Поддельные шедевры

Тысячи квадратных метров лжи

Эту холодную, ветреную ночь не забудет ни один житель Любека. В ночь на 29 марта 1942 года союзная авиация бомбила город. Заслон немецких истребителей был прорван и смят в первые же минуты массированного налета. Над городом и гаванью повисли десятки тяжелых бомбардировщиков. Все реже и реже сверкали зарницы зениток; Любек был во власти английских и американских летчиков.

Казалось, наступил час Страшного суда. Тысячи бомб с пронзительным воем неслись с черного неба, пронизанного лучами прожекторов. Многоэтажные здания раскалывались, как скорлупа гнилых орехов. Город горел. Зарево пожаров разгоняло ночной мрак, а утром плоское мартовское солнце было не в силах прорвать завесу густого дыма. На башнях Мариенкирхе той ночью звонили колокола, но не тревожным набатом, а заунывной панихидой. Кто звонил в них, так и осталось неизвестным. Потом говорили, что это пресвятая дева Мария оплакивала гибель Любека и своего храма.

Когда прекратились взрывы и уцелевшие жители выползли из своих убежищ, их глазам открылась страшная, незабываемая картина разрушения. Старый город лежал в руинах. Чудом уцелевшие дома смотрели на мир пустыми глазницами выбитых окон. Громадные баррикады из битого кирпича, камней, стекла, согнутых балок и исковерканной мебели преградили улицы. При свете бледной, немощной зари домашняя утварь на разбитых мостовых казалась особенно жалкой и нелепой.

Моросил холодный колючий дождь, и скоро в воронках от бомб образовались мелкие лужи. К вечеру огонь погас, и только черные мокрые головни курились едким, удушливым дымком. Лишенные крова бесцельно бродили среди развалин, в горестном молчании стояли перед главным собором города - Мариенкирхе.

Почти семь столетий Любек гордился своим храмом. Первые готические соборы стали возводить в конце XII века из камня. Север же Германии был им беден. Поэтому зодчие, начиная с XIII века, пользовались обожженным кирпичом, прекрасным строительным материалом, обладающим к тому же красивым цветом. В отличие от каменной готики, такого рода здания называют кирпичной готикой. Любекская церковь Марии представляет собой как раз один из древнейших и прекраснейших образцов кирпичной готики. Ее силуэт с двумя стройными башнями стал символом, эмблемой старинного города. А сейчас…

Тяжелые фугаски прямым попаданием разворотили здание. Все внутреннее убранство церкви погибло в пламени пожара. Далеко в сторону, - словно садовую калитку, - взрывная волна отбросила тяжелую дверь главного портала. Пол был засыпан кусками кирпича, цветными стеклами разбитых витражей, обугленными головешками. Штукатурка на стенах потрескалась от жара и местами обвалилась. И там, где обнажился слой самой старой, первичной штукатурки, показались смутные очертания каких-то лиц и фигур. Уже впоследствии, много лет спустя, пасторы говорили об. этом как о чуде, совершенном небесной покровительницей храма. Но тогда всем было не до чудес и не до церковной живописи…

Прошло несколько лет. Безоговорочной капитуляцией гитлеровской Германии окончилась вторая мировая война. Словно после кошмарного забытья страна медленно возрождалась к новой жизни, залечивая глубокие раны войны.

Руины еще не разобрали, но воронки от бомб засыпали землей, и по узким улицам старого города шныряли юркие «виллисы» с чинами английской военной администрации. На внешнем рейде Любека стояли военные корабли под флагом Британской империи. Во вновь открытых барах и кабачках бойко торговали жидким ячменным пивом и американским виски. Оттуда часто доносились песни бравых «томи», тоскующих по родине.

Осенним вечером 1945 года в маленьком кабачке на окраине сидели двое. Картонные подставочки из-под пива лежали на столе стопкой, указывая на количество выпитых кружек: видно, разговор длился уже давно. Один из собеседников был одет в слегка потертое, но еще хорошее пальто довоенного покроя и мягкую шляпу. На другом была немецкая шинель без погон и петлиц, тяжелые солдатские сапоги.

Они были знакомы не первый год - реставратор Дитрих Фей и живописец Лотар Мальскат. Война разметала их по разным концам Европы, но вот через столько лет встретились совершенно случайно в тесном, душном подвальчике. Мальскат всего несколько дней как вернулся из плена и теперь скитался по разрушенному Любеку без постоянного жилья и средств к существованию. Фей оказался более практичным: открыв антикварную торговлю, он за гроши скупал у разоренных войной соотечественников старинные ценности и с хорошей прибылью перепродавал их немецким и заокеанским бизнесменам. Спрос на старину продолжал расти.

- А помнишь шлезвигских индюков? - Фей хохотал так весело, что даже хмурый Мальскат улыбнулся: да, это была недурная проделка!

В 1937 году Фей и Мальскат реставрировали в Шлезвигском соборе росписи XIII века, и в частности медальоны с изображениями животных. Во многих местах старая живопись погибла, так что и реставрировать было нечего. Вот Фей и придумал тогда заново написать некоторые медальоны и подбил на это Мальската. В одном из них Лотар изобразил индюка. А вскоре какой-то ученый заявил, что в Европе индюки появились только в XV веке, после открытия

Америки, и художник XIII века не мог их знать. Правда, тут же объявились и защитники, пытавшиеся на этих индюках обосновать новое «открытие»: дескать, еще за двести лет до Колумба любекские мореплаватели побывали за океаном и привезли индюков. Однако замять начинавшийся скандал стоило немалого труда.

- Ну, а сейчас-то чем собираешься заняться? - участливо спросил Фей.

Мальскат только удрученно вздохнул. Большой известности ему и раньше не удалось достичь, а теперь, при такой разрухе и общей неустроенности, на многое рассчитывать было нельзя.

- Смотри, дружище, жизни в глаза, - поучал Дитрих. - У тебя нет имени, ни связей, ни положения в обществе. И своим творчеством ты долго не протянешь. Но не унывай. Если из этой передряги вышли живыми, то уже не пропадем.

- Слушай внимательно, - продолжал реставратор вполголоса, придвигаясь поближе к собеседнику. - Ведь ты способный художник, у тебя хорошо получаются подражания знаменитым мастерам. Так почему бы нам не продавать их простакам как подлинники? Люди прямо напрашиваются на то, чтобы их надували.

Даже повидавшего виды Мальската покоробил столь откровенный цинизм. Он поморщился и тоскливо уставился в пустую кружку.

До позднего вечера сидели старые приятели э кабачке. Лотар сопротивлялся недолго: он и сам понимал, что своими картинами не проживет. В конце концов договорились по всем пунктам. Художник, получив от Фея в качестве аванса солидную пачку марок, почувствовал себя уверенней и спокойней.

А еще через несколько дней Фей принес Лотару репродукции с картин старых мастеров и заказ на первые подделки, снова подкрепив его несколькими банкнотами.

Надо сказать, что антиквар сделал удачный выбор компаньона. Мальскат обладал удивительной способностью «вживаться» в манеру самых различных мастеров, виртуозно подражать их стилю и технике. Буквально за четверть часа он делал очень эффектные рисунки «под Ренуара» или «под Дега», и часто даже опытные знатоки искусства не могли отличить его фальсификации от подлинника.

Негласная фирма «Фей и Мальскат» заработала во все нарастающем темпе. Аппетит, как говорят, приходит во время еды; вчерашний солдат, не знавший утром, где он будет и будет ли вообще ужинать, вкусил прелесть обеспеченного существования. За шесть лет из мастерской Мальската вышло, по его же подсчетам, не менее 600 - 700 фальшивок - картин, акварелей, рисунков. Едва встав на ноги, художник расширил круг своих клиентов. Он работал не только на Фея, но и на других антикваров. Лишь за два года Мальскатпродал одному гамбургскому торговцу картин на 10 тысяч марок. Тот, в свою очередь, перепродал их в пять раз дороже. Надо быть очень наивным, чтобы поверить этому антиквару, будто он и не подозревал ловкого фальсификатора в своем любекском поставщике.

Избытком щепетильности или научной добросовестности, равно как и благочестия, Мальскат не страдал. Так, например, облику одной из своих «мадонн» он придал черты известной немецкой кинозвезды Ханси Кнотек; другая богоматерь явно смахивала на Марлен Дитрих. Впоследствии художник сам называл эти картины «святотатством по отношению к святому семейству».

Репертуар Мальската был весьма обширным - от Рембрандта до Пикассо. С одинаковой легкостью предприимчивый художник фабриковал «подлинные» произведения Рембрандта, Ватто, Коро, Мане, Ренуара, Дега, Клода Моне, Либермана, Мунка, Ван Гога, Гогена, Утрилло, Пикассо, Матисса, Марка Шагала и многих других крупнейших мастеров классического и современного искусства. Игра стоила свеч.

- Я тебя в люди вывел, - покровительственно похлопывал его по плечу Дитрих Фей, - погоди, то ли еще будет.

В 1948 году Фей, используя свою репутацию хорошего реставратора, сумел получить крупный заказ, суливший славу и немалые деньги.

В тот год Любекское церковное управление приступило к восстановлению церкви св. Марии. Причем решено было реставрировать не только старинное готическое здание, но и остатки росписей XIII века, фрагменты которых столь чудесным образом открылись в памятную мартовскую ночь 1942 года. Возглавивший эти работы церковный советник Бруно Фендрих предложил заказ Фею. Тот, заручившись согласием Лотара Мальската и еще одного живописца Бернгарда Дитриха-Дершау, заключил договор.

Работа началась. Осторожно, чтобы не повредить старых росписей, стали расчищать стены нефа, продольного помещения церкви. Постепенно, сантиметр за сантиметром, смывали побелку, обнажая нижние, древние слои. И здесь художников ждало первое разочарование: следов средневековой живописи сохранилось значительно меньше, чем предполагали вначале; Большинство фигур святых, украшавших некогда все стены, столбы и своды Мариенкир.че, погибло совсем, или же сохранилось в таком виде, что воссоздать их первоначальный облик и краски было почти невозможно. Еще хуже обстояло дело в хоре, в алтарной части церкви. Внизу время пощадило едва три процента старых фресок, да и то эти жалкие следы погибли потом при «реставрации› Мальската. Ну, а верхнюю часть хора решили даже не расчищать: все равно…

Что делать? Отказаться от реставрации? Пожалуй, это был бы самый честный и достойный выход из создавшегося положения. Но Дитриха Фея он мало привлекал. Отказаться? Нет уж… Впереди маячила не только обеспеченная жизнь в течение трех лет, но и привлекательная будущность - известность, слава, почет, награды. Неужели все пойдет прахом? Неужели упускать такой шанс? И все только потому, что какой-то вандал посбивал живопись XIII века? Пустяки! Дитрих Фей не такой простак, чтобы так легко отступиться от намеченной цели.

Тем более, что в реставрации Мариенкирхе был горячо заинтересован не он один. Не говоря уже о Бруно Фендрихе, осуществлявшем общий контроль и руководство реставрационными работами, господа из магистрата и Любекского церковного управления были отнюдь не намерены ставить на этом точку. С древней Мариенкирхе они связывали далеко идущие планы и надежды: «Чудо святой Марии», начавшееся в 1942 году, должно иметь эффектное завершение. О желательности успешного окончания работ Фею прозрачно намекнули.

Ну, а с Лотаром Мальскатом договориться не стоило большого труда: не первый год он был связан одной веревочкой со своим «патроном». Кроме того, каждый святой расценивался в сто марок, а если очень постараться, то в день можно сделать две-три фигуры.

Работа шла при закрытых дверях. Вход в Мариенкирхе был воспрещен всем, кроме Фендриха и еще нескольких «наблюдателей» от правительственных и церковных инстанций. С этими чиновниками Фей предпочитал сам вести длительные, но, по всей вероятности, не безрезультатные переговоры. Во всяком случае, они не слишком докучали художникам, предоставив им полную свободу действий.

Все шло как по писаному. Фей приносил образцы средневековой живописи, а Мальскат со своим помощником трудился, не покладая рук. Из-под кисти возникали «свободные композиции», сочетавшие в себе остатки фресок Мариенкирхе с элементами романской и готической живописи разных народов. На стенах алтарной части он, не связывая себя никакими «остатками», заново написал фигуры Марии с благословляющим младенцем Христом на руках и святых по сторонам.

И вот, наконец, настал знаменательный день 2 сентября 1951 года. Любек широко отмечал семисотлетие замечательного памятника немецкого зодчества - церкви св. Марии. Была предусмотрена большая программа юбилейных торжеств, на которые съехались многие видные ученые и высокопоставленные лица со всей страны.

Впервые за девять лет, прошедших с той страшной бомбежки, распахнулись двери Мариенкирхе. Чудесная готическая церковь вновь стремительно возносила к северному небу свои стройные башни, остроконечные шпили, стрельчатые арки порталов и окон. Ее интерьер сверкал яркими, чистыми красками фресок XIII века. Долгие столетия скрытые от глаз толстым слоем штукатурки и позднейших побелок, они предстали сейчас перед изумленными зрителями в своей первозданной красоте. Со стен обновленной церкви смотрели одухотворенные лики святых, а в апсиде младенец Христос на руках своей девственной матери благословлял прихожан.

Церемония открытия Мариенкирхе удалась на славу. Руководители Любекского церковного управления не успевали принимать поздравлений. Приемы и банкеты следовали один за другим, до предела насыщенные пространными тостами велеречивых хозяев и гостей из Бонна. Искусствоведы готовили статьи и книги, посвященные росписям церкви св. Марии, а один из них даже защитил диссертацию на эту тему. Федеральное ведомство связи выпустило две специальные почтовые марки с изображением нескольких фигур фресок и с особой доплатой к номинальной стоимости для погашения хотя бы части расходов на реставрацию церкви.

Героем дня был «спаситель национального сокровища» Дитрих Фей. Журналисты не давали ему прохода, настойчиво требуя все новых интервью и пресс-конференций. Со всех сторон доносились дифирамбы в честь искусного реставратора. За особые заслуги перед церковью и немецкой культурой Фей был удостоен почетного диплома. За этим лестным отличием последовало и более конкретное поощрение в виде кругленькой суммы в 180 тысяч марок. Не остался, по-видимому, обделенным и господин Бруно Фендрих.

И лишь один из участников, более того, главный виновник торжества, не испытывал прилива радости. Он, Лотар Мальскат, должен был довольствоваться тусклым отблеском славы, озарявшей этого проходимца Фея! Он, фактически своей кистью создавший все это великолепие, пребывал в тени, на вторых ролях, а делягу Фея только что не венчали лавровым венком! На круг сто марок в неделю - не так уж и щедро, в то время как на счету Фея недурный капитал. И даже сейчас, во время торжеств, в кармане какая-то мелочь. А в перспективе все та же незавидная участь непризнанного живописца и анонимного фальсификатора произведений старых мастеров, все та же тягостная зависимость от Фея и ему подобных. Ну нет, господа, на этот раз вы просчитались! Так это даром вам не пройдет.

Мальскат решил мстить. Пусть все летит ко всем чертям, пусть он сам погибнет, но этих мошенников он выведет на чистую воду! Он еще покажет всему миру, на что способен Лотар Мальскат!

Самолюбивый, тщеславный художник потерял покой. Неврастеничный, издерганный до последней степени, Мальскат жил только одной мыслью, одной всепоглощающей ненавистью. По ночам его стали преследовать какие-то галлюцинации и странные видения, будто являлись к нему духи художников, чьими именами он подписывал свои подделки.

И вот, несколько месяцев спустя, Л отар Мальскат предстал перед старшим церковным советником доктором Гебелем. Стены пасторского кабинета вряд ли слышали когда-либо более необычную исповедь профессионального фальсификатора. Назревал грандиозный скандал: «чудо святой Марии» грозило обернуться величайшей аферой искусства XX века.

Надо полагать, что духовных, равно как и многих светских особ, меньше всего привлекала такая перспектива. Но предупредить пожар было уже поздно. Мальскат не останавливался ни перед чем: он шел, что называется, «ва банк», сжигая за собой все мосты.

Страницы газет замелькали аршинными заголовками. Время от времени художник «подбрасывал» прессе все новые и новые сенса-ционные разоблачения, называл все новые имена замешанных в мошенничестве. Постепенно открывалась во всех деталях неприглядная картина нелегального бизнеса фальшивок.

Скандал разгорался. Фей и Фендрих перешли в контратаку, обвинив своего недавнего соучастника в клевете. Многие, в том числе видные ученые, реставраторы и сотрудники ведомства по охране памятников старины, не хотели верить Мальскату. Они считали, что художник, приписывая себе авторство фресок, просто страдает манией величия и что в нем говорит обиженное тщеславие неудачника.

Однако дальнейший ход событий заставил их изменить свое мнение.

Дело зашло слишком далеко, чтобы можно было просто отмахнуться от беспокойного «правдолюбца». Любекский суд вынужден был назначить специальную экспертную комиссию искусствоведов и реставраторов во главе с крупным специалистом доктором Грундманом.

За экспертизами следовали контрэкспертизы, за опросами - контропросы. Фей запирался, вилял, путал следы, но ничего не помогало.

В октябре 1952 года, спустя год с небольшим после столь торжественного открытия Мариенкирхе, авторитетная комиссия представила свое заключение: да, Лотар Мальскат прав. Его саморазоблачение соответствует действительности по всем пунктам. Попутно были обследованы росписи капеллы госпиталя св. Духа и церкви св. Екатерины в Любеке, «отреставрированные» Феем и Мальскатом таким же методом.

Собственно, установить это сейчас было уже не так трудно. Когда реставраторы расчистили кусок стены в верхней части хора Мариенкирхе, то обнаружили под сравнительно новой штукатуркой первичный слой, до которого Фей и Мальскат даже не добрались. Этот слой был покрыт темно-серым тоном с какими-то маленькими цветными пятнышками. Фигуры, написанные Мальскатом, оказались на поверку плодом его «творческой» фантазии. Научная критика фресок с точки зрения их стиля также подтвердила показания Мальската. Все его создания - это более или менее искусная компиляция, в которой некоторые элементы романского стиля XIII века «смело» сочетаются с подражаниями стилям других эпох.

Не менее убедительно прозвучали выводы химической экспертизы. Контур всех фигур сделан определенного состава черной краской, изобретенной совсем недавно. Столь же современными оказались и красные, желтые, зеленые и другие краски, которыми написано большинство фигур. А средневековые мастера писали на известковом казеине и пользовались особыми пигментами. Химия, как известно, наука точная, и эти факты не опровергнешь туманными рассуждениями.

Итак, обстоятельства дела, казалось, прояснились. Теперь слово принадлежало судебным инстанциям.

Но - странное дело - процесс все откладывался и откладывался на неопределенное время. Следствие продолжалось, и совершенно очевидные улики оспаривались и обсуждались с подозрительной неторопливостью. Кое-кто из фактических соучастников аферы из Любекского церковного управления и иных правительственных, городских и церковных учреждений не оставлял надежды предотвратить судебное разбирательство или, во всяком случае, направить его по иному пути. В битву за пошатнувшийся престиж бросались все новые силы юристов-крючкотворов. Им удалось отсрочить суд почти на два года, но все же он состоялся.

В августе 1954 года начался знаменитый процесс, приподнявший завесу над одной из самых грязных страниц художественной жизни современной Европы.

На скамье подсудимых - Дитрих Фей и Лотар Мальскат. За столом экспертов - крупнейшие ученые н реставраторы. Свидетели защиты, свидетели обвинения… Места для корреспондентов газет, радио, телевидения заполнены до предела.

- Подсудимый Лотар Мальскат, признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении?

- Да.

- Подсудимый Дитрих Фей…

Почти полгода длился судебный процесс. Приговор был оглашен только в январе 1955 года.

- Суд идет!

Голос судьи, облаченного в традиционную мантию, раздавался в полной тишине:

- Именем основного закона Федеративной Республики Германии…

Наступал финал позорной трагикомедии, разыгранной двумя проходимцами от искусства на величественном фоне семивековой истории любекской церкви св. Марии.

- Суд постановил:

Реставратора Дитриха Фея приговорить к 20 месяцам тюремного заключения. Живописца Лотара Мальската - к 18 месяцам тюрьмы. Осужденных взять под стражу.

Порок наказан, добродетель торжествует.

А какого возмездия достойны истинные виновники, те, кто произведения искусства, высокие творения человеческого духа, превратили в предмет купли-продажи, объект самого заурядного бизнеса? Те, кто расчистил и обильно удобрил почву для всевозможных спекуляций н неудержимого потока мелких и крупных фальшивок? Наконец, те, кто служат опорой отмирающего мира наживы, в котором за доллары, франки или марки покупается и продается все - от мясных консервов до черных рабов, от жевательной резинки до совести и чести художника?

Об этом на процессе молчали. Но веское слово еще будет сказано.