Под защитой камня

Глава 29

Верховная пристально глянула на молодую женщину. Жаль, что она не успела раньше побеседовать с Эйлой более подробно. Возможно ли, что ей известны средства, способные противостоять Воле Дони? Возможно, сейчас далеко не лучший момент для таких открытий, но теперь уже ничего не поделаешь. Стоявшие поблизости Зеландони, возбужденно жестикулируя, обсуждали ее слова, некоторые возмущались не меньше Четырнадцатой. Два жреца заявили, что этого не может быть. Остальные сходились обратно в центральное помещение, желая выяснить причину возмущения. Эйла не знала, что ее заявление может вызвать такой переполох.

Три женщины, стоявшие за ее спиной, наблюдали за происходящим. Мартона смотрела с насмешливым удивлением, хотя выражение ее лица оставалось безразличным. Джоплаю изумило, что почтенные Зеландони могут так страстно выражать свои чувства, но сама была потрясена не меньше, чем они. Джерика слушала очень внимательно, уже решив, что обязательно поговорит об этом с Эйлой с глазу на глаз. Возможно, она поможет ей в одном важном деле, которое с некоторых пор начало тревожить эту женщину.

Джерика полюбила Даланара с первого взгляда, всецело и безвозвратно, и этот высокий большой мужчина также был очарован исключительно изящной и хрупкой, однако совершенно независимой молодой женщиной. Он оказался приятным человеком и прекрасным любовником, несмотря на его размеры, и она наслаждалась, деля с ним Дары Радости. Когда он предложил ей стать его женой, она, не раздумывая, согласилась, и вскоре с восторгом обнаружила, что беременна. Однако вынашиваемый ею ребенок был слишком большим для ее хрупкого строения, и роды едва не лишили жизни и ее саму, и родившуюся девочку. С тех пор что-то изменилось внутри ее, и она больше ни разу не беременела, испытывая двойственные чувства сожаления и облегчения.

Сейчас избранником ее дочери стал не такой высокий мужчина, но ширококостный и коренастый Экозар выглядел даже более мощным. Несмотря на высокий рост, Джоплая была стройной, довольно хрупкой и узкобедрой, что особенно беспокоило Джерику. С тех пор как она поняла, на ком именно, скорее всего, остановит выбор ее дочь и чей дух, вероятно, будет выбран Матерью для зачатия ее ребенка, она постоянно переживала из-за того, что роды Джоплаи могут быть сопряжены с еще большей опасностью. Она подозревала, что Джоплая уже беременна, поскольку во время похода сюда у нее начались сильные приступы тошноты по утрам, но она отказалась от предложения матери прервать беременность.

Джерика понимала свое бессилие. В данном случае все решает Великая Мать. От Ее произволения зависит как жизнь, так и смерть, но, учитывая избранника Джоплаи, Джерика боялась, что ее дочь может умереть во время мучительных родов, если не во время первых, то позже, когда будет рожать второго ребенка. Она надеялась только на то, что если ее дочь выживет после первых мучительных родов, то с ней произойдут такие же значительные внутренние изменения, какие случились когда-то и с ней самой, и она никогда больше не сможет забеременеть… Но вдруг сейчас она узнает, что Эйла знает, как предотвратить само начало беременности. Джерика сразу решила, что если ее дочь будет рожать так же тяжело, как она сама, но все-таки, если первые роды пройдут нормально, она постарается в дальнейшем уберечь ее от столь опасной беременности.

– Пожалуйста, успокойтесь, – сказала Верховная жрица. Гомон голосов наконец затих. – Эйла, я хочу убедиться, что верно поняла тебя. Ты имеешь в виду, что знаешь, как предотвратить само начало беременности? Ты знаешь, как избежать зарождения новой жизни? – спросила она.

– Да. Я считала, что вы тоже знаете об этом. Я обычно пила специальный лекарственный отвар во время нашего с Джондаларом Путешествия из далеких восточных земель. Мне не хотелось рожать ребенка в дороге, где никто не сможет помочь мне, – сказала она.

– Ты говорила мне, что Дони уже благословила тебя. Что прошло уже три луны с твоих последних месячных. Но вы же тогда еще были в дороге, – сказала жрица.

– Я почти уверена, что мы зачали этого ребенка после того, как пересекли ледник, – сказала Эйла. – У нас с собой оставалось очень мало горючих камней Лосадунаи, чтобы растопить лед и получить достаточно воды, чтобы напоить лошадей, Волка и напиться самим. Я даже не пыталась нагреть воду для чая и приготовить мой обычный утренний настой. Мы с трудом закончили переход через ледник, и я так устала, что не стала ничего готовить. Теперь я уже не боялась зарождения новой жизни. Мы были почти у цели. И я была счастлива, обнаружив, что беременна.

– А откуда ты узнала о таком лекарственном настое? – спросила Зеландони.

– От Изы, целительницы, которая вырастила и воспитала меня.

– И как же она объясняла его воздействие? – спросила Четырнадцатая Зеландони.

Верховная глянула на нее, пытаясь сдержать раздражение. Сама она задавала вопросы в разумной последовательности. Ей не требовалась ни помощь, ни помехи, но Эйла уже отвечала.

– Согласно верованиям Клана, дух мужского тотема борется с духом женского тотема, что вызывает женские кровотечения. Если мужской тотем сильнее женского, то он побеждает, и тогда зарождается новая жизнь. Иза рассказала мне, что определенные растения могут укрепить силу женского тотема и помочь его духу победить дух мужского тотема, – пояснила она.

– Примитивно, но я удивлена, что у них вообще есть подобные понятия, – сказала Четырнадцатая и получила строгий взгляд от Верховной.

Услышав оттенок презрения в ее голосе, Эйла порадовалась, что ничего не сказала сейчас о том, что сам мужчина, наверное, способствует зарождению новой жизни. По ее мнению, Дони не смешивала духи, так же как не было никакой борьбы и между духами тотемов, но она пришла к выводу, что Четырнадцатая или подобные ей скорее раскритикуют, чем попытаются обдумать ее слова.

– Ты сказала, что принимала эти настои во время Путешествия. Почему ты пришла к мысли, что именно они помогли тебе не забеременеть? – спросила Верховная, вновь перехватывая инициативу.

– Статус мужчин Клана во многом определяют дети их жен, особенно мальчики. Считается, что это доказывает мощь и живость мужского тотема, который является, в сущности, его внутренней силой. Иза рассказывала мне, что сама много лет принимала настои этих растений, потому что хотела унизить ее мужа. Он был жестоким мужчиной и бил ее, стремясь показать свою власть над целительницей такого высокого статуса, поэтому она решила проучить его, показав, что дух его тотема недостаточно силен, чтобы победить ее, – сказала Эйла.

– Почему же она мирилась с подобным обращением? – вновь встряла Четырнадцатая. – Почему просто не разрезала брачный узел и не нашла другого мужа?

– Женщины Клана лишены права выбора. Это решают вождь и остальные мужчины, – пояснила Эйла.

– Как это лишены права выбора! – гневно воскликнула Четырнадцатая.

– Учитывая данные обстоятельства, я сказала бы, что это показывает насколько умно поступила эта женщина, по-моему, ты называешь ее Изой? – быстро сказала Верховная, не давая возможности Четырнадцатой вклиниться и задать очередной вопрос. – Значит, всем женщинам Клана известно о пользе таких растений?

– Нет, только целительницам, и у меня сложилось впечатление, что только целительницы рода Изы знали, как приготовить запретный настой, но она готовила их для женщин, если считала, что они в этом нуждаются. Хотя вряд ли она объясняла им назначение такого лекарства. Если бы мужчины узнали о нем, то могли бы страшно рассердиться, но Изу никто не осмеливался расспрашивать. Знания целительниц не положено знать мужчинам. Они передаются по наследству только дочерям, которые сами могут стать целительницами, если проявят к этому склонность. Иза считала меня своей наследницей, – сказала Эйла.

– Я очень удивлена обширностью их целительских знаний, – заметила Зеландони, осознавая, что ее слушает много народа.

– Мамут из Львиного стойбища также понял, насколько действенны их способы лечения. В молодости он отправился путешествовать и сломал руку, перелом был очень сложным. Он забрел в одну из пещер Клана, и тамошняя целительница вылечила его так, что рука нормально срослась. Потом мы оба выяснили, что меня воспитывал тот же Клан. Вылечившая его целительница была бабушкой Изы.

Когда Эйла закончила, в шатре установилась полнейшая тишина. Она говорила почти невероятные вещи. Жрецы соседних Пещер уже слышали, как Джохарран и Джондалар убеждают людей в том, что плоскоголовые, которые, по словам Эйлы, называют себя Кланом, не являются животными. Последние дни об этом много говорили, но большинству не понравилась эта идея. Возможно, плоскоголовые немного умнее, чем полагали многие люди, но вряд ли их можно отнести к человеческому роду. А сейчас эта женщина заявляет, что они вылечили мужчину из племени Мамутои и имеют свои представления о зарождении жизни. Она даже утверждает, что их целительные методы более совершенные, чем у Зеландонии.

Вновь началось бурное обсуждение, и волнение внутри шатра уже слышали снаружи. Жрецы, охранявшие женское собрание, умирали от любопытства, желая знать, что вызывало такой шум, но им было положено ждать особого приглашения. Они знали, что не вышли еще несколько женщин, однако обычно на собраниях невест не возникало столь жарких споров.

Верховная и прежде слышала от Эйлы о древних знаниях Клана и быстро осознала глубину их понятий. Она убедилась в том, что они принадлежат к человеческому роду, и считала, что для Зеландонии важно понять все вытекающие отсюда последствия, но даже она не представляла, насколько обширны их познания. Зеландони допускала, что жизнь этих людей проходит на более простом и примитивном уровне, которого достигли также и их целительницы. Ей казалось, что Эйла получила хорошее исходное воспитание, но в дальнейшем занималась самообразованием. Видимо, она сильно недооценила знания Клана.

Предания Зеландонии рассказывали о временах, когда их племя жило более простой жизнью, но обладало обширными знаниями о пользе съедобных и лекарственных растений. Она подозревала, что множество знаний о пользе и вреде растений люди приобрели во времена глубочайшей древности. Если Клан такой древний, как Эйла, видимо, полагает, то не исключена возможность того, что их знания очень обширны. Особенно если они действительно, как отмечала Эйла, обладают особой родовой памятью, из которой могут черпать знания предков. Зеландони предпочла бы обсудить все это с Эйлой наедине, но, возможно, даже лучше, что такой разговор состоялся в присутствии многих служителей. Возможно, именно такое потрясение поможет им осознать все возможные претензии, которые Клан может предъявить им.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказала Зеландони, вновь пытаясь утихомирить спорщиков. Когда порядок наконец восстановился, она сделала заявление: – Очевидно, Эйла обладает знаниями, которые могут нам очень пригодиться. Мамутои проявили большую проницательность, приняв ее в очаг Мамонта, который, в сущности, то же самое, что наш очаг Зеландони. Позже мы поговорим с ней более подробно и выясним пределы ее знаний. Если ей действительно известно, как предотвратить зарождение новой жизни, то такое средство будет огромным облегчением для всех нас.

– Я хотела бы сказать, что оно не всегда воздействует должным образом, – вмешалась Эйла. – Муж Изы погиб во время землетрясения под обломками пещерного свода, но она была беременна, когда нашла меня. И вскоре у нее родилась дочь, Уба. Но Изе было тогда уже двадцать лет, хотя женщины Клана обычно начинают рожать гораздо раньше. Их девочки становятся женщинами в восемь или девять лет. Но это средство помогало ей многие годы и мне помогло во время Путешествия.

– Наши знания о лекарственных средствах и целительных методах зачастую бывают неточными, – сказала Зеландони. – Ведь все равно окончательное решение остается за Великой Матерью.

Джондалар обрадовался, увидев возвращающихся женщин. Он остался ждать Эйлу в лагере вместе с Волком, когда Даланар и Джохарран отправились на главную стоянку, и пообещал, что вскоре догонит их. Мартона велела Фоларе заготовить горячий чай и немного еды и пригласила Джерику и Джоплаю в гости. Мартона и Джерика поговорили о родственниках и общих знакомых, а Фолара начала рассказывать Джоплае о затеях молодежи.

Эйла посидела с ними немного, но после довольно бурного окончания собрания в Доме Жрецов ей захотелось уединиться. Сказав, что ей нужно проверить лошадей, она взяла заплечную сумку и ушла вместе с Волком. Пройдя по берегу ручья, она навестила лошадей и отправилась дальше к пруду. Подавив желание искупаться, она решила пока продолжить прогулку. Вскоре она с удивлением заметила, что едва намеченная тропа привела ее в окрестности новой пещеры, видимо, этим путем добралась сюда группа во главе с Джондаларом.

Приблизившись к пещере, она увидела, что вход, расчищенный от камней и кустарника, стал более широким и удобным. Вероятно, едва ли не каждый участник Летнего Схода уже побывал здесь по крайней мере по разу, но их следов было почти незаметно. Необычайная красота удивительного Белого Зала этой пещеры позволяла считать ее особо священной. Зеландони и вожди Пещер еще не успели всесторонне обсудить это открытие и пока лишь размышляли о возможностях и ограничениях ее использования. Традиции пока еще не сложились, она была слишком новой.

На том месте, где она разводила костерок, чтобы разжечь факел, теперь появился выложенный камнями очаг, рядом с которым лежало несколько частично выгоревших факелов. Быстро достав из сумки свой костровой набор, она развела костер, зажгла факел и направилась в пещеру.

Высоко подняв факел, она вошла в темноту первого коридора.

Проникающие во входное отверстие солнечные лучи освещали мягкий глинистый пол, на котором отпечатались самые разные следы, как босых, так и обутых ног. Рядом со следами длинной узкой ноги, вероятно, оставленными высоким мужчиной, шла череда более широких следов средних размеров – такая нога могла быть либо у взрослой женщины, либо у подростка. Еще виднелись отпечатки сандалий, сплетенных из трав или камыша, а рядом с ними размытые очертания ног, обутых в кожаные чулки, и нестройный ряд крошечных детских отпечатков. А на них отпечатались следы волчьих лап. Эйла удивилась этому, не заметив, что Волк уже пробрался в пещеру, опередив ее.

По мере продвижения в подземные глубины воздух становился более холодным и сырым. Не нужно было особой ловкости и мастерства, чтобы дойти по крайней мере до главного зала. В такую пещеру можно было прогуляться всей семьей, хотя она не годилась для жилья. В глубоких пещерах было слишком темно и влажно для жизни, особенно когда в окрестностях полно просторных, залитых светом пещер с ровным полом и навесами для защиты от дождя и снега. Однако эта пещера воспринималась как особое святилище, сокровенный вход в чрево Матери.

В сопровождении Волка Эйла прошла вдоль левой стены Белого Зала к узкому входу в следующую галерею, стены которой расширялись кверху, а потом вновь сходились, образуя сводчатый белый потолок. Она спустилась на ровный участок пола, до которого немного не доставал выросший с потолка столб. Слегка замерзнув, Эйла достала из сумки мягкую шкуру северного оленя и накинула ее на плечи. Именно в этого оленя она попала из копьеметалки перед началом охоты на бизонов, когда погиб Шевонар. С тех пор произошло так много событий, что казалось, что все это было уже очень давно. А на самом деле прошло совсем немного времени.

Дойдя до тупикового конца коридора, она вернулась к подвешенному столбу и присела на землю. Ей понравилось это уютное небольшое помещение. Подошел Волк и потерся носом о ее руку.

– Наверное, ты хочешь, чтобы тебя приласкали, – сказала она и, перехватив факел левой рукой, почесала его за ухом. Когда он вновь убежал обследовать подземные ходы, ее мысли вернулись к сегодняшнему собранию невест и к завершившим его разговорам жрецов.

Размышляя о родовых знаках, она вспомнила, что знаком Мартоны была лошадь, и подумала, какой же может быть знак у нее самой. Ей показалось интересным, что в мире Духов лошади, зубры и бизоны считались более могучими животными, более сильными, чем волки, пещерные львы или даже пещерные медведи. Там все обретало несколько иной смысл, возможно, обратный или противоположный. Погружаясь в размышления, она осознавала, как ею завладевает уже испытанное ранее чувство. Она попыталась побороть его, но оно было ей неподвластно. Вновь она словно погружалась в воспоминания, погружалась в какое-то дремотное состояние, имевшее, однако, свои особенности, она словно вновь переживала какие-то свои сны и воспоминания, смутно осознавая реальность некогда происходивших событий.

Она с тревогой чувствовала, что плохо поступила, выпив остатки жидкости из ритуальной чаши. Она следовала за мерцающими огоньками по бесконечно длинной пещере, где увидела залитых светом костра Мог-уров. Испытывая тошнотворный страх, она в странном оцепенении падала в черную бездну. Но рядом вдруг оказался Креб, он помогает, поддерживает и успокаивает ее страхи. Креб, мудрый и добрый Креб. Он понимает мир Духов.

Черная бездна распалась. Рыжеватой вспышкой хищный лев прыгает на зубра, и начинается его схватка с огромной рыжевато-коричневой дикой коровой, оглашающей окрестности страшным мычанием. Судорожно сглотнув, Эйла прижалась к твердой стене крошечной пещерки. Пещерный лев ревел, огромная когтистая лапа просунулась внутрь и оставила на ее левом бедре четыре бороздки.

– Твой тотем Пещерный Лев, – сказал старый Мог-ур.

И вновь все вокруг изменилось. Ряд огней освещал длинный извилистый коридор пещеры, высвечивая затейливые ниспадающие складки и текучие формы скальной породы. Она заметила, что одна складка напоминает длинный, плавно ниспадающий хвост лошади. Он вдруг превратился в золотистую кобылу, направляющуюся к табуну. Она ржала и помахивала темным хвостом, словно маня ее за собой. Оглянувшись, Эйла попыталась понять, где же она находится, и вздрогнула, увидев выступающего из мрака Креба. Он делал ей знаки, призывая поторопиться. Она услышала лошадиное ржание. Табун лошадей мчался к краю скалы. Она в панике устремилась за ними. У нее свело живот от ужаса. Раздались ужасные звуки, лошади падали одна за другой и кувырком скатывались куда-то вниз.

Она родила двух сыновей, двух братьев, которые даже не догадываются, что они братья. Один – высокий и светловолосый, как Джондалар, другой, постарше, похож на Дарка, хотя его лицо смутно проступает сквозь туман. Два брата приближаются друг к другу, сходясь в центре пустынной, продуваемой ветрами степи. Жуткое волнение охватывает ее; должно случиться нечто ужасное, она должна предотвратить это. Потрясенная до глубины души, она вдруг понимает, что один ее сын хочет убить другого. Вот они сходятся, и она пытается дотянуться до них, но плотная вязкая стена не пускает ее. Они стоят уже почти рядом с поднятыми, словно для удара, руками. Она кричит в ужасе…

– Очнись, дитя! – сказал Мамут. – Это всего лишь знак, послание.

– Но один убьет другого! – кричит она.

– Это лишь образная картина, Эйла! – сказал Мамут. – Ты должна постичь ее истинный смысл. У тебя есть Дар. Помни, в мире Духов все перевернуто с ног на голову, надо научиться толковать его видения.

Эйла вздрогнула, уронив факел. Нащупав древко, она успела поднять его, пока огонь не погас, и пригляделась к висячему столбу, который на первый взгляд, казалось, что-то поддерживал, а на самом деле даже не доставал до пола. Он был перевернут вверх ногами. Она поежилась. И вдруг столб превратился в прозрачную вязкую стену. За ней кувыркались лошади, переворачиваясь с ног на голову и падая со скалы.

Волк вновь уткнулся в нее носом, взвизгнул и отбежал, вернулся опять и вновь тявкнул. Поднявшись на ноги, Эйла посмотрела в его сторону, пытаясь разогнать туман в голове.

– Что тебе нужно, Волк? Что ты хочешь сказать мне? Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? Да?

Они поднялись по второй галерее, и, войдя в помещение Белого Зала, она заметила огонек другого факела, он приближался со стороны входа. Державший тот факел человек, очевидно, также заметил огонь ее факела, хотя он уже тихо шипел, угасая. Эйла пошла быстрее, но факел все же погас всего через пару шагов. Она остановилась и заметила, что второй светильник уже быстрее движется ей навстречу. Она облегченно вздохнула, но когда глаза ее попривыкли к темноте, поняла, что слабый солнечный свет сюда все-таки проникает, и в любом случае можно было бы найти путь к выходу. Тем не менее она обрадовалась, что кто-то идет в пещеру.

– Это ты! – одновременно с удивлением воскликнули встретившиеся.

– Я не знал, что здесь кто-то есть, иначе не стал бы тревожить тебя.

– Я рада тебя видеть, – перебивая его, сказала Эйла и улыбнулась. – Я правда рада тебе, Брукевал. Мой факел погас.

– Я видел, – сказал он. – Почему ты не выходишь? То есть если ты готова уйти.

– Я пробыла здесь слишком долго, – сказала она. – Мне холодно. Я с удовольствием погрелась бы на солнце. Мне следовало быть поосторожнее.

– Да, в этой пещере легко размечтаться. Она так прекрасна и пробуждает что-то… даже не знаю… какие-то особые чувства, – сказал он, освещая дорогу, когда они направились к выходу.

– Это точно, значит, тебе тоже так показалось!

– Должно быть, ты была потрясена, обнаружив ее. Мы так часто бывали на этом склоне, что не хватило бы и самого большого счетного слова, однако никто не нашел ее, пока ты не пришла, – заметил Брукевал.

– Меня потрясло не то, что я нашла новую пещеру, а то, что увидела внутри ее. По-моему, Белый Зал способен потрясти любого, кто впервые увидит его. Ты уже приходил сюда? – спросила Эйла.

– Да. Все столько говорили о ней вчера, что я уже в сумерках взял факел и пошел посмотреть. У меня было мало времени, солнце уже садилось. Но я понял, что надо вернуться сюда еще раз сегодня, – сказал Брукевал.

– Что ж, мне повезло, что ты вернулся, – сказала Эйла, поднимаясь по наклонному ходу входной галереи. – Наверное, я смогла бы найти выход, сюда проникает немного света, и Волк мог бы помочь мне, но мне даже не высказать, какое сильное облегчение я испытала, увидев огонек приближающегося факела.

Опустив глаза, Брукевал увидел волка.

– Да, я уверен, что он смог бы помочь тебе. А я и не заметил, что он здесь. Он тоже особенный зверь, правда?

– Для меня – да. Ты еще не познакомился с ним? У нас есть своеобразный ритуал знакомства. Тогда он узнает, что ты его друг, – сказала Эйла.

– Я предпочел бы стать твоим другом, – сказал Брукевал.

Он сказал это таким тоном, что Эйла незаметно, как воспитанная женщина Клана, глянула на него. Ей вдруг стало еще холоднее, словно по коже пробежал мороз, вызванный дурным предчувствием. Его слова явно подразумевали нечто большее, чем желание завязать чисто дружеские отношения. Она почувствовала его томление, но решила, что не стоит обращать на него внимание. С чего бы Брукевалу тосковать о ней? Они ведь едва знакомы. При выходе из пещеры Эйла улыбнулась ему, отчасти чтобы скрыть свое беспокойство.

– Тогда давай представим тебя Волку, – сказала она и, взяв руку Брукевала, поднесла ее к носу зверя.

Чтобы заслужить ее похвалу, Волк, как водится, обнюхал руку Брукевала.

– По-моему, я еще не успел сказать тебе, как восхищался тобой в тот день, когда ты осадила Марону, – сказал он, закончив ритуал знакомства. – Она бывает жестокой и злобной. Я ее знаю, в детстве мне пришлось жить с ней. Мы с ней в родстве, дальние родственники, но ее мать оказалась ближайшей родственницей моей умершей матери, которая могла бы выкормить малыша, и ее вынудили взять меня. Она позаботилась обо мне, но ей это не нравилось.

– Признаюсь, что мне не слишком-то нравится Марона, – сказала Эйла, – но говорят, что она не может иметь детей. Если это правда, то мне очень жаль ее.

– Вопрос в том, не может или не хочет? Некоторые считают, что она просто старается избавиться от новой жизни, как только она появляется в ней. В любом случае вряд ли она станет хорошей матерью. Она не понимает, как можно думать о ком-то, кроме себя, – сказал Брукевал. – Не то, что Ланога. Вот она будет замечательной матерью.

– В сущности, она уже ею стала, – уточнила Эйла.

– И благодаря тебе у Лоралы есть все возможности, чтобы вырасти здоровой, – сказал он. Его взгляд вновь вызвал у Эйлы чувство беспокойства. Посмотрев вниз, она рассеянно потрепала Волка по голове.

– Не я, а кормящие матери помогают ей, – сказала Эйла.

– Но никто ведь не дал себе труда выяснить, что эта малышка осталась без молока, в общем, никто не проявил желания помочь Лорале. Я видел тебя с Ланогой. Ты обращалась с ней так, словно она заслуживает внимания.

– Разумеется, заслуживает, – сказала Эйла. – Она удивительная девочка и вскоре станет замечательной женщиной.

– Так-то оно так, но ее семья имеет самый низкий статус в Девятой Пещере, – заметил Брукевал. – Я бы выбрал ее себе в жены и поделился с ней своим статусом, хотя мне от этого никакого проку, но сомневаюсь, что она захочет жить со мной. Я слишком стар для нее, а кроме того… в общем… женщины вообще не любят меня. Будем надеяться, что она найдет кого-то достойного.

– Да, будем надеяться. Но почему, Брукевал, ты считаешь, что женщины не любят тебя? – спросила Эйла. – Насколько я поняла, твой статус в Девятой Пещере достаточно высок, и Джондалар говорил, что ты прекрасный охотник и твой вклад в Пещеру достаточно велик. Джондалар высоко ценит тебя, Брукевал. Если бы я была женщиной Зеландонии и искала себе подходящего спутника жизни и если бы я не собиралась стать женой Джондалара, то обязательно обратила бы внимание на тебя. У тебя есть множество достоинств.

Он пристально посмотрел на нее, пытаясь осознать, серьезно ли она говорит, или готова разразиться унизительным смехом, как обычно делала Марона. Но Эйла, похоже, говорила искренне, от чистого сердца.

– Да, к сожалению, сейчас тебе никто не нужен, – сказал Брукевал, – но если когда-нибудь у тебя появится такая потребность, то дай мне знать, – с улыбкой сказал он, пытаясь представить свои слова шуткой.

Брукевал понял, что именно о такой женщине всегда мечтал, в тот самый момент, как увидел ее. Сложность только в том, что она помолвлена с Джондаларом. «Вот счастливчик, – подумал он, – хотя ему всегда везло. Я надеюсь, он будет ценить то, что имеет, а если нет, то я всегда буду наготове. Я принял бы ее не раздумывая, если бы она захотела меня».

Услышав звуки голосов, они посмотрели вперед и увидели, что со стороны лагеря Девятой Пещеры к ним приближаются несколько человек. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать этих двух, так похожих друг на друга, высоких мужчин. Эйла улыбнулась и помахала рукой Джондалару и Даланару. Они тоже узнали ее и помахали в ответ. Две шедшие рядом с ними высокие молодые женщины меньше походили друг на друга, но считались родственницами, конечно, их родство было дальним, хотя обе имели близкую родственную связь с Джондаларом. Зеландони объяснила Эйле, как сложны семейные связи Зеландонии, и сейчас, глядя на приближающуюся компанию, она задумалась о том, что же их связывает.

В племени Зеландонии только дети одной женщины считались родными братьями и сестрами; дети, живущие в очаге одного мужчины, считались родственниками или сводными братьями и сестрами. Джондалар и Фолара были братом и сестрой, поскольку родились у одной матери, хотя мужчины их очагов были разными; Джоплая была его сводной сестрой, поскольку они жили в очаге одного и того же мужчины, хотя и имели разных матерей. И несмотря на отсутствие кровного родства, было понятно, что они родственники. Такие сводные братья и сестры, их еще называли очаговой родней, считались слишком близкими и не могли основать семейный союз.

Завершал эту компанию Экозар, с которым была помолвлена Джоплая. Он также выделялся своим видом и размерами, как и высокие мужчины, особенно для Эйлы. Джоплае и Экозару также предстояло скоро пройти Брачный ритуал, как и Джондалару с Эйлой, а пары, соединившиеся на одной церемонии, обычно становились близкими друзьями. Ей хотелось, чтобы так и случилось, но вряд ли это возможно, учитывая, как далеко они живут. Когда они подошли ближе, Эйла заметила, что Джоплая то и дело поглядывает на Джондалара, и, к собственному удивлению, не расстроилась. Она сочувствовала ее положению и понимала грусть Джоплаи. Она также когда-то была помолвлена с другим человеком, но у Джоплаи не было никакого шанса изменить положение.

Близкие родственники зачастую росли вместе или жили рядом и знали, что при таком тесном родстве им нельзя думать о соединении. Но когда Джондалар пришел жить к мужчине его очага, после драки, в которой он выбил два передних зуба мужчине, ныне известному под именем Мадроман, он был уже юношей. Дочь очага Даланара, Джоплая была немного моложе его, но в детстве они ничего не знали друг о друге.

Даланар был счастлив, что дети его очага будут жить вместе, и хотел, чтобы они получше узнали друг друга. Он решил, что они смогут больше общаться, если он будет обучать их обоих искусству обработки кремня. На самом деле это была отличная идея, но он не мог предвидеть, какое впечатление этот похожий на него самого юноша произведет на Джоплаю. Она всегда восхищалась мужчиной ее очага, и когда появился Джондалар, ее восхищение с легкостью переключилось на этого близкого родственника. Джерика прекрасно поняла чувства дочери, в отличие от Даланара и Джондалара. Джоплая обычно в шутливой форме говорила о своих чувствах к нему, и они, понимая, что близкие родственники не могут стать любовниками, даже не думали, что за этими шуточками может скрываться нечто гораздо более серьезное.

Пещера Ланзадонии, которой руководил Даланар, была не слишком многочисленна, и никто в ней не мог особенно заинтересовать красивую и умную девушку. После ухода Джондалара в Путешествие Джерика как-то раз уговорила Даланара отправиться всей Пещерой Ланзадонии на Летний Сход Зеландонии. Оба они надеялись, что Джоплая подыщет там себе пару, и множество молодых мужчин действительно увлеклись ею, но она испытывала другие чувства и смущалась под любопытными взглядами людей. Ни с кем ей не было так хорошо, как с ее сводным братом Джондаларом.

Она узнала, что иногда сводные братья и сестры все-таки женятся – точнее сказать, дальние родственники, – но она предпочла забыть об этом уточнении и мечтала, что за время Путешествия Джондалар поймет, что он любит ее так же, как она любит его. Она понимала, что ее мечты вряд ли исполнятся, но страстно надеялась, что когда-нибудь он вернется домой и скажет, что она его единственная настоящая любовь. Вместо этого он вернулся с Эйлой. Несмотря на подавленное состояние, она заметила, как он любит эту чужеземку, и поняла, что ее мечта рассеялась как туман.

Единственным мужчиной, к которому она прониклась хоть какой-то симпатией, был новый член Пещеры Даланара, Экозар, на него тоже все таращились, где бы он ни появился, как на человека смешанных духов. Именно Джоплая помогла ему прижиться в Пещере, и он понял, что Даланар и Ланзадонии приняли его, и она даже помогла ему научиться правильно говорить. Кроме того, только ей удалось выпытать у него его историю.

Его мать изнасиловал мужчина из племени Других, который также убил ее мужа. Когда она родила мальчика, то ее прокляли смертным проклятием, как женщину, приносящую несчастье, поскольку ее мужа убили, а ее сын родился уродом. Она покинула Клан, готовясь к смерти, но ее спас Андован, пожилой мужчина, сбежавший от жестокости вождя Шармунаи. Некоторое время он прожил в одной из Пещер Зеландонии, но не смог приспособиться к жизни этих людей с такими непривычными ему обычаями. Он покинул их и жил в одиночестве, пока не нашел женщину Клана с ребенком. Они вдвоем вырастили его. Экозар научился знаковому языку Клана от матери и разговаривал также на языке Андована, который уже представлял собой некую смесь языков Шармунаи и Зеландонии. Но когда юноша достиг зрелости, Андован умер. Его мать не смогла жить одна и погибла из-за того, что на нее наложили смертное проклятие. Она умерла вскоре после Андована, оставив Экозара одного.

Юноше не хотелось жить одному. Он пытался вернуться в Клан, но там его сочли уродом и отказались принять. И хотя он умел говорить, в Пещерах его также не принимали, считая выродком, порождением смешанных духов. От отчаяния он попытался покончить с собой, но, придя в себя, увидел улыбающееся лицо Даланара, который нашел его, раненного, но не смертельно, и притащил в свою Пещеру. Ланзадонии приняли его, и он стал преклоняться перед высоким вождем, но полюбил именно Джоплаю.

Она хорошо с ним обращалась, разговаривала, слушала его, даже сшила для него прекрасно отделанную тунику для ритуала его усыновления племенем Ланзадонии. Он любил ее очень сильно и страдал, даже не надеясь на взаимность. Он долго таил свои чувства, но наконец набрался смелости и спросил, не хочет ли она стать его женой, и едва смог поверить в то, что она в итоге согласилась на его предложение. Это случилось после того, как вернулся ее сводный брат, Джондалар, который привел с собой Эйлу, и они оба сразу же понравились Экозару. Они общались с ним так, словно он был самым обычным человеком.

Где бы ни появился Экозар, люди начинали удивленно поглядывать на него. Сочетание черт, унаследованных им от Клана и от Других, было не слишком привлекательным. Ростом он не выделялся среди мужчин Других, но от Клана ему достались довольно короткие кривоватые ноги, мощный бочкообразный торс и волосатое тело. Его шея была довольно длинной, он умел говорить и даже имел небольшой подбородок, как у Других, хотя слегка срезанный и не явно выраженный. Его большой нос и тяжелые надбровные дуги с густыми, сросшимися бровями также достались ему от Клана. Но по росту и осанке он не отличался от мужчин Других.

Большинству людей его внешность казалась диковинной, словно его сложили из несочетаемых частей, но только не Эйле. Она выросла в Клане и усвоила их критерии красоты. Она всегда считала себя слишком большой и уродливой. Ее также считали слишком высокой, а черты ее лица слишком невыразительными и уплощенными. И хотя ей казалось, что смешанный вид смотрится привлекательно, для всех остальных Экозар оставался исключительно уродливым, за исключением его глаз. Подернутые влагой, темные по вечерам, но с искрящимися ореховыми крапинками на солнце, его большие темно-карие глаза были очень выразительными, даже неотразимыми и очень умными, а когда он смотрел на Джоплаю, они так и светились любовью.

Джоплая не любила его, но испытывала к нему добрые родственные чувства и искреннее уважение. Люди обычно разглядывали ее иноземную красоту, и она по-прежнему чувствовала свое отличие, ей не нравилось это так же, как ему. Кроме того, с ним она чувствовала себя спокойно и уютно. И решила, что раз уж не может соединиться с любимым человеком, то лучше всего выбрать мужчину, который любит ее, а она понимала, что никто не будет любить ее сильнее Экозара.

Когда эта компания подошла ближе, Эйла заметила, как напрягся Брукевал. Он уставился на Экозара, и в его взгляде не было и намека на дружелюбие. И тут она осознала, в чем их сходство и различие. Экозар был ребенком смешанных духов в первом поколении, его мать была женщиной Клана. А Брукевала родила женщина уже смешанных духов, а женщиной Клана была его бабушка. Характерные черты Клана более резко проявлялись у Экозара, но для нее, как и для всех остальных – смешение черт было очевидным в обоих случаях. Брукевал, однако, больше походил на Других, чем Экозар.

Научившись понимать, что считают привлекательным Другие, Эйла по-прежнему считала привлекательными резко выраженные черты Клана. Именно это она и имела в виду, говоря Брукевалу, что ей не понятно, почему он считает, что не нравится женщинам. Она допускала, что могла бы увлечься им, если бы жила в племени Зеландонии и еще не полюбила Джондалара. Но пока она еще, в сущности, не являлась Зеландонии и осознала, что ее лично Брукевал совсем не привлекает. Она считала его красивым и достойным членом племени, однако ее беспокоило его странное поведение. Больше всего он напоминал ей Бруда, вождя воспитавшего ее Клана, и она поняла почему, заметив сейчас, как он взглянул на Экозара.

– Привет, Брукевал, – с улыбкой сказал Джондалар, подходя к нему. – По-моему, ты знаком с Даланаром, мужчиной моего очага, но знаешь ли ты мою сводную сестру Джоплаю и ее будущего мужа Экозара? – Джондалар собирался провести ритуал знакомства, и Экозар с готовностью протянул руки, но Брукевал решительно отмел это предложение.

– У меня нет никакого желания дотрагиваться до плоскоголового! – заявил он, спрятав руки за спину, и, развернувшись, быстро пошел прочь.

Все были потрясены. В итоге первой заговорила Фолара.

– Какой же он грубиян! – сказала она. – Я знаю, что он винит плоскоголовых в смерти его матери… хотя, наверное, теперь их следует называть Кланом, – но его выходка непростительна. Я знаю, что мать, как никто другой, старалась научить Брукевала прилично вести себя. Она пришла бы в ужас от такого хамства.

– Моя мать, конечно, была из племени плоскоголовых или из Клана. Вы можете называть их, как хотите, но сам я не принадлежу к ним, – сказал Экозар. – Я член племени Ланзадонии.

– Разумеется, – сказала Джоплая, беря его под руку. – И вскоре мы с тобой будем жить одной семьей.

– Понятно, что в роду Брукевала также были люди Клана, – заметил Даланар. – Это очевидно. Если ему неприятно общаться с подобными людьми, то как же он уживается сам с собой?

– Плохо. В том-то и заключается его беда, – сказал Джондалар. – Брукевал ненавидит сам себя. Над ним много подшучивали в детстве, мальчишки обзывали его плоскоголовым, и он всегда яростно отрицал это.

– Но он не в силах изменить собственную натуру, как бы ни пытался отрицать ее, – сказала Эйла.

Никто из них не старался говорить потише, а у Брукевала был отличный слух. Он слышал все, что было сказано. Он обладал еще одним качеством Других, которого недоставало людям Клана, он умел плакать, и сейчас его глаза наполнились слезами. «И она заодно с ними, – мысленно сказал он после замечания Эйлы. – Я думал, что она по-другому относится ко мне. Надеялся, что она сможет полюбить меня, если Джондалар уйдет, а она тоже считает меня плоскоголовым. Она обманула меня. Она никогда не полюбит меня. – От этих мыслей он рассердился еще больше. – Несправедливо с ее стороны обнадеживать меня, если она даже не считает меня человеком. Я не плоскоголовый, она может говорить все, что угодно, пусть они все говорят, что угодно. Я не плоскоголовый!»

Было еще темно, но небеса уже слегка посинели, и вершины холмов на востоке украсились золотистой каймой, когда отряд, состоящий из охотников Девятой Пещеры Зеландонии и Первой Пещеры Ланзадонии, вышел из их объединенного лагеря. Освещая дорогу факелами, они добрались до поля, где Джондалар демонстрировал копьеметалку, и обрадовались, увидев, что ритуальный костер уже горит посреди этой большой, хорошо утоптанной площади, которая еще недавно была цветущим лугом. Часть охотников уже собралась здесь. Небо посветлело, и поднимающийся над Рекой холодный туман расползался по прибрежным рощицам и кустарникам и плутал между людьми, стоявшими вокруг костра.

Утренний птичий хор оглашал окрестности волнующей и трепетной песней, перекликавшейся с тихим гулом голосов, окрашенных оттенками надежды. Держа поводок Уинни, Эйла встала на колени и обняла Волка за шею, потом с улыбкой взглянула на Джондалара, который успокаивающе поглаживал Удальца. Она с интересом поглядывала кругом; такого многочисленного охотничьего отряда ей еще не приходилось видеть. Казалось, здесь собралась бесчисленная толпа. Она вспомнила, что Зеландони обещала научить ее большим счетным словам, и решила позже напомнить ей об этом. Ей хотелось бы узнать, сколько человек пришли на это поле.

Женщины, которым предстояло участвовать в Первом Брачном ритуале, обычно не принимали участия в этой охоте, на них накладывались определенные ограничения, и, кроме того, в эти дни у них было много других важных дел. Верховная провела с Эйлой беглую репетицию, сочтя, что у нее есть уважительная причина для такого участия. На сей раз, охотники нуждались в ее помощи, поскольку хотели проверить возможности использования лошадей и нового оружия Джондалара. Эйла обрадовалась, что ей разрешили присоединиться к охотничьему отряду, несмотря на предстоящий Брачный ритуал. Ей всегда очень нравилось охотиться. Если бы она не научилась охотиться, то, возможно, не выжила бы одна в своей долине, такое умение придавало ей чувство уверенности в собственных силах.

Хотя часть помолвленных женщин умела охотиться, только одна из них постаралась присоединиться к первой охоте. И поскольку для Эйлы уже сделали исключение, то ей также дали разрешение. По молодости многие девушки любили ходить на охоту, так же как юноши. После достижения зрелого возраста многие из них продолжали охотиться в основном за компанию с друзьями. Лишь некоторые любили сам процесс охоты, но когда женщины обзаводились семьей и детьми, то у них появлялось столько дел, что они с удовольствием предоставляли охотничий промысел мужчинам. Именно тогда они начинали осваивать другие ремесла и искусства, что повышало их статус и способности к деловому обмену необходимыми вещами, эти занятия позволяли им оставаться с детьми. Но женщины, ходившие в юности на охоту, считались более желанными невестами. Они понимали опасности охоты, могли по достоинству оценить успехи и посочувствовать неудачам своих мужей.

Вчера вечером Эйла вместе с большинством вождей и некоторыми охотниками присутствовала на ритуале Поиска, проведенном жрецами, но только наблюдала, а не участвовала в нем. Поиск показал, что большое стадо зубров собралось в соседней долине, очень удобной для охоты, и было решено отправиться для начала туда, хотя наверняка никто ничего не знал. Используя магические ритуалы, жрецы могли «увидеть» там животных во время обряда Поиска, но на следующий день зубры могли оказаться уже совсем в другом месте. Однако роскошные луговые травы этой долины очень привлекали рогатых травоядных, и даже если зубры ушли, то, вероятно, их место могли занять какие-то другие травоядные. Тем не менее, все надеялись найти зубров, поскольку эти крупные животные собирались летом в большие стада, в изобилии обеспечивая людей вкусным мясом.

При нормальном питании взрослый самец зубра достигал шести футов и шести дюймов в холке и весил почти три тысячи фунтов, то есть в два с половиной раза выше и более чем в два раза тяжелее своего самого большого одомашненного потомка. Он выглядел как обычный бык, но был таким огромным, что своими размерами приближался к мамонту. Зубры любили жевать траву, нежную зеленую травку, а не жесткие ветки и листву деревьев. Они предпочитали пастись на полянах, лесных опушках, низинных лугах, избегая холмов. Осенью они подкреплялись также желудями и орехами, наряду с семенами зерновых растений, накапливая запасы жира на голодное зимнее время, в которое не станут пренебрегать и более грубой пищей.

Длинношерстная шкура такого быка была, как правило, темной, лишь по спине проходила более светлая полоса. Голову его украшали объемистая грива густых и волнистых волос и два длинных и довольно тонких рога, светло-серый цвет которых становился заметно темнее на острых концах. Коровы были менее крупными, их более светлая шкура зачастую имела рыжеватый оттенок. Как правило, четвероногим хищникам доставались либо очень старые, либо совсем молодые животные. Здоровенный взрослый бык не боялся никаких охотников, включая человека, и не старался избежать встречи с ними. Особенно во время осеннего сезона спаривания, хотя, не ограничиваясь им, он был готов к схватке и в разъяренном состоянии легко пронзал рогами человека или волка и подбрасывал его в воздух, а мог даже забодать до смерти пещерного льва. Зубры были быстрыми, сильными, проворными и очень опасными.

Как только рассвело, охотники отправились в поход. Они шли быстро и вскоре заметили в долине стадо зубров, когда солнце еще не успело толком вскарабкаться на небо. С одной стороны долина представляла собой вполне просторный каньон, склоны которого сходились в узкое ущелье и вновь расширялись, образуя природный загон. Из него, конечно, имелось несколько узких выходов, но это место уже использовалось раньше для загонной охоты, хотя не больше одного раза в год. Запах крови, остающийся после большой охоты, заставляет животных уходить подальше, и лишь зимние снега способны смыть его дочиста. Но эти выходы оставались перегороженными до лучших времен, и сейчас несколько охотников обошли долину с другой стороны, чтобы убедиться в их исправности и выбрать удобные позиции для метания копий. Волчий вой, не так уж плохо исполненный, по мнению Эйлы, послужил сигналом готовности. Ее предупредили об этом, и она обняла морду Волка, чтобы удержать его от попытки ответить на этот вой. Ответом должно было стать громкое карканье.

Остальные охотники постепенно приближались к стаду, стараясь не потревожить его раньше времени – сложная задача при таком количестве людей. Эйла и Джондалар шли в последних рядах, не желая, чтобы запах Волка ускорил события. Услышав карканье, они вскочили на лошадей и пустили их галопом, Волк бежал рядом с ними. Быстрота и мощь взрослых самцов слегка нивелировалась стадом, включавшим много молодняка. Пронзительного охотничьего гиканья и вида странных дергающихся предметов было достаточно, чтобы перепугать их, и молодняк начал спешно отступать, увлекая за собой остальное стадо. А от двух странных лошадей, которые, крича и размахивая большими лоскутами кожи, подскакали совсем близко, и от запаха Волка стадо слепо помчалось прямо в сторону загона.

Узкое ущелье заставило зубров замедлить бег, и они, сгрудившись, продвигались в загон. Долина заполнилась пылью, ревом, мычанием и топотом копыт; часть животных пыталась вырваться из этого хаоса и найти любой другой путь. Но люди, лошади и волк успевали повсюду, вынуждая их поворачивать назад, однако в конце концов один упрямый старый бык впал в настоящую ярость. Он стоял как вкопанный и бил копытом о землю, угрожающе наклонив рогатую голову, но его свалили два стремительно промелькнувших дротика, выпущенные из копьеметалок. Осев на землю, он завалился на бок. Почти все стадо уже проскочило в загон, и выход был закрыт. Потом началась бойня.

Разнообразные копья устремились на пойманных в ловушку животных: длинные и короткие с кремневыми или костяными наконечниками. Охотники сменяли друг друга около узких перегородок, защищая их от мощных ударов рогов и копыт. Некоторых повергли на землю дротики, выпущенные из копьеметалок охотников, уже успевших слегка овладеть новым оружием. Сейчас как раз удобно было проверить свои успехи в деле, поскольку пара промашек ничего не решала, ведь зубры уже никуда не уйдут, разве что отправятся в мир Духов, упав на грудь Великой Земной Матери.

За одно утро Зеландонии надолго обеспечили мясом все племя, учитывая, разумеется, праздничную трапезу Брачного ритуала. Как только зубров загнали в ловушку, в лагерь отправили гонца, и второй большой отряд вскоре вышел на подмогу первому, а когда в загоне упал последний бык, все устремились в него, спеша начать разделку и копчение туш для отправки их на хранение.

Существовало несколько способов хранения. Благодаря близости ледника и слою вечной мерзлоты ледяные ямы использовались как своеобразные холодильники для сохранения свежести мяса. Свежее мясо также хранили в глубоких водоемах, прудах или тихих речных заводях. Завалив мясные склады грудами камней и пометив их длинными шестами, люди с легкостью находили их в нужное время, там мясо могло пролежать целый год, практически не испортившись. Сушеное мясо могло храниться несколько лет. Процесс сушки ранним летом осложняли мясные мухи, способные быстро испортить мясо, вывешенное на солнце и ветер для просушки. Дымные костры отгоняли самых вредных из этих насекомых, но людям приходилось подолгу торчать в этом едком дыму, постоянно следя за процессом сушки. Однако это было необходимо для создания дорожных припасов.

Шкуры также имели крайне важное хозяйственное значение. Из них изготавливали много полезных вещей, начиная от разнообразной кухонной утвари и кончая одеждой, стенными панелями и перегородками для зимних жилищ. Перетопленный жир употреблялся в пищу и для освещения домов; из шерсти получали волокна для вязки и плетения материалов, для набивки подушек и шитья теплой одежды; сухожилия разделялись на жилы для изготовления разных снастей и веревок для различных нужд. Из рогов можно было сделать сосуды, различные подвесные крюки и даже украшения. Зубы шли на изготовление бус и инструментов. Кишки использовались для водонепроницаемых покрывал или для приготовления вкусных колбас, набитых мясом и жиром.

Кости имели самое разнообразное применение. Они шли на изготовление кухонной утвари, тарелок, резных костяных фигурок и оружия, их также разбивали, добывая питательный костный мозг, или сжигали в качестве топлива. Ничто не пропадало впустую. Даже копыта и обрывки шкур кипятили для получения клейких и вязких мазей. В сочетании с жилами, к примеру, они помогали закрепить наконечники стрел, рукоятки ножей и составные древки копий. Клей также использовали для присоединения жесткой подошвы к мягким кожаным чулкам.

Но сначала с животных надо было снять шкуры, разделить на части и отправить мясо на хранение, и все это как можно быстрее. Выставлялась охрана, чтобы отпугивать воров, плотоядных других видов, готовых поживиться чужой добычей любыми доступными им способами. Такое множество забитых зубров приманивало к себе всех хищников. Первыми Эйла заметила подкрадывающихся гиен. Почти машинально она вытащила пращу и направила Уинни в сторону этой стаи.

Ей пришлось спешиться, чтобы запасти камней, но быстрота, с которой она расправилась с ними, была достаточной причиной для того, чтобы ей и Джондалару сразу поручили охрану. Почти все умели разделывать туши, даже подростки, но чтобы отгонять хищников, требовались определенная сноровка и охотничье мастерство. Внимание Волка привлекла волчья стая. Ему не терпелось прогнать этих чужаков от добычи его стаи, но Эйла не разрешила ему. Еще хуже были злобные и задиристые росомахи. Парочка таких хищников, вероятно, самец и самка, соединившихся на брачный сезон, обстреляли одну корову из своих мускусных желез. От нее исходила такая вонь, что, вытащив из нее копье, несколько человек оттащили тушу подальше, предоставив ее на растерзание росомахам или любым другим хищникам, желающим принять участие в дележе добычи, – нелегкая задача, поскольку росомахи, как известно, не подпускали к своей добыче даже львов.

Эйла заметила горностаев, одевшихся в летние коричневатые шубки, хотя с приходом зимы они станут белоснежными, за исключением черных пятнышек на концах хвостов. Поблизости бродили лисицы, рыси и пятнистые снежные барсы, а издали на эту шумную долину поглядывал прайд пещерных львов, впервые увиденных Эйлой в этих краях. Окраска здешних львов была бледной, обычно желтоватой, но эти были почти белые. Сначала ей показалось, что там одни самки, но повадки одной из них привлекли ее внимание. Это был самец, но без гривы! Когда она спросила об этом Джондалара, он сказал, что у здешних пещерных львов не бывает гривы; его как раз удивили гривастые львы восточных земель.

В небесах парили крылатые хищники, поджидавшие своего шанса, чтобы спикировать на добычу. Грифы и орлы, почти не тратя сил, плыли на восходящих потоках теплого воздуха, поддерживаемые большими распростертыми крыльями. Коршуны, соколы и бородачи-ягнятники парили и пикировали вниз, порой сражаясь с исполненными достоинства воронами и крикливыми воронами. Мелким грызунам и рептилиям было легче проскользнуть или проползти сюда и спрятаться от людей, однако эти мелкие хищники зачастую сами становились добычей. В конце концов, все здесь будет подчищено самой мелкой живностью, насекомыми. И при всем усердии охранников часть этих хищников могла получить по заслугам, до того как закончится разделка и копчение охотничьих трофеев, ведь при удачном раскладе охотники могли попутно разжиться и приличными меховыми шкурами.

Удачная первая охота Летнего Схода была добрым знаком. Она предвещала благополучный год для всех Зеландонии и, в частности, сулила счастливую жизнь будущим семейным парам. Празднество Брачного ритуала произойдет сразу после того, как мясо и другие продукты будут перенесены в лагерь и уложены на хранение в надежно укрытые места, предохраняющие их от порчи и от разграбления четвероногими плотоядными.

Как только волнение и дела, связанные с охотой закончились, все внимание Летнего Схода обратилось к предстоящему бракосочетанию. Эйла едва могла дождаться его, хотя и сильно нервничала. Джондалар испытывал такие же чувства. Они часто переглядывались, обмениваясь почти робкими улыбками, и надеялись, что все пройдет хорошо.