Подлинная форма близости

Глава 4. Стремление к управлению «я»

Чтобы проиллюстрировать концепции, которые я описывал до сих пор, позвольте мне представить моего клиента Кевина Брэди[32], который олицетворял американскую историю успеха. Блестящий, харизматичный, владеющий собой, он был заведующим травматологическим отделением университетской больницы и заслуженным профессором-клиницистом в медицинской школе. Ему было чуть за пятьдесят, он часто публиковался в медицинских журналах и изобрел два хирургических инструмента, которые широко использовались по всей стране. Молодые ординаторы побаивались его (он славился острым языком и тем, что не терпел дураков), но его травматологическое отделение было самым уважаемым на Среднем Западе. Посторонним все в его доме казалось идеальным. Он состоял в браке с яркой женщиной с собственной карьерой, и у них было двое детей с высокими достижениями: сын, игравший на скрипке в уважаемом местном квартете; дочь, досрочно принятая в колледж Лиги плюща.

Когда мы впервые встретились, у Кевина был устрашающий вид, характерный для мужчин, которым нравится контролировать беседу, особенно когда они не знают, чего ожидать. С помощью своевременных пауз или презрительных взглядов он быстро дал понять, что я должен следовать его примеру. Во время первых встреч между американскими мужчинами происходит целая церемония «обнюхивания», которая усиливается, когда один из них — клиент, а другой — терапевт. Я могу с удовольствием наблюдать за ритуалом, даже участвуя в нем. С грозным доктором Брэди я был слишком занят попытками не сделать неверного шага, чтобы получать удовольствие.

Защитники, ориентированные на власть, часто относятся к людям, испытавшим бессилие, что подводит нас к теме травмы. Чтобы полностью присутствовать в мире, нам нужно верить, что мы принадлежим ему — что наше существование поддерживается высшей силой, культурой и нашими непосредственными опекунами. Различные виды травм по-разному влияют на наше доверие на этих трех уровнях.

К сожалению, травмы, наносимые опекунами (и активные, такие как сексуальное и физическое насилие, внезапные приступы ярости, угрозы быть брошенными и постоянный стыд; и пассивные, такие как пренебрежение и заброшенность), часто заставляют детей чувствовать себя уязвимыми на всех уровнях. Ничто не кажется безопасным, поэтому они всегда бдительны. Эти действия направлены на изгнание уязвимых частей, и в нашей жизни начинают доминировать защитники, которые эмоционально застыли в прошлом во время травмы и повторяют мантру «никогда больше».

Никогда больше эти защитники не позволят человеку быть доверчивым, открытым, невинным, спонтанным, игривым или любящим, а значит, части, обладающие этими качествами, не увидят дневной свет. Многие травмированные клиенты проявляют повышенную бдительность — их внутренние часовые постоянно сканируют окружающую среду на предмет опасности и слишком остро реагируют на все, что напоминает первоначальные травмирующие взаимодействия.

«Никогда больше» также относится к контролю. Травмированные люди решают (часто неосознанно), что они уже никогда не будут такими беспомощными. Для некоторых, таких как Кевин Брэди, это выливается в постоянное стремление к контролю над людьми и событиями в их жизни. Они часто достигают высоких результатов, добиваются власти и привилегий, благодаря которым у них есть ресурсы для того, чтобы сделать свою жизнь максимально безопасной. Другие берут все под свой контроль, избегая людей, прячась от мира, который кажется безжалостным. В любом случае жизнь их предсказуема, и никто не подбирается достаточно близко, чтобы причинить им боль. Скука и одиночество любого вида контролируемой жизни кажутся небольшой платой за то, чтобы свести к минимуму угрозу повторного причинения вреда.

Точно так же, как 11 сентября 2001 года изменило восприятие США мира и необходимости контролировать его, те, кто застигнут врасплох злоупотреблениями или пренебрежением, выделяют огромные средства на свои внутренние Пентагоны для защиты и контроля своих маленьких уголков мира. Для этих защитников окружающая среда сегодня кажется такой же опасной, как и тогда, когда они действительно подвергались риску.

Что же заставило Кевина почувствовать себя в опасности? Отец Кевина, врач из южного Иллинойса, развелся с его матерью, когда мальчику было семь лет, переехал в другой штат и снова женился. После этого он не платил алименты на ребенка и не виделся с ним. Мать Кевина, которая пошла работать регистратором в больницу, большую часть его детства была занята несчастливыми отношениями с мужчинами, один из которых иногда бил ее в присутствии мальчика. Кевин, единственный ребенок, чувствовал, что матери часто хотелось, чтобы его не было рядом. Хотя отец его бросил, а мать им пренебрегала, Кевин с головой ушел в учебу и получал отличные оценки в старших классах. Он молча поклялся построить жизнь, свободную от отвержения и унижения, — и он это сделал. Кевин получил стипендии в отличном колледже и медицинской школе и никогда не оглядывался назад. После женитьбы он не выражал негодования по поводу трудных обстоятельств своего воспитания. Профессор казался одним из тех людей, которые просто рождаются жизнерадостными.

Кевин гордился тем, что он предельно честен со всеми, но в то же время был мастером отрицания. Возможно, он и смог бы отчитать кого-нибудь, но прошлое заставляло его отрицать или сводить к минимуму существование любых эмоций, кроме гнева. Культурный антрополог Эрнест Беккер писал: «Полное понимание состояния человека свело бы его с ума»[33]. Кевин и многие люди, подобные ему, верят, что если они когда-нибудь полностью осознают, насколько плохим было их детство, то сойдут с ума — будут постоянно плакать, не смогут работать или у них случится нервный срыв.

На том первом сеансе с Кевином я размышлял про себя о тех его сторонах, которые обращались ко мне. Там явно был контролер, который стремится доминировать в отношениях и держать людей на расстоянии с надменным высокомерием; часовой, который проверял меня на наличие опасности; работник-перфекционист, который сделал его таким успешным; и часть, которая отрицала проблемы, за исключением того, что его жена была очень расстроена из-за него.

За две недели до первого сеанса Кевина его жене Хелен это все надоело. Более тридцати лет она терпела придирки мужа по поводу ее вкуса в одежде, воспитания детей, политических взглядов, образования, интеллекта и логики. Хелен устала от его долгих часов на работе и от того, что он не был доступен для нее. Она переживала, не вернется ли муж домой в мрачном настроении, заставив ее и детей чувствовать, что для их же блага им лучше ходить на цыпочках. Ей надоело, что ее презрительно прерывали на званых обедах и публично называли глупой. Хелен наблюдала, как их дети возвращались домой с грудами пятерок, и видела, как Кевин придирался к единственной четверке. Теперь, когда их младший ребенок заканчивал школу, она захотела начать работать полный день и класть свои деньги на отдельный счет. Хелен больше не собиралась терпеть его — если Кевин не изменится, она уйдет от него. Она знала эти его стороны гораздо лучше, чем я.

Все это — язвительные комментарии, перфекционизм, склонность защищаться, трудоголизм и перепады настроения — исходило от внутренних защитников Кевина, которые просто выполняли свою работу. Никогда больше они не позволят ему страдать, даже если это будет означать причинение боли другим. У них не было иного выбора, кроме как продолжать защищать его до тех пор, пока он не станет менее уязвимым. Хелен или мне было абсолютно бесполезно указывать на ошибки в поведении мужчины; это только заставляло его чувствовать стыд и еще больше защищаться. Мне нужно было найти способ пройти мимо охраны.

Нападки Хелен на характер Кевина имели неприятные последствия, а вот ее решение уйти — нет. В песне Леонарда Коэна поется: «Во всем есть трещина, во всем есть трещина. Вот как проникает свет»[34]. Угроза Хелен пробила несколько трещин в крепости Кевина, но пока не было ясно, сколько света проникнет внутрь.

Столкнувшись с ультиматумом жены, он согласился прийти на терапию, но после нескольких семейных сеансов попросил о личной встрече. Оставшись со мной наедине, мужчина признался, что не очень высокого мнения ни о психотерапии, ни об эмоциях вообще, и он не мог понять, почему Хелен такая чувствительная. Конечно, у него были высокие стандарты; он сказал, что был строже к себе, чем к кому-то другому, и во многом был обязан этому своим успехом. Кевин согласился, что иногда бывал вспыльчивым и осуждающим, но утверждал, что это связано с такой напряженной работой, как у него. Мужчина рассказал, что его способность находить фатальный изъян в работе была легендой среди местных жителей. Друзей это ему не прибавило, но принесло уважение и иногда спасало жизни. Точно так же ему не нужна была любовь детей, достаточно того, чтобы они уважали его и его советы. Затем, неожиданно изменив тон, Кевин признался, как его пугает, что Хелен действительно уйдет. Он не знал, как сможет выжить без нее. Его изгнанная часть нашла маленькую щелочку и выглянула наружу.

Я понял, как непривычно для Кевина было чувствовать, а тем более демонстрировать такую уязвимость. Я хотел, чтобы изгнанная часть чувствовала себя желанной и защищенной рядом со мной, но я достаточно хорошо знал своих защитников, чтобы понимать, что они следят за каждым моим шагом. Как и мои, менеджеры Кевина, несомненно, были в ужасе от того, что я каким-то образом воспользуюсь его открытостью, и осуждали эту изгнанную часть за то, что она дала мне власть над ним. Я должен был быть очень осторожен в своих реакциях.

Когда Кевин приоткрыл эту маленькую трещинку в своей внушительной крепости, сказав мне, что боится ухода Хелен, я понял, что лучше не пытаться ее расширять. Вместо этого я постарался успокоить его бдительных менеджеров, подчеркнув, насколько это понятно и каким опустошенным я был, когда от меня уходили партнеры. Затем оставил эту щекотливую тему и спросил, каково ему было проходить со мной терапию. Я сказал, что мне трудно показывать недостатки или уязвимые места другим мужчинам, и мне было интересно, каково ему. Кевин ответил, что мало чего боится, но признался, что ему было неудобно находиться со мной в таком состоянии. Он не любил ни у кого просить помощи и гордился своей независимостью. Но дома дела шли неважно, и он постоянно переживал из-за этого, так что я мог бы помочь. Трещина расширялась сама.

В течение следующих шести сеансов мы с Кевином составляли постоянно растущий список его страхов, которые он опасался раскрыть. Он боялся, что может расплакаться, чего не делал с детства. Мужчина предупредил, что не хочет пробовать глупый трюк в стиле нью-эйдж и предпочел бы заняться какой-нибудь формой эмпирически подтвержденной терапии. Он выражал презрение к жертвам, которые хныкали и обвиняли в своих проблемах родителей или общество; был полон решимости не превратиться в одного из них. Кевин боялся, что я буду думать о нем хуже, если он заговорит о внутренней боли. Он не знал, что у него внутри, и утверждал, что, вероятно, там нет ничего важного. По словам мужчины, в его жизни произошли события, которые он не хотел бы вспоминать. Он боялся упасть в черную дыру.

Я серьезно отнесся ко всем страхам Кевина, особенно к боязни падения в черную дыру, что обычно означает погружение в омут боли и стыда. Я сказал, что, хотя есть риск столкнуться с некоторыми его частями, пострадавшими от событий прошлого, можно помочь им исцелиться, не позволяя им взять верх. Я не скрывал, что это, возможно, повлечет за собой слезы, но сострадательные и ненадолго. Мы могли бы облегчить его боль, чтобы ему больше не пришлось бояться этой черной дыры.

Однако это был выбор Кевина. Я заверил его, что никогда не буду заставлять его делать это, и если он решит этого не делать, то буду уважать его выбор. Мне на собственном опыте пришлось узнать, какой пугающей может быть перспектива заниматься внутренней работой.

Я сказал Кевину правду — я действительно понимаю. Я много лет избегал боли, а потом двинулся навстречу ей, брыкаясь и крича. И я пошел туда только потому, что, как и Кевин, все равно был поглощен ею. Ситуация взломала крепость моих защитников, и, как и он, я больше не мог сдерживать чувства, которые изгонял с детства. И я был психотерапевтом, который учил других работать со своими эмоциями.

Это было гораздо более серьезным испытанием для такого человека, как Кевин, который всю свою жизнь держался как можно дальше от ситуаций, где он может стать уязвимым. Хотя он был свидетелем сильной боли в отделении неотложной помощи, его учили не испытывать ее из страха потерять клиническую объективность. Мужчина считал, что работает в зоне боевых действий, и напускал на себя вид невозмутимого военного командира. Чувств он не хотел ни в работе, ни в личной жизни.

Я уверен, что травмировал своего психотерапевта во время сеансов, последовавших за разоблачением одного из моих изгнанников. Я был убежден, что психотерапевт потеряла уважение ко мне, и допытывался у нее, что она обо мне думает. Поскольку я тоже был опытным психотерапевтом, я также дал ей понять, что, по моему мнению, она делает неправильно, и сказал ей, что она недостаточно сильна, чтобы работать со мной. Я оказался отвратительным сопротивляющимся клиентом. К счастью, психотерапевт была терпелива с моими внутренними опекунами, давая им уверенность и контроль, в которых они нуждались. В конце концов она прошла все их тесты, и они отступили и открыли ворота. Я позволил ей сопровождать меня в мучительном путешествии в страну моих изгнанников.

Благодаря этому опыту я был готов дать Кевину достаточно времени, прежде чем он решит, разрешать ли мне сопровождать его. Я был рад предоставить его менеджерам столько времени, сколько нужно, чтобы тщательно исследовать меня и понять, во что они ввязываются. Их долгом было защищать его, и они имели полное право бросать мне вызов до тех пор, пока не убедятся, что я не причиню большего вреда — и даже могу быть полезен.

На одном из сеансов я предложил Кевину расслабиться, закрыть глаза, направить внимание внутрь, на свои критические мысли, и спросить, чего они боятся, что произойдет, если они перестанут сурово судить его и других. Кевин чувствовал себя глупо, разговаривая сам с собой подобным образом. Но я попросил его попробовать отнестись к этому как к простому эксперименту — способу лучше познакомиться со своими мыслями и чувствами. Он неохотно продолжил и с сосредоточенным видом молчал (наверное, секунд тридцать). Потом Кевин сказал, что услышал слова, от которых ему было бы больно. «Но это безумие, — возмутился он. — Как такое осуждение могло защитить меня от боли?» Я посоветовал ему задать этот вопрос себе; в конце концов его внутренний критик ответил, что, если он будет распекать других, они не подойдут достаточно близко, чтобы причинить ему боль. Если он будет нападать на себя, он в итоге станет таким совершенным, что никто другой не будет его критиковать. Я спросил Кевина, может ли он поблагодарить эту часть за то, что она защитила его. Когда он это сделал, то сказал, что ощущение похоже на ослабление повязки вокруг головы.

Я попросил Кевина спросить этого критика, кого это защищало. Он сразу же увидел перед мысленным взором большую стену с толстой, тяжелой дверью и услышал внутренний голос, говорящий, что за ней скрывается его боль. Я решил притормозить. Мы подошли к порогу сдерживания его боли. Я хотел быть уверенным, что у нас есть разрешение на продолжение. Потом мы провели еще две сессии, обсуждая, безопасно ли идти навстречу его боли, еще раз обсудили каждый из его страхов, и я спросил, как мы могли бы справиться с каждым из них. Затем я попросил его переориентироваться внутрь и спросить, возражают ли какие-либо части против нашего продвижения вперед. Он сказал, что ничего не слышал. Мы еще раз поговорили с критиком, и эта часть дала нам разрешение продолжать. Были планы вернуться к этой двери на следующем сеансе и чувство, как будто мы вот-вот спустимся в бездну.

Но, конечно, это было не так-то просто. Кевин пришел на следующий сеанс и заявил, что всю неделю его мучили мысли о самоубийстве. Он сказал, что, сколько он себя помнит, такие желания таились в глубине его сознания; на самом деле это отчасти утешало, но превратилось в сильное побуждение, которое он испытывал сейчас в нескольких других случаях. Мужчина никогда не поддавался этому порыву, но теперь боялся, что так и будет. Я помог ему убедить те части, которые так боялись суицидального персонажа, что мы могли бы освободить его от этой роли, после чего они дали разрешение работать с ним.

Нередко клиенты, достигнув границы территории изгнания, которая часто представляется им стеной, пещерой или пропастью, испытывают внезапную эскалацию защитной активности (в случае Кевина — суицидальную часть). Они могут уйти в запой, начать резать себя, разозлиться на меня или кого-то другого, у них может возникнуть сильное желание прекратить терапию, уехать из города или уйти так, как хотел Кевин. Раньше меня пугали тяжелые симптомы. Я мог подумать, что человек был встревожен больше, чем я изначально предполагал. Я бы рекомендовал клиентам медикаментозное лечение или госпитализацию. Я бы отступил с территории изгнания.

Теперь я стал ожидать подобных эпизодов и иногда даже предсказываю их клиентам. Это естественная, отчаянная реакция на перспективу попасть туда, куда каждая часть боится ступить. Они также проверяют способность терапевта сохранять присутствие и не паниковать. Когда я могу это сделать, все обычно идет так, как произошло с суицидальной ролью Кевина. Это не означает, что иногда не требуется медикаментозное лечение или госпитализация; важно только учитывать контекст, в котором возникают симптомы, и не реагировать слишком остро.

Соединившись со своей суицидальной частью, Кевин вернулся к двери своей боли. К счастью для него, когда он пришел ко мне, я уже знал, как помогать изгнанникам безопасно выздоравливать. После того как я попытался помочь изгнанникам и обнаружил, что позже у клиентов иногда возникала пугающая обратная реакция, стал гораздо осторожнее. Я должен был найти способ помочь им сблизиться с изгнанниками, не давая им поглотить себя, потому что именно этого менеджеры боялись больше всего. Оказалось, что решение было очевидным, настолько простым, что оно даже не приходит в голову. Вы можете просто попросить изгнанников не перегружать вашу внутреннюю систему эмоциями, которые они испытывают, когда вы приближаетесь к ним.

Части могут контролировать степень слияния своих чувств с эмоциями «я». Как узники в замке, изгнанники пытаются взбунтоваться всякий раз, когда в крепости их похитителя появляются трещины. Они не думают, что получить помощь можно каким-то другим способом. Но когда они верят, что мы приходим им на помощь, им не нужно подавлять друг друга и они могут позволить людям подойти ближе, не сливаясь полностью. Тогда клиенты смогут испытывать вытесненные эмоции, но не настолько, чтобы это угрожало системе.

Как только я понял это, у клиентов появилась возможность приблизиться к какой-то части, а затем оставаться рядом с ней достаточно долго, чтобы поверить, что человек заботится о ней. Иногда это занимало много времени, и мы проводили несколько сеансов, просто успокаивая какую-то часть.

Стоя за дверью, я попросил Кевина спросить его боль, готова ли она не захлестнуть его, как только он войдет и приблизится к ней. Он услышал, как чей-то голос прошептал: «Хорошо», вошел в дверь и увидел семилетнего мальчика, свернувшегося калачиком и дрожащего примерно в трех метрах от него. Его первой реакцией было отвращение к слабости мальчика, но после того, как я попросил его найти эту вызывающую отвращение часть и заставить ее отступить, ему тут же стало грустно за парня, хотя он и не знал, почему тот был так расстроен. Я попросил Кевина показать мальчику, что он сочувствует ему и заботится о нем. После некоторых уговоров Кевину удалось заставить паренька сесть и даже позволить обнять себя. Я был впечатлен тем, как этот внешне жесткий, холодный человек, казалось, точно знал, как заботиться о мальчике. К концу этого сеанса паренек сказал, что верит в заботу Кевина. Однако он попросил, чтобы Кевин проводил с ним время каждый день. Эта просьба спровоцировала некоторых защитников мужчины, которые сказали, что, как они и думали, на мальчика уйдет все его время и энергия и он ничего не добьется. Однако они неохотно согласились позволить ему попробовать такой подход в течение недели.

На следующем сеансе я был удивлен, что Кевин сдержал данное пареньку обещание, проводя с ним по пять минут каждое утро, а также время от времени думая о нем в течение дня. Казалось, мальчик был очень доволен этим, а еще удивлен. Когда клиенты впервые пытаются побыть вместе с изгнанниками, многие забывают об этом (точнее, их защитники заставляют их забыть), и части чувствуют себя покинутыми. Кевин сказал, что ему являлись странные сны, которых он не помнил, и ему часто хотелось побыть одному. Пришлось объяснить, что в этот период терапии такое в порядке вещей.

Я спросил, готов ли он увидеть то, что мальчику нужно было показать ему о прошлом. Он сказал: «Да», и я предложил его попросить мальчика об этом. Кевин сразу же увидел себя семилетним мальчиком, свернувшимся калачиком и дрожащим в картонной коробке из-под холодильника у себя на заднем дворе. В доме ссорились родители, и он слышал, как их крики эхом отдавались от окон. Он был в доме и видел их ссору, а родители не замечали его ужаса, пока отец не ударил мать и та не закричала, что уходит от него. Кевин выбежал на улицу, чтобы спрятаться, и несколько часов пролежал, дрожа, в коробке, пока его наконец не нашли. Это была одна из многих сцен детства, изобилующих предательством, пренебрежением и ужасом, свидетелем которых был Кевин. Сначала он некоторое время наблюдал за происходящим, а затем отмахивался от этой сцены, говоря что-то вроде: «Итак, мне было больно — и что с того? Всем порой больно, многим гораздо хуже, чем мне сейчас». В другое время он объяснял мне, почему его мать или отец не могли поступить лучше, как будто извиняясь за них. Я попросил его найти части, которые говорили это и прерывали наблюдение за болью маленького мальчика, и договориться с ними на время уйти в другую «комнату». Мы свяжемся с этими частями позже.

Без этого вмешательства свидетельствование проходило более гладко. Вскоре после ссоры отец Кевина ушел из семьи и уже не возвращался. Мать встречалась со множеством мужчин, один из которых избил ее в присутствии Кевина. Он чувствовал, что ей часто хотелось, чтобы его там не было, и это осознание в сочетании с чувством никчемности из-за того, что его бросил отец, породило убеждение, что если он будет зависеть от людей или сблизится с ними, то будет отвергнут или покинут. Его критик пообещал «никогда больше» и посоветовал ему преуспеть в учебе. Вскоре он обнаружил, что может погрузиться в учебу и обрести власть над другими благодаря своей блестящей успеваемости.

Кевин не забывал и не подавлял эти сцены детской боли, а скорее держал их на расстоянии вытянутой руки. Теперь он видел их так, будто это были очень эмоциональные, детализированные сцены из фильма. Иногда ему было так жаль героя, что он действительно плакал от сострадания. После каждой сцены мужчина обнимал маленького мальчика в них и благодарил его за то, что тот показал ему произошедшее. Затем он спросил мальчика, в какой части тела он сохранил чувства или убеждения, связанные с этими событиями. Семилетний мальчик носил в животе пылающий огненный шар, который Кевин помог вытащить и бросил в целебное место за пределами его внутреннего горизонта. Мгновение спустя шар вернулся в виде голубого сапфира, который мальчик мог носить на сердце. Затем Кевин помог потерянным мальчикам найти безопасные и комфортные места для жизни в своем внутреннем мире. Один из них выбрал залитую солнцем комнату с выходом в сад, полный деревьев, по которым можно лазить. Кевин пообещал лучше заботиться о них в будущем и утешать, а не изолировать, если они почувствуют обиду из-за событий во внешнем мире.

Этот процесс выявления и высвобождения экстремальных эмоций или убеждений, которые несет в себе часть, называется снятием бремени; в IFS это эквивалентно исцелению части. Стоит частям освободиться от груза, и они нередко немедленно возвращаются в естественное состояние, словно освобожденные от чар. Тогда изгнанники, такие как потерянные мальчики Кевина, становятся гораздо менее уязвимыми, поэтому их защитники могут ослабить бдительность и найти новую работу.

С каждым новым снятием бремени язвительный внутренний критик Кевина расслаблялся и постепенно брал на себя новую роль карьерного консультанта. Он по-прежнему хорошо разбирался в качестве, но вместо того, чтобы нападать на недостатки Кевина или других людей, он готов был двигаться вперед. Подошла к концу и многолетняя борьба Кевина с головными болями из-за напряжения, когда повязка критика вокруг его головы растаяла.

Снятие бремени и трансформация изгнанников позволяют менеджерам-защитникам расслабиться, делая человека менее уязвимым для нападок. Раньше, если кто-нибудь, особенно Хелен, критиковал Кевина, он не только испытывал дискомфорт от того, что кто-то расстроен из-за него, но и его внутренний критик утяжелял груз, падающий в его стоячий бассейн стыда и унижения, как глубинная бомба. Боль от пренебрежения усиливалась отражением всей прошлой боли, которую все еще несли его части, — от травм привязанности. По мере того как мы откачивали накопившуюся у Кевина боль, критика теряла для него свою силу. То же было верно и для угрозы ухода Хелен. Она больше не вызывала прежнего физиологического отчаяния — дрожи и тошноты, — потому что не возвращала его во времена ухода отца. Кроме того, его юные части теперь знали, что, если Хелен бросит их, Кевин все равно будет рядом. Он стал их главным опекуном.

Кевин сказал, что внутри у него стало спокойнее, словно он больше не пытался постоянно быть на шаг впереди чего-то. Он увидел свою мать по-другому — как женщину, которая никогда не чувствовала себя любимой и не верила, что заслуживает любви, — и больше не испытывал к ней сдерживаемой ярости, которая отравляла их отношения с юности. Мужчина поведал, что всю взрослую жизнь пытался избавиться от прошлого, и ему показалось ироничным, что для этого он должен был приблизиться к нему. Это действительно трудно понять. Кевин наконец-то полностью увидел, что ему нужно, чтобы больше присутствовать в настоящем. С ним было больше частей, не застрявших в прошлом и не боявшихся будущего.

До сих пор мое внимание в этой истории было сосредоточено на работе с Кевином: за этот период я провел с ним гораздо больше сеансов, чем с Хелен, вдобавок работа с ним была очень наглядной иллюстрацией того рода воссоединения с изгнанниками, которое необходимо для успешной работы пар.

У нас с Хелен также было несколько индивидуальных сеансов, во время которых она проанализировала последствия презрения, трудоголизма и дистанцирования Кевина. Разумеется, женщина нашла маленьких девочек-изгнанниц, которые отчаянно нуждались в привязанности отдалившегося отца, яростных защитников, которые охраняли их, и заботливую часть, которая долго доминировала в ее жизни и теперь сдерживалась сердитыми частями. Когда ее дети из подвала стали доверять ей заботу о них, гнев ее защитников поутих и они позволили ее «я» брать на себя больше руководства во взаимодействии с Кевином. Это не означало, что Хелен внезапно стала заботливой и восприимчивой к нему. Она пользовалась другими качествами «я», включая ясность, смелость и уверенность в себе. На семейных сеансах, которые периодически чередовались с гораздо более многочисленными индивидуальными сеансами с каждым партнером на начальном этапе их терапии, женщине становилось все легче спокойно и убедительно говорить о своем намерении никогда больше не отдавать себя на милость защитников Кевина. Она умела быть напористой, не проявляя презрения, и доходчивой, не выказывая недоброжелательности, как на сеансах, так и дома.

Яростная часть Хелен пугала Кевина, но ее новая сила привлекала его, и он еще больше боялся ее потерять. Этот вполне реальный страх также мотивировал мужчину продолжать работу со своими частями, даже когда он меньше всего хотел приходить ко мне. Кроме того, поскольку он чувствовал себя менее уязвимым для ее гнева, его защитникам оказывалось легче позволить нам сосредоточиться на его проблемах, а не на том, что она с ним делала и как ей нужно было измениться.

По мере того как Кевин и Хелен все больше развивали управление «я», мы начали переходить к большему количеству парных сеансов, время от времени чередуя их с индивидуальными. Когда, как в случае с Брэди, партнеры изначально настолько поляризованы, что не могут контролировать свои части в присутствии другого, я постепенно перехожу от работы с каждым партнером по отдельности к совместным сеансам. Я считаю, что позволять парам активизировать друг друга на сеансах не только бесполезно, но и порой вредно, поскольку изгнанники каждого становятся всё более уязвимыми, а их защитники — всё более экстремальными. Некоторым конфликтным парам, находящимся в состоянии боевой готовности, не нужны отдельные сеансы: несмотря на их сильные чувства, их половинки доверяют им настолько, что отступают назад и позволяют им общаться друг с другом на сеансах. Тогда они часто чувствуют себя в достаточной безопасности, чтобы показать свою уязвимость в присутствии партнера, поэтому мне не нужно их разлучать. Некоторые сеансы включают мою работу с одним партнером, пока другой наблюдает. Это порой глубоко влияет на обоих.

Близость может значительно углубиться, когда один человек раскрывает другому то, чего он стыдится, особенно если другой может сохранить управление «я». Если свидетель принимает того, кто раскрывается, и предлагает ему любовь, раскрывшийся испытывает огромное облегчение и восторг от принятия и благодарен свидетелю. Последний больше сочувствует раскрывшемуся и чувствует, что ему оказали честь быть допущенным в святая святых.

Эта связь усиливается всякий раз, когда какая-либо ранее скрытая часть вовлекается в поток любви, создаваемый связью «я + я». И это особенно верно для тех частей, которых мы больше всего стыдимся и которые, по нашему мнению, презирает партнер. Если бы Хелен была в комнате, когда Кевин нашел себя семилетнего в коробке из-под холодильника, в обычных обстоятельствах она, вероятно, была бы глубоко тронута и по-новому поняла бы дистанцирование Кевина и его критику, которые так беспокоили ее. Если бы она передала ему свое сочувствие к этому мальчику и свое новое осознание того, почему он такой, какой есть, Кевин почувствовал бы, что его видят и любят так, как никогда раньше.

Мне выпала честь бесчисленное множество раз содействовать такому процессу, и каждый раз я бываю растроган до слез. Однако, как и многие драгоценности, этот процесс хрупкий, необходимо позаботиться о том, чтобы он работал. На ранних стадиях терапии не было возможности дать Хелен наблюдать за происходящим, находясь под управлением «я», и Кевин не позволил бы себе такую уязвимость, находясь с ней в комнате. Защитникам Хелен только недавно удалось свергнуть ее опекунов, и они не собирались позволять ей открыть ему свое сердце, пока не увидят серьезных перемен. Защитники Кевина были в ужасе от защитников Хелен и не теряли бдительности в ее присутствии. Если бы от отчаяния он был так уязвим перед ней, он семилетний был бы опустошен, когда она отреагировала холодно и критически — хоть на сеансе, хоть дома. Его защитники набросились бы на него за то, что он позволил себе такую открытость, и поклялись бы никогда не допустить повторения.

Таким образом, выбор времени, когда поощрять пары быть уязвимыми друг перед другом, имеет решающее значение. Я на собственном горьком опыте узнал о серьезных неудачах и негативной реакции, возникающих, когда партнеров побуждают делать это преждевременно. Когда я не уверен, могут ли партнеры смотреть через свое «я», я осторожен и помогаю обоим лучше заботиться о своих частях, прежде чем просить их увидеть части друг друга.

Как только Кевин и Хелен достигли точки, когда я понял, что, если одна из их частей возьмет верх на сеансе, я смогу заставить их вернуться к управлению «я», я увеличил количество парных сеансов. Вначале мы говорили о проблемах, с которыми они столкнулись: о расставании, детях, деньгах. Я попросил у них разрешения поиграть в «детектор частей» — остановить действие, когда я заметил, что какая-то часть завладела кем-то из них, и обоим сосредоточиться на сработавших защитах.

Когда вы разговариваете с тем, кто вызывает сильные эмоции, у вас обычно нет возможности идти по этому внутреннему следу, чтобы обнаружить и исцелить изгнанника. Вместо этого вам приходится иметь дело с человеком, несмотря на ощущение ада в животе, огромного камня на груди или взрыва в мозге. Вы должны сохранять спокойствие, даже когда желание врезать ему по зубам или выбежать из комнаты практически побеждает. Вы должны казаться уверенными в себе, когда ваши колени хотят подогнуться, а руки дрожат и потеют. Вы должны думать и говорить четко, даже если ваш разум полон панических и сердитых голосов, кричащих одновременно, или вам кажется, что шестерни в мозге заклинило. Вы знаете, как важно держать сердце открытым и слушать, даже если слышите только ваши же части, жалующиеся на то, как они обижены или злы.

В таких ситуациях большинство людей испытывают облегчение, если им удается притвориться, что они контролируют ситуацию, и преуспеть в сдерживании своих экстремальных импульсов. Они счастливы, что не говорят и не делают того, о чем потом будут сожалеть. Возможно ли не просто притворяться уверенным, сострадательным, ясным и спокойным, а на самом деле быть таким, даже когда вы сильно возбуждены? Поскольку многие были воспитаны в убеждении, что у нас есть только одна личность, эта идея нам чужда: «Ты либо сердишься, либо спокоен. Как ты можешь быть тем и другим одновременно?» Как только вы узнаете свои части и свое «я», вы поймете, что это возможно. Ваше «я» становится «я» в шторме — спокойным центром внутреннего торнадо из возбужденных частей и внешнего урагана частей, расстроенных в окружающих вас людях.

Достижение этого состояния требует, чтобы вы делали противоположное тому, что привыкли. Обычно, когда ощущаете порыв наброситься на собеседника, вы пытаетесь контролировать его с помощью стыда («Я плохой, потому что злюсь»), тактики запугивания («Я уничтожу его») или минимизации («В любом случае это не так уж важно»); все это способствует внутренней поляризации. Разгневанная часть чувствует себя обесцененной, а защитники перегружены ответственностью за контроль над ситуацией. Если же вы отнесетесь к этому импульсу с состраданием и уверенностью, произнеся про себя: «Я понимаю, что это тебя очень расстраивает, но я могу с этим справиться. Позволь мне говорить за тебя прямо сейчас, и позже мы подробнее обсудим, что делать дальше». Части нередко не могут полностью слиться с вами, поэтому вы (как ваше «я») можете быть рядом с партнером, даже когда часть кипит внутри. Позже, когда вы останетесь одни, вы можете поговорить с частью обо всех ее проблемах и составить план действий или помочь ей сбросить груз. Цель поддержания управления «я» с провокатором состоит не в том, чтобы заставить этого человека измениться, но это часто становится удачным побочным эффектом, поскольку ваше «я» может пробудить его «я». Вместо этого вы действуете от своего «я» ради него самого — ради роста, который приходит, когда вы показываете своим частям, что они могут вам доверять.

Практика выступать за части, а не от их имени, когда они срабатывают, — важный аспект управления «я». Сообщение, которое люди получают от вас, состоит из двух компонентов: содержания (собственно слов) и энергии, стоящей за ними. Когда ваши защитники расстроены и вы обращаетесь непосредственно к другому, они неизменно запускают части в этом другом. И напротив: когда вы слушаете своих защитников, а затем говорите за них от своего «я», сообщение воспринимается совсем иначе, даже если вы используете те же слова, что и ваши родители. Ваши слова теряют осуждающую остроту или отталкивающее отчаяние и принуждение. Вместо этого другой человек услышит ваше уважение и сострадание, дополняющие смелость ваших убеждений.

Здесь уместна даосская притча китайского философа Чжуан Цзы «Пустая лодка», которую перевел католический богослов Томас Мертон.

Таким образом, позволяя частям расслабиться и доверять вам говорить за них, вы становитесь пустым сосудом, который может сталкиваться с другими людьми, не заставляя их чувствовать себя униженными, соперничающими, подталкиваемыми, отталкиваемыми или иным образом защищающими. Вы освободили свою лодку от эгоистических частей, но называть ее пустой — значит вводить в заблуждение, потому что ваш опустошенный сосуд наполняется энергией «я». Внутренняя энергия успокаивающе воздействует на любые части, к которым она прикасается, независимо от того, находятся ли они в вас или в другом человеке.

Когда ваши части верят, что вы будете говорить за них, они менее склонны брать верх и срываться на людях. На самом деле они желают иметь право голоса — чтобы вы их выслушали и их позиция была представлена другим. Подобно людям, не сумевшим быть аутентичными и полностью выразить себя, большинство частей не нуждаются в резком, очищающем выражении — достаточно признания и представления.

Эти практики — оставаться «я» в шторм или в пустой лодке и говорить за свои части, а не от их имени — могут быть объединены в общий способ взаимоотношений пары, когда у вас возникает конфликт. Он включает ряд шагов. Когда вы начинаете ссориться, каждый из вас может: 1) сделать паузу, 2) сосредоточиться внутри и найти части, которые срабатывают, 3) попросить их расслабиться и позволить вам говорить за них, 4) рассказать партнеру о том, что вы обнаружили внутри (говорите за свои части), и 5) слушать партнера с открытым сердцем.

Когда пара находится в состоянии боевой готовности и каждый сосредоточен внутри себя, как в шаге 2, обычно они слышат только своих защитников. Если вы чувствуете себя в безопасности, то, сделав еще один шаг навстречу уязвимости, можете получить больше пользы. Этот шаг предполагает пребывание внутри достаточно долго, чтобы узнать об изгнанниках, которых охраняют ваши защитники, а затем рассказать своему партнеру об этих детях из подвала. В большинстве случаев, когда у одного из партнеров хватает смелости раскрыть уязвимость, которая движет его стремлением к защите, атмосфера немедленно смягчается и пара переходит к общению «я + я».

Иногда это невозможно: либо ваши защитники не раскрывают вам ваших изгнанников, либо, если все-таки раскрывают, они не верят, что вашему партнеру безопасно знать о них. Порой бывает действительно небезопасно. У вашего партнера могут быть части, которые автоматически реагируют на уязвимость презрением или могут использовать это откровение против вас в последующей ссоре. В таком случае я бы поработал с каждым из вас отдельно, прежде чем предлагать такое разоблачение.

Примерно через месяц после начала нашей терапии Хелен велела Кевину уйти, и он нашел квартиру. Теперь он хотел вернуться домой. Он сказал, что прошел несколько месяцев терапии, которая, по его признанию, оказалась трудной, но полезной, и он был одинок. С нехарактерной для него нежностью Кевин сказал Хелен, что скучает по ней, и это прозвучало искренне. Женщина была не готова. Она сказала, что видит некоторые изменения в том, как он относится к ней, но не верит, что он сможет их сохранить. Она беспокоилась, что сейчас он старается, но все вернется на круги своя, как только он вернется и почувствует себя комфортно.

Их тон резко отличался от предыдущих сессий. Они относились к чрезвычайно щекотливой теме заботливо и чутко. Я был очень тронут, когда стал свидетелем того, как они осторожно выглядывали из-за стен замка и на цыпочках приближались друг к другу. Однако контролер Кевина не смог сдержаться и внезапно захватил его. Не исключено, что это было неизбежно.

Хелен повторила, что ей нравится его новая версия, когда тон Кевина резко изменился. Голосом, который был знаком Хелен, а к тому времени и мне, он сердито сказал, что, по его мнению, ей нравится мучить его — стремление держать его дальше от дома было ее местью. Хелен выглядела так, словно ее ударили в живот. Я решительно велел Кевину замолчать и попросил их обоих сосредоточиться внутри себя, чтобы найти части, «активные» в тот момент.

Порой очень опасно помогать парам стать более открытыми друг другу после многих лет боли и дистанции. Не все хорошо, пока они общаются из-за стен своего замка, но когда их защита ослабевает, то они могут причинить друг другу боль так, как никогда прежде. Ранее изолированные изгнанники оказываются на воле, полные надежд, но измученные. Обидные слова партнера, которые раньше отскакивали от стен вашей крепости, теперь бьют по вашей открытой уязвимости. Поэтому, в отличие от многих семейных терапевтов, я не призываю супругов пытаться открыться друг другу до тех пор, пока не буду уверен, что их не уничтожат защитники партнера. Вот почему я сказал Кевину и Хелен, чтобы они не стремились сблизиться в течение нескольких месяцев, пока я в основном работал с ними индивидуально. Я ждал, прежде чем предложить им это, пока не поверил, что, когда они неизбежно причинят боль друг другу, у них будет возможность самостоятельно залечить внутренние повреждения и вернуться к управлению «я».

Когда глаза Кевина и Хелен были закрыты, я посоветовал им оставаться внутри, пока они не найдут активированных защитников, а также части, которые эти защитники охраняют, и не выходить, пока они не смогут говорить от имени этих частей. Кевин открыл глаза через несколько минут, но Хелен оставалась внутри почти десять минут.

Кевин сказал, что нашел управляющую часть, которая захватила его ранее, и извинился перед Хелен за то, что позволил ей взять верх. Он отметил, что это одинокий ребенок, о котором он раньше не знал. Контролер сообщил ему, что он больше не может выносить долгих выходных в одиночестве, поскольку ребенок пришел в отчаяние, лишившись контакта с человеком. Он начал чувствовать себя все более никчемным и запаниковал, что вот-вот умрет. Когда Хелен не изменила решения, несмотря на уважительные и любящие просьбы Кевина вернуться домой, контролер почувствовал, что у него нет выбора — ему пришлось взять верх и опробовать старую тактику вины, которая раньше срабатывала, потому что он не знал, сможет ли пережить еще один одинокий уик-энд.

Хелен сказала, что ценит его извинения и часто чувствовала в нем этого отчаявшегося ребенка. Она отметила, что, когда сосредоточилась внутри, ее тут же атаковала яростная часть, твердившая: «Видишь, я же говорила тебе, что он не изменился. Он все еще унижает тебя! Тебе не стоило раскрываться, и никогда больше так не делай!» Женщине потребовалось время, чтобы успокоить этого защитника и добраться до ребенка, который был опустошен извержением вулкана Кевина. Когда Хелен впервые нашла эту девочку, та застыла, словно в шоке, но женщина смогла обнять ее и напомнить о том, над чем они работали со мной: что Хелен будет заботиться о девочке, что бы ни делал Кевин. Она стала главным опекуном своих изгнанников. Когда разъяренная часть увидела, что Хелен может успокоить девочку, она расслабилась и позволила женщине вернуться, чтобы поговорить с Кевином от их лица.

Кевин понятия не имел, что его контролер так на нее влиял, ведь ему доводилось наблюдать только ее ярость. Это распространенная проблема, когда пары ссорятся. Поскольку именно защитники ведут настоящую борьбу, ни один из них никогда не видит закулисного ущерба от деятельности защитников. Это похоже на то, когда ВВС США бомбят другую страну, а мы не видим видеозаписей разрушенных жизней и домов. Гораздо труднее голосовать за войну, когда вы осознаёте ее реальные последствия, независимо от того, идет ли она между нациями или между отдельными людьми. Это одна из причин того, что раскрытие ваших изгнанников, а не только защитников приводит к такому немедленному смягчению. Получив эту информацию, департамент внутренней обороны Кевина потерял значительную часть влияния на него. Он сказал Хелен, что будет работать с этим ребенком, чтобы еще больше обезоружить своего контролера.

Это было важное заявление. Искушение для партнера-нарушителя в таких ситуациях состоит в том, чтобы пообещать контролировать свои болезненные части. Тем не менее, пока Кевин не вылечит своего ребенка, маловероятно, что он не даст своему контролеру издеваться над Хелен, даже зная, какую боль это ей причиняет. Если бы он дал это обещание, а затем нарушил его, Хелен почувствовала бы себя преданной, решив: «Теперь он знает, как сильно это ранит меня, и все же продолжает это делать».

Это одна из отличительных черт IFS — мы не ожидаем, что защитник изменится до тех пор, пока изгнанник, которого он оберегает, не исцелится, так что человек будет меньше нуждаться в защите. Это осознание позволяет обойти много ограничений, в которые попадают пары, когда ожидают, что партнер сможет контролировать своих защитников, и постоянно разочаровываются, когда ему это не удается.

Я сказал Хелен, чтобы она не надеялась, что контролер Кевина полностью исчезнет из ее жизни, пока не выполнит эту работу. Женщина ответила, что теперь, когда она может успокоить свои части, она менее уязвима, но по-прежнему не хочет, чтобы он оставался в доме, пока не продвинется дальше в своей внутренней работе. Теперь Кевин согласился, сказав, что после этого обсуждения он хотел бы дойти до того момента, когда одиночество не будет беспокоить его так сильно.

Это хороший пример способности частей распознавать, когда пары в конфликте. Простой акт, заставивший каждого партнера остановиться, прислушаться к себе и говорить от имени своей части, а не за нее, превратил потенциальную катастрофу в возможность углубить доверие и взаимопонимание между ними. Как выяснил Готтман, пары всегда будут прибегать к нападкам в спорах. Цель не в том, чтобы научить их всегда бороться честно, а в том, чтобы помочь им устранить внутренние повреждения и впоследствии восстановить связь «я + я». Давайте немного поговорим об этом процессе восстановления.

Исследование Джона Готтмана показало, что форма ссоры в меньшей степени предсказывает проблемы в браке, чем то, сколько времени потребуется паре, чтобы вернуться в нормальное русло. Похоже, ключ к помощи паре заключается не столько в уменьшении количества или даже интенсивности ссор, сколько в улучшении процесса восстановления после конфликта. Проблема в том, что экстремальные защитники каждого партнера склонны терроризировать изгнанников другого, увеличивая бремя каждого из пары и усиливая восприятие другого как опасного. Если вскоре после ссоры каждый из партнеров сможет перейти под управление «я», позволить другому высказаться о влиянии ссоры на их отношения, а затем принести искренние извинения от лица частей, которые причинили боль, ни один из партнеров не останется с дополнительным бременем.

Кроме того, если восстановление проходит быстро, каждый партнер учится верить в то, что ситуация может быть непростой, но способен быстро восстановиться. Это знание помогает партнерам не паниковать, когда их защитники вступают в конфликт. Нередко ссора страшна не из-за конфликта, а из-за страха, что она приведет к дням или неделям отдаления и взаимного презрения. Как только у пары появляется уверенность в том, что разрыв в их отношениях временный, гораздо легче сохранять управление «я», даже если защитные механизмы активизируются. Мы подробнее расскажем об этом процессе восстановления ниже.

В течение следующей недели контролер Кевина появлялся несколько раз, но что-то изменилось. Мужчина сказал, что чувствовал, как контролер поднимает голову, и несколько раз он действительно пытался остановить его, но не смог. Однако пока контролер донимал Хелен, он ощущал себя почти наблюдателем, думая, что тот, вероятно, почувствовал необходимость дистанцироваться от нее, поскольку Кевин был уязвим во время сеанса. Он заявил, что это был очень странный опыт — одновременно ощущать презрение контролера и спокойствие своего наблюдающего «я».

У Хелен был похожий опыт. Когда она отвечала на вызов Кевина, ее ярость тут же возрастала, и она чувствовала обычные физиологические всплески; но женщина также поняла, что остается на некоторой дистанции от ярости и разговаривает с ней внутри. Она сказала, что напомнила ярости о том, как я предсказал поведение Кевина и как его контролер делал свое дело. В каждом случае после двух-трех резких перепалок оба быстро успокоились и исправили ситуацию, и в это время Кевин говорил об опасениях контролера по поводу его открытости во время сеанса.

Когда защитник берет верх, нежные изгнанники полностью сливаются с ним. Важный сдвиг происходит, когда вы способны поддерживать своего рода двойственное сознание, при котором, даже если не можете остановить какую-то часть, где-то внутри вы знаете, что это временно: сгустились грозовые тучи, но солнце скоро вернется.

Когда вы можете оставаться «я» во внутреннем и внешнем шторме, перспектива, которую вы способны сохранить, во многом способствует замыканию порочных циклов, которые заставляют пары бушевать неделями, месяцами или даже десятилетиями. Вы можете удержать других защитников, которые обычно вмешиваются (безнадежность, страх быть покинутыми, отвращение к себе или чувство загнанности в ловушку), от обострения ситуации и вместо этого способны быстро вернуться к управлению «я» и все исправить. Со временем вы обнаружите, что можете даже уговорить защитников отступить до того, как они возьмут верх, но это произойдет только после того, как ваши изгнанники станут гораздо менее уязвимы.

В следующие недели Хелен сообщила, что контролер Кевина иногда «заходил на огонек», но во время двух-трех таких появлений она смогла не заглотнуть наживку. Вместо этого женщина настойчиво напомнила Кевину, что он больше не может разговаривать с ней в таком тоне, но без обычного всплеска эмоций. Ее сердце оставалось открытым для мужа — даже когда она останавливала его, ей было жаль его за то, что он все еще настолько хрупок и полагается на контролера. Кевин тоже не забывал эти эпизоды. Он вспомнил, как поразился, обнаружив, что, когда Хелен оставалась спокойной и мыслила ясно, его контролер немедленно отключался. Поскольку реакция Хелен больше не подпитывала его, он иссяк. Кевин также пошутил, что считает эту способность Хелен очень сексуальной.

То, чему научились Хелен и Кевин, — обычное явление для конфликтов в целом. Когда жестокие части встречаются с «я», они теряют самообладание. Следовательно, когда один из партнеров сохраняет управление «я» и сопротивляется приглашению на предсказуемый танец, схема нарушается. Иногда спровоцированный партнер сначала обостряет ситуацию, пытаясь вовлечь другого, но если тот остается невозмутимым, то игра меняется. Однако хочу еще раз напомнить, что сохранять управление «я» перед лицом защитников вашего партнера очень трудно до тех пор, пока ваши части не будут доверять вам как главному опекуну. Когда вы можете дать себе хотя бы часть того, что вам нужно, как это сделала Хелен, вспышки гнева партнера гораздо больше похожи на детские истерики, чем на угрозу вашему благополучию. Вдобавок вы становитесь намного привлекательнее для партнера.

Писатель Джон Уэлвуд хорошо описывает этот процесс: «Когда я больше не возлагаю на свою партнершу то, что по сути является духовным томлением, это освобождает ее от огромного бремени — заставить мою жизнь работать, заполнить мою пропасть, быть инструментом моего спасения. Это также позволяет мне видеть и любить ее как реального человека и ценить настоящие дары, которые она привносит в мою жизнь»[36]. Когда Кевин сказал Хелен, что будет работать с этим ребенком, он начал снимать бремя заботы о нем с ее плеч и стал терять «материнскую привязанность», которая мешала ему по-настоящему увидеть ее.

Кроме того, поскольку оба партнера становятся главными хранителями своих частей, им больше не нужно создавать неоизгнанников в другом человеке. Их прежняя потребность в том, чтобы партнер избавился от определенных частей, была вызвана уязвимостью их изгнанников и стремлением защитников привлечь партнера для определенного ухода за этими изгнанниками. Когда ваши изгнанники доверяют вам, поведение партнера становится не столько вопросом неотложной важности, сколько тем, что может вас заинтересовать.

На более позднем сеансе Кевин смог приблизиться к этому ребенку и полюбить его, в этот раз под наблюдением Хелен. Он был свидетелем сцен, когда ребенок отчаянно плакал в кроватке и никто не приходил к нему. Он слышал, что у его матери была послеродовая депрессия, но никогда особо не задумывался об этом. Теперь он появился на сцене, прижал ребенка к груди и без стыда заплакал. Пока мужчина говорил об этом между всхлипами, я посмотрел на Хелен. Она молча плакала. Когда Кевин забрал ребенка, Хелен подошла к нему вплотную и рассказала, как она была тронута и как сильно на протяжении многих лет ей хотелось увидеть эту сострадательную сторону, которая явно где-то в нем была. Она также глубоко сожалела о том, что ребенок так сильно пострадал.

Кевин молча принял предложение Хелен о любви. Потом, когда она заговорила о ребенке, он снова расплакался. Женщина обнимала мужа, пока он плакал с запредельной силой человека, который десятилетиями хотел освободиться. Я тоже плакал. Меня глубоко трогает, когда я наблюдаю, как ранее враждебные пары наконец соединяются.

Хелен обнимала Кевина, пока сеанс не подошел к концу. Тот был словно в тумане, смущен и отметил, что очень устал. Женщина заявила, что очень счастлива. Я сказал им, что мне было приятно принять участие в этом сеансе и важно, чтобы они знали, что такой уровень связи возможен. Однако я счел своим долгом предупредить их, что, поскольку они оба так уязвимы, их защитники, скорее всего, будут возвращаться с удвоенной силой всякий раз, когда другой совершит малейшую ошибку. На самом деле, поскольку они всё еще оставались разделенными, я предложил им свести к минимуму контакты до нашего следующего сеанса.

Я не из тех, кому доставляет удовольствие портить людям радость сближения, но я на собственном горьком опыте убедился, что такие предупреждения необходимы. Даже после всей работы, которую каждый из них проделал, чтобы стать своим главным опекуном, «прорывная» сессия, подобная этой, оказалась ловушкой. Их защитники могли быть в состоянии повышенной готовности, и появление кого-либо из них с любой стороны могло спровоцировать эскалацию, которая убедила бы каждого в том, что сеанс фиктивный. Это может произойти, несмотря на мое предупреждение, но, по крайней мере, я мог бы сказать им, что это нормально, и помочь не реагировать слишком остро. Часто проблема заключается не в первоначальной защитной реакции — все дело в безнадежности и страхе, которые накатывают позже и создают стойкие негативные последствия. Если я смогу помочь им справиться с их ожиданиями, бесконечная защитная цепная реакция будет прервана.

Процесс семейной терапии часто проходит именно так. Партнеры делают несколько шагов навстречу друг другу, а затем пугаются и на некоторое время отдаляются. Это естественный процесс, и я научился уважать его вместо того, чтобы пытаться подтолкнуть пары к постоянной близости.

Я слышу много жалоб от одного партнера на то, что другой относится ко всем остальным лучше, чем к нему. Они говорят, что не могут этого понять, поскольку должно быть наоборот — вы должны относиться к тому, кого любите, лучше, а не хуже, чем ко всем остальным. Эта жалоба имеет смысл до тех пор, пока вы не поймете, что никто не может причинить вам такую боль, как партнер. Как мы обсуждали ранее, ваш партнер — назначенный спаситель ваших изгнанников, его поступки затрагивают эти уязвимые части вас больше, чем действия любого другого человека. Поэтому нереалистично ожидать, что вы двое сможете вести идеальные беседы «я + я» о насущных проблемах до тех пор, пока оба не станете главными опекунами своих изгнанников. У большинства людей много изгнанников, поэтому достижение этой точки может быть длительным процессом. Тем временем, в дополнение к овладению искусством восстановления и сохранения «я» в бурю, другой подход может помочь вам выдержать ритм ваших отношений, похожий на гармошку: понимать и ценить партнера как наставника-мучителя.

Как правило, ваш партнер провоцирует в вас то, что вам нужно исцелить. Если, когда он причиняет вам боль, вы сможете сосредоточиться внутри и пойти мимо защитников к изгнанникам, которых они оберегают, у вас есть карта, которая приведет вас прямо к своего рода зарытому сокровищу. Вы можете использовать свои отношения, чтобы получить доступ к частям, для достижения которых могут потребоваться годы терапии, — к вашим травмам привязанности, то есть к изгнанникам, которые были обременены, когда вы были молоды, и ищут искупления. Исцеление этих частей очень обогатит вашу жизнь, независимо от того, что происходит в ваших отношениях. И если вы оба сделаете это, отношения станут основой потрясающей близости. Вы можете вернуться домой, к «я» друг друга.

Таким образом, постоянные и тщетные попытки заставить партнера измениться приводят к отчаянию. Когда вы сможете отойти от автоматических танцев на время, достаточное, чтобы воспользоваться картой для поиска сокровищ, которые дают ваши отношения, у вас появится надежда. Вы узнаете, что вам не нужен партнер, чтобы исцелять или дополнять вас. И по мере терапии вы нередко понимаете, что сложности в ваших отношениях, которые когда-то казались огромными булыжниками на пути к близости, волшебным образом превращаются в гальку.

Но большинству из нас трудно поверить в концепцию партнера как ценного мучителя. Наши менеджеры по защите организованы так, чтобы сделать внешний мир менее угрожающим и держать нас как можно дальше от нашего внутреннего мира. Внутри нас таятся эмоции, от которых они стараются дистанцироваться. Зачем им туда заходить? Большинство людей, которые приходят ко мне на семейную терапию, сосредоточены исключительно на том, чтобы заставить своего партнера измениться. Они мало осознают ущерб, который наносят их собственные пушечные ядра, и прекрасно осведомлены о разрушительных способностях партнера. Естественно, их части хотят устранить внешнюю угрозу, а не смотреть внутрь себя. Всегда трудно заставить человека погрузиться в свою боль, а не нападать на ее предполагаемый источник в партнере. Зачем нам идти в подземелье, когда крепость в осаде?

Большинство людей танцуют одни и те же танцы, даже с разными партнерами, поскольку никогда не утруждают себя заглянуть внутрь. Они всю жизнь стремятся к искуплению, в котором не нуждаются, разочаровываясь в каждом избранном искупителе, которого пытаются изменить, чтобы он соответствовал их требованиям. Стоит людям зайти внутрь и снять бремя с этих частей, как они освобождаются от этого проклятия.

На самом деле любая трудность в жизни, вызывающая экстремальную реакцию, может стать путем к частям, которые нам необходимо исцелить. Как пишет буддийская монахиня Пема Чодрон: «Другие люди запускают карму, которую мы не отработали. Они отражают нас и дают нам шанс подружиться со всем этим древним хламом, который мы носим с собой, как рюкзак, набитый камнями». И добавляет: «Идея кармы в том, что вы постоянно получаете уроки, необходимые вам для того, чтобы открыть свое сердце. В той степени, в какой ранее вы не понимали, как перестать защищать свое уязвимое место, ограждать свое сердце, вам дан этот дар учения в форме вашей жизни, и он даст вам все, что нужно, чтобы научиться открываться дальше»[37]. Чодрон рассказывает историю о великом индийском буддийском учителе Атише, который собирался в Тибет. Атиша знал, что у него были неосознанные слепые зоны, которые он мог обнаружить, только поддавшись на провокацию. Учитель беспокоился, поскольку слышал, что народ Тибета добродушен, гибок и открыт — не настолько раздражителен, чтобы давить на него. Поэтому он взял с собой своего подлого, эгоистичного бенгальского подавальщика чая, который поможет ему достичь нужного состояния. Есть похожая история о философе Георгии Гурджиеве. В духовном сообществе, которое он возглавлял, был старый, воинственный, эгоистичный человек, который всех раздражал. Когда он пригрозил уйти, Гурджиев заплатил ему, чтобы тот остался. Другие члены группы были возмущены тем, что этому несносному субъекту платили за то, чтобы он не ушел, а им приходилось платить самим. Гурджиев сказал: «Этот человек подобен дрожжам для хлеба. Без него здесь вы бы никогда по-настоящему не узнали о гневе, раздражительности, терпении и сострадании. Вот почему вы платите мне, а я плачу ему»[38].

Мы можем понять неприятные стороны нашего партнера как любимых несносных стариков — тех, кого можно назвать мучителями-наставниками. Иначе говоря, партнер часто дает нам желаемое из-за неосознанных причин, по которым мы выбрали его. В детстве на большинство детей ложилось значительное бремя по крайней мере со стороны одного родителя или опекуна. Когда чувствовали покинутость, стыд, предательство, заброшенность, принуждение, игнорирование, манипуляцию, подавление или террор, они ощущали себя никчемными или чем-то представляющим ценность лишь постольку, поскольку могли порадовать родителя. Многие чувствовали себя невидимыми — как будто близкие не замечали нашего «я», видя такими, какими хотели нас видеть, или смешивали свои эмоции относительно нас с эмоциями от того, что ненавидели. Когда партнер делает что-то похожее на то, что произошло ранее, это запускает части нас, застрявшие в тех днях, и это ключевые изгнанники. Партнеры могут быть назойливыми, но они — бесценные проводники, указывающие королевский путь к исцелению. Они лучшие гиды, гораздо лучшие, чем сердитые старики или разносчики.

Эта концепция партнера-мучителя противоречит многим распространенным представлениям об интимных отношениях. Например, большинство из нас считают, что если мы часто ссоримся с партнером, то он, возможно, «не тот» человек. Преданные партнерские отношения должны быть полны моментов любви, потому что нам нужно найти идеально подходящую родственную душу. Партнер должен исцелять нас и делать целостными, а не враждовать с нами или сдерживать нас.

Большинство моих клиентов обнаруживают, что, даже когда их партнер проявляет абсолютную любовь, это запускает в них части, не верящие, что они достойны любви, что та продлится долго или что любящий их человек заслуживает их чувств. Из-за нашего бремени и причин, по которым мы выбираем партнера, этот человек будет серьезно влиять на нас. Вопрос в том, будем ли мы использовать отношения для освещения темных подземелий, которые нам нужно очистить, или не станем заглядывать туда, сосредоточившись вместо этого на партнере.

Я продолжал работать с Брэди на семейных сеансах еще несколько месяцев. В конце концов Хелен попросила Кевина вернуться домой. Кевин произвел на меня впечатление, когда отреагировал с нехарактерной для него чувствительностью. Он искренне спросил, уверена ли она. Мужчина сказал, что научился оставаться один, не впадая в панику, поэтому не хотел, чтобы что-то давило на нее. Хелен подтвердила, что это так и что благодаря его новообретенной способности успокаивать себя она наслаждалась общением с ним больше, чем когда-либо раньше. Их возвращение к совместной жизни прошло не совсем гладко, но они оба были уверены в своей способности справляться с трудными моментами.

Когда пары могут поддерживать определенный уровень взаимосвязи «я + я», то начинают обращать вспять порочные циклы и создавать добродетельные. Они не только уже принимают, а не отвергают притязания друг друга на привязанность, но и достигают того, что можно назвать «позитивным преодолением». Постепенно незатронутые части внутренней семьи каждого человека, о которых я упоминал ранее, начинают возвращаться из группы, выступающей против партнера, в группу «за». Бездумное или вредное поведение партнера, которое вы считали жестоким, когда группа его противников была многочисленной и доминировала, становится терпимой причудой, если смотреть на него любящими глазами большинства сторонников. Если раньше вы никогда не давали своему партнеру передышки, то теперь у него есть свобода действий и вы снова можете увидеть качества, которые привлекли вас в нем изначально.

Когда вы чувствуете, что больше не ходите на цыпочках, ваши защитники расслабляются, высвобождая больше вашего «я», так что вы всё явственнее ощущаете связь с партнером «я + я», иначе известную как любовь. Когда в основе лежит это чувство, грозовые тучи больше не закрывают солнце полностью и вы не так остро реагируете на темные периоды в ваших отношениях.

Наконец, поскольку и вы, и ваш партнер становитесь главными опекунами ваших изгнанников, защитники каждого из вас отказываются от своих проектов по смене партнера. Ваши неоизгнанники ощущают, что партнер принимает их по-новому, и начинают верить, что он может оставить им место в вашей жизни. Они прекращают саботаж и покидают ряды противников. Добродетельный цикл движется по спирали вверх.

Последующие сеансы с Кевином и Хелен прошли легко. Фокус недовольства мужчины сместился. Если раньше он жаловался, что ему не хватает времени, чтобы достойно выполнять свою работу, то теперь ему хотелось, чтобы она не отнимала так много времени. Избавившись от «обезьяны достижений», он смог наслаждаться временем с Хелен и детьми без постоянных придирок своего настойчивого критика. Кевин не уволился с работы, но стал меньше писать и проводить больше времени с семьей. Хелен заметила, что дома он реже к ней придирается и стал более доступен для нее — например, разговаривал с ней в машине вместо того, чтобы включать радио. На вечеринке врач из больницы Кевина сказал Хелен, что коллеги заметили, насколько он повеселел. Его ординаторы больше не боялись разговаривать с ним. Физически и она, и я замечали разницу. Его лицо стало мягче, а осанка менее жесткой.

Хелен тоже изменилась. В период, когда они жили раздельно, она обратилась к небольшой группе подруг, которые все это время поддерживали ее. Подруги советовали Хелен не позволять Кевину возвращаться, но не заметили в нем тех изменений, которые видела она. Даже после того, как Кевин вернулся домой, Хелен продолжала регулярно встречаться с ними, что сначала вызвало недовольство Кевина. Но он смог сам это уловить и извиниться.

Хелен сказала, что с тех пор, как вышла замуж за Кевина, пренебрегала частью себя, любившей развлекаться с друзьями, поскольку он хотел, чтобы она была с ним дома, хотя обычно сидел в своем кабинете и писал. Она сказала, что никогда больше так не поступит, и была рада, что Кевин теперь может поддержать ее независимость. Хелен освобождала своих неоизгнанников, а Кевин находил для них место в их общей жизни. Он нашел бесстрашную любовь.

Когда и вы, и ваш партнер придерживаетесь отношений, управляемых «я», это не гарантирует, что ваши отношения всегда будут гармоничными. Однако вы оба будете использовать управление «я», чтобы узнать о том бремени, которое вы на него возложили, и избавиться от него. Поступая так, вы делаете то, для чего вы здесь, и ваши отношения от этого выигрывают. Ваши защитники могут расслабиться, зная, что, даже если вы серьезно поссоритесь, партнер выполнит свою работу и затем снова проявит свое «я». Для вас обоих ссора будет способом устранить больше препятствий на пути ваших взаимоотношений «я + я». Это знание дает надежду на связь, которая помогает парам выстоять в темные времена.

И напротив: когда только вы последовательно выполняете эту работу, а ваш партнер нет, какая-то часть вас оказывается разочарована и вы в итоге решите прекратить отношения. Вам может показаться, что вы научились всему, чему можно было научиться с этим партнером, и пришло время двигаться дальше. Однако в то же время способ взаимодействия, основанный на управлении «я», остается ценной практикой, независимо от того, что делает другой человек. Это сложнее, потому что ваши части будут говорить: «Мы должны взять верх, ведь это сделали его части», но, когда вы способны сохранять управление «я» перед лицом крайних черт другого человека, ваше «я» зарабатывает огромное уважение ваших частей. Это придает новое значение выражению «уверенность в себе».

Далее я конкретно расскажу о шагах, связанных с использованием ваших отношений для обучения и исцеления: как позволить вашему партнеру быть вашим наставником-мучителем, пробуждающим в вас ключевые ориентиры.