Поддельные шедевры

Многоликий

Никто, за исключением двух-трех человек, не переступал порога этой просторной мастерской на одной из окраинных улиц Рима. Уходя, хозяин никогда не забывал навесить на прочную, обитую железом дверь тяжелый замок, а если кто стучался к нему, то выходил к посетителю на лестницу. Покров таинственности разжигал любопытство общительных соседок. За спиной у этого молчаливого, замкнутого человека они шушукались, что синьор, наверное, путается с нечистой силой.

Если простодушным кумушкам удалось бы попасть в мастерскую Альчео Доссены, то их предположения превратились бы в уверенность. Мастерская действительно напоминала обитель - нет, не колдуна из сказки, а скорее средневекового алхимика.

Обычные инструменты скульптора соседствовали с какими-то загадочными приспособлениями, куски мрамора - с глиняными фигурами, завернутыми в мокрые тряпки. На большом столе - реторты, спиртовки, колбы, целая батарея склянок и бутылок с разноцветными растворами, микстурами и вонючими мазями. А посередине - глубокая яма, обмазанная цементом и доверху наполненная странной темной жидкостью. Из нее постоянно высовывались то мраморная рука, то голова античной богини, то ноги какой-то скульптуры. Огонь, тлеющий в большом камине, освещал неверным пламенем мастерскую и ее угрюмого хозяина в кожаном фартуке и с неизменной трубкой в зубах. Порой, поставив уже готовую скульптуру на постамент, Доссена наносил ей сильный, точно рассчитанный удар молотком…

Изредка приходили двое: римский антиквар и ювелир Альфредо Фазоли и его компаньон Палези. Они придирчиво, но с напускным равнодушием, рассматривали новые работы, что-то объясняли, толковали и уходили, оставив скульптору несколько лир. Доссена давно знал своих хозяев: спорить с ними было бесполезно… А куда денешься без них?

Судьба никогда не баловала Альчео Доссену из Кремоны, города прославленных скрипичных мастеров Амати и Страдивария. Ни в ранней юности, когда он учился делать скрипки, а потом поступил подмастерьем к каменотесу, ни впоследствии, когда изо дня в день гнул спину, обтесывая надгробия и камины, нужда не разжимала своих тисков. Уже немолодым, Доссена отправился в Рим с небольшой корзиной в руках и честолюбивыми надеждами в душе. А еще через год - первая мировая война, окрики капрала, казармы, гарнизоны в сонных городках, окопы, грязь, кровь…

Однажды, - а это было на Рождество 1916 года, - солдат Доссена получил несколько дней отпуска. Денег было в обрез - только на дорогу: не разгуляешься… В одной из римских остерий он случайно разговорился с соседом по столику, назвавшимся антикваром Фазоли. За сотню лир тот купил у Доссены небольшой рельеф в стиле Возрождения, высеченный им в дни временного затишья. Правда, Доссена не признался, что рельеф он сделал сам, а выдавал его за собственность приятеля, но провести антиквара было не просто: он сразу понял что к чему.

Как говорится, коготок увяз, всей птичке пропасть. Когда в январе 1919 года Доссена демобилизовался, он и антиквар быстро нашли друг друга. Для скульптора заказы Фазоли и Палези стали пусть скудным, но единственным источником существования. А торговцы в лице безответного, сговорчивого Доссены нашли сущий клад. Уже первая статуя, которую они приобрели у Альчео за 200 лир, была перепродана ими в пятнадцать раз дороже.

Как художник в подлинном, высоком смысле слова Доссена ничего собою не представлял. Впрочем, после двух-трех неудач он и сам оставил мысль об индивидуальном самостоятельном творчестве. Но как фальсификатор, как мастер подделок он не имел себе равных.

Талантливый, дерзкий, умелый, Доссена брался за самые рискованные предприятия, и все они венчались успехом. Врожденный дар и тонкое чутье сочетались в нем с виртуозной техникой и неистощимой изобретательностью. Как никто, он умел придать своим творениям поразительную патину древности, а фактуре мраморных скульптур - полную иллюзию старения. Немало опытнейших антикваров и маститых знатоков обвел этот ученик кремонского каменотеса.

Доссену никогда не прельщал легкий путь копииста; столь примитивный прием он оставлял зеленым новичкам. Это был именно фальсификатор и при том высокого класса и необычайно широкого диапазона. Из-под его резца выходили Афины архаической эпохи и скульптуры в стиле итальянских мастеров XV века, готические статуи в духе Джованни Лизано и мраморные саркофаги, удивительно близкие до манере к творениям Мино да Фьезоле или Дезидерио да Сеттиньяно, фронтонные группы и статуэтки, словно три тысячи лет пролежавшие в земле древних этрусков.

Легко представить, какой находкой явился Доссена для антикваров, отнюдь не страдавших излишней щепетильностью. Снабжая его произведения фальшивыми сертификатами и заключениями авторитетных экспертов, они торговали ими бойко и с немалой выгодой. По всей Европе и Америке в антиквариатах, частных собраниях и музеях можно было встретить скульптуры, рожденные в мастерской Доссены и прошедшие через руки Фазоли и Палези. В Нью-Йоркском музее Метрополитен - прекрасная кора, приписываемая греческому мастеру VI века до н. э.; в музее Сан-Луи - этрусская Диана, в Кливленде - архаическая Афина, в Вене - фронтонная группа из Велии, «реконструированная» известным специалистом по античному искусству Ф. Студницка, во многих иных собраниях - десятки статуй и портретов, принадлежащих, якобы, резцу Донателло, Верроккио, Мино да Фьезоле, Росселлино и других корифеев ренессансной пластики. Изобретательный фальсификатор превратил даже итальянского живописца XIV века Симоне Мартини в скульптора. Использовав картину Мартини «Благовещение», Доссена сделал по ней две деревянные статуи мадонны и ангела, а Фазоли их благополучно сбыл с рук, «обогатив» попутно биографию знаменитого живописца.

Труды приносили желанные плоды. Но не Альчео Доссене, а его «патронам», цепким и жадным дельцам-антикварам. Только за мраморный саркофаг Екатерины Сабелло, сделанный Доссеной в стиле флорентийского скульптора XV века Мино да Фьезоле и проданный в Америку, они получили сто тысяч долларов! Всего за несколько лет Фазоли и Палези выручили на фальшивках не менее 70 миллионов лир. Что же касается автора их, то ему приходилось довольствоваться жалкими крохами. Подачки хозяев должны были только поддерживать скромное существование скульптора, сохранять его «рабочую форму», но ни в коем случае не насыщать и не «баловать» его.

До поры до времени этот расчет оправдывал себя. Подгоняемый постоянной нуждой, Доссена трудился, не покладая рук. Из его мастерской выходили все новые и новые произведения, радовавшие любителей старины и пополнявшие кассу беззастенчивых спекулянтов.

До поры до времени…

В один из майских дней 1927 года у Альчео Доссены умерла жена. За несколько часов агонии единственного близкого человека скульптор словно постарел на много лет. Но даже в эти тяжелые минуты ему пришлось думать о самых прозаических вещах. Как на грех, в кармане звенела лишь пара сольди: даже не,на что было устроить похороны. Убитый горем, Доссена кинулся к Фазоли и Палези. Те в деньгах отказали.

О, если бы эти черствые, самодовольные торгаши могли предвидеть последствия своего отказа, они сами принесли бы скульптору несчастную сотню лир и еще десять раз постольку!

Ту короткую майскую ночь, которую Доссена провел над телом покойной жены, он не забыл до конца жизни. Новый день он встречал уже не безропотным, покорным исполнителем чужой воли, а человеком, закаленным горем, внутренне собранным, исполненным твердой решимости действовать и мстить. Впрочем, бояться ему было нечего: ведь сам он никогда не выдавал свои работы за произведения других художников. Это делали за него антиквары.

Война была объявлена. Все европейские газеты подхватили самую громкую сенсацию года. С их страниц смотрело лицо пожилого человека с глубокими морщинами и грустными глазами - «гений фальшивок», как окрестили Доссену журналисты и критики. Фотографии его подделок обошли журналы и газеты всего мира.

Словно круги от брошенного в воду камня, в разных концах Европы и Америки возникли отголоски доссеновских разоблачений. Крупнейшие коллекционеры и работники ряда музеев были повергнуты в уныние: мало того, что огромные деньги пустили на ветер, теперь они стали объектом язвительных насмешек и карикатур. Каждый репортер считал своим долгом проехаться на счет оконфуженных знатоков искусства.

Многие не хотели верить. Из Нью-Йорка в Рим специально прибыл крупнейший американский антиквар Якоб Гирш, незадолго перед тем купивший у Фазоли за очень большую сумму статую Афины «архаической» эпохи. В мастерской Доссена представил ему самое убедительное доказательство - отбитую им мраморную руку богини. Гирш признал свое поражение, самое крупное в его многолетней практике. Последних неверующих убедил фильм, заснятый в мастерской Доссены доктором Гансом Кюрлихом. Перед объективом кинокамеры, залитый светом юпитеров, скульптор спокойно и невозмутимо создавал свою последнюю, на этот раз легальную подделку - «античную» статую богини.

Популярности Доссены мог теперь позавидовать любой художник. О нем снимали фильм, у него брали интервью, его произведениям посвящали обстоятельные статьи в толстых искусствоведческих журналах. В 1929 году галерея Корони в Неаполе организовала боль-

шую выставку его работ. В следующем году такие выставки состоялись в Берлине, Мюнхене, Кёльне.

На фоне стен и щитов, затянутых темно-красным бархатом, были расставлены скульптурные произведения разных эпох и стилей. Здесь возвышалась большая статуя Афины-воительницы - произведение, полное строгой красоты и наивной привлекательности доклассического греческого искусства; чуть поодаль стоял юноша-сатир, будто вышедший из мастерской Праксителя, - столь живым казалось его мраморное тело, которое даже царапины и грязные потеки не смогли лишить прекрасной пластичности. А саркофаг Екатерины Сабелло! Сколько в этом произведении ренессансной любви к украшению, как красив орнамент на пилястрах и стенках саркофага. И все же творцом всех этих и многих других, не представленных на выставке произведений, как будто отдаленных друг от друга веками, даже тысячелетиями, был один человек…

Великий, гениальный… Этими и подобными эпитетами тогда щедро награждали Доссену. Но они могли убедить лишь не искушенную публику. Истинным, глубоким знатокам искусства сейчас, когда его работы были собраны вместе, особенно ясной стала непроходимая пропасть, отделяющая самого искусного имитатора от художника-творца.

Можно подделать все: стиль, технику, мастерство, индивидуальные приемы, дух эпохи, даже патину времени. Но нельзя подделать самое главное, то, что отличает каждое произведение большого искусства, - чувство, которое художник вкладывает в свое творение, его пульсирующее сердце, неповторимую эмоциональную окраску, непосредственность всегда своеобразного восприятия мира. Доссена не был исключением. Среди своих коллег по ремеслу он был более удачлив, смел и талантлив, чем другие, и все же его работы - по сравнению с подлинниками - дышали внутренним холодом, равнодушием автора, пустым и надуманным пафосом. Ведь даже великолепный искусственный соловей из сказки Андерсена не смог заменить маленькой серенькой птицы…

Надо сказать, что Фазоли и Палези были весьма предусмотрительны, никогда не продавая в одни руки больше, чем одну работу Доссены. Когда же фальшивки собрали в один зал, то стало очевидным некоторое однообразие приемов скульптора. Чем-то трудно уловимым все статуи были похожи друг на друга. Так, например, чувствовалось, что носы изваяны одним и тем же художником. Выдавал фальсификатора и характер повреждений, слишком обдуманных и осторожных. Случай слеп, и он не разбирает, что более, а что менее важно в скульптуре. Поэтому столь часты находки древних статуй без рук, ног, носа, подбородка или даже без головы. А Доссена, как и всякий мастер, дорожащий своим созданием, всегда отбивал какие-то второстепенные детали. Кроме того, сильно изуродованная скульптура могла упасть в цене.

Спустя несколько лет, в 1936 году некоторые итальянские газеты поместили коротенькое сообщение: на шестидесятом году жизни скончался скульптор Альчео Доссена. Многим уже ничего не напоминало это имя «гениального фальсификатора:», героя одного из наиболее громких скандалов в хронике художественной жизни XX века.