Почетная гвардия

Глава двенадцатая СВЯЩЕННЫЕ ГЛУБИНЫ

Призраки. Закованные в лед призраки. Из белесой дымки выступали невероятно высокие гиганты.

Почетной гвардии понадобилось полных два дня, чтобы проползти и пробраться через густые, темные, изобилующие запахами дождевые леса. По дороге встретились шестнадцать случайных, совершенно нелогичных засад. Силы Гаунта сражались с невидимым врагом, который испарялся, оставляя несколько мертвецов. Гаунт потерял еще восемнадцать людей, одну скаутскую «Саламандру» и одну «Химеру». Но сейчас, на рассвете шестого дня после ухода из Доктринополя, почетная гвардия начала утомительный подъем из удушающих туманов дождевых лесов на подножия Священных Холмов. Выше, словно безмолвные стражи, вздымались горы. Они уже поднялись на три тысячи метров над уровнем моря. Некоторые пики вздымались выше, чем на десять тысяч метров.

Воздух был холодным и сухим, и тропа бежала через высокогорные плато с высушенной и золотистой почвой. Здесь растительный мир не мог похвастаться пышностью и разнообразием — лишь изогнутый ветрами дикий терновник, опутывавший камни лишайник и длинные нити бурой травы, больше похожей на водоросли.

День был свеж и бодряще прохладен. Видимость доходила до пятидесяти километров. На фоне голубого неба резко выделялись хребты гор, уже свободные от дождевых лесов и похожие на острые белые клыки.

Шесть тысяч лет назад дитя по имени Саббат, дочь местного пастуха, жила в этой суровой и поразительно красивой местности. На нее снизошел дух Императора и призвал покинуть свои стада, провел через чащи дождевых лесов по пути огня и стали к далеким звездам и легендарным победам.

Через сто пятьдесят лет она вернулась домой, и ее погребальный паланкин несли восемь космодесантников Адептус Астартес из ордена Белых Шрамов. Лучшие воины Императора со всеми почестями несли ее к месту рождения. К началу ее мученичества.

Местное созвездие, видимое и сейчас над горами, было названо в ее честь. Родную планету в память о ней объявили священным храмовым миром.

Святая Саббат. Пастушка, что спустилась с гор Хагии, дабы вести Империум в один из самых яростных и коротких крестовых походов. Сотня населенных систем на краю сегмента Пасифик. Миры Саббат. Общепланетная цивилизация.

Гаунт стоял в командном отсеке переваливающейся с боку на бок «Саламандры» и смотрел на обширную, чистую и ясную панораму, наслаждаясь освежающим ветром, дувшим в лицо. Нужно было смахнуть с кожи пот двух дней в дождевых лесах.

Гаунт помнил, как Слайдо излагал ему историю святой, давным-давно, когда поход только начинался. Это было вскоре после Кхулена. Все взволнованно говорили о новой кампании. Верховные лорды Терры собирались избрать Слайдо военмейстером после Кхулена, оказав ему тем самым великую честь.

Гаунт помнил, как его призвали в штаб верховного лорда-командующего. Тогда он был просто комиссаром.

Штаб находился на борту боевой баржи «Бореалис» и размещался в круглой, отделанной деревом библиотеке из девяти уровней, с пятьюдесятью двумя миллионами единиц хранения, занесенных в каталог. Гаунт был одним из двух тысяч сорока офицеров, призванных на первую встречу.

Слайдо, сгорбленный, но все еще могучий воин немного за сорок, прихрамывая, поднялся на кафедру в центре штаба, облаченный в огненно-желтый пластинчатый доспех.

— Сыны мои, — начал он, благодаря превосходной акустике помещения не нуждаясь в вокс-динамиках. — Похоже, верховные лорды Терры одобрили труд, который мы проделали с вами вместе.

Радостные крики взорвали тихий зал.

Слайдо подождал, пока вновь воцарится тишина.

— Нам доверили Крестовый поход, сыны мои… в Миры Саббат!

Поднявшиеся в ответ ликующие крики оглушили Гаунта. Он помнил, что и сам тогда кричал до хрипоты. Такого ора он больше никогда не слышал, даже от орд Хаоса и от громыхающих титанов. Никто не пересилил бы то ликование.

— Сыны мои, сыны мои, — Слайдо поднял аугментическую руку, призывая к спокойствию. — Позвольте мне рассказать вам о Мирах Саббат. И, прежде всего, поведать о самой святой…

Слайдо со странной горячностью говорил о святой Саббат, беати, как он ее называл. Гаунту даже казалось тогда, что для Слайдо она имела особое значение. Военмейстер был благочестивым воином, уважавшим всех имперских святых, но Саббат по какой-то причине стала ему дороже всех остальных.

— Беати была воином, — объяснил Слайдо Гаунту месяцы спустя, на пике освобождения Формал Прайм. — Она воплотила имперскую веру и человеческий дух ярче, чем любая другая фигура, вошедшая в анналы истории. Она вдохновляла меня, когда я был еще ребенком, давала мне силы. И я воспринимаю этот Крестовый поход как личное дело, как величайшую честь, которая когда-либо была получена мной от Золотого Трона. Вернуть завоеванное ею, пройти ее тропой и вновь освободить миры, которые она уже отбирала у Тьмы. Я… чувствую себя пилигримом, Ибрам.

Гаунт никогда не забывал этих слов.

Широкое, чистое плато дало возможность нагнать время, но при этом и делало их положение более уязвимыми. В долине, на дорогах и тропах, тяжелая колонна из бронированных машин и грузовиков казалась внушительной и огромной, а здесь, среди величественных гор почетная гвардия выглядела как цепочка муравьев на лишенном растительности пространстве.

Лесп уже рапортовал о первых нескольких случаях недомогания из-за перепадов высоты. Но нельзя было подождать даже время, необходимое людям для акклиматизации, не было. Предусмотрительная доктор Курт заранее включила приличное количество фонурита в список препаратов, которые вез грузовик с медикаментами. Этот диуретик способствовал усвоению кислорода, и Лесп начал давать его тем, на кого разреженный воздух влиял хуже остальных.

Межевых знаков на плато было немного, и их появление действовало на войска гипнотически. Обычно это были просто большие валуны, принесенные древними ледниками. А иногда столбовые могилы. Многие из Призраков неотрывно смотрели, как эти одинокие вехи пропадали из виду далеко за спиной.

К середине пятого дня пути температура опять резко упала. Воздух все еще оставался чистым, небо — голубым, а солнце — ярким, таким ярким, что несколько человек получили солнечные ожоги раньше, чем заметили это. Но теперь поднялся колючий ветер, стенавший над землей. И громадные очертания гор больше не светились, прозрачные и белые, вдали. Теперь стало видно, что они гораздо темнее и окутаны туманами.

— Снег, — промолвил аятани Цвейл, путешествовавший с Гаунтом. Он стоял у заднего борта «Саламандры», покачиваясь в такт ходу машины, и принюхивался. — Определенно пойдет снег.

— Небо кажется ясным, — заметил Гаунт.

— В отличие от гор. Их лик мрачен. Снег настигнет нас еще до конца дня.

Заметно похолодало. Гаунт надел китель и перчатки.

— Насколько он будет сильным? Вы можете сказать?

— Может валить несколько часов. Замести все вокруг и убить нас всех. Горы коварны и капризны, комиссар-полковник.

— Она называла их Священными Глубинами, — вставил Гаунт, имея в виду святую.

— Определенно. Несколько раз отметила это в своем евангелии. Она пришла отсюда, спустилась в мир с гор. Для нее естественно было думать о горах, глядя на остальной мир сверху вниз. Для нее Священные Холмы вздымались над всем. Даже над космосом и другими планетами.

— Я всегда думал, что это тоже была метафора. Великий подъем, с которого Император взирает на всех нас, его преданных слуг, трудящихся в глубинах.

Цвейл ухмыльнулся и потеребил бороду.

— В каком же блеклом и негостеприимном космосе вы обитаете, комиссар-полковник. Неудивительно, что вы столько сражаетесь.

— Значит… это не метафора.

— О, уверен, что метафора! И я уверен, что та суровая картинка целиком соответствует ей. Помните, святая Саббат вызывала страх и благоговение и больше походила на вас, чем на меня.

— Я приму это за комплимент.

Цвейл жестом указал на кольцо горных вершин.

— На самом деле пребывание на вершинах громадных гор означает лишь одно.

— Что именно?

— Падать придется очень долго.

Когда начало темнеть, они разбили лагерь на перекрестке со следующей восходящей тропой. Маккол предполагал, что до Усыпальницы оставалось еще два дня пути. Гвардейцы поставили палатки и назначили часовых. Обогреватели были установлены, зажжен химический огонь. Никто не догадался захватить хвороста от подножья холмов, а здесь дров просто не было.

Снег пошел до наступления темноты, бесшумно налетая с севера. За несколько секунд до снегопада часовой увидел нечто, похожее на контакт на широкополосном ауспике. Но к тому времени, как он вызвал Гаунта и Клеопаса, снегопад ослепил сенсор.

Но часовому не показалось, это действительно был контакт. Множество машин двигалось на север через плато за ними, всего в двадцати километрах.

— Назад! Назад сейчас же! — кричал Майло, изо всех сил стараясь не извозиться с ног до головы в жидкой грязи, которую взметали в воздух гусеницы «Химеры». Сопя и пыхтя, турбины машины взревели, и она завиляла из стороны в сторону на крутой колее.

— Глуши! Глуши, пока не перегрелась! — сердито закричал Дорден.

Двигатель взвыл и отключился.

В мир вернулась тишина. Лишь птицы щебетали в зарослях.

Грир спрыгнул с заднего ската и обошел «Подраненную тележку», чтобы выяснить, в чем проблема. Быстрый ручей, бегущий вдоль тропы, подмыл дорогу, и вес «Химеры» продавил почву, так что машина повисла под пьяным углом.

Они двигались по сооке уже два дня с тех пор, как Корбек решил избежать встречи с инфарди у Нусеры, и машина уже не в первый раз сошла с тропы. Однако впервые экипаж не знал, как поправить положение.

Тропы шелонов вели к истокам священной реки и почти везде были крутыми. Узкая, иногда похожая на серпантин тропа привела отряд в лесистую местность, где не видно было ни следа человеческого присутствия. Саниан показала дорогу, которая обходила самые крутые вершины и уступы, где буйно цвели густые и непроходимые дождевые леса. Отряд держался более открытых пространств, где земля кое-где поросла деревьями или невысокими листопадными кустарниками, оплетенными плющом. Вода текла везде: журчащие ручейки и потоки, падающие с выступа маленькими серебряными водопадами; массы воды, текущей по склонам, собирающейся в озерца или бурлящие речки.

Каждый раз, когда они двигались по свободному от деревьев пространству, можно было обернуться и посмотреть на обширную желто-зеленую долину реки внизу.

— Может, вырубить какое-нибудь бревно и приподнять ее, — предложил Брагг.

Грир посмотрел на здоровяка танитца, потом на «Химеру», потом опять на танитца.

— Это даже тебе не под силу, — сказал он.

— А вот эта штука работает? — спросил Корбек, указывая на барабан с мощным тросом, закрепленный под носом «Химеры».

— Конечно, нет, — отозвался водитель.

— Давайте положим под нее что-нибудь, — сказал Корбек. — И тогда Грир попробует еще раз.

Они собрали камни и ветки, куски сланца и положили все это под гусеницы.

Команда встала поблизости, и Грир вновь завел двигатели. Гусеницы шевельнулись. Раздался громкий треск, когда расщепилось одно из бревен, и затем машина поехала вперед и выбралась на твердую почву. Люди испустили радостные крики.

— Садимся! — велел Корбек.

— А где Вамберфельд? — спросил Дорден. Вергхастец мало что сказал с той остановки в Мукрете и держался отстраненно.

— Был здесь всего секунду назад, — сказал Даур.

— Я найду его, — вызвался Майло.

— Нет, Бринни, — прогудел Брагг. — Позволь-ка мне.

Пока остальные готовились, здоровяк сошел с тропы на прогалину. Заливисто пели птицы, порхали в листве на верхушках высоких голых стволов. Это место было наполнено солнечным светом и пляской теней.

— Вамбс! Вамбс, ты куда пропал?

Брагг особенно интересовался здоровьем Вамберфельда после кидания камешков. Полковник велел ему присматривать за парнем, но для Брагга это был не просто приказ. Он был великодушным человеком, и ему больно было видеть брата-Призрака в таком плачевном состоянии.

— Вамбс! Нас все ждут!

За прогалиной открывалось обширное огороженное пастбище, усеянное дикими цветами и горками камней. В одном из его углов, у самой линии деревьев Брагг увидел развалины старой постройки, шалаша пастухов. Туда он и направился.

Вамберфельд заметил, что на пастбище много шелонов. Не настолько, чтобы гнать на рынок, но достаточно, чтобы развести хорошее стадо. Животные носами сгребали в кучи листья и перегной, готовясь откладывать яйца, как раз до следующего новолуния.

У пристройки, скрестив ноги, сидела девочка. Она беспокойно вскочила, когда увидела приближающегося Вамберфельда.

— Постой, подожди, пожалуйста… — позвал он.

Слова прозвучали забавно: язык все еще болел после того, как он его себе прокусил, это повлияло на голос.

Девочка исчезла в хижине. Гвардеец осторожно последовал за ней.

В хижине не оказалось ничего кроме старой листовой подстилки и нескольких палок. На мгновение Вамберфельд подумал, что девочка спряталась, но прятаться было просто негде, а других выходов не было, через которые она могла бы улизнуть. Пара старых джедди-посохов лежали на полу у двери, а на крюке на стене висела рукоять сломанного посоха. Обломок был очень старым. Вамберфельд снял его со стены и повертел в руках.

— Вамбс? Вамбс!

Только через минуту он понял, что кто-то снаружи его зовет, и вышел на солнечный свет.

— Эй, вот ты где, — сказал Брагг. — Что ты тут делал?

— Просто… просто смотрел, — пробормотал вергхастец. — Здесь была девочка, и она…

Он замолчал, вдруг осознав, что пастбище опустело. Не было ни пасущихся шелонов, ни гнезд из листьев. Поле заросло сорной травой.

— Какая девочка?

— Нет, ничего. Не обращай внимания.

— Пошли, мы уже готовы ехать.

Они вернулись к сооке и забрались в «Химеру». Вамберфельд чувствовал себя неуверенно и пребывал в замешательстве. Девочка. Стадо. Он точно видел их, однако же…

Только отъехав уже довольно далеко, он понял, что все еще сжимает в руке обломок посоха. И вдруг почувствовал себя очень виноватым. Но странно было бы возвращаться, чтобы повесить его обратно.

Несмотря на все старания Курт, еще один из раненых умер. Когда она пришла, чтобы сообщить об этом Колеа, тот кивнул и занес данные в лог миссии. Ночь опускалась на Бхавнагер, четвертая ночь с тех пор, как почетная гвардия ушла в горы. С тех пор сообщений по воксу не подступало, хотя Колеа был уверен, что конвой уже должен был ехать в Священных Холмах.

Колеа только что закончил обход оборонительного пункта. Гвардейцы проделали хорошую работу для защиты города. Две «Гидры», оставленные Гаунтом, охраняли подходы с шоссе, по которому сюда пришли сами Призраки. Танки ждали на рыночной площади, готовые развернуться в любом направлении, если потребуется. Один только «Разрушитель» «Смертоносный шутник» стоял на страже в руинах храмового квартала. Север и юг надежно охранялись рядами Призраков в траншеях и опорных пунктах. Имеющиеся боеприпасы были поделены так, чтобы не осталось ни одного слабого места в обороне, и опустевшие «Химеры» теперь должны были помогать войскам. «Завоеватели» при помощи бульдозерных клинков навалили щебня и обломков на дороги и защитные уровни, значительно укрепив все возможные места проникновения в город. Шансы были только у очень многочисленного врага. И при этом у гвардейцев в руках оказались городские фабрики, которыми они вовсю воспользовались, чтобы лучше вооружиться.

— Когда ты в последний раз спала? — спросил Колеа доктора, пододвигая ей кресло в маленькой комнате на первом этаже ратуши, которую он оборудовал под командный пункт. Длинноволновый вокс-передатчик что-то бормотал в углу рядом со столом, на котором были разложены карты. Серый вечерний свет просачивался через мешковину, которой затянули лишившиеся стекол окна.

— Не припомню, — вздохнула она, садясь и скидывая обувь. Она помассировала ногу, не снимая протертого носка, и лишь затем поняла, что сделала.

— Прошу прощения, — сказала девушка. — Сие было очень недостойно.

Колеа ухмыльнулся.

— Не обращай на меня внимания.

Курт откинулась назад и вытянула ноги, сосредоточенно разминая пальцы.

— Гак! Только посмотри на меня! А ведь когда-то я была респектабельной дамой.

Колеа щедро плеснул сакры в два стакана из бутылки, которую ему презентовал Варл, и один вручил Курт.

— Вот тут ты меня сделала. Я-то никогда не был респектабельным.

— Дома ты был уважаемым горняком, семейным человеком…

— Ну…

— Гак! — внезапно воскликнула Курт, поперхнувшись. На ее лице в форме сердечка появилось виноватое выражение. — Прости, Гол, мне очень жаль.

— За что?

— За упоминание о семье… Это было очень жестоко с моей стороны.

— Расслабься. Все в порядке. Это было давно. Я просто думаю, интересно, как война уравнивает людей. Если бы не она, мы с тобой никогда бы не встретились. Никогда бы не заговорили. Даже в один сектор бы не зашли. И уж точно не сидели бы вместе, выпивая и демонстрируя друг другу грязные носки.

— Хочешь сказать, я сноб? — спросила женщина, улыбаясь его последней фразе.

— Хочу сказать, что я был шахтером, последним звеном в производственной цепочке. А ты была прекрасным хирургом, жившим во внутреннем секторе. Хорошее образование, достойный социальный круг…

— Ты выставляешь меня избалованным богатеньким ребенком.

— Нет, этого я не хотел. Просто хотел сказать: посмотри, кем мы были и кем стали. Война делает с людьми странные вещи.

— Согласна, — Курт помедлила и сделала еще один глоток. — Но я не была снобом.

Он рассмеялся.

— Ты знала кого-нибудь из внешних секторов достаточно хорошо, чтобы звать по имени?

Она задумалась.

— Теперь знаю. Что немаловажно. И у меня есть чувство, что так получилось бы в любом случае.

Он поднял стакан, и они чокнулись.

— За улей Вервун, — сказал Колеа.

— За Вервун и всех его обитателей, — поддержала Курт. — Гак, что это за штука?

— Сакра. Яд, которым предпочитают травиться танитцы.

— А-а.

С мгновение они сидели молча, прислушиваясь к случайным командам и разговорам снаружи.

Мне надо возвращаться в госпиталь, — начала Курт.

— Ана, тебе нужно отдохнуть. Мтан может обойтись без тебя пару часов.

— Это приказ, сержант Колеа?

— Он самый. Я вхожу во вкус, знаешь ли, мне нравится командовать.

— А ты… ты до сих пор думаешь о них? — внезапно спросила она.

— О ком?

— О твоей жене, детях… Прости, я не хотела лезть.

— Все нормально. Конечно, думаю. Больше, чем когда-либо, особенно в последние несколько дней.

— Почему?

Колеа со вздохом поднялся.

— Странная случилась вещь. Я никому не рассказывал. До сих пор не знаю, что делать.

— Я заинтригована, — сказала Курт, наклоняясь вперед и ладонями сжимая стакан.

— Моя дорогая Ливи и двое наших детей… они погибли в улье Вервун. Я оплакал их. Долго сражался и мстил за них. Лишь жажда мести провела меня через все эти бои, как мне кажется. Но тут выяснилось… что мои дети живы.

— Да? Как? Как ты узнал?

— Вот в этом и заключается самое странное. Они здесь.

Курт огляделась.

— Нет, конечно. Не в этой комнате. И не на этой планете, как я надеюсь. Но они с Призраками. Они были с нами все это время, после того, как я присоединился к Призракам и покинул Вервун. Просто я об этом не знал.

— Но как?..

— Тона Криид. Знаешь ее?

— Да, я знаю Тону.

— У нее двое детей.

— Знаю. Они с полковым обозом. Я сама осматривала их… Здоровые, сытые… Ох, Гол…

— Они ведь не ее. Не родные. Будь благословенна ее душа. Криид нашла их в зоне боевых действий и спасла. Охраняла всю войну и взяла с собой, когда присоединилась к Призракам. Они считают ее своей матерью, теперь уже в этом нет сомнений. Они же маленькие, совсем маленькие… И Каффран. Он стал им хорошим отцом.

Курт ошеломленно молчала какое-то время.

— Как ты узнал?

— Случайно. У нее с собой их пикты. Я спросил, чисто из любопытства, и узнал всю историю. Тона Криид спасла моих детей от верной гибели. Теперь они путешествуют с нами. Цена, которую я плачу за эту радость, такова… для меня они потеряны.

— Ты должен поговорить с ней, сказать!

— И что сказать? Они прошли через такое… Не разрушат ли мои слова их шансы на спокойную жизнь?

Покачав головой, Курт протянула бокал за добавкой.

Колеа разлил бутылку.

— Они живы, здоровы и в безопасности. И для меня это самое главное. Это словно… пробный камень. Побег от боли. Когда я только все это выяснил, меня раздавило открытие. Но сейчас… мне легче.

Курт задумчиво откинулась.

— Надеюсь, дальше этой комнаты…

— Разумеется. Врачебная тайна. Я занимаюсь этим всю свою карьеру.

— Пожалуйста, и Дордену не говори. Он бесподобный человек, но он из тех врачей, которые… принимают меры.

— Мои уста запечатаны, — заверила Курт, и тут раздался вокс-сигнал.

Колеа выбежал на площадь, оставив Курт спешно обуваться.

Следом за сержантом спешил Маквеннер, главный его разведчик.

— Внешний периметр с юга, засекли движение на ауспиках. Массированное движение. Бронированная колонна из более чем сотни машин движется прямо сюда.

— Гак! Как далеко?

— Двадцать километров.

— И… я должен спросить… Нет ли вероятности, что это наши?

Маквеннер улыбнулся одной из своих лучезарных улыбок:

— Ни единого.

— Готовься, — велел Колеа, отсылая разведчика и хватаясь за бусину вокс-передатчика. — Девятый — всем командирам. Ответьте.

— Шестой — девятому, — отозвался Варл.

— Восемнадцатый — девятому, — это был Халлер.

— Это Уолл, сержант.

— Всем позициям быть готовыми к бою. Боевая готовность! Орудия на южный фронт, план альфа-четыре. Инфарди наступают. Повторяю, инфарди наступают!