Подозревается оптимистка

Глава ХХII. Привидение

Нина рыдала на веранде, уткнувшись носом в надувной матрац, все попытки успокоиться и найти хоть какую-то опору для светлых мыслей рушились под напором щемящей тоски. Казалось, чернота просочилась сквозь оконные стекла и заползла в самое сердце. Колобок, чувствуя неладное, тихонечко лежал рядом, уложив лобастую голову на лапки.

– Что же мне делать, Рексик, что же делать? Не могу я без него, он мне сразу понравился. Бывает же такое, вошел человек и сразу понравился? Ну, может он и не такой уж идеальный, может мне переносицу розовые очки давят. Бабник, и не женится никогда. Я все понимаю, Рексик, все понимаю. Но так мне без него одиноко, так плохо. А всяких Алин, Вероник и прочих просто придушить хочется. Наверное, я действительно преступница.

Щенок одобрительно пискнул.

– Дурочка, да? Согласна. Меня не сегодня, так завтра арестуют, мне надо думать, как выкрутиться, а я по мужику слезы лью. Чокнутая… Но что же делать, если видишь, что человека по тебе скроили, для тебя сделали, если без него пропадешь, зачахнешь… Что же делать? Надо петь, – Нина встрепенулась, вытерла слезы и, поджав ноги, пристроила щенка на колени. – Мы с тобой сейчас споем, чтобы развеяться. Я вот петь совсем не умею, но очень люблю. Спрашиваешь, что будем петь? Ну, трали-вали какие-нибудь, как чижика и кота куда-то там везли. Не вовремя? Тогда колыбельную, когда птички в пруду уснули или рыбки, ну кто-то там уснул. Нет, лучше казачью, про ворона и мертвую руку с кольцом… Нет, слишком мрачно, и так выть хочется. Споем про кукушечку. Бабушка мне пела. Да что я раскисаю? В старину еще хуже было, а бабы пели. И я спою.

И Нина тихо, в полголоса, затянула песню, вглядываясь в ночной сад, освещенный соседским фонарем: «Куда летишь да, кукушечка? Куда летишь да ты серая…» И стало чуть легче, плавный ритм с голосовыми переходами выравнивал дыхание и расслаблял, мысли улетали куда-то далеко – далеко, разрывая время. И уже виделись верхушки деревьев, над которыми летит беспечная кукушка, не отяжелённая заботами и невзгодами. Свобода и ветер. «Я справлюсь, я сильная. Хотите меня сломать? А не получится».

Словно безмолвный ответ – среди веток мелькнула тень. Нина вздрогнула и резко замолчала. Показалось? Тихо. Какие-то неясные звуки, похожие на бормотание. Опять тишина. Сердечко заскакало зайцем, воздуха перестало хватать. «Показалось, просто показалось. Ночь, темно, чего только не примерещится. Блин, я не закрыла дверь!» Нина поспешно поднялась, не отрывая взгляда от окна, сделала несколько шагов к двери, нащупала засов и… дико завизжала! В полуметре от нее отделяемая одним стеклом стояла тень… человек без лица, нечто черное. Чужая пятерня резко шлепнула по стеклу.

– Мама!!!

Нина, подхватив Колобка, ломанулась в дом, захлопнула за собой дверь и повернула ручку замка.

– Помогите!!! – замолотила она по стене, отделяющей ее от Гребенкиных. – Помогите!

«Звонить, надо звонить Ваське. Где телефон?! – заметалась по комнате. – Остался валяться на матраце в веранде. Электрошокер?» Новый круг по комнате. «Где электрошокер?» Из сумки полетели: салфетки, помада, поддельный паспорт Кабачка, который она так и не вернула. Рука нащупала оружие. «Надо проверить». Раз, два, три. «Не работает! Да как же так?!»

Тень появилась снова, но уже в окне спальни. Нина истошно завизжала, оглушая себя. Сквозь свой визг она не сразу расслышала, что во всю тарабанят в дверь.

– Нина, это я!!! Нина, открой!

«Вася?!»

– Вася!

– Нина, ты где? Я сейчас дверь выломаю! – заорали с той стороны.

– Я здесь! Я сейчас открою! – закричала она, прокручивая замок.

Васька ввалился в комнату с безумным взглядом, сжимая в руке черенок лопаты, на Нину пахнуло перегаром.

– Что случилось?! – задыхаясь, выпалил Кабачок.

– Вася! – Нина судорожно вцепилась в его рубашку.

– Щуреночек, что случилось? Ты цела? – он слегка отстранил ее, разглядывая.

– Ты пьяный, – глупо улыбнулась она.

– Н-нет, немного, дед Гришка налил, – смущенно буркнул он. – Вовремя ты закричала, а то бы с горя наклюкался.

– Где?! Кто?! – это в веранду влетел уже дед Гришка с ружьем наперевес.

– Там, там человек стоял, – Нина дрожащим пальцем указала в стекло, – черный человек, он рукой в стекло бил.

– Стойте здесь, я посмотрю, – Васька метнулся в ночь.

– Не надо! – взвизгнула Нина, пытаясь выбежать за ним.

– Не бойся, справится, – крякнул дед, удерживая ее за руку. – Ребятишки, должно, шуткуют, сейчас им уши надерет.

Нину трясло. «А думала, хуже уже не может быть, и вот тебе, пожалуйста».

– Дед, чего там? – это по ступенькам как молодая резво поднималась баба Рая, тоже вооруженная большой скалкой.

– О, гляди, бабий батальон прибыл, – попытался рассмешить Нину дед Гришка, – сейчас всех шутников разметает.

– Ниночка, ну что же случилось? – ласково заворковала баба Рая.

– Да пацаны, наверное, подшутили, – отмахнулся дед, – в окно постучали.

– Да какие тут пацаны, не каникулы же, они в школе еще учатся, – с сомнением покачала головой баб Рая, – разве что эти, с раскопок.

«Да, это с раскопа, – тут же ухватилась за эту мысль Нина, – отомстить мне хотят, как главной злодейке».

– Ниночка, испугалась? Вот ведь, окаянные! – старушка приобняла Нину, пытаясь успокоить.

– Там Вася, один, чего он не идет назад? – жалобно простонала Нина.

– Во как испугали, – шепнул дед жене, – имена уже путает.

– Вася! – выскочила Нина на порог.

– Здесь, здесь я, – отозвался знакомый голос из темноты. – Никого, – Кабачок вынырнул в кольцо света.

– Был, точно был. Ты мне веришь?

– Верю, – он взбежал к ней по ступенькам и обнял, прижимая к себе.

Нина снова позорно разрыдалась, уткнувшись в Васькину рубашку.

– Ну, ты чего, отчаянная моя? Не надо, – еще крепче прижал ее утешитель.

– Пусть поплачет, страх снимет, – махнула рукой баб Рая. – Ну, мы пойдем, – дернула она мужа за рукав.

– Так может за «лекарством успокоительным» сбегать, – ребром ладони ударил дед себя по горлу.

– Без тебя успокоятся, – нахмурилась баб Рая.

– Ладно, пойдем, – крякнул дед Гришка.

– Ты же с ними не уйдешь? – беспокойно забегала Нина взглядом по лицу Кабачка.

Понимая, что поступает как махровая эгоистка, она все же не могла его отпустить, только не сегодня, не в этот миг, когда все против нее, когда чья-то ненависть сводит с ума. Потом, возможно, Нина соберется с силами, снова попытается его оттолкнуть, но сейчас этих сил просто не осталось.

– Не уходи, – взмолилась она.

– Я не уйду, мало ли кто там звонил, – зарылся Васька губами в ее волосах, – так я ему тебя и отдал, не на того нарвался.

– Не отдавай меня никому, хорошо? Не отдавай, – кинулась она покрывать его щеки поцелуями.

Калитка скрипнула, это Гребенкины тактично вернулись к себе, а пара страстно целовалась на крыльце ничего вокруг не замечая.

– Рыбка моя, Щуреночек мой, – посыпался легкий шепот.

– Как ты меня назвал? – остановилась Нина, хмуро глядя на любимого.

– Как? – прожигая угольками глаз, выдохнул он.

– Почему Щуренок, я что, как щука плоская? – она дерзко положила его ладони на свои округлые формы.

– А почему Кабачок, я что, зеленый? – хмыкнул Васька, и подхватив ее на руки, понес в дом.

Дверь он запер на замок, но свет не включил.

– Направо или налево? – остановился у развилки комнат.

– Уши оборву за лево, – хихикнула Нина.

– Это ты можешь, уже наслышан, – хохотнул Кабачок, и завернул со своей ношей к дивану.

– И тебе не стыдно выдавать себя за мужа расхитительницы сокровищ и хулиганки? – вздохнула она.

– Ни капельки, – уложил он ее на мягкий плед. – Ну, что, Щуренок, наконец-то доктор здесь я, лечиться будем?

– Кабчок, а ты пошляк, – слегка дернула его за ухо-вареничек Нина.

– Иногда... почти всегда, но редко.

Больше они не разговаривали, слова куда-то провалились, в своей цивилизованности уступив место первобытной страсти. Нина в безудержной смелости не узнавала себя, завтра, когда рассветет, наверное, будет стыдно, да и пусть. Зачем думать о завтра, если есть такое горячее сегодня. Диван скрипел, протяжным стоном усиливая желание, и хотелось дарить себя, дарить одному единственному, всю без остатка. И Васька охотно принимал подарок, он тоже изголодался и пережил отчаянье, ему тоже хотелось заблудиться в облаке волос и в сплетении нежных рук, поймать ритм чужого сердца.

Кажется, черная тень на мгновение снова заслонила окно, но пара этого уже не заметила. Мрачные тени подождут, все может подождать, когда любовь поет песнь жизни