Почему мы страдаем? Как получилось, что в Библии не нашлось ответа на этот вопрос

Глава пятая Страдание ради высшего блага

Те, кто обладает схожим опытом отхода от христианства, понимает, насколько он бывает мучителен. Потом, конечно, когда кризис миновал, его можно воспринимать с изрядным чувством юмора (мой друг шутил, что я прошёл путь от «заново рождённого» до «заново умершего»), но в своё время он переносился чрезвычайно болезненно. В самом деле, мною был пройден путь от непреклонного в своей убеждённости евангельского христианина, последовательно воспитанного в фундаменталистском библейском колледже, евангелическом гуманитарном колледже и ряде консервативных библейских церковных общин, до агностика, смотрящего на Библию лишь как на дело рук человеческих, на Иисуса как на иудея апокалиптического настроя, распятого, но не воскресшего, а на главные богословские вопросы как превышающие возможности человеческого ума на получение адекватного ответа.

Не знаю, есть ли Бог. Не называю себя атеистом, потому что на утверждение, что Бога нет, требуется больше знаний и нахальства, чем у меня есть. Ну откуда мне-то знать, есть ли он? Я такой же смертный, как и все остальные. Максимум, что я могу сказать, это что если Бог существует, он совсем не такой, в какого я верил, будучи христианином — персонализированное божество, обладающее всемогуществом и вмешивающееся в наши дела, реализуя свою волю. Ни в малейшей степени не могу себе представить такое существо, потому что, если честно, я не верю, что существует какое-то вмешательство. Если Бог исцеляет рак, то почему люди умирают от него миллионами? Если вы хотите сказать, что это тайна (пути Господни неисповедимы), это всё равно что признаться: мы не знаем, что делает Бог и какой он вообще. Тогда зачем делать вид, что знаем? Если Бог питает голодных, то почему люди голодают? Если Бог заботится о детях, то почему каждый год они тысячами гибнут от стихийных бедствий? Почему большинство населения Земли ввергнуто в жалкую нищету?

Я не верю больше в Бога, который занят проблемами нашего мира. Когда-то верил всей душой и сердцем, и страстно желал поделиться своей верой с окружающими. Моя вера во Христа прежде сделала меня его добровольным апостолом, стремящимся привести к вере и других, а теперь я сам её лишился. И, должен заметить, потеря веры была неприятным процессом. Как я сказал выше, я сопротивлялся ему «вопя и брыкаясь».

А что я мог поделать? Как бы поступили вы, столкнувшись с фактами (или с тем, что вы принимаете за факты), противоречащими вашей вере? Скорее всего, принизили бы их значение, объявили фальшивкой или просто проигнорировали. Но что если вы пытаетесь быть честным перед самим собой и так же со всей интеллектуальной честностью подходите к своей вере? Я думаю, любой из нас, даже если он агностик, должен быть готов изменить свои взгляды, если сочтёт их ошибочными, хотя это может оказаться весьма болезненным.

Для моих переживаний было много причин. Одна из самых чувствительных — я оказался в конфронтации с близкими и дорогими мне людьми — членами семьи и лучшими друзьями, всеми теми, с кем я раньше испытывал духовное единение, с кем вместе молился и обсуждал главные вопросы мироздания, с кем мы полностью были, что называется, на одной волне. Когда я оставил веру, всё это прекратилось. Друзья и родственники стали посматривать в мою сторону с недоверием, им было непросто понять, что со мной произошло и почему я «перешёл на тёмную сторону». Полагаю, многие из них сочли это «горем от ума». Другие подумали, что я уловлен в дьявольские сети, а как можно сохранять близкие отношения с тем, кто вошёл в сговор с сатаной?

Вероятно, наиболее трудно лично для меня было разобраться с самой сутью своей веры как евангельского христианина. Я принял «рождение свыше», потому что хотел «спастись». Спастись от чего? Помимо прочего, от вечных мук ада. Согласно усвоенным мною представлениям, Христос умер за грехи мира, и каждый, кто уверовал в него, будет иметь вечную жизнь с ним на небесах. А всем тем, кто в него не уверовал, по злому умыслу или просто по невежеству, обязательно пришлось бы расплачиваться за свои грехи в аду. Ад был густонаселенным местом: туда отправлялось большинство людей. И ад был местом вечных мучений, которые включали духовные муки разлуки с Богом (а значит, и всем хорошим) и настоящие физические мучения в неугасимом огненном озере. Горение в аду было для меня не метафорой, а физической реальностью. Неудивительно, что я был активным верующим: я не хотел, чтобы кто-то из моей семьи или друзей вечно горел в аду, и поэтому я делал всё возможное, чтобы они приняли Христа и обрели спасение.

Это представление об аде сидело во мне очень глубоко, на сознательном и, возможно, бессознательном уровне. В итоге, когда я оставил веру не только в Библию как богодухновенное слово Божие, не только в Христа как единственный путь спасения, но и в саму божественность Христа и в то, что в этом мире что-то решает всемогущий Бог, в глубине души оставалось сомнение: ну а вдруг я всё-таки неправ? Что, если тогда я был прав, а сейчас ошибся? Придётся ли мне вечно гореть в аду? Это сомнение годами держало меня в страхе, да и сейчас случается проснуться среди ночи в холодном поту.

Все эти переживания, конечно, построены вокруг страдания. Евангелическое богословие, которого я когда-то придерживался, тоже было построено вокруг него: Христос пострадал за мои грехи, чтобы мне не пришлось страдать вечно, потому что Бог — праведный судья, который навечно наказывает тех, кто отвергает его и принесённое им спасение. Ирония, я полагаю, заключается в том, что именно мой взгляд на страдания и увёл меня от этого понимания Христа, спасения и Бога. Я пришел к выводу, что нет Бога, который как-то проявляет себя в этом мире боли и страданий, ведь если он есть, то почему он ничего не делает? Одновременно с этим я сделал вывод, что нет Бога, который намеревается жарить в аду некрещённых младенцев и других за то, что им не удалось принять определенное религиозное учение.

Другой аспект той боли, которую я испытывал, став агностиком, ещё больше завязан на теме страданий. Речь идёт о глубоко засевшем во мне чувстве, от которого я не могу, но, честно говоря, и не хочу избавляться. И когда я был верующим, то и предположить не мог, что оно доставит столько проблем. Дело в том, что у меня просто фантастическая жизнь и меня переполняет чувство благодарности за неё, я счастлив сверх всякой меры. Но нет никого, кого я мог бы поблагодарить за это. У меня есть потребность выразить свою благодарность, и я не вижу способов удовлетворить эту потребность.

Я ощутил эту проблему почти сразу, как начал склоняться к агностицизму и, повторюсь, она пришла с неожиданной для меня стороны. Когда я рос с родителями, у нас в семье была традиция всегда молиться перед едой. Обычно это было краткое молитвословие, которое мы, дети, произносили по очереди со взрослыми: «Боже великий, Боже благий, благодарим тебя за этот стол». Я по-прежнему считаю, что это превосходная по своей простоте и смыслу молитва: в ней сказано практически всё, что следует. Когда я стал старше, молитва усложнилась, в ней появились новые смысловые оттенки. А потом пришло время, когда я понял, что просто больше не могу благодарить Бога за свою еду. И парадокс в том, что это случилось, поскольку я осознал (или задумался), что раз я благодарю Бога за хлеб насущный, и тем признаю, что меня питает его милость ко мне, а не мой собственный труд, то я по необходимости должен сказать что-то и за тех, кому есть нечего. Если у меня есть пища, потому что мне даёт её Бог, то не означает ли это, что у других её нет, потому что Бог решил им её не давать? Произнося слова молитвы, не обвиняю ли я Бога в фаворитизме ко мне и безразличии к другим? Если то, что у меня есть, дал мне Бог, то как быть с теми, кто умирает с голоду? Что во мне такого выдающегося пред очами Вседержителя? И что такого недостойного в других? Или он нарочно морит их голодом? Это какая-то причуда, каприз, или следствие плохого настроения нашего Отца небесного? Что бы мы подумали о вполне земном отце, который кормит только одного ребёнка из трёх, хотя еды в его доме с избытком хватает на всех? И как бы для нас выглядела глубокая благодарность сытого ребёнка своему отцу, когда у него на глазах от недоедания загибаются его родные братья?

В мире полно голодающих. Согласно докладам ООН (см. www.wpf.org), от недоедания страдает каждый седьмой, а это 850 миллионов человек. Каждые пять секунд от голода умирает один ребёнок. Каждые. Пять. Секунд. Ребёнок. А я, в общем-то, переедаю. Как и у большинства американцев, у меня есть лишний вес. Немного, но есть. И каждую неделю я извлекаю из недр холодильника какую-то испорченную еду, о которой просто забыл. В других частях планеты люди недоедают, голодают, мучаются из-за отсутствия основных продуктов питания. Около двадцати пяти тысяч человек в день умирают от голода и других причин, вызванных бедностью. В этот же день я занят выбором между стейком и мясом на рёбрышках, или крафтовым пивом и Шатонеф-дю-Пап. С этим миром что-то не так.

Конечно, может показаться естественным сократить собственные расходы на продукты, пить только воду (в конце концов, что может быть чище), и отдать сэкономленные деньги на благотворительность. Но на самом деле проблему так не решить — она гораздо сложнее. Если бы она так решалась, так бы и следовало поступить, без сомнений. И я в любом случае согласен, что мы должны больше и больше жертвовать на благотворительность для решения проблем прежде всего в ближайшем к нам окружении, потом в масштабах страны, потом в международные организации — проблемы бедности и голода должны решаться повсеместно. Безусловно, мы должны отдавать больше, чем даём сейчас. И мы должны побуждать наше правительство отдавать больше. И голосовать на выборах за тех, кто ставит общемировую проблему голода в число приоритетных. И так далее.

Но вот я всё это сказал, а моя главная дилемма осталась. Как я могу благодарить Бога за всё хорошее, что получаю, когда другие люди этого лишены? Как я могу благодарить Бога, подспудно при этом не обвиняя его за состояние этого мира?

Припоминаю сцену по телевидению, виденную в новостях мною и многими из вас, может, и не единожды, когда разбивается самолёт и в авиакатастрофе гибнут сотни людей, а единственного выжившего выводят в прямой эфир, где он благодарит Бога, что тот его спас. И невольно задаёшься вопросом, о чём люди думают, если думают вообще. Бог спас тебя? Тебя? А как же эти несчастные, у которых непонятно, где сейчас руки-ноги, и чьи мозги размазаны по соседнему креслу? Благодаря Бога за своё везенье, разве ты не подразумеваешь его вину за невезенье остальных?

Еще припоминаю кое-что по телевизору, это уж точно вы все видели, это каждое воскресное утро показывают. Это ловкие телепроповедники, гарантирующие, что Бог желает тебе только добра, и у них есть просто классная программа двенадцати шагов (полностью основанная на прилежном чтении Библии, конечно), которая позволит тебе сполна вкусить радость богатства и процветания, уготованную тебе Отцом Небесным. Просто невероятно, как легко люди ведутся на это: Бог хочет, чтобы ты был богат! Бог научит тебя как! Ты так же, как и пастор N, можешь получить все блага, которые Бог горячо желает даровать тебе! Миллионы покупаются на это. Или, по крайней мере, платят за это шоу. Взгляните на эти мегацеркви, куда каждую неделю десятки тысяч людей идут, чтобы познать божественные тайны успеха и процветания. Иисус бы зарыдал.

Кстати, может оказаться важным помнить, что Иисус проливал слёзы. И что Павел страдал. Что Иисус обличил своих учеников, решивших, будто следуя за ним, они будут купаться в лучах его славы. Он сказал им, что следовать за ним означает нести свой крест и умереть на нём мучительной позорной смертью. Думаю, на такое предложение сейчас мало кто купится. Как и на увещевание Павла, что сила Господня в немощи совершается. И что лишь потому, что он был «в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях» (а не из-за какого-то не существовавшего материального благополучия), лишь поэтому он сознаёт себя учеником Христовым.

Телепроповедники ничего не поняли ни в реальной жизни, ни в Новом Завете. Бог не делает людей богатыми. Насколько человек будет богат или, по крайней мере, сколько еды будет у него в холодильнике (а для большинства людей в нашем мире это является неоспоримым показателем богатства), в основном зависит от стечения обстоятельств: где он родился, в каких условиях рос и как распорядился предоставленными ему возможностями.

Некоторым из нас повезло. Подавляющему большинству из всех когда-либо живших людей — нет. Большинство всю жизнь страдало от материальных затруднений и умерло, так и не решив своих проблем. Можно это как-то объяснить? Как можно объяснить всеобщее страдание, которому человечество подвергнуто всю свою историю?

Пока что мы увидели в Библии два объяснения страдания — иногда оно исходит от Бога в наказание за грехи, а иногда от других людей, как следствие грехов. Теперь рассмотрим третий вариант. Иногда у некоторых библейских авторов страдание обретает положительный смысл. Иногда Бог обращает зло во благо, которое было бы невозможно, не будь зла. То есть зло бывает полезным. Один из первых примеров этого воззрения мы найдём в Бытии — в долгой истории о голоде и неурожае.

Последняя четверть книги Бытия (главы 37–50) в основном про то, как Бог спас семью патриарха Иакова от голода, охватившего их землю. Семья Иакова — это двенадцать сыновей, потомки которых образовали двенадцать колен Израиля. Голод грозил смертью предкам израильтян, а если бы они умерли, то обещание Бога сделать потомков Авраама (деда Иакова) великим народом оказалось бы пустым звуком. История не совсем простая, но прекрасно изложенная. Она началась задолго до голода с семейной драмы, когда один из братьев был насильно продан в рабство — страдание, которое, как мы увидим, было частью Божьего замысла.

У Иакова (чьим вторым именем было имя «Израиль») имелось двенадцать сыновей от разных жён — в те дни многожёнство было в порядке вещей. Любимым сыном был Иосиф, отец всячески выделял его среди прочих, в том числе особым длинным платьем с рукавами (традиционный перевод говорит о «разноцветной одежде»). Фаворитизм Иакова возбудил в других его сыновьях понятную ревность. Все они, кроме Вениамина, были старше Иосифа. Проблема усугубилась, когда у Иосифа начались сновидения. В первом сне они все вместе вязали в поле снопы, и снопы братьев поклонились снопу Иосифа. Во втором сне он увидел, как ему кланяются солнце, луна и одиннадцать звёзд. Братья смекнули: Иосиф претендует на такое первенство, что у него в подчинении будут не только они, но и отец с матерью (Быт 37:1-11).

Идея им не понравилась, и они благодушно решили его убить (Быт 37:18–20). Однако один из братьев, Рувим, предложил не убивать Иосифа, а скинуть его в яму. Но рядом оказался караван измаильтян, и другой брат, Иуда, убедил остальных продать Иосифа купцам в рабство. Купцы забрали Иосифа с собой в Египет, а братья вымарали цветное платье Иосифа козлиной кровью и отнесли отцу, который с великой мукой в сердце признал любимого сына съеденным дикими зверями.

Тем временем дела Иосифа в Египте шли на лад, потому что «был Господь с Иосифом». Его хозяин Потифар был важным сановником, и он поставил Иосифа старшим над всем своим хозяйством. Молодой и красивый управляющий приглянулся жене Потифара, и та затеяла было интрижку. Но когда Иосиф отказался с ней спать, она обвинила его в насилии, после чего Иосиф оказался в темнице. Но он преуспел и в темнице, потому что «Господь был с Иосифом», и начальник тюрьмы поставил его на старшую должность (гл. 39). В узилище Иосиф проявил себя как надёжный толкователь снов, так что через несколько лет, когда фараону привиделась пара волнительных сновидений, его слуги донесли ему о заключенном, который сможет их истолковать.

Сначала фараону приснилось, что из Нила вышли семь красивых и упитанных коров, но следом за ними вышло семь других — тощих и страшных, которые сожрали первых. Потом приснилось, что семь «тучных и хороших» колосьев на одном стебле были сожраны семью «тощими и иссушенными». Иосиф легко всё объяснил: предстоит семь урожайных лет, а другие семь лет урожая не будет. Тогда фараону понадобился администратор, чтобы сохранить зерно урожайных лет на голодные годы, и он осознал, что лучшей кандидатуры, чем Иосиф, ему не найти, так что он выпустил его из тюрьмы и сделал своей правой рукой (гл. 41).

Наступивший неурожай отразился не только на Египте, но и на земле Израиля, угрожая массовым голодом. Иаков послал сыновей за едой в Египет, поскольку услышал, что там сделаны хорошие запасы. Тут сбылся старый сон Иосифа: братья предстали перед ним (не узнав его по прошествии стольких лет), и поклонились ему. После нескольких занятных эпизодов, в которых Иосиф подвергал братьев разным испытаниям, он открывается перед ними и происходит счастливое воссоединение семьи. Иосиф обещает спасти голодающие семьи у себя на родине. За ними посылают, и во главе с Иаковом они поселяются и живут в земле египетской, где им выделена своя территория, под покровительством Иосифа, старшего управляющего фараона. (Вообще это история о том, как израильтяне оказались в Египте, и по сути она является прологом к истории Исхода во главе с Моисеем, произошедшей спустя четыреста лет).

Иаков наконец умер, и братья Иосифа занервничали: неужели Иосиф теперь отвернется от них за то зло, что они ему причинили? Всё-таки, как никак, это по их вине он столько страдал: они издевались над ним, грозили смертью, похитили его и продали в рабство; он служил рабом, был неправедно осужден за мнимую попытку изнасилования и провел годы в тюрьме, и так далее. Это была не совсем приятная жизнь, и во всем виноваты они. Понимая, что его гнев может означать их смерть, они смиренно пришли к нему просить прощения (Быт 50:15–18). И тогда прозвучали ключевые слова: «сказал Иосиф: не бойтесь, ибо я боюсь Бога; вот, вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро, чтобы сделать то, что теперь есть: сохранить жизнь великому числу людей» (Быт 50:19–20). Затем Иосиф обещает заботиться о нуждах своих братьев и их семей, что потом и делает до самой смерти. Так заканчивается книга Бытия. Через страдания Иосифа Бог спас свой народ.

Мысль о том, что злые намерения людей Бог может обратить во благо, неявно прослеживается в большом количестве библейских сюжетов о страдании. Иногда, благодаря вмешательству Бога, страдания обращаются на пользу. Некоторые страдания, как полагают библейские авторы, позволяют Богу действовать в своих спасительных целях. Человек, который страдает, может этого не понимать; он может быть вообще не в курсе относительно Божьих намерений. Но Бог иногда обращает зло во благо и страдание во спасение.

Идея страданий, служащих реализации высшего божественного замысла, иллюстрируется следующим рядом примеров из Ветхого Завета, касающихся Исхода из египетского рабства израильского народа, ведомого Моисеем. Когда в детстве мама читала мне библейские истории, меня особенно увлекала та, что про египетские казни: превращение речной воды в кровь, все эти жабы, мухи, саранча и т. д. Одной из причин её занимательности была загадочность процесса: казни очевидно должны были сработать, но ничего не получалось. Ведь Моисей же ясно говорил: раз его не слушают, то он вызовет бедствие, и потом это бедствие действительно вызывал. Ну разве не логично предположить, что хотя бы с четвёртого-пятого раза до фараона, наконец, дойдёт? Но сердце фараона было ожесточено. И чем сильнее ожесточалось его сердце, тем тяжелее приходилось израильтянам, которые продолжали нести всю полноту рабского бремени, пока Моисей устраивал шоу для египетской аристократии.

Ожесточение фараона — и правда один из самых интригующих и спорных аспектов данной истории. Иногда текст указывает, что фараон сам ожесточил своё сердце (Исх 8:15, 32), что не лишено смысла. По окончании очередной казни фараон отказывается верить, что она была результатом божественного вмешательства, и укрепляется в намерении оставить евреев в рабстве. Однако в некоторых случаях в тексте сказано, что сердце фараона (или других египтян) ожесточил Бог (Исх 4:21, 10:1, 14:17 и т. д.) Так почему Бог не позволял фараону действовать разумно и адекватно воспринимать страшные знамения, творившиеся на его глазах? По этому поводу, как раз, сказано ясно: Бог не хотел, чтобы фараон отпустил евреев.

Когда же он их, наконец, отпускает, то быстро меняет решение и пускается в погоню. Тут Бог совершает великое чудо, чтобы всем стало понятно — лишь он сам и никто другой освободил от рабства еврейский народ. Повествование ясно даёт это понять. Сначала Бог говорит Моисею: «Я ожесточу сердце его, и он не отпустит народа» (Исх 4:21). Потом он объясняет свою логику: «Я отягчил сердце его и сердце рабов его, чтобы явить между ними сии знамения Мои, и чтобы ты рассказывал сыну твоему и сыну сына твоего о том, что Я сделал в Египте, … чтобы вы знали, что Я Господь» (Исх 10:1–2). Немного позже, когда чада Израиля готовы перейти море посуху, Бог говорит: «Я же ожесточу сердце (фараона и всех) Египтян, и они пойдут вслед за ними; и покажу славу Мою на фараоне и на всем войске его, … и узнают (все) Египтяне, что Я Господь» (Исх 14:17–18). Так и происходит: перед народом израильским вода расступается и становится стеной по сторонам, а над фараоновым войском смыкается и топит его.

Страдание израильтян в египетском рабстве затянулось, чтобы ни у кого не осталось сомнений — это не мягкосердечный фараон освободил их, а сам Бог. И фараон со своей армией пострадали, понеся своё наказание в морской пучине, тоже чтобы всем открылось — это всемогущий Господь освободил свой народ. Через страдание являют себя Божия сила и спасение.

Сюжет с египетскими казнями, где Бог намеренно создаёт препятствия и медлит, прежде чем помочь своему народу, отдалённо напоминает мне другую известную историю уже из Нового Завета, где Иисус творит может быть самое известное своё чудо — воскрешение Лазаря (Ин 11). За годы преподавания я заметил, что при чтении этого отрывка люди обычно быстро пробегают его начало, всё внимание уделяя концовке. Концовка действительно затмевает предысторию — Иисус идёт к гробнице Лазаря, погребённого четыре дня назад (так что, по всей видимости, от него уже распространялся отчётливый запах тления) и довольно драматично возглашает: «Лазарь, иди вон!», после чего тот воскресает в виду толп народа. Конечно, в этом финале весь смысл. Здесь показано, что Иисус имеет власть над смертью. Потому и Лазарь должен был быть мертв четыре дня, а то кто-нибудь потом обязательно бы сказал, что это был лишь обморок, или что душа его ещё витала у места погребения. Нет, он был реально мертв. Но Иисус, будучи «воскресением и жизнью» (Ин 11:25), побеждает смерть.

Однако меня здесь интересует завязка истории. Она начинается не с того, как Лазарь умер, а как он заболел. Его сёстры, Марфа и Мария, посылают за Иисусом, который находился в нескольких днях пути. Они сообщают, что их брат болен и просят прийти исцелить его. Но Иисус отказывается. Почему же? Потому что «эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий» (Ин 11:4). И следом идёт загадочная фраза: «Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился». Моим студентам было непросто поверить, что они прочитали её правильно. Иисус не пошёл помогать Лазарю, потому что любил его? Разве в этом есть какой-то смысл? Если бы Иисус любил Лазаря, разве он не бросился бы со всех ног, чтобы исцелить его? Ну вот автор Евангелия от Иоанна так не считает. Книга говорит, что Иисус остался на своём месте именно для того, чтобы Лазарь умер. Если бы Лазарь не умер, Иисус его бы не воскресил. И Иисус медлит ещё три дня, чтобы со смерти Лазаря исполнилось четыре.

Зачем? «Да прославится Сын Божий». Спасение Господне тем значимее, чем более значимы страдания. Иисус воскрешает, а не просто исцеляет.

Таким образом некоторые сюжеты Писания можно понимать в том смысле, что страдания нужны, да явится через них слава Божия. В других сюжетах — иные причины страданий, но смысл в том, что Бог обращает их во благо. Страдания, таким образом, являются вестником надежды. В качестве примера придётся вернуться к сюжету Давида и Вирсавии, упомянутому в прошлой главе. Царь соблазняет соседку и, когда та беременеет, находит способ убить её мужа. Мы видели, что рассказавший эту историю девтерономический историк вполне предан классической идее наказания как следствия греха. И Давид там грешит по полной: соблазняет чужую жену, водит за нос её мужа, а потом и вовсе подстраивает его смерть. Поскольку был совершён грех, должно последовать и наказание. В том случае Давид был наказан смертью ребёнка: «И поразил Господь дитя, которое родила жена Урии Давиду, и оно заболело» (2 Цар 12:15).

Давид просил Бога пощадить ребёнка, постился, семь дней лежал на голой земле. Но ребёнок умер. Такого рода «наказание» ставит под вопрос адекватность классической концепции страданий. Да, Давид мучился несколько дней и дело для него кончилось плохо. Он страдал. Но умер-то не он, а ребёнок. А ребёнок ничего плохого не сделал. Убить одного человека, чтобы преподать урок другому — это вот так работает божественное правосудие? Если мы набожны, должны ли мы поступать подобным образом? Чтобы проучить родителей, надо убить их ребёнка?

Так или иначе, данный сюжет даёт возможность другого понимания смысла страданий, укладывающегося в настоящее обсуждение. Далее нам сообщается, что Давид «утешил» свою жену Вирсавию и они родили другого сына. Это был не кто иной как Соломон. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Соломон стал одним из величайших царей в истории Израиля, и через него Бог дал обетование установить вечное царство для своего народа (см. 2 Цар 7:14). Впоследствии носители традиции перенесли это обетование на грядущего мессию. От Соломона христиане ведут родословие Иисуса (Мф 1:6). Из данного контекста следует, что страдание Давида вело ко всеобщему спасению.

Идея о том, что Бог может обратить зло во благо, что спасение может возникнуть из страданий, в конце концов развернула мысль некоторых древних писателей в сторону предположения, что страдание просто необходимо для спасения. Этот разворот проявился уже во времена Второ-Исайи, пророка вавилонского пленения, которого мы обсуждали в третьей главе. Как вы помните, Второ-Исайя говорит о «рабе Господнем», который пострадал за других и чьи страдания принесли спасение:

Как я показал, пророк сам ассоциирует «страдающего раба» с народом Израиля (напр., «Ты раб Мой, Израиль, в Тебе Я прославлюсь» в Ис 49:3). В оригинальном контексте Ис 53 говорится, что страдания вавилонского пленника стали платой за грехи народа, открывшей дверь для грядущего спасения. Люди получат прощение и вернутся в свою землю, где восстановят прежние отношения с Богом. Таким образом, страдания изгнанника были заместительными: боль и страдания одного считались своего рода жертвой за других.

Впоследствии христиане воспринимали этот отрывок точно так же, но с существенной поправкой. В их понимании «страдающим рабом» была не Иудея, а личность, грядущий мессия, чьи страдания и смерть стали бы жертвой за чужие грехи. Хотя ни один из авторов Нового Завета не цитировал Ис 53 открыто, дабы показать, что Иисус-то и был «страдающим рабом», «изъязвленным за грехи наши», соответствующее понимание Ис 53 очевидно стоит непосредственно за учением об искуплении, рассматривавшемся в третьей главе. Например, не цитируя Ветхий Завет явно, Павел говорит об искуплении «во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру» (Рим 3:24–25).

А ещё очевиднее эта связь в Первом послании Петра, где говорится о страданиях Христовых:

Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его. Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному. Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились. (1 Пет 2:22–24)

Хотя автор не цитирует здесь Исайю явно, он определённо имеет в виду именно Ис 53.

Когда я рассматривал подобные отрывки в третьей главе, то выделял их логику искупления, основанную на классическом понимании связки «грех-наказание», где невозможно искупить грех, не понеся наказания. Теперь мы рассматриваем схожую ситуацию, но с другой точки зрения. Дело не в том, что грех приводит к страданию (это означало бы, что Иисус пострадал по грехам), а в том, что само страдание может быть искуплением, приводящим к конечному спасению.

Это учение Павла часто звучит в его сочинениях. «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию» (1 Кор 15:3). Павел особо привержен идее спасения, возможного только через страдания и смерть Иисуса. Как он сам напоминает коринфянам, «я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 2:2). То есть суть его евангельской проповеди в том, что лишь страдания смерти Христовой дают спасение.

Чтобы уловить смысл его доктрины, придётся чуть глубже покопаться в его мыслях. Хотя вдумчивые христиане читают Павла едва ли не чаще, чем других библейских авторов, он часто остаётся непонятым ими до конца. У него много сложных для понимания текстов, так что даже профессиональные паулинисты нередко толкуют их по-разному. Павел имел глубокие мысли, однако излагал их порой довольно бестолково. Но всё равно из его посланий можно чётко понять: человек может быть оправдан перед Богом не путем соблюдения предписаний еврейского закона, а только через веру в смерть Иисуса.

Одна из проблем, с которой Павел постоянно соприкасался в своей жизни и апостольском служении, это большое количество последователей Иисуса из числа бывших язычников. Ведь сам Иисус, как и его ученики, был иудеем. Иисус был иудеем по рождению (что Павел сам признаёт; Гал 4:4), иудеем по воспитанию, поклонялся Богу иудеев, хранил закон иудейский, соблюдал иудейские обычаи, стал иудейским учителем, собрал последователей из числа иудеев и учил их тому, что сам считал правильным пониманием иудейского закона. Для многих в Древней церкви это означало, что следовать Иисусу можно лишь став иудеем. То есть мужчины из числа язычников должны были сделать обрезание, поскольку Тора предписывала это всем иудеям, а женщины наравне с мужчинами должны были соблюдать субботу, иудейские пищевые ограничения и т. д.

Но Павел думал иначе. Он считал, что если бы человек мог оправдаться пред Богом принятием иудаизма и соблюдением его закона, то смерть Иисуса ему была бы ни к чему (Гал 3:21). Но раз Иисус, Мессия Божий, всё-таки умер, то этого хотел Бог. А почему? Потому что за грех должна быть принесена совершенная жертва: грех требует наказания, и его берёт на себя Иисус. Его боль приносит нам спасение; Иисус страдает, мы приобретаем.

Однако Павел видел за этим ещё кое-что. В одном месте своих посланий он особо подчёркивает, что Иисус должен был быть именно распят. Почему он не мог просто умереть от старости? Или если уж его должны были казнить, то почему не через побитие камнями? Здесь возникает некоторая сложность. Павел верил, что хотя закон Божий — вещь хорошая (всё-таки сам Бог его и дал), в конечном счёте для народа он был проклятием. Людьми владели силы зла, заставлявшие их нарушать закон вопреки собственной (и божественной) воле. Поэтому закон не столько спасал, сколько налагал проклятие. Он дал заповеди, но не дал сил, чтобы им следовать (см. Рим 7).

Павел считал, что проклятие закона Христос принял на себя. Он сделал это, будучи законом проклят. В одном отрывке так и говорится: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою, — ибо написано: „проклят всяк, висящий на древе“» (Гал 3:13). Здесь Павел цитирует Тору — Второзаконие 21:23, где сказано, что если тело казнённого висит на дереве, то такой человек «проклят пред Богом». Ну, можно сказать, что тело Иисуса висело на дереве, поскольку он был распят (а не побит камнями, как мы говорили). То, что он висел на деревянном кресте (древе крестном), показывает, что он был проклят. Но он не мог быть проклят за какие-то свои дела — как никак, он был Мессией Божьим. Поэтому Павел и поясняет, что став проклятым на древе, Христос взял на себя чужое проклятие. И пострадав от смерти на кресте, Иисус разрушил проклятие, лежавшее на людях за их нарушение закона.

Для спасения нужно страдание. Согласно Павлу, для всеобщего спасения понадобилось ужасное страдание на кресте.

Послания Павла лет на пятнадцать-двадцать старше самого древнего из новозаветных Евангелий — от Марка. Учёные долго разбирались, оказали ли они влияние на евангелистов. В итоге однозначного мнения выработать не удалось. Евангелия никогда не цитируют Павла, а зачастую и противоречат ему. Согласно Матфею, например, последователи Иисуса должны исполнять еврейский закон (см. Мф 5:17–20), и большой вопрос, содержит ли Евангелие от Луки учение об искуплении.

Вот Евангелие от Марка его точно содержит, как мы уже видели. У Марка Иисус говорит, что «Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк 10:45; Лука опускает этот стих).

Мнение Марка, что ужасная мука смерти искупительна сама по себе, особенно хорошо видно в его описании распятия. Когда я объясняю этот отрывок своим студентам, то всегда обращаю их внимание, что когда они читают версию Марка, они читают не Луку и не Матфея. Каждый автор по-своему описывает страдание Иисуса, и мы обесцениваем их труд, если полагаем, что они говорят одно и то же или одинаково понимают значение распятия с богословской точки зрения.

Сцена у Марка столь выразительна, что не может оставить равнодушным (главы 14–15). Иисус безмолвен в течение всего процесса (в отличие от версии Луки). Его предал один из учеников, Иуда. От него трижды отрёкся ближайший последователь, Пётр. Его отвергла толпа иудеев, его приговорил к смерти римский наместник, над ним издевались, мучили и пытали римские солдаты. Когда его распинали, то над ним насмехались оба разбойника по сторонам, а с ними и старейшины иудейские и все, кто проходил мимо, чтобы посмотреть на него. В сцене нет ничего, способного приглушить ощущение, будто Иисус и сам не понимает, что с ним происходит и почему: предан, отвергнут, осмеян, забыт и брошен. В самом конце он в отчаянии выкрикивает единственные за всё это время слова: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мк 15:34). Я считаю, этот вопрос подлинный. В конце он чувствует, что Бог его оставил, и он хочет понять почему. Затем он испускает громкий крик и умирает.

Но хотя у Марка Иисус может не понимать, что с ним происходит, читатель понимает. Потому что сразу по его смерти, говорит Марк, храмовая завеса разорвалась надвое и центурион, руководивший ходом казни, сказал: «Истинно Человек Сей был Сын Божий» (Мк 15:38–39). Оба события говорят о многом.

Разорванная пополам храмовая завеса была единственной преградой между Святая Святых и прочим пространством Храма. Святая Святых считалось тем местом, где сам Бог невидимо пребывает на земле и куда никто не мог входить, кроме первосвященника, и то лишь раз в год — в День Искупления (Йом-Киппур). Там он приносил одну жертву за свои грехи и другую за грехи людские. Завеса была тем, что отделяло Бога от людей. И когда Иисус умер, говорит Марк, она распалась. Со смертью Иисуса Бог стал доступен всем.

И центурион это понял. Многие (как мы дальше увидим) не могли поверить, что Иисус был мессией, Сыном Божьим, раз его казнили как последнего преступника. Разве Бог позволил бы такому случиться? В Евангелии от Марка центурион является первым человеком, осознавшим, что Иисус и есть мессия, не вопреки, а благодаря тому, что он был распят.

Согласно Марку, смерть Иисуса была искуплением. Стоит обратить внимание, что Марк изображает Иисуса словно бы недоумевающим пред лицом кончины. Возможно, члены общины, которой принадлежал Марк, сами страдали от преследований как христиане и тоже недоумевали почему, и кроется ли за этим какой-то божественный замысел. Марк отвечает положительно: тайным образом Бог действует через страдания. Ведь через страдание осуществилось искупление. Страдание принесло спасение.

Смерть Иисуса, конечно, в Новом Завете является самым очевидным примером искупительного страдания, но есть и другие примеры, некоторые из которых касаются преследования и отторжения ранних христиан.

Книга Деяний святых Апостолов, будучи самой ранней историей христианской церкви, была написана где-то в конце первого столетия (часто её датируют 80–85 гг. н. э.) тем же автором, что написал и Евангелие от Луки.[42] Ученые традиционно называют его Лукой, хотя его работы анонимны и есть серьёзные поводы сомневаться, что именно он был тем врачом из обращённых язычников, что сопровождал Павла в его путешествиях. Из текста понятно, что Павел был его главным героем — книга Деяний, повествующая о распространении христианства по Средиземноморью, практически на две трети посвящена миссионерской деятельности Павла. (Некоторые вещи, которые он говорит об учении и путешествиях Павла, противоречат тому, что сообщает в своих посланиях сам апостол; это одна из причин думать, что Деяния не были написаны спутником Павла).[43]

Представление о том, что Бог способен обратить зло во благо, стоит за многими из сюжетов книги Деяний, в которых повествуется о миссионерской деятельности ранней христианской церкви. Ещё до появления в книге Павла (он обращается из гонителей церкви в девятой главе) христиане не раз показаны за проповедью Бога, радикально претворяющего человеческие злодеяния во что-то хорошее. Постоянной темой апостольских поучений служит ответственность иудеев за смерть Иисуса (понятно, что звучало это анти-иудейски). Бог же сделал по-своему и воскресил его. Так что люди должны раскаяться в содеянном и снова обратиться к Богу. Короче говоря, такая плохая вещь, как отвержение Иисуса, может дать весьма хороший результат — спасение, хотя и через страдание. Этот взгляд ясно выражен в речи, вложенной в уста апостола Петра:

Мужи Израильские! … Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись пред лицом Пилата, когда он полагал освободить Его. Но вы от Святого и Праведного отреклись и просили даровать вам человека убийцу, а Начальника жизни убили. Сего Бог воскресил из мертвых, чему мы свидетели. (Деян 3:12–15)

Лука показывает, что Бог разворачивает ситуацию в противоположную сторону и через страдание дарует искупление.

Эту же тему Лука более тонко развивает в своём повествовании о преследовании христиан. В самом начале книги Деяний он рисует сцену, в которой уже воскресший, но ещё не вознесшийся Иисус заповедует своим ученикам быть его «свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян 1:8). Вы можете решить, будто его ученики приняли данное указание близко к сердцу и отправились путешествовать, делясь с каждым встречным благой вестью о воскресении. Ничего подобного, во всяком случае сначала. Да, они начали обрастать сторонниками, причём в большом количестве. Говорится, что тысячи иудеев в Иерусалиме стали их последователями. Но это происходило только там, где апостолы сидели в окружении своих приверженцев и ровно до тех пор, пока их не выгнали из города.

Разумеется, гонения влекут за собой кучу неприятных последствий — бегство, аресты, даже казни — в Деяниях говорится об этом. Но у автора книги есть определённый богословский взгляд на развитие ранней христианской миссии, подразумевающий особый смысл в тех страданиях, что обрушились на апостолов. В частности, Лука полагает, будто вся миссия осуществлялась по воле Божьей и под водительством Святого Духа, так что никакие препятствия были не в силах помешать ей. В сущности, всё произошедшее лишь помогло делу проповеди. Когда апостолы Петр и Иоанн оказались сначала под стражей и пред судом иудейских старейшин, а затем вновь на свободе за недостатком улик в пользу их прегрешений, то все ученики принялись проповедовать с ещё большим воодушевлением (гл.4). Когда чинивших беспокойства апостолов арестовали, побили и снова выпустили, они пошли «радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие» и стали проповедовать ещё энергичнее (гл.5). Когда первомученика Стефана забили камнями насмерть, сочтя его апологию Иисуса богохульной (гл.7), он умер с молитвой на устах. Бывшего при этом правоверного иудея Саула из Тарса мы через две главы увидим самого обратившимся в христианство из его прежнего гонителя.

Здесь самое примечательное, что христиане рассеялись по всей Иудее и Самарии лишь после того, как в Иерусалиме на них воздвигли великое гонение (Деян 8:1). Иными словами, вместо того, чтобы прихлопнуть христианскую миссию, её гонители своими действиями лишь вынудили последователей Иисуса сделать именно то, что им было наказано: нести благую весть за пределы Иерусалима в другие области Иудеи и дальше на север, в Самарию. Страдания, причинённые уверовавшим, привели к выполнению миссии. Таким образом Лука показывает, что нет худа без добра и страдание может оказаться спасительно.

Та же тема объединяет сюжеты о миссионерской деятельности Павла. По мысли автора книги миссия должна была распространяться не только географически, но и этнически: Христос спас не только евреев, но вообще всех людей, как иудеев, так и язычников. Но как новой религии удалось преодолеть разделение, как она смогла превратиться из просто иудейской секты, объединявшей еврейских последователей Иисуса, в религию, объединившую иудеев с язычниками? Согласно Луке, в немалой степени это произошло потому, что иудеи сами отвергли христианских миссионеров, так что тем поневоле пришлось обратиться с проповедью к внешнему миру. Автор очень ясно говорит об этом в нескольких местах, но особенно отчётливо в тринадцатой главе, где Павел обращается с длинным поучением в синагоге к иудейской общине города Антиохии Писидийской (в Малой Азии).

В следующую субботу почти весь город собрался слушать слово Божие. Но Иудеи, увидев народ, исполнились зависти и, противореча и злословя, сопротивлялись тому, что говорил Павел. Тогда Павел и Варнава с дерзновением сказали: вам первым надлежало быть проповедану слову Божию, но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам. … И слово Господне распространялось по всей стране. (Деян 13:44–49)

Когда иудеи устроили гонения против апостолов, те пошли проповедовать в другие земли, а потом всё дальше и дальше. Отвержение вкупе с гонениями послужило распространению евангелия. Согласно автору книги Деяний, Бог обратил зло во благо.

А что думал на сей счёт сам Павел?

Я уже говорил, что если внимательно посмотреть на то, как у Павла слова сочетались с делом, то станет заметно, что книга Деяний не всегда согласуется с посланиями Павла. Когда он сам описывает свою миссионерскую деятельность, то никогда не упоминает, чтобы в городах, куда он приходил, он шел проповедовать в местные синагоги. И никогда не говорит, чтобы шёл к язычникам только после того, как его проповедь отвергали иудеи. Похоже, что личное представление Луки о миссионерстве может отличаться от исторической действительности. Ведь в действительности миссия Павла изначально была нацелена на язычников и пресловутое отвержение иудеями он испытал сразу, когда последние неблагосклонно отнеслись к его заявлению, что наследниками обетований, данных Богом патриархам древности, стали уверовавшие в Иисуса язычники, а не иудеи — потомки Авраама. Иудеи не приняли проповедь Павла о том, что лишь смерть Иисуса оправдывает человека пред Богом. У апостола это вызывало сильную досаду. Вот как он изливает её в своём первом сохранившемся послании:

Ибо вы, братия, сделались подражателями церквам Божиим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы то же претерпели от своих единоплеменников, что и те от Иудеев, которые убили и Господа Иисуса и Его пророков, и нас изгнали, и Богу не угождают, и всем человекам противятся, которые препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов своих; но приближается на них гнев до конца. (1 Фес 2:14–16)

С исторической точки зрения это довольно интересная, но совершенно понятная ситуация. Павел учил, что распятый Иисус был посланным Богом мессией, призванным спасти мир. Для большинства иудеев это учение выглядело нелепо. А многие современные христиане не могут понять, в чём здесь загвоздка. Разве Ветхий Завет не говорит о страдающем мессии? Разве не распятие описывает он 21-м Псалме и 53-й главе Исаии, и разве не на Иисусе это сбылось? Разве мессия не должен был быть распят и воскрешён? Почему иудеи не в состоянии понять, что мессией был Иисус?

Многих христиан всё это заставляет недоумевать, хотя не должно бы. Ведь на самом деле, если просто прочитать написанное в 21-м псалме и 53-й главе Исаии, как мы здесь уже обсуждали, там нигде нет слова «мессия». Античные иудейские читатели никогда не считали, что эти отрывки говорят о мессии. Они могли говорить о ком-то, кто дорог Богу и кто ужасно пострадал, но это не был мессия. Почему? Потому что мессия должен был не страдать и умирать, а в окружении славы править миром.

Термин «мессия» происходит от еврейского слова «мошиах», означающего «помазанник». Греческий эквивалент термина — слово «христос», ставшее вторым именем Иисуса. Иногда мне даже приходится напоминать студентам, что изначально оно им не было. Все словно забыли, что Иисус Христос не родился от Иосифа и Марии Христос. «Христос» — это перевод слова «мессия», так что когда мы произносим «Иисус Христос», то буквально говорим «Мессия Иисус». Но почему будущего избавителя называли «помазанником»? Очевидно потому, что правителей древнего Израиля при возведении их в царское достоинство помазывали маслом в знак особой Божьей благодати, изливавшейся на них (см. 1 Цар 10:1, 16:12–13). Многие иудеи ожидали видеть мессию богоданным царём, чьё правление Израилем, подобно царю Давиду, будет мирным, счастливым и процветающим, без войн и конфликтов с другими народами.

Другие евреи представляли себе мессию иначе. Они видели будущего правителя вселенским судией, посланным с неба судить все концы земли, пришедшем поразить врагов Божьих дарованной ему сверхъестественной силой. А были и такие, что мечтали о будущем правителе, как о великом человеке Божьем и священнике, получившем от Бога истинное понимание его Закона, в согласии с которым он и будет править Израилем.[44]

Несмотря на разнообразие представлений о мессии среди различных групп иудеев, все сходились в одном — это должна быть грандиозная фигура, исполненная величия и силы, личность, которую Бог избрал и которой благоволит. А кем был Иисус? Распятым преступником. Большинству иудеев и в голову не могло прийти назвать его мессией. Он не собрал армию, не изгнал римлян, не воздвиг в Иерусалиме свой трон. Очевидно, что он не сошёл с неба в блеске и сиянии славы, дабы низвергнуть врагов Божиих. Не он поразил врагов, а враги его раздавили. Он испытал самую унизительную и мучительную смерть, какой только враги могли его подвергнуть, смерть, предназначенную для отбросов общества. Иисус представлял собой совершенную противоположность сложившимся представлениям о мессии.

Павел полностью отдавал себе отчёт в существовании данной проблемы. Он называет распятие Иисуса «соблазном», то есть «камнем преткновения» для иудеев (1 Кор 1:23). Но, как мы уже говорили, для самого Павла Иисус был подлинным мессией не вопреки его распятию, а именно благодаря ему. Раз он был повешен на древе, то понёс на себе проклятие Закона, но поскольку он был избранником Божьим, то понёс проклятие не за свои грехи, а за грехи людские. Благодаря его распятию человек избег проклятия закона и освободился от власти греха, отделявшей его от Бога. Павел видит в Иисусе мессию не в узко политическом, а в глубоко духовном смысле. Он тот избранник Божий, что оправдал людей пред Богом.

Однако большинство иудеев на это не клюнуло, что стало для Павла причиной сердечных мук. Как он сам говорит, «великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти…» (Рим 9:2,3). Павел скорее желал бы, чтобы Бог отвернулся от него, нежели видеть отвернувшимися от Бога своих соотечественников, иудеев. С его точки зрения, отвергнув Иисуса, иудеи отвергли самого Бога, и это заставляло его глубоко страдать.

Впрочем, даже здесь страдание может стать причиной для радости, поскольку в конце концов Павел находит объяснение, почему иудеи отвергли мессию Иисуса. Это объяснение изложено довольно замысловатым образом в одиннадцатой главе Послания к Римлянам. Здесь Павел ещё раз подтверждает свою веру в то, что благовестие Христово несёт спасение всем людям, как иудеям, так и язычникам. Почему же иудеи отвергли благую весть? Павел считает, что это открывает дорогу к ней язычникам. А в чём заключена хитрость? Аргумент Павла может показаться странным, но он считает, что в будущем иудеи испытают ревность к язычникам, ставшим частью народа Божия (Рим 11:11) Так что «ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников; и так весь Израиль спасется» (Рим 11:25,26). Иными словами, хотя Павел и печалится о своих ещё не уверовавших соотечественниках, он рассчитывает, что Бог уготовал им лучшую долю. Из ревности иудеи в конце концов войдут во врата спасения и так спасётся весь мир. Если и происходит что-то плохое, Бог всё равно обратит это во благо.

Павлу есть что сказать по поводу страданий и пользы, которую они приносят. Вспомните, что он вообще смог стать истинным апостолом Иисуса только благодаря страданию.[45] Вместо того, чтобы жаловаться на страдания, Павел ими упивался. Во-первых, Павел считал их полезным опытом:

Хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам. (Рим 5:3–5)

Потом, он считал, что обладая личным опытом страдания, он сможет лучше утешать других страдальцев.

Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше. Скорбим ли мы, скорбим для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим. И надежда наша о вас тверда. Утешаемся ли, утешаемся для вашего утешения и спасения, зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении. (2 Кор 1:3–7)

Кроме того, по ощущениям Павла Бог дал ему пострадать, чтобы породить смирение и не позволить ему забыть, что успех его служения пришёл от Бога, а не от его собственных выдающихся способностей. Это хорошо известный отрывок, в котором Павел говорит о «жале в плоть» (2 Кор 12). В нём Павел сначала описывает дарованное ему видение райских обителей, а далее указывает, что Бог не хотел, дабы он возгордился тем, что сподобился такой чести. И чтобы смирить его, Бог дал ему жало в плоть:

И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня, но Господь сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова. Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен. (2 Кор 12:7-10)

Было много споров относительно того, что представляло собой это «жало в плоть». Одни считали его эпилепсией (полагая, что из-за неё он и упал наземь, ослепленный светом в Деян 9), другие полагают, что это севшее зрение (в Гал 6:11 он упоминает большие буквы, которыми пишет сам) или какая-то другая физическая немощь. Что там было на самом деле мы не узнаем никогда. Зато мы знаем, что свои страдания Павел ценил. Они не были наказанием за грех, они не были следствием плохого отношения к нему других людей. Ему их даровал Бог (даже если передаточным звеном послужил посланник сатаны!), и в итоге они принесли пользу, поскольку через них явилась сила Божия.

Поэтому в конечном счёте Павел считал страдания благом. Иногда они были лучом надежды, иногда Бог желал ими смирить свой народ, а иногда они были самой сутью спасения.

Сама идея, что зло может быть обращено Богом во благо, что страдание может иметь положительные последствия, что само спасение обусловлено страданием — всё это говорит об одном: страдание может быть и является спасительным. Эта мысль прослеживается во всей Библии, с Ветхого по Новый Завет, начиная с Бытия и получая окончательное развитие в посланиях Павла и Евангелиях. В определённой мере она отражает саму суть библейского послания: не просто вопреки страданию, а именно через него Бог демонстрирует свою власть спасти людей, будь то спасение чад Израилевых из египетского рабства или спасение всего мира через страсти Христовы.

Представление о том, что страдание может иметь положительный эффект — иногда весьма положительный, а то и спасительный — в наши дни находит отклик в сердцах очень многих людей. Наверное, каждый из нас имеет такой опыт, когда пережитое несчастье в итоге оборачивалось гораздо большим благом. Я был ещё подростком, когда испытал подобное впервые. И я всегда считал, что тот случайный и довольно болезненный инцидент повлиял на всю мою дальнейшую жизнь, пусть и не напрямую.

Дело было летом 1972, я готовился перейти в последний класс, играл в бейсбол в молодёжной команде и, в общем, был доволен жизнью. По возвращении с одной игры в другом штате я вдруг почувствовал, что заболел. Врач определил у меня гепатит А, и на всё лето, пока шло лечение, мне пришлось забыть о бейсболе. Это было неприятно, но что я мог сделать: я сидел взаперти, предоставленный самому себе, и не мог придумать, чем бы заняться.

Где-то на третий день я уже отчаянно затосковал. Я ведь вообще не любил сидеть дома, особенно в прекрасную летнюю погоду, как тогда. Телевизор надоел, и мне пришло в голову заняться подготовкой к школьному диспуту загодя перед наступающим учебным годом. Я давно состоял в школьном дискуссионном клубе, прилежно участвовал в его работе, но даже близко не относился к числу его звёзд. В моей школе была одна из лучших программ подготовки к дебатам и как раз перед этим мы дважды подряд становились чемпионами штата, хотя лично моей заслуги в этом не было и мне не светило стать капитаном команды. Каждый год назначалась новая тема для дискуссии и, согласно предварительной жеребьёвке, та или иная команда должна была представлять одну из сторон спора. Звёзды нашей команды готовились всё лето, мне же больше нравилось играть в бейсбол (или в теннис, или в гольф, да во что угодно, лишь бы не сидеть дома). Но вот я оказался заперт в четырёх стенах, и времени у меня было навалом.

Тогда я запасся нужными книгами и незаметно для себя увлёкся подготовкой к дебатам, погрузившись в процесс с головой. Практически всё время, что я не спал, я готовился к дискуссии. Темой было финансирование начального и среднего образования — кто его должен обеспечивать — федеральное правительство или местные власти, и неожиданно эта проблема захватила меня не меньше, чем бейсбол парой недель раньше.

Когда я поправился, то по-прежнему не мог оторваться от своего занятия. Мой последний год в школе отличался от прежних. Да, я по-прежнему занимался спортом, особенно теннисом по весне, но в начале учебного года осенью я вообще не поднимал головы от книг. Меня заметили, взяли в число ведущих участников, и вдвоём с товарищем по команде (который блистал все прежние годы) мы выиграли все отборочные турниры, а потом наша сборная взяла первое место на первенстве штата.

В долгосрочной перспективе эта история привила мне вкус к научным исследованиям. Перейдя в колледж, я стал заниматься ещё усерднее, как никогда раньше. В итоге я стал профессиональным учёным, и никто, абсолютно никто не ожидал от меня ничего подобного. В школе я учился хорошо, но карьера учёного представлялась не более вероятной, чем карьера артиста московского балета.

Я уверен, что если б не гепатит, ничего этого бы не произошло. Не могу передать, как я счастлив, что заболел тогда. Да, порою зло обращается во благо.

При этом я категорически не согласен с идеей, что данный принцип носит универсальный характер и страдания приносят благо всегда. Реальность такова, что большинство страданий беспросветны, бесполезны для души и тела, и ведут не к положительному, а к скорбному и разрушительному финалу.

Говорят, «что не убивает нас, то делает нас сильнее» — я в это не верю. Был бы рад согласиться, но ведь это в самом деле не так. Чаще то, что не убивает тебя, делает тебя инвалидом, навсегда меняет в худшую сторону, пожизненно разрушает психическое и физическое здоровье. По-моему, нельзя относиться к страданию легкомысленно, будь оно твоё или чужое.

И для меня абсолютно неприемлема идея, что чужое страдание должно помочь нам. Я знаю, что многие считают, будто познание чужой боли возвышает нас, делает более благородными существами, но мне это кажется оскорбительным и мерзким. Да, наши собственные страдания иногда могут сделать нас лучше, сильнее, участливее, заботливее, гуманнее. Но другие люди страдают не для того, чтобы сделать нас счастливее или благороднее. Одно дело сказать, что я успешен сейчас благодаря своим прежним неудачам или невезению, или что у меня прекрасный стол потому, что прежде я годами сидел на одних макаронах, или что сейчас я езжу в отпуск куда захочу, потому что раньше у меня едва хватало денег на автобусный билет. И совсем другое сказать, что я наслаждаюсь всем хорошим, что у меня есть, потому, что другие этого лишены.

Жестоко думать, что другие люди страдают от страшных болезней, чтобы у меня было крепкое здоровье. Бессердечно и бессовестно считать, что другие голодают, чтобы у меня был полный холодильник. Безнравственно говорить, что я гораздо больше наслаждаюсь жизнью, когда вижу, что умирают другие — на такое способен только умственно отсталый эгоист. Да, иногда из моих личных скорбей выходит что-то хорошее. Но я не собираюсь благодарить Бога за то, что у меня есть еда, потому что знаю, что у других её нет.

Более того, в мире полно страданий, которые не приносят пользы никому. Восьмидесятилетняя бабка, над которой зверски надругались и задушили, восьминедельный младенец, который вдруг задохнулся и умер, восемнадцатилетний юноша по дороге на выпускной, которого насмерть сбил пьяный водитель — пытаться увидеть в этом что-то хорошее значит отрицать существование зла. Это значит игнорировать беспомощность тех, кто страдает беспричинно и бесконечно. Это значит лишать людей их достоинства и права радоваться жизни так же, как ей радуемся мы.

И должно быть какое-то другое объяснение существования страданий в мире. Или, в конце концов, может и нет никакого объяснения вовсе. Оказывается, именно так объясняют страдание некоторые библейские авторы, и мы увидим это в следующей главе. Их объяснение заключается в том, что нет никакого объяснения.