Под бичом красавицы

I

Неспокойные, разорванные облака покрывали заходящее солнце.

Федор быстро поднялся на зеленую насыпь, отделявшую море и песчаный берег от маленького голландского курорта, и снова увидел большую представительную фигуру женщины, резко выделявшуюся на фоне темного моря своим ярким зонтиком и светлым, прозрачным одеянием.

Он издали влюбился в эту прекрасную, пышную женщину, и эта платоническая любовь к ней сливалась с сильным странным возбуждением, которое вызывали в нем и напоенный солью воздух, и далекое, озаренное солнцем море.

Женщина, завладевшая вниманием Федора, гордо шла мимо гостей курорта, гревшихся на белом песке. Ее серые глаза искали уединенного места, где она могла бы расположиться отдельно от других. Такой уголок нашелся около большой каменной плотины, далеко выходившей в море и со всех сторон засыпанной песком.

Здесь дама остановилась и впервые оглянулась на едва поспевавшего за ней слугу.

— Скорей, Григорий! — недовольно проговорила она, строго сдвигая брови и указывая повелительным жестом на выбранное у плотины местечко. Человек, одетый грумом, тотчас же постлал на песке мягкий плед, и его молодая госпожа кокетливо опустилась на землю, тщательно оправив свое платье.

Ни одно движение обожаемой красавицы не ускользнуло от взоров молодого наблюдателя. Он спрятался за зеленой листвой и наблюдал оттуда за ней в сильную подзорную трубу. Ему хотелось подробнее изучить черты прекрасной блондинки. Какой важный, королевский вид имела эта женщина! Несмотря на полноту бюста и бедер, ее фигура в целом не лишена была того ласкающего изящества, которое так выгодно смягчает грубость форм русских женщин. Он узнал уже, что она русская, хотя лишь немногие знали эту странную женщину с огненно-красными, причесанными узлом волосами под кокетливой черной шапочкой. Большие серые глаза ее сверкали насмешкой и упрямством. Федор глядел восторженно-пьяными глазами на странный женский образ. Он видел в трубу, что дама была недовольна стараниями грума, лежавшего на песке перед ней и неуклюже снимавшего с ее стройных ног белые сапожки. О, как хорошо исполнил бы это Федор! Наконец обувь была снята. Красавица стянула с ног длинные черные чулки, вывернула их, как змеиную чешую, и поставила грациозную розовую ножку, видневшуюся из-под белых dessous[1], на теплый песок. Она собиралась насладиться беганьем по отмелям, что было общепринято на этом пляже. Это занятие состояло в том, что обнаженные по колени мужчины и женщины по целым часам бегали, для укрепления ножных мышц, по песку и воде дюн, обсушиваясь потом солнечными лучами тут же на пляже.

Красавица поднялась, опираясь на своего слугу, подняла обеими руками светлое платье и вошла в воду. Грум остался сторожить снятую одежду. Федор быстро сбросил сапоги и чулки, поднял брюки выше колен и пошел в некотором расстоянии за грациозной женщиной, покорившей за последнее время все его чувства. В воде она еще выше подняла свое платье, остальная же одежда была мокра выше колен. Влюбленный взор молодого человека скользил по ее прекрасно сложенному телу.

Чувство собственного ничтожества охватило его при виде ее прелестей. Вдруг дама взглянула в сторону Федора и, почувствовав его наблюдающий взгляд, гневно повернула ему спину, намереваясь удалиться. Это заставило Федора прекратить преследование. Он боялся показаться навязчивым, и медленно направился обратно снова наблюдать в трубу из своего уголка. Но это ему скоро надоело. Конечно, он дождался возвращения на берег очаровательной женщины. Она восхищала его изысканно-унизительным обращением с грумом, так как он всегда мечтал о деспотических женщинах. И теперь его охватило страстное желание подойти к этой необыкновенной женщине, любоваться ею, молиться на нее, служить ей и повиноваться в немой радости и муках. Случайность помогла его тайному желанию. Легкий ветер вырвал у дамы ее тонкий батистовый платок и унес его далеко за дюны в море. Слуга, посланный за ним, безуспешно бегал, задыхаясь, по берегу взад и вперед. Федор тотчас же воспользовался благоприятной минутой. Он имел лучшее зрение и видел, что ветер загнал платок далеко. Молодой человек завернул брюки выше колен, но эта предосторожность, конечно, не могла быть достаточна. Начался прилив. Море уже поднялось, и он должен был войти в воду по грудь, чтобы схватить платок. Он вышел из холодной ванны мокрым до нитки, но, несмотря ни на свой мокрый костюм, ни на шедшего ему навстречу слугу, он направился к красавице. Он вправе был ждать похвалы, но он услышал только порицание. Дама положительно не могла скрыть своего негодования:

— Какое идиотство, сударь, принять такой вид из за платка. Разве вы не видите, что при мне слуга, которому более, чем вам, пристало лезть в воду, если б это вообще было необходимо. Впрочем, в таких случаях он всегда неповоротлив.

И она посмотрела на него с такой откровенной насмешкой, как будто презирала его за его выходку.

И все-таки эта русская блондинка казалась ему сейчас прекраснее, чем когда-либо. В ее холодных, почти суровых глазах отражалась вся ее душа.

— Простите великодушно, если я причинил вам неудовольствие, — проговорил Федор, почтительно подавая платок.

Она не обратила внимания на его слова, взяла мокрый платок, не поблагодарив его, и опять злорадно взглянула на молодого человека.

— На кого вы похожи, — злобно вырвалось у нее. — Я должна была поблагодарить вас, но меня возмущает ваше легкомысленное геройство. Григорий, посуши на солнце костюм господина! А вы, сударь, примите мою благодарность!

Он хотел ей представиться, но она жестом указала на солнечное место у берега, давая вместе с тем понять, что дальнейшая беседа с Федором для нее нежелательна. Молодой человек вместе с грумом удалились на указанное дамой место. Федор охотно отказался бы от услуг: заходящее солнце было достаточно сильно, чтобы высушить мокрое платье и без посторонней помощи. Но была другая причина, по которой присутствие слуги ему могло быть только приятно. От него он надеялся узнать некоторые подробности относительно знатной госпожи. И его надежды оправдались. Хорошее вознаграждение развязало язык слуги. От него Федор узнал, что дама — немка, бездетная вдова какого-то русского барона, что зовут ее Ада Боброва и что ей около тридцати лет.

— Она богата и красива, — повествовал словоохотливый камердинер, — но горда и деспотична. Я служил у ее матери, умершей год тому назад, а теперь, к несчастью, поступил к ее дочери. Я говорю к несчастью, потому что мне становится не под силу переносить ее капризы и унизительное обращение. На этой неделе я в последний раз буду иметь сомнительное удовольствие вытирать песок и воду с ног своей повелительницы. А затем, прощайте, гордая госпожа, осчастливьте другого вашим презрением и строгостью! Вы должны знать, господин, что моя барыня строга и вспыльчива; за малейшее ослушание она применяет наказания. Но я не позволю над собой издеваться, я не в России. Ее покойные родители пускали в ход плеть лишь в очень редких случаях!..

— Часто ваша госпожа пользуется этим варварским орудием пытки? — спросил Федор, страстно сверкая глазами.

Но он успел заметить лишь болезненно-грустную улыбку грума, потому что пронзительный свист прервал их беседу. Это баронесса призывала серебряным свистком своего слугу к исполнению обязанностей. Григорий, не извинившись, стремглав бросился к своей госпоже.

Однако, она, очевидно, не знает снисхождения, — подумал молодой человек, — сперва предлагает мне своего слугу, а потом отзывает его, как собаку, не заботясь о том, нужен он мне или нет. Удивительная женщина, так молода и уже так деспотична. Впрочем… Право красоты — не знать снисхождения!

Федор смотрел на красивую женщину со страстным желанием, а между тем, бедный слуга получил строгий выговор, содержание которого Федор слышал от слова до слова:

— Ты придешь когда-нибудь, лентяй? Или ты забыл, что тебя ждет твоя госпожа? Что ты делал так долго у господина? Ложись и вытри мои ноги. Да поскорей, чтобы можно было укрыться где-нибудь в тени от палящих лучей солнца.

Слуга быстро исполнил приказание, чтобы хоть несколько умилостивить свою госпожу, в нетерпении положившую ногу на его колено. Федор, смотря в трубу, попрощался со своей русской властительницей и еще раз окинул восторженным взором гармонию ее стройных, хотя и полных частей тела, нежный, как персик, цвет ее разгневанного лица, пунцовый ротик с насмешливо вздернутой верхней губой, освещенные солнцем золотые волосы и большие серые глаза, с презрительной насмешкой следившие за движениями грума. Федор с удовольствием продолжал бы свои наблюдения, но Григорий, понукаемый своей разгневанной госпожой, слишком скоро справился со своей работой. Он помог ей встать и мягкой щеткой очистил ее платье от мелкого белого песка.

Вдруг Федор заметил, что грум направился к нему. Он подал ему визитную карточку своей госпожи и сказал:

— Баронесса желает знать ваше имя и просит известить ее завтра, не имела ли холодная ванна скверных последствий.

Молодой человек поблагодарил, краснея. Он был приятно поражен тем, что обожаемая им красавица хочет загладить свою прежнюю холодность и безучастие. Сначала он хотел передать свою визитную карточку с полным именем «Федор фон Бранд» — но потом вдруг передумал, вынул чистый белый бланк и написал только одно простое имя «Федор Бранд». Он видел, как гордая женщина прочла его имя с насмешливым любопытством и сунула его карточку в карман. Напрасно ждал он легкого поклона. Грум на руках понес красавицу в стоявший по ту сторону плотины кабриолет, запряженный пони. И, наконец, она совершенно скрылась от взоров Федора.