Подари мне поцелуй

9

В «Глобусе» работа была построена иначе, чем Дайан привыкла в ставшем ей родным за столько лет «Театре Эдвина Бута». Главного режиссера она видела только в самый первый день, когда ее знакомили со всеми. В основном она работала с Эдгаром. У главного режиссера было несколько помощников, каждый отвечал за определенную часть спектакля, а, уже когда они проделывали основную работу, спектакль соединялся главным. Поначалу такой подход сильно удивил Дайан. Она считала, что режиссер должен быть в курсе своего спектакля с первого до последнего дня. Но чем больше они работали, тем отчетливее Дайан начинала понимать, что в таком подходе есть определенный смысл. Эдгар мог посвятить всего себя одной Дайан, не отвлекаясь на третьестепенные персонажи. Да и работали они столько, сколько выдерживал их организм.

В «Театре Эдвина Бута» всю режиссерскую работу в основных спектаклях Колфилд брал на себя. Но из-за этого часто актерам первых ролей приходилось дожидаться, пока менее опытные и талантливые актеры, играющие в массовке, сообразят, чего же от них ждет режиссер.

Дайан настолько погрузилась в работу с самого первого дня, что совершенно забыла даже думать обо всем, что с ней случилось в Нью-Йорке. Забыть об Итене Колфилде и о растоптанной любви ей помогала миссис Брук, которая явно взяла шефство над своей молодой приятельницей. Она нашла Дайан квартиру, перезнакомила ее со всеми людьми, которые в чем-то могли помочь «милочке Дайан», как ласково называла ее миссис Брук.

Самый первый ужин в доме Бруков настолько понравился Дайан, что она откладывала все свои дела, если только миссис Брук, или Эмили, как она попросила Дайан называть ее, приглашала к себе на ужин.

Но что-то в этих отношениях беспокоило Дайан. Она никак не могла понять, что же тревожит ее, пока в один из вечеров Филипп не открыл ей глаза.

Дайан уже настолько освоилась в доме Бруков, что постоянно помогала хозяйке на кухне. Но в последнее время все чаще Эмили жаловалась на усталость и отправляла следить за жарким подругу и сына. Однажды Дайан решила поговорить с Филиппом о состоянии здоровья Эмили, которое начинало ее беспокоить.

— Филипп, тебе не кажется, что твоя мать в последнее время начала слишком быстро уставать? — спросила она, пытаясь таким образом вызвать его на разговор о волнующей ее проблеме.

— Ты еще не догадалась, что здесь происходит? — спросил он, весело улыбаясь.

— Нет. Но мне кажется, что Эмили больна, и серьезно больна. Она всегда такая активная, а в последнее время все чаще просит помочь ей. И я не уверена, что это так смешно! — постаралась она осадить Филиппа, когда тот принялся хохотать. — Не разбей тарелку, пожалуйста.

Филипп продолжал сотрясаться в приступах неудержимого хохота. Дайан растерянно смотрела на него. Ее поражал человек, который, она это видела, искренне любил мать, но при этом мог смеяться, когда обсуждалась такая серьезная тема, как ее здоровье.

— Когда успокоишься, скажи мне.

Дайан отвернулась от него, рассчитывая, что ее поведение заставит Филиппа успокоиться и поговорить нормально. Но вызвала только новый взрыв смеха.

Через несколько минут Филипп все же сумел взять себя в руки.

— Прости, Дайан, но, как только я тебе объясню, что происходит с моей матерью, ты тут же поймешь, что меня так рассмешило.

— Ты готов объяснить мне это или еще посмеешься?

— Нет, сейчас же введу тебя в курс дела. Мама всю жизнь была совершенно уверена, что, если человек к тридцати годам не состоит в законном браке, а к сорока не родил ребенка, на нем можно ставить крест — для общества он потерян. Она всю сознательную жизнь проповедовала эту, с позволения сказать, концепцию. И вот ее единственный сын, опора ее старости, дожил до сорока одного года и так и не женился! И даже не пытался. Маме кажется, что все ее знакомые откровенно смеются над ней и надо мной. Или сплетничают, что что-то со мной не так. Это ужасно, но она даже пыталась заставить меня показаться врачу. И вот появляешься ты. Насколько я знаю, Дайан Сегер очень быстро стала идеалом невестки для моей мамы. Так что все ее недомогания — лишь повод свести нас вместе. Каждый день перед твоим приходом она буквально проделывает мне дырку в голове советами насчет того, как завоевать женское сердце. И, так как ты уже не первая, я прекрасно знаю, как дальше будут разворачиваться события.

— Может быть, поделишься своими знаниями со мной, чтобы я была готова отразить атаку?

— Нет проблем. Ответь мне только на один не очень приличный вопрос.

— Все зависит от того, насколько он неприличный.

— А это зависит от того, как ты к этому относишься.

— Гм, — только и сказала в ответ Дайан. Она слишком долго общалась с Ингрид, чтобы не замечать в подобном диалоге скрытого смысла. Чтобы выйти из ситуации, которая становилась все более неловкой, Дайан решила действовать напрямик. — Спрашивай, что ты хочешь узнать.

— Ты отважная женщина.

— Не ёрничай, пожалуйста, никакой отваги не вижу. Я полагаюсь на то, что ты джентльмен.

— Поймала, — грустно констатировал Филипп. — Тогда мой вопрос: сколько тебе лет, Дайан?

— И все? — удивилась она.

— Многие женщины глаза бы мне выцарапали за такой вопрос.

— Не вижу ничего крамольного. Мне тридцать лет. Скоро будет тридцать один.

— Когда мама прознает про твой день рождения, вместе с поздравлениями она, несомненно, пожелает тебе выйти в этом году замуж и родить ребенка. Потому как ты уже разменяешь четвертый десяток. Затем она начнет расхваливать мои достоинства. Как честная женщина скажет несколько слов о моих недостатках…

— А они у тебя есть? — прервала его Дайан.

— Даже больше, чем вы обе можете себе представить. А затем, когда ты в ответ, как женщина воспитанная, начнешь меня хвалить, мама без обиняков предложит тебе выйти за меня замуж. И, если ты действительно такая, какой мне кажешься, она загонит тебя в ловушку. Отказать моей матери, если она что-то решила, практически невозможно. А мне кажется, что ты ей более чем нравишься. Во всяком случае, твой рейтинг гораздо выше, чем у остальных кандидаток.

— Приятно, конечно, слышать, но… Что же мне теперь делать?

— Не поддаваться на провокации. — Филипп пожал плечами и, хитро взглянув на Дайан, добавил: — Если только действительно не хочешь за меня замуж.

— А ты возьмешь меня в жены? — вступила она в игру.

— Почему бы и нет? Ты красивая, умная, добрая. Чего еще может желать мужчина, у которого большая часть жизни прошла? А если бы здесь была моя мать, она бы добавила «мимо».

— Ой, Филипп, я никак не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.

— Знаешь, Дайан, я иногда и сам не понимаю. — Он подошел и взял Дайан за руку.

Их глаза встретились.

— Кажется, жаркое горит… — пролепетала Дайан.

— Да, пора доставать, — согласился Филипп, но не сдвинулся с места.

Дайан пришлось сделать над собой усилие, чтобы убрать свою руку из его теплых пальцев, отвернуться и наклониться к духовке. Несколько секунд в кухне стояла напряженная тишина.

— Давай я тебе помогу, — предложил Филипп.

Оба чувствовали себя неловко, но сил обратить все в шутку у них не хватало.

— Дайан, мне кажется, что я все испортил. Если ты перестанешь с нами общаться после сегодняшнего вечера, я себе этого не прощу. Да и пока я не собираюсь продавать свою свободу за кусочек золота, пусть даже в форме кольца. — Филипп все же попытался пошутить.

— Прости, но мне не идет белый цвет, — откликнулась Дайан.

Больше они не касались этой темы, но Эмили действительно развернула на Дайан настоящую охоту.

Вот и сегодня, в день премьеры «Гамлета», который совпал с днем рождения Дайан, Эмили потребовала, чтобы праздник состоялся в узком кругу у нее дома. Дайан же вообще не собиралась отмечать свой день рождения. Она считала, что, если сегодня и случилось нечто знаменательное, так это премьера.

В конце концов она решила выкинуть все посторонние мысли из головы. Сегодня перед ней стояла намного более сложная задача, чем отбивание посягательств Эмили на ее свободу.

Дайан знала, что лондонская публика предвзято отнесется к ней только из-за того, что она иностранка, да еще и американка! Но что-либо изменить в месте своего рождения она была не в силах, поэтому решила заставить своей игрой всех забыть о том, кто она такая и откуда приехала. На сцене не должно быть Дайан Сегер — только несчастная и безумная Офелия.

Дайан сидела в своей маленькой гримерной. До сих пор у нее от волнения срывалось дыхание. Три раза их вызывали на поклон. Три раза! Даже в «Театре Эдвина Бута», где Дайан считалась ведущей актрисой, у нее не было столь оглушительного успеха. Она чувствовала, как слезы счастья и облегчения катятся по ее щекам.

Она все же смогла сделать это! Она настоящая актриса!

Дайан понимала, что ее успех — победа не только над сердцами англичан, но и над памятью об Итене Колфилде. Над теми надеждами, которые он разрушил. Она смогла играть и в спектакле другого режиссера, и играть великолепно. Так почему же ей не попробовать любить другого мужчину? За десять лет, что она провела на сцене, Дайан так и не смогла понять, где же жизнь, а где игра. Быть может, ее сердце так и не научится любить по-новому, как она сама научилась играть. Но неужели всю жизнь ей придется провести в одиночестве?

Дайан огляделась. Ее маленькую гримерную уже успели завалить цветами. Это значило, что на спектакле присутствовали люди, которые еще до премьеры верили в нее, в ее талант. Дайан еще никогда так не радовалась цветам, как сегодня. Огромные розы цвета красного вина издавали тяжелый, одуряющий аромат. Хризантемы всех цветов и оттенков походили на стайку разноцветных бабочек. Дайан заметила огромный букет ирисов. Она никогда не думала, что эти цветы могут быть прекрасны, даже когда срезаны. Но среди всего этого великолепия выделялись белые, казавшиеся снегом на горных вершинах, поросших лесом, лилии.

Она подошла к столику, на котором стоял букет. Ей очень хотелось узнать, от кого этот прекрасный подарок. Дайан знала, что каждый букет будет обязательно сопровождаться запиской с поздравлениями и пожеланиями, поэтому с нетерпением начала искать карточку. Наконец в самой гуще букета она увидела белую карточку с золотым тиснением.

«Прекрасной женщине — прекрасные цветы».

И больше ничего — ни подписи, ни какого-либо указания на того, кто прислал эти цветы.

В гримерную вошел Эдгар. Он протянул Дайан букетик ландышей.

— Это от моего сына. А от меня — обед в лучшем ресторане.

— Ты доволен моей игрой?

— Я еще на самой первой репетиции понял, что ты — лучшее, что есть в этом театре.

— Спасибо, Эдгар.

Дайан готова была расплакаться. Никогда еще режиссер не высказывал ей свою благодарность. Колфилд считал само собой разумеющимся, что Дайан Сегер будет неподражаема.

— Не обольщайся. — Эдгар улыбнулся. — Обед за то, что мой сын дал обещание прочитать всего Шекспира. Хотя на десерт своей игрой ты тоже заработала.

Дайан рассмеялась.

— Да, и еще, — добавил Эдгар, — наш продюсер просил передать тебе поздравления и благодарность. Он рад, что не ошибся, как, впрочем, и все мы. Какая-то из корзин от него. Записку найдешь.

— Кто он, Эдгар? Я ни разу не видела его, ни на репетициях, ни при заключении контракта.

— Он не хочет, чтобы о нем кто-нибудь знал. Но это его право, тут уж мы бессильны. Главное, что свое дело он туго знает.

— Просто детектив какой-то!

— Сложно с тобой не согласиться. Но мне пора идти, а то Салли опять устроит мне взбучку.

— Подожди-ка, я хочу передать твоему сыну записку.

Дайан села за гримерный столик и быстро что-то написала на вырванном из блокнота листке.

— А мне как отцу позволено прочитать, что там написано?

— Нет. Ты же не будешь читать любовную переписку твоего сына, когда он подрастет? — Дайан протянула Эдгару записку.

— Неужели после такого вопроса я могу ответить «да»?

— Конечно нет! — Дайан рассмеялась. — Просто я боюсь, что содержание записки тебе не понравится.

— Дайан, я как отец имею право знать, что ты написала моему сыну! Если вдруг после этого он начнет что-то этакое вытворять, я отдам его тебе на воспитание.

— Я дала ему литературный совет, а наши с тобой вкусы не совпадают. А на воспитание я его возьму только вместе с твоей младшей очаровательной дочуркой!

— Младшую не отдам. Так что, — с притворным вздохом произнес Эдгар, — придется мне и дальше воспитывать его. Ну ладно, мне пора. Да, Дайан! С днем рождения, от всего коллектива театра. — Эдгар протянул ей небольшую коробочку.

— Что это?

Он с деланным безразличием пожал плечами.

— Открой и сразу же все узнаешь.

В коробочке оказалась тоненькая серебряная цепочка с подвеской в виде маленького хрустального глобуса.

— О Боже! Какая прелесть!

— Я рад, что тебе понравилось. Желаю удачно провести время!

— Спасибо, Эдгар! Ой, теперь мне придется задержать тебя.

— С Салли сама будешь разговаривать, — пригрозил он.

— Нельзя как-нибудь узнать, от кого принесен букет?

— Там должна быть записка.

— Ее нет.

— Тогда тебе предстоит разгадать еще один секрет. — Эдгар с улыбкой развел руками и ушел.

Несколько минут Дайан напряженно гадала, кто же мог прислать лилии, и в конце концов пришла к выводу, что из ее лондонских знакомых только Филипп мог придумать такое послание. Она решила сегодня же вечером поблагодарить его за прекрасный букет.

В гримерную влетела Эмили Брук.

— Милочка! Это было как всегда восхитительно! Нет, даже еще лучше! Английская школа явно пошла тебе на пользу.

— Спасибо, Эмили.

— Собирайся быстрее! Я уже отправила Филиппа за машиной.

— Я вот только не знаю, как увезти все эти цветы.

— Да что ты, что ты! Как можно! — замахала на нее руками Эмили. — Это же моветон — увозить все цветы сразу. Это примерно, как пообещать романтическую ночь всем своим поклонникам!

— Я не знала, что все так сложно. Я была уверена, что могу забрать все цветы… — растерянно пробормотала Дайан.

— Нет-нет! Ни в коем случае! — не унималась Эмили.

— Хорошо, я конечно же оставлю их здесь. Я рада, что вы рядом, Эмили, иначе кто бы меня остановил? Но они такие красивые! Мне так жалко оставлять их здесь, где я не смогу ими любоваться.

— Ты вполне можешь взять один из букетов. Но только один. Ну два, если второй не от мужчины.

— Хорошо. — Дайан вздохнула. — Я возьму лилии.

— Неужели эти белесые лилии нравятся тебе больше, чем потрясающие яркие розы!

— Да, Эмили. А еще я возьму ландыши, которые мне подарил сын Эдгара. Это, я надеюсь, не будет расценено как попытка соблазнения несовершеннолетнего?

Эмили глубоко задумалась и наконец объявила:

— Думаю, что не будет.

— Я рада, что вы оказались рядом. — Дайан нежно погладила ее морщинистую лапку.

— Я тоже рада. А то бы ты разрушила все, что с таким трудом сумела отвоевать у лондонцев. Ты собралась?

— Да, кажется.

— Тогда пойдем поскорее. Я хочу вручить тебе подарок.

— О, миссис Брук, не стоило беспокоиться!

— Какие глупости, и слышать не хочу! И я же просила называть меня Эмили!

Поздно вечером Филипп отвез Дайан домой. Она слишком устала за этот сумасшедший день, чтобы поддерживать пустой разговор, и Филипп это прекрасно понимал. Всю дорогу они молчали, но в этом молчании было что-то объединяющее.

— Ну вот, кажется, приехали, — сказал Филипп, затормозив у подъезда Дайан.

— Спасибо за прекрасный вечер.

— Не стоит, это скорее заслуга мамы. А вот ты сегодня создала мне проблему.

— Это как же? — удивилась Дайан.

— Я должен написать рецензию. Тебя я в ней буду хвалить вполне объективно, но, если учесть, что все вокруг знают, как часто ты бываешь у меня дома, могут пойти пересуды.

— Ты боишься сплетен? — улыбнулась Дайан.

— Я боюсь за тебя. Твое положение еще весьма непрочно. Так что сплетни тебе сейчас совсем ни к чему.

— Знаешь, Филипп, в Нью-Йорке я, из-за того что боялась сплетен, потеряла настоящую любовь. Быть может, если бы я не была столь нерешительной, все сложилось бы иначе.

— Ты хочешь мне рассказать об этом?

— Нет, не сегодня. Я еще не готова говорить о том, почему уехала в Лондон. Ни с кем. Даже с тобой.

— Тогда простимся до следующего ужина.

— До свидания, Филипп. И спасибо за лилии.

— За какие лилии? — искренне удивился он.

— За те, что ты мне прислал.

— Прости, Дайан, что разрушаю твои иллюзии, — улыбаясь, сказал он, — но я прислал тебе бордовые розы. Думаю, тебе подарили так много цветов, что карточки легко могли перепутаться.

— Тогда от кого же эти лилии?

— Вероятно, от человека, который лучше, чем я и даже чем моя мама, знает тебя. Ведь лилии тебе понравились больше?

— Ну что ты! Розы были такими красивыми!

— Дайан! — Филипп поморщился. — Мне кажется, что мы столько с тобой общаемся, что мне ты все можешь сказать честно, тем более что тебе понравились больше чужие цветы. Это такая мелочь!

— Я рада, что ты меня понимаешь, Филипп. До встречи.

Дайан вышла из машины.

— Я бы предпочел, чтобы ты хоть слово сказала про любовь, — тихо сказал он, глядя в удаляющуюся спину Дайан.