У Олега я дома впервые. Впрочем, вряд ли кто-то еще из нашего класса у него успел побывать. Его мать, моложавая и очень хорошенькая, только слишком ярко накрашенная, увидев меня, аж восклицает удивленно:
— Оу! Ты к моему Олегу?
А потом, двусмысленно хихикнув, кричит куда-то вглубь квартиры:
— Олежек, милый, к тебе тут девочка пришла!
Олег появляется почти сразу. Пока я разуваюсь, его мать меня разглядывает с живым любопытством.
— Мам, иди к себе, — хмуро просит он.
— Может, ты нас познакомишь?
Но Олег лишь бросает на нее взгляд, в котором читается суровая просьба: «Прекращай!».
— Я — Женя, — представляюсь я сама.
— А я — Элла.
На ней красный шелковый халат с золотыми драконами и пояс с кисточками.
— А… отчество?
— Никакого отчества. Просто Элла, — ослепительно улыбается она.
— Жень, идем, — зовет меня Олег, и я следую за ним.
Он заводит меня в свою комнату, и почти сразу его опять зовет мама.
— Олежек! Можно тебя на секунду?
— Располагайся, я сейчас.
Я осматриваюсь. Здесь просто идеальный порядок, идеальнейший: ни пылинки, ни соринки, ни одной вещи не на месте. Как в музее. Только длинный стол с двумя огромными мониторами и куча всякой навороченной периферии для компьютеров дает понять, что здесь кто-то живет.
Из-за двери слышу, как Олег сердито отвечает матери:
— Мама, хватит! Не придумывай. Мы просто друзья… Всё, успокойся!
Мне становится неловко. Олегу, когда он возвращается, тоже явно не по себе.
— Извини, у мамы вечно всякая ерунда в голове.
— Вы совсем разные. Ты, наверное, в папу…
Олег пожимает плечами.
— Я не знаю своего отца.
Черт, лучше бы я помалкивала.
— Я тоже своего не знаю, — признаюсь, чтобы как-то сгладить неловкость. — То есть… знаю только по рассказам мамы. Он ушел, когда мне и года не было. У него теперь другая семья, и живет он в другом городе. Во Владике. Про нас забыл давно. Ни разу от него ни открытки, ни звонка, ничего… Он даже на похороны Игоря не приехал. Только три тысячи прислал… Ладно, да ну его. Он нас забыл, и мы его тоже.
Олег, задумавшись, кивает, но, похоже, не мне, а своим каким-то мыслям. Потом будто стряхивает эту задумчивость и снова сосредоточенно хмурится.
— Жень, так что у тебя случилось?
— Я расскажу, — присаживаюсь я рядом с ним за стол. — Всё по порядку расскажу, только, пожалуйста, никому, ладно?
И я выкладываю Хоржану всё как на духу: и про то, что кто-то поиздевался над мамой, и про Меркулову, и про Смолиных, и даже, сгорая от стыда, про злосчастное фото, ну и про шантаж.
— Понимаешь, этот черт обещал, что, если я до понедельника не заберу документы из гимназии, он выложит эту ужасную фотку в сеть. А я не могу… и не хочу. Иначе зачем это всё затевалось?
— Понимаю, но я из его телефона вряд ли что-то удалю. Тем более если у него айфон. Ну, можно в теории заморочиться, но это долго и далеко не факт…
— Нет, я хочу… хочу ударить его в ответ. Хочу, чтобы у меня тоже был какой-нибудь козырь против него. Хочу сбить с него спесь. Помнишь, ты тогда говорил, что на заказ взломал аккаунт левого парня?
— Ты хочешь, чтобы я взломал твоего черта?
— Мне стыдно тебя об этом просить, но да, — признаю я. — Вдруг у него тоже есть что-нибудь постыдное… А в идеале, может быть, даже узнаю ответы на свои вопросы… Но если не захочешь, я пойму.
Олег вдруг улыбается. Едва-едва, но и это большая редкость. По-моему, никогда прежде я не видела, чтобы Хоржан улыбался.
— Это низко, да, ты считаешь? — спрашиваю я.
— Я считаю, у тебя есть на это право. У твоего черта есть страница в ВК?
— Есть. Вбей Стас Смолин…
Я и заскучать не успела, как Олег вскрыл аккаунт Смолина.
— Как ты это делаешь? — восхищенно выдыхаю я.
— Дурное дело — нехитрое, — пожимает он плечами и уступает место за монитором. — Ищи.
Дрожа от волнения, захожу на страницу Смолина. Скрытых фото или видео у него нет. Переписка тоже скудная, как будто он в ВК ни с кем особо не общается. Про меня или маму — нигде ни слова. Даже в общей беседе класса, где немного писали про «вечеринку» у Меркуловой, он не отметился. Единственное, Влад спросил буквально пару часов назад:
«И что, всё зря было?»
«Ничего не зря, — ответила Соня. — Стас всё сделал. Сам ее сфоткал».
«Ты видела?»
«Видела».
«О! Скинь сюда! Заценим)»
«Стаса проси. У меня этой фотки нет. Нафига мне это убожище? Но там все как надо».
«Да Стас не абонент. И на месседжи не отвечает».
«Он уехал по делам. Завтра в гимназии его попроси — покажет. Или что, так не терпится голую Швабру увидеть?»
Дальше идет бессмысленный и унизительный глумеж. Надо мной. Особенно Соня старается. Читать это очень тяжело, вдвойне — потому что при Хоржане. Он тоже всё это видит.
— Эта Соня — она его сестра? — спрашивает Олег.
— Да, — безрадостно киваю я.
— Давай еще её вскроем. Она, вроде как, поразговорчивее. Может, там что-то найдется…
Читаю переписку Сони и чувствую себя вором, роющимся в чужом грязном белье, но не могу оторваться. Забыв о времени, читаю тонны гадостей про Меркулову, немного про Алекса Шаманского, совсем чуть-чуть — про себя. Про случай с мамой — ни слова. Но это наверняка не потому, что она ни при чем. Скорее всего, это для нее просто неинтересный рядовой эпизод.
Совсем неловко заходить в чат с этим самым Шаманским, все-таки это уж совсем личное, но, задавив стыд, все равно захожу.
В самом последнем сообщении вижу фото, где Шаманский целуется с Полиной. И подпись: «Ну ты и урод! Стас тебя убьет!».
Листаю выше, когда у них еще была любовь. Дохожу аж до июля и… вуаля.
«Малыш, я так соскучился! Здесь тоска смертная. Еще и жара. Ненавижу Дубай. Не могу дождаться, когда тебя увижу…»
«Я тоже измучилась уже! Стас с Янкой пропадает днями и ночами. Я одна. Мне так плохо без тебя, Алекс… Приезжай скорее»
«Еще неделя, малыш. Но я за эту неделю с ума сойду… Хочу тебя видеть, не могу…»
Она присылает ему фотку, на котором вытягивает губы для поцелуя.
«Ты меня только раздразнила! Малыш, покажи мне себя… Всю… Я буду любоваться своей крошкой каждый день… Это скрасит ожидание… Сделай это для меня… Прошу»
«Хорошо. Только никому-никому-никому! А то Стас меня убьет. И тебя убьет!»
«Конечно, малыш! Ты же только моя сладкая девочка. Люблю тебя безумно»
А в следующем сообщении Соня отправила ему видео. Коротенькое, но такое, что Олег Хоржан, смутившись, отворачивается. А я, тоже краснея, но не от смущения, а от стыда, досматриваю до конца, как Соня под музыку медленно и игриво снимает с себя верхнюю одежду и остается в одних трусиках. При этом томно шепчет прямо в камеру: «Алекс, это только для тебя… Я тебя люблю…».