Под волнами Иссык-Куля

СТЕНА ПОД ВОДОЙ

У меня было задание от газеты «Лесная промышленность» написать небольшой очерк о тянь-шаньских лесоводах. На попутной машине я добрался до Пржевальска, а оттуда на территорию Теплоключинского опытного хозяйства Киргизской лесной станции. Здесь мне посчастливилось познакомиться с директором станции, кандидатом сельскохозяйственных наук, Петром Алексеевичем Ганом. Много интересного рассказал он мне о тянь-шаньской ели, могучем и стройном дереве, незаменимом страже горной природы. Она растет на высотах от тысячи шестисот до трех тысяч двухсот метров над уровнем моря и обладает чрезвычайно развитой системой корней, прекрасно удерживающих почву на склонах. Но, к сожалению, очень уж медленно она растет — в среднем на полтора метра за двадцать лет. Чтобы вырос исполин в пятьдесят-шестьдесят метров, нужны столетия. Сейчас перед лесоводами стоит задача — найти «приемных сестер» тянь-шаньской ели — новые для Тянь-Шаня породы деревьев, которые должны озеленить голые, почти безлесные склоны Кунгея. Уже сейчас отлично акклиматизировались и прижились сосна, лиственница и береза. В конце беседы ученый сказал:

— У меня будет к вам просьба: вы говорите, что ваша подводная экспедиция археологов обнаружила на северном побережье Иссык-Куля остатки бревенчатого настила под водой в затопленном древнем поселении.

— Не только настил, но и нечто вроде свай.

— Каким временем датируется находка?

— Примерно XIV веком.

— Чрезвычайно любопытно! Доставьте нам несколько бревен. По ним мы сможем определить породу деревьев и… понимаете?..

— Кажется, да… Можно установить, какие деревья росли на Кунгей-Алатау несколько сотен лет назад.

— Совершенно верно. И если это только не тянь-шаньская ель, ваша находка окажется очень полезной для нас, лесоводов. Возможно, на Кунгее можно культивировать и другие породы деревьев.

Петр Алексеевич улыбнулся, пожимая мне руку, и добавил:

— Как знать, может быть, подводные археологи станут «виновниками» пополнения семьи сестер тянь-шаньской ели?..

На обратном пути меня застиг ливень, не прекращавшийся несколько часов. Небольшие ручейки, стекавшие по южным склонам Кунгей-Алатау превратились в стремительные ревущие мутные потоки; они несли вывороченные кустарники, катили по дну крупные валуны. Во многих местах вода шла через полотно шоссейной дороги и здесь оставляла наносный слой глины и песка, толщиной в добрых четверть метра. Когда дождь прошел и вода спала, обнажились овраги и русла обычно сухих в это время года речушек, до краев забитые наносным песком, глиной и камнями. В одном месте, где поток впадал в озеро, образовался даже наносный островок. И сразу мне вспомнился раскопанный нами канал. Достаточно трех-четырех таких сильных ливней, чтобы русло канала было сплошь занесено. Значит, канал этот никто не разрушал. Просто в какое-то время им перестали пользоваться и периодически очищать его, а дождевая вода сделала свое дело, превратив канал в земляной вал.

Но все же, почему канал соорудили на поверхности, а не вырыли в земле? Чем больше я думал, тем сильнее поражался предусмотрительности древних строителей. Ведь если прорыть канал в земле, первый же дождь забьет его наносами — многочисленные ручьи, образующиеся во время дождя, неминуемо попадут в канал. Каналу же, сооруженному на поверхности земли и огражденному с обеих сторон земляными насыпями, такая беда не угрожает. Что касается вод той речки, которая питала канал, то во время дождя, очевидно, канал перекрывали, и, таким образом, речные воды тоже не могли забить канал наносами. Просто и надежно!

В лагере меня ожидали волнующие новости. За один день на дне озера в районе деревни Курское были найдены каменный джергылчак с удивительно точно пришлифованными трущими поверхностями и совершенно целый глиняный кувшин изящной формы с ручкой и сливным носиком емкостью в два-три литра. Около островка Валентина Котика наши подводные спортсмены подняли несколько обломков кирпичей со следами зеленой и синей глазури, квадратную кирпичную плиту размером в полметра и облицовочные плитки с рельефным геометрическим орнаментом. Но больше всего посчастливилось Герману Прушинскому, который между островком и мысом, метрах в двухстах от берега, на глубине около двух с половиной метров обнаружил часть стены, сложенной из кирпича!

На следующий день, как только установилась хорошая погода, я, Толя Матиенко и Прушинский, вооружившись ластами, масками и дыхательными трубками, поплыли на «Османе» к месту находки. У стены покачивался буек, и она отлично была видна сверху. Сгорая от нетерпения, я натянул ласты, маску и нырнул…

Прямо на дне возвышалась часть стены из точно таких же кирпичей, какие мы во множестве поднимали и из которых жители Баетовки складывали печи. Я насчитал семь слоев кирпичей, вынырнул, набрал воздух, снова нырнул и начал внимательно исследовать каждый метр стены. Сверху она покрылась так называемым ракушечником, или коряжником, — неорганическим отложением известкового туфа. Между кирпичами зияли глубокие щели, очевидно, вода со временем вымыла часть скрепляющего материала. В щелях этих теперь прятались чебачки — мелкие рыбешки величиной с сардинку. Они опасливо выглядывали из своего убежища: появление ластоногого чудища вызывало в них острое любопытство.

Стена шла с запада на восток и имела в длину около пяти метров. В западной части сохранились остатки угла стены, которая поворачивала здесь на юг, но в южном направлении она оказалась совершенно разрушенной до фундамента. Около восточного же края кладки я заметил какой-то продолговатый придаток цилиндрической формы, сильно покрытый коряжником. Я снова набрал воздух, нырнул и, ухватившись за этот придаток руками, осторожно лег на грунт, стараясь не подымать мути. Теперь я увидел круглое отверстие — цилиндрический придаток оказался не чем иным, как частью трубы, вплотную подходившей к стене. «Водопровод!» — мелькнула у меня догадка. И как бы в подтверждение этому, я заметил часть глиняной трубы, лежащей несколько поодаль и полузанесенной песком.

Когда трубу подняли на поверхность, оказалось, что один ее конец шире и имеет внутреннюю резьбу, на узком же конце ясно обозначилась наружная резьба — удивительно точная подгонка! Труба отлично сохранилась, имела внутренний диаметр сантиметров двадцать и длину полметра.

Итак, следы какой-то необычной постройки были налицо. Что же это за постройка, кому она принадлежала?

Со мной была книга П. П. Семенова-Тян-Шанского «Путешествие в Тянь-Шань в 1856–1857 годах». Из главы, посвященной Иссык-Кулю, явствовало, что знаменитый путешественник располагал сведениями о существовании на озере острова с крепостью, сообщенными Ибн Араб-шахом и Мухаммедом Хайдером. Знал Семенов и об исчезнувших под водой развалинах от местных жителей, они указывали ему на примерное их местоположение. Вот что говорит Семенов по этому поводу:

«Сопоставляя эти показания [арабских историков и местных жителей], я не имею причин сомневаться в их справедливости и прихожу к заключению, что все три относятся к одному и тому же острову, существовавшему в XIV и XV веках и в то время застроенному и исчезнувшему под водой озера вместе со своими постройками позже XVI века. Где же мог находиться такой остров? Без сомнения, в восточной, мелководной части Иссык-Куля, так как он был не горнокаменный, а наносной, и в таком случае его следует приурочить к месту, указанному каракиргизами на подводном продолжении мыса Кара-бурун. Что остров был наносной и был окружен мелководьем, на то я нахожу подтверждение в названии местности озера, в которой находился остров— «Койсу», что значит «баранья вода».

Дочитав до этого места, я подскочил, как ужаленный. «Койсу» — то же название, которое сообщил мне Язов! Дальше Семенов пишет:

«Имя Койсу часто встречается в Средней Азии и всегда применяется к таким мелким и спокойным водам, через которые легко могут переправиться бараны. Это собственно бараний брод».

Все выводы Семенова были очень логичны и справедливы. Но последний, касающийся местоположения острова, внушал сомнения. Ведь киргизы сообщили Семенову только название местности, в которой, по преданию, находился остров с крепостью, но где находится такая местность, они ему не указывали. Местность же, которую посетил Семенов — мыс Кара-бурун, никогда, сколько известно, не носил названия Койсу, и Семенов приписал его мелководью, основываясь на том, что в Средней Азии подобное название нередко встречается применительно к неглубоким и спокойным водам. Случилось это потому, что Семенов посещал только самую восточную часть озера, неподалеку от современного Пржевальска, и самую западную, в районе современного Рыбачьего. Северное же и южное побережья он не исследовал, а потому мог не знать о существовании трех горных речек на северном побережье, носящих названия Койсу, о которых рассказал мне Язов. Мог не знать он и того, что между устьями этих речек есть мелководье, заканчивающееся небольшим островком. Таким образом, предположение Семенова относительно местонахождения острова с крепостью было маловероятно. Не вероятнее ли, что остров с крепостью находился неподалеку от трех речек, носящих название Койсу, отчего и вся близлежащая местность получила такое же название?