шмалять курячьи издержки.

— Ещё два слова, и ты их жрать будешь, не дожидаясь, когда закончится тушёнка! А потом, после пробоя, которым заканчивается запор, у тебя всю голубятню разнесёт…

— Всё-таки обиделся! — покачал Сутулый головой.

— Нечего цеплять за больную тему, — усмехнулся Почтальон.

— Сутулому с Кащеем предложи набрать этого добра, — подал голос Пифагор.

— Пиф, а им зачем — тоже курить? — вмешался Бармалей. — Так стара шутка!

— Нет — в бидон сыпать — для остроты. Я слышал, что так делают…

— По-моему, там уже есть это добро, — с сомнением, высказал предположение Комбат, никак не могущий избавиться от назойливого привкуса, с тех пор, когда угощал инспектора из райцентра.

— Аммиак, как-никак! — подытожил Доцент. — Он, в птичьем помёте, за короткое время автомобильную эмаль разъедает.

— Это точно! — подтвердил его слова Крон. — У нас, раньше, граждане из ближнего зарубежья машины ставили под элеватором, на котором голуби скапливаются в настоящие птичьи базары. И все гадят. А машины внизу. Ну, убери ты её метра на три в сторону и всё — никаких забот, тем более, тогда и с парковкой проблем не было — никаких. Как и машин. Но нет — вся техника в дерьме. Краске конец — однозначно, если сразу не убрать. Так и стояли авто в крупную белую крапинку, даже тогда, когда машина выходила из мойки.

— А народ, это — пьёт! — ужаснулся Бульдозер.

Все сочувственно посмотрели на Сутулого, не забыв, взглядом, пожалеть и Кащея. Те не понимали сути проблемы, как не считали и саму проблему — проблемой.

— Что вы тут гоните? — не выдержал Сутулый. — Лепите нам тут…

Он хотел озвучить, кого лепили товарищи, но передумал, чтобы избежать повторных насмешек. Тропа, как-раз заканчивалась, расходясь в разные стороны неопределёнными маршрутами, как устье реки. Запахло болотом и осокой, а воздух посвежел. Все приметы говорили о том, что экспедиция вышла к плавням, простирающимся на многие километры, если верить карте.