ГЛАВА 7

ВТОРНИК

15.00—19.00

Бледное солнце, будто с покрытой инеем кромкой, выползло из проплывающего обрывка облака. Оно давно прошло зенит и теперь быстро скатывалось на запад, к заснеженному склону горы. Андреа отвел в сторону край брезента и огляделся. Некоторое время он стоял неподвижно, пытаясь расслабить застывшие, ноющие мышцы ног. Суженные блуждающие глаза его еще не привыкли к искрящемуся сиянию кристального снега. Затем бесшумно выскользнул из укрытия, в несколько прыжков добрался до верхнего края впадины, вытянулся на снегу и осторожно прополз к самой кромке. Медленным пристальным взглядом обвел он раскрывшуюся панораму.

Далеко внизу простирался размашистый изгиб почти симметричной долины, неожиданно вырвавшейся из объятий крутых гор, полого спадающих к северу. Ближайший, похожий очертаниями на быка каменный гигант справа от него, словно в задумчивости, навис уходящей в облака вершиной над простором долины. «Гора Костос, самая высокая гора Наварона», — подумал Андреа. Они прошли по ее левому склону в самую темную из ночей. В пяти милях к востоку возвышалась другая гора, лишь немного уступающая Костосу по высоте. Северный склон ее круто обрывался в сторону долины, вытянувшейся на северо-восток. Еще дальше в сторону, примерно в четырех милях к северо-северо-востоку, несколько ниже линии снегов и одиноких пастушьих хижин, вдоль берега крохотного ручья раскинулся небольшой плоскокрыший поселок, окруженный низкими холмами. Ручей прихотливо извивался в долине. Должно быть, это деревня Маргарита.

Поглощенный изучением топографии долины, обшаривая глазами каждую трещину, каждый камень, Андреа все пытался определить источник звука, который минуту назад разбудил его. Звук прорвался сквозь покрывало сна, мгновенно поднял его на ноги и приготовил к любой неожиданности еще до того, как сознание дало сигнал опасности. Вот он снова услышал этот звук — трижды за три секунды — высокий, одинокий, надрывный свист, визгливые обрывки которого повторило эхо, замершее у подножья горы Костос. Эхо еще не отзвучало в воздухе, а Андреа уже дернулся назад и соскользнул вниз.

Через полминуты он вновь был на кромке. Мышцы лица свело от прикосновения ледяных окуляров цейсовского бинокля Меллори. «Так и есть, это они», — угрюмо подумал Андреа. Двадцать или тридцать солдат вытянулись в длинную неровную линию на снежном склоне Костоса и медленно двигались вперед, тщательно прочесывая каждый овраг, каждую кучу камней, встречавшиеся на пути. Солдаты были в маскхалатах, но разглядеть их было легко даже отсюда, с расстояния двух миль. Концы связанных лыж поднимались над их головами и отчетливыми штрихами выделялись на белизне снега. Эти черные полоски подпрыгивали и покачивались, когда солдаты скользили и спотыкались на крутом склоне горы. Время от времени в центре цепочки кто-то размахивал альпенштоком, как бы координируя действия поисковой группы. «Он, со свистком», — отметил Андреа.

— Андреа! — голос из пещеры был очень тихим. — Что произошло?

Прижав палец к губам, Андреа повернулся в снегу и увидел возле брезентового полога Меллори. Заросший, в помятой одежде, он прикрывал рукой глаза от ослепительного сияния снега, а другой тер покрасневшие веки. Андреа поманил его пальцем, и Меллори послушно двинулся к греку, морщась от боли при каждом шаге. Пальцы ног распухли, слиплись от запекшейся крови. Меллори не снимал ботинок с тех лор, как взял их у мертвого часового и с трудом напялил на ноги. Он и не хотел их снимать, не хотел видеть, во что превратились ноги. Он осторожно добрался до гребня и зарылся в снег рядом с Андреа.

— Целая команда?

— Только часть, — пробормотал Андреа. — Посмотри-ка, Кейт, в бинокль. — Он передал Меллори бинокль и указал вниз, на склон горы.

В окуляры попала цепочка немецких солдат. Меллори поднял голову, нетерпеливо поправил фокус, бросил еще один короткий взгляд на немцев и в задумчивости опустил руку. Этот сдержанный жест полностью передал всю серьезность момента.

— «W.Z.B.», — тихо сказал он.

— Батальон Джегера, — согласился Андреа. — Альпийский корпус. Их лучшие горные войска. Очень некстати, Кейт?

Меллори утвердительно кивнул и потер заросший щетиной подбородок.

— Уж кто-кто, а эти нас найдут. Да. Они найдут нас. — Он поднял бинокль, чтобы еще раз посмотреть на приближающихся немцев.

Педантизм, дотошность, тщательность поиска раздражали. Неприятной, даже пугающей, была медлительная неумолимость, неотвратимость приближения крохотных фигурок.

— Бог знает что понадобилось здесь альпийскому корпусу, — продолжал Меллори, — но достаточно того, что они здесь. Им наверняка известно, что мы высадились, и вот они все утро прочесывают восточный склон Костоса. По их мнению, это самый удобный маршрут, который выведет нас в глубь острова. Они там ничего не нашли. Они знают, что мы несем раненого и далеко уйти не могли. Все дело только во времени, Андреа.

— Дело во времени, — эхом отозвался Андреа и глянул на солнце в темнеющем небе. — Через час, самое большее через полтора, они будут здесь. Солнце еще не сядет, и мы еще будем на месте. — Он с усмешкой взглянул на Меллори. — Мы не можем оставить парня и не можем уйти, взяв его с собой. Так и так мы погибнем.

— Через час нас здесь не будет, — сказал Меллори безразличным голосом. — Если мы останемся, то все умрем или кончим жизнь в одной из тех маленьких камер, о которых говорил месье Влакос.

— Это не самый лучший выход, — медленно отозвался Андреа. — Так, видимо, и должно произойти, не правда ли, мой Кейт? Из всех вариантов, которые возможны, как выразился бы Дженсен.

Меллори неловко повернулся, но, когда он заговорил, голос его был тверд:

— Я тоже так полагаю, Андреа. Простая пропорция: двенадцать сотен к одному. Знаешь, так и должно быть, — в голосе послышалась усталость.

— Я-то знаю, — улыбнулся Андреа. — Но ты ни о чем не беспокойся. Пойдем, дружище. Сообщим остальным приятную новость.

Миллер поднял глаза, когда эти двое опускали брезентовый полог. Он, расстегнув боковую молнию спального мешка Стивенса, трудился над его сломанной ногой. Электрофонарь-карандаш был пристроен рядом на рюкзаке.

— Когда мы сможем сделать что-нибудь для парнишки, начальник? — В голосе звучало раздражение, как и в жесте в сторону спящего парня. — Этот чертов водонепроницаемый спальный мешок промок насквозь, да и мальчонка тоже. Он совсем окоченел. Ноги его на ощупь напоминают мороженую говядину. Ему требуется тепло, начальник. Теплая комната и горячий напиток. Иначе ему конец. Сутки проживет, не больше. — Миллер передернулся и обвел взглядом неровную поверхность стен каменного убежища. — Думаю, что даже в первоклассном госпитале у него был бы всего один шанс выжить... Он просто теряет время в этом чертовом ледяном склепе.

Вряд ли Миллер преувеличивал. Капли воды беспрестанно сочились сверху по скользким, в зеленой плесени, стенам пещеры. Вода звонко капала на промерзший пол. И никуда не стекала. Пещера без вентиляции, душная, промозглая.

— Возможно, он окажется в госпитале раньше, чем ты думаешь. Что с ногой? — сухо спросил Меллори.

— Хуже стало, — откровенно ответил Миллер.— По виду намного хуже. Я только что впихнул ему в рот еще горсть серы и сделал перевязку. Это все, что я мог, начальник. И это тоже пустая трата времени. А чего вы прошлись насчет госпиталя?

— Это не шутка, — серьезно отозвался Меллори, — а один из неприятных фактов жизни. Сюда направляется немецкая поисковая группа. Они свое дело знают. Они нас найдут. Уж это точно.

Миллер выругался.

— Просто чудесно, — горько сказал он. — И далеко, начальник?

— В часе или чуть больше ходьбы.

— А что вы думаете делать с парнишкой? Оставить? Кажется, это единственный выход из положения.

— Стивенс будет с нами, — в голосе Меллори звучало окончательное решение.

Миллер молча и пристально поглядел на него. Лицо Меллори было непроницаемо.

— Стивенс будет с нами, — повторил Меллори, — мы будем его нести с собой, пока он нб умрет. Это случится скоро. А потом мы бросим еГО в снегу, так, что ли? Да, так, Дасти, — Меллорй машинально стряхнул снег с одежды и опять подсмотрел на Миллера. — Стивенсу известно слишком много. Немцы догадались, что мы на острове, но они не знают, как мы собираемся пробраться в крепость. И они не знают, когда пройдут мимо острова корабли. А Стивенс знает. Они заставят его говорить. Скополомин развяжет язык кому угодно.

— Скополомин! На умирающем? — Миллер не поверил.

— А почему нет? Я бы и сам поступил так же. Если бы ты был немцем и знал, что твои большие орудия и половина гарнизона крепости в любую минуту могут полететь ко всем чертям, то, наверно, поступил так же.

Миллер посмотрел на него, криво усмехнулся и покачал головой.

— Я со своим...

— Знаю я. С твоим болтливым ртом, — Меллори улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Мне это нравится не больше, чем тебе, Дасти. — Он отвернулся и отошел к противоположной стене пещеры, — Как себя чувствуешь, шеф?

— Не так уж плохо, сэр, — Кейси Браун только что проснулся. Дрожа всем телом в мокрой одежде, он спросил: — Что-то произошло?

— Сколько угодно, — заверил его Меллори, — сюда идут немцы. Через полчаса придется уходить, — он глянул на часы. — Ровно в четыре. Как вы думаете, нельзя ли связаться с Каиром?

— Бог его знает, — откровенно признался Браун. Он с трудом встал на затекшие ноги. — Вчера с рацией не слишком деликатно обходились. Но я попробую.

— Спасибо, шеф. Смотри, чтобы твоя антенна не торчала над гребнем. — Меллори повернулся и хотел было выйти из пещеры, но задержался возле Андреа, сидевшего на валуне возле входа. Ой напряженно склонил голову. Андреа только что кончил пристраивать телескопический прицел к карабину и занимался тем, что заворачивал ствол и приклад в спальный мешок. Наконец карабин превратился в белый кокон.

Меллори молча следил за его манипуляциями. Андреа глянул на него снизу вверх, улыбнулся, поднялся на ноги и потянулся к рюкзаку. Через полминуты он облачился в белый масккостюм и плотно затянул шнурки капюшона. Потом надел Мягкие брезентовые сапоги, взял маузер и снова улыбнулся.

— Я тут подумал, может, мне пройтись, капитан, — сказал он извиняющимся тоном. — Конечно, с вашего разрешения.

Меллори несколько раз мотнул головой, что-то с трудом припоминая.

— Ты сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился, — пробормотал он. — Мне надо было догадаться, а тебе стоило сказать, Андреа. — Но протестовал он слабо. Он не чувствовал раздражения при таком посягательстве на свой авторитет. Андреа никак не мог отвыкнуть от офицерских привычек: самому принимать решения. Когда он спрашивал одобрения или совета, то скорее проявлял вежливость или просто информировал. Меллори не возражал. Облегчение и чувство благодарности к улыбающемуся гиганту — вот что он ощущал. С Миллером он говорил о Стивенсе небрежным и безразличным тоном. Только для того, чтобы спрятать свою горечь от необходимости поступать так жестоко с раненым парнем. Но и сам он даже не предполагал, как тяжело и больно станет сердцу от принятого решения. А теперь оказалось, что оно не обязательно.

— Извините меня, — с хмурой улыбкой сказал Андреа. — Я должен был сказать вам... Я-то думал, вы догадались. Это ведь лучший выход из положения, не так ли?

— Только это и можно сделать, — откровенно признался Меллори. — Ты хочешь увести их вверх, к перевалу.

— Другого пути нет. На лыжах, вниз по склону, они через несколько минут догнали бы меня. Я, конечно, не могу вернуться, пока не стемнеет. Вы будете здесь?

— Кто-нибудь из нас останется, — Меллори взглянул в сторону Стивенса, растиравшего ладонями усталые глаза. — Нам нужны еда и топливо, Андреа, — сказал он тихо, — этой ночью я пойду в долину.

— Да, да, конечно, мы должны сделать все возможное, — серьезно, почти шепотом ответил Андреа. — Пока можем. Он еще мальчишка, совсем ребенок. Может быть, это и ненадолго... — Он отвернул полог и поглядел в вечернее небо. — К семи часам я вернусь.

— В семь, — повторил Меллори. Небо уже потемнело от тяжелых облаков. Порывы ветра поднимали снежные вихри и сметали их в неглубокую впадину перед пещерой. Меллори вздрогнул и схватил могучую руку грека. — Ради бога, Андреа, — спокойно потребовал он, — береги себя.

Береги себя, безрадостно улыбнулся Андреа, мягко высвобождая руку. — Обо мне не думайте, — его голос был спокоен и доброжелателен. — Если ты и хочешь помолиться, то моли бога за тех несчастных, которые вздумали охотиться за нами. — Он вышел, полог опустился за ним.

Меллори нерешительно постоял у входа в пещеру, бессмысленно глядя в белеющий просвет, потом резко повернулся, прошел к стене и сел на корточки перед Стивенсом. Голова парня покоилась на заботливой руке Миллера, глаза ввалились и ничего не выражали. Меллори улыбнулся. Он надеялся, что шок еще не наступил.

— Ну и ну, наконец-то соня проснулся. Лучше поздно, чем никогда, — он открыл непромокаемый портсигар и протянул его Стивенсу. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Замерз, сэр. — Стивенс покачал головой, отказываясь от предложенной сигареты, и попытался улыбнуться. От этого подобия улыбки Меллори передернуло.

— Ну, а нога?

— Думаю, что она отмерзла, — Стивенс без любопытства глянул на белый кокон перебинтованной ноги. — Одним словом, я ничего не чувствую.

— Замерзла, — фыркнул Миллер. — Он говорит, замерзла. Чертовская неблагодарность! Если это не первоклассное медицинское обслуживание, то кто же я тогда?!.

Слабая улыбка скользнула и пропала на лице Стивенса. Он поглядел на забинтованную ногу, перевел взгляд на Меллори.

— Слушайте, сэр, не стоит дурачить самих себя, — тихим невыразительным голосом начал он. — Я не хотел бы показаться неблагодарным. Я терпеть не могу самой мысли о дешевом героизме, но... Так вот. Я просто чертов камень у вас на шее, и...

— Оставить тебя, да? — прервал его Меллори. — Оставить тебя, чтобы ты тут замерз насмерть или попал в лапы немцев. Забудь это, детка. Мы еще в состоянии позаботиться о тебе и об этих пушках.

— Но, сэр...

— Вы нас оскорбляете, лейтенант, — снова фыркнул Миллер. — Вы задеваете наши чувства. Кроме того, как профессионал, я должен довести свой клинический случай до полного выздоровления. А если вы думаете, что я собираюсь это сделать в какой-нибудь вшивой немецкой каталажке, то можете...

— Достаточно, — остановил их Меллори движением руки. — Вопрос закрыт. — Он увидел, как щеки больного порозовели от удовольствия и рвет благодарности затеплился в безразличных глазах. Ему стало стыдно за эту благодарность. Стыдно и больно, ибо его забота диктовалась не беспокойством за раненого, а опасением, что тот может их предать, вольно или невольно...

Меллори наклонился и стал расшнуровывать ботинки.

— Дасти, — сказал он, не поднимая головы.

— Да?

— Когда кончишь хвалиться своим медицинским искусством, то можешь хотя бы частично использовать его. Подойди и погляди, что у меня с ногами. Кажется, ботинки часового не особенно помогли мне.

Через четверть часа, полных мук для Меллори, Миллер разорвал край лейкопластыря, оклеил ногу Кейта, неловко выпрямился и с гордостью оглядел результаты своего труда.

— Прекрасно, Миллер, прекрасно, — пробормотал янки удовлетворенно, — даже Джон Хопкинс в Балтиморе... — вдруг он запнулся, нахмурился, глядя на забинтованные ноги Меллори и извиняюще кашлянул. — Я только что обратил внимание на маленькую деталь, начальник.

— Давно пора, — хмуро ответил Меллори. — Как ты, например, собираешься втиснуть мои ноги в эти чертовы ботинки? — Он вздрогнул от холода, напяливая на ноги промокшие шерстяные носки. Поднял ботинки часового на вытянутой руке и с отвращением оглядел их. — Седьмой номер, самое большее. К тому же дьявольски маленький седьмой номер.

— Девятый, — лаконично сказал Стивенс и протянул свои ботинки, один из них был аккуратно разрезан Андреа. — Этот разрез легко заделать. Мне они сейчас ни к черту. И, пожалуйста, сэр, без споров. — Он тихонько засмеялся, но сразу умолк и скривился от боли в ноге. — Мой первый и, возможно, последний вклад в эту экскурсию. Как вы думаете, сэр, какую медаль мне за это дадут?

Меллори взял ботинки, долго смотрел на Стивенса и обернулся в сторону откинувшегося полога.

Спотыкаясь, вошел Браун, опустил на землю передатчик, телескопическую антенну и вытащил пачку сигарет. Пачка выпала из окоченевших пальцев, плюхнулась в грязь, сразу став мокрой и коричневой. Браун выругался коротко, без энтузиазма, похлопал по нагрудным карманам, но сразу оставил это бесполезное занятие и поудобнее уселся на ближайший валун. Он очень устал.

Меллори зажег и передал ему сигарету.

— Ну что там, Кейси? Передали им что-нибудь?

— Это они мне кое-что передали. Самую малость. Прием был паршивый. — Браун с наслаждением сделал глубокую затяжку. — А я никак не мог пробиться. Наверное, из-за этой чертовой горы, что к югу от нас.

— Возможно, — согласился Меллори. — А что нового у наших каирских друзей? Всё воодушевляют нас на великие подвиги? Призывают продолжать начатое дело?

— Новостей никаких. Они чертовски обеспокоены нашим молчанием. Сообщили, что с этого времени будут работать каждые четыре часа. Повторили это раз десять. На том и кончили.

— Да, это для нас громадная поддержка, — ехидно заметил Миллер. — Приятно знать, что они за нас переживают. Нечто похожее на моральную поддержку. — Он ткнул пальцем в сторону выхода из пещеры. — Думаю, немецкие ищейки до смерти напугались бы, узнав об этом. Ты хоть поглазел на них, прежде чем вернуться?

— Не удалось этого сделать, — угрюмо сказал Браун. — Но я слышал их. Похоже, что командир давал им направление. — Почти меланхолически поднял он карабин и вложил в магазин обойму. — Сейчас они, должно быть, близко подошли, меньше мили отсюда.

Поисковая партия немцев, стянувшись поплотнее, двигалась в полумиле от пещеры, когда ее командир, обер-лейтенант, заметил, что правое крыло снова отстало: южный, более крутой склон затруднял движение. Обер-лейтенант нетерпеливо поднес к губам свисток и дал три резких, пронзительных сигнала, торопя отставших солдат. Дважды его свисток верещал повелительно. Пронзительные звуки тут же отдавались эхом от покрытых снегом склонов и замирали в глубине долины. Но третий его свист умер еще при рождении. Прервался и возобновился в воющем длинном «до», гармонически перешедшем в страшный, долгий, захлебывающийся крик боли. Секунду обер-лейтенант стоял неподвижно с выражением недоумения на лице, потом резко переломился пополам и рухнул в хрустящий снег. Здоровенный сержант бессмысленно уставился на упавшего офицера. Потом что-то сообразил, глянул вверх с ужасом, открыл было рот, чтобы закричать, вздохнул и устало осел рядом с неподвижным телом обера. Он уже умирал, когда в его ушах зазвучал злой, похожий на удар бича выстрел маузера.

Высоко вверху, на западном склоне горы Костос, спрятавшись в V-образную ложбинку, среди камней лежал Андреа. Он видел темнеющий горный склон в телескопический прицел винтовки и всадил еще три обоймы в изломанную, дезорганизованную цепь преследователей. Лицо было спокойно. Даже веки не дрожали от размеренных выстрелов маузера. Глаза ничего не выражали. Ничего. Взгляд был ни жестким, ни безжалостным — просто пустым и пугающе-отсутствующим. Сейчас рассудок был закрыт от мыслей и чувств прочной броней дела, ибо Андреа знал: в такие минуты нельзя ни о чем думать.

Андреа медленно опустил маузер, поглядел на тяжело поднимающийся в морозном вечернем воздухе пороховой дым. Противник исчез. Совершенно исчез из глаз, попрятавшись за разбросанные по склону валуны, зарывшись в белое снежное одеяло. Но он все еще был там, на склоне, он все еще был опасен. Андреа знал, что немцы быстро опомнятся после внезапной гибели офицера — во всей Европе нет более цепких и обученных солдат, чем горные стрелки батальона Джегера. Они пойдут за ним, поймают его и убьют, если это вообще в силах сделать человеку. Поэтому Андреа первым убил офицера. Тот мог остановить солдат, удержать от преследования и постараться выяснить причину ничем не обоснованной атаки с фланга, Андреа нырнул за камень. Автоматная очередь смертельным рикошетом прошила валуны перед ним. Он ожидал этого: старый испытанный прием пехотной атаки — перебежки вперед под огнем прикрытия. Ложишься, прикрываешь огнем товарища. Потом он тебя прикрывает и ты идешь вперед. Очень просто. Андреа быстро вставил в карабин новую обойму, плашмя упал на землю и не спеша отполз на пятнадцать-двадцать ярдов вправо, к низкой гряде обломков. Он старательно выбрал место засады и остановился. Натянул капюшон до самых бровей и быстро выглянул из-за края камня.

Еще одна длинная автоматная очередь ударила по камням, только что им оставленным. Полдюжины немцев, пригнувшись, по трое с каждой стороны, спотыкаясь, бросились вперед, вверх по склону. Вот они снова залегли в снег. Андреа опустил голову, потерся грязным заросшим подбородком о тыльную сторону ладони: «Скверно, очень скверно. Чертовски плохо. Эти немецкие лисы никогда не пойдут прямо в атаку». Они продвигались веером в обе стороны. Концы цепи охватывали его полукольцом. Для него это была не очень удачная ситуация, но можно справиться и с таким маневром. Еще раньше он хорошо приметил спасительный овражек, который извивался по склону позади него. Но Андреа не предвидел, что западный край цепи наткнется прямо на пещеру, в которой прятались остальные.

Андреа перевернулся на спину, поглядел на вечернее небо. С каждой минутой становилось темнее. Быстро темнело еще и от тяжело падавшего снега. День угасал. Грек осмотрел вздымающуюся громаду Костоса — лишь несколько скал и выемок перечеркивали однообразие ровного склона. Он еще раз окинул взглядом горы. Автоматы горного батальона снова заговорили. Он увидел, что опять повторяется тот же маневр, и не стал мешкать. Вслепую стреляя вниз, он привстал и бросился на открытое место. Пальцы сжимали курок, ноги скользили по плотному насту. Опять вскочил и, сделав рывок, оказался под укрытием груды камней. Тридцать пять, тридцать, двадцать ярдов. Ни выстрела. Он подскользнулся на твердой наледи. Вскочил по-кошачьи. Еще десять ярдов, а он все цел и неуязвим. Нырнул в укрытие, упал на грудь и живот так, что почувствовал ребрами, как судорожно сжались легкие. Задохнулся.

Пытаясь отдышаться, он снял кожух магазина, вставил новую обойму, успел бегло глянуть на вершину горы, вскочил на ноги — все в какой-то десяток секунд. Держа маузер наперевес, снова стал стрелять не целясь, как попало. Не было смысла целиться, ибо он мог видеть только предательски скользкую землю под ногами да недостижимо далекие впадины на склонах гор. Потом кончились патроны, и маузер стал бесполезен. А каждый автомат, каждая винтовка снизу стреляли. Пули свистели вокруг, ослепляя его взвихренными струйками снега, рикошетя от твердых камней. Но сумерки уже тронули вершину, и Андреа стал только тенью, быстро бегущей тенью на фоне призрачно-смутного горного пейзажа. Разобрать что-либо на монотонном заснеженном склоне было одинаково трудно в любое время. Но непрерывный плотный огонь немцев и сейчас, в сумерках, был опасен. Андреа не мешкал. Невидимые руки злобно дергали его за развевающиеся полы маскхалата. Он бежал почти по прямой. Последние десять футов — и он рухнул в укрытие, вниз лицом.

Распластавшись, он перевернулся на спину, вынул из нагрудного кармана зеркальце и поднял его на вытянутой руке над головой. Сначала Андреа ничего не видел, потому что темнота внизу была гуще, а зеркальце запотело от тепла его тела. Но на холодном воздухе пелена исчезла, и он разглядел двух, трех, потом сразу с полдюжины немцев, неуклюже бежавших вверх по склону. Он увидел и двух крайних солдат, замыкавших правую сторону цепи. Андреа опустил зеркальце и с облегчением вздохнул. Глаза сузились в улыбке. Он глянул в небо, моргнул — первые хлопья падающего снега растаяли на его ресницах. Он снова улыбнулся.

Почти лениво вынул последнюю обойму к маузеру и вложил еще несколько патронов в магазин.

— Начальник, — голос Миллера угрюм.

— Да? В чем дело? — Меллори стряхнул снег с лица, с воротника накидки и стал вглядываться в белое месиво впереди себя.

— Начальник, когда вы учились в школе, вам не приходилось читать рассказы о том, как люди терялись в снежной буре и бродили по кругу день за днем?

— У нас была именно такая книга в Куинстауне, — ответил Меллори.

— Бродили по кругу, пока не умирали, — настаивал Миллер.

— О, ради бога, — нетерпеливо произнес Меллори. Ноги его даже в просторных ботинках Стивенса противно ныли. — Как мы можем плутать по кругу, если все время спускались вниз? Ты думаешь, мы где, на чертовой винтовой лестнице?

Дальше Миллер шел в напряженном молчании. Меллори двигался рядом. Они по щиколотку утопали в мокром липком снегу, падавшем тихо и неустанно в течение последних трех часов, с тех пор, как Андреа увел поисковую партию Джегера. Даже в середине зимы в Белых горах, на Крите, не бывало такого обильного и непрерывного снегопада. «А ведь имеется множество островов вечного солнца, которое их все еще золотит», — горько подумал он. Он не предвидел снегопада, когда собирался в деревню Маргариту за едой и топливом. Но и тогда он не изменил бы решения. Хотя Стивенс теперь не так страдал от боли, он слабел на глазах. Крайняя необходимость вынудила их предпринять этот поход.

Луна и звезды закрыты тяжелыми снежными облаками, и, естественно, мало что можно было разглядеть в любом направлении, даже на расстоянии десятка футов. Потеря компаса делала их беспомощными. Меллори не сомневался, что найдет деревню — это так просто: пойти вниз по склону и шагать до тех пор, пока не наткнешься на ручей, бегущий через всю долину. Затем по ручью двигаться на север, пока не достигнешь Маргариты. Но что будет, если этот снег помешает отыскать на обратном пути крошечную пещерку в громадной горной пустыне...

Меллори едва не вскрикнул — железная рука Миллера ухватила его за локоть и потянула вниз, в снег. Он прикрыл козырьком ладони глаза от снега и стал вглядываться в бархатное белое покрывало, вихрями поднимающееся перед ним в темноте. Наконец всего в нескольких футах впереди он разглядел темный приземистый силуэт. Оставалось только наскочить на него.

— Это хижина, — тихо сказал он Миллеру на ухо. Он приметил ее еще раньше, после полудня. Хижина на полпути между пещерой и Маргаритой. Почти по прямой линии. Облегченно вздохнул, чувствуя прилив уверенности; через полчаса, а то и раньше они будут в деревне.

— Элементарная координация, мой дорогой капрал, — пробормотал он. — Потеряться, да еще ходить по кругу! Чуть больше веры в... — он умолк: пальцы Миллера еще крепче впились в его локоть, а лицо оказалось совсем близко.

— Я слышал голоса, начальник, — едва выдохнул он.

— Ты уверен в этом? — засомневался Меллори, заметив, что пистолет с глушителем все еще в кармане Миллера.

Миллер помедлил.

— К чертям собачьим, начальник, ни в чем я не уверен, — раздраженно прошептал он. — Последний час я только и делал, что воображал всякую чертовщину. — Он отбросил назад капюшон, чтобы лучше слышать, вытянулся вперед и через секунду снова склонился к Меллори. — Как бы там ни было, я уверен, что слышу что-то.

— Пойдем посмотрим, что там такое, — Меллори снова был на ногах. — Думаю, что ты ошибаешься. Это не могут быть парни Джегера. Они наполовину влезли на Костос, когда мы их видели в последний раз. Такие хижины используются пастухами только в летние месяцы. — Он спустил предохранитель кольта 45-го калибра и медленно, полусогнувшись, двинулся вперед, к ближней стене хижины. Миллер шел рядом.

Они прижались к тонкой, обшитой толем стене Я замерли. Через несколько секунд Меллори успокоился.

— В доме никого. Если там кто-то и есть, то ведет себя невероятно тихо, а так не бывает. Ты иди сюда, а я пойду тебе навстречу. У двери остановись. Она со стороны долины. Подальше обходи углы. Это никогда не подводит, если вдруг наткнешься на засаду.

Через минуту они были внутри хижины. Плотно прикрыли дверь. Прикрывая луч фонаря рукой, Меллори проверил все закоулки ветхого строения. Хижина совершенно пуста. Земляной пол, грубый деревянный топчан, развалившаяся плита и ржавый фонарь «летучая мышь» на ней. Вот и все. Ни стола, ни стула, ни трубы, ни даже окна.

Меллори прошел к плите, поднял фонарь, поболтал им в воздухе.

— Им же много недель не пользовались, но керосин залит полностью. Очень полезен в нашей чертовой ловушке, если мы теперь вообще ее отыщем... — Он замер, будто врос в пол. Прислушался. Глаза уставились в пустоту, голова слегка склонилась набок. Мягко, очень бережно он опустил лампу и спокойно прошел к Миллеру. — Напомни, чтобы я извинился перед тобой, — пробормотал он. — Нас здесь целая группа. Дай мне твою пушку и продолжай говорить.

— Снова этот Кастельроссо, — громко пожаловался Миллер. Он и бровью не повел. — Это ужасно скучно. Китаец, бьюсь об заклад, на этот раз обязательно китаец. — Теперь он говорил сам с собой.

С автоматическим пистолетом у пояса Меллори бесшумно отошел от хижины фута на четыре и двинулся в обход. Он обогнул два угла и подошел к третьему, когда краем глаза заметил сзади неясную тень человека, метнувшегося к нему от земли с вытянутой вперед рукой. Меллори отскочил в сторону, ловко повернулся и с ходу нанес кулаком яростный удар в живот нападавшего. С болезненным стоном, перегнувшись пополам, нападавший бездыханно рухнул на землю. Меллори перебросил пистолет в правую руку и, не мигая, уставился на распростертое тело, на примитивную деревянную дубинку, зажатую рукой в перчатке, на холщовую котомку за спиной. Он держал упавшего на мушке и ждал. Слишком это было легко, слишком подозрительно. Прошло полминуты, а тело на земле все не двигалось. Меллори коротко шагнул вперед и довольно сильно ударил лежащего по колену. Этот старый прием никогда, как он помнил, не подводил. Боль была короткой и резкой, но — ни звука, ни движения.

Меллори быстро нагнулся, свободной рукой ухватил наплечные лямки котомки, выпрямился и направился к двери хижины, полунеся, полуволоча по земле пойманного. Тот почти ничего не весил. «Даже на Крите, пропорционально конечно, не стоят такие крупные гарнизоны. Здесь, должно быть, намного меньше остается пищи для островитян, — огорченно думал Меллори. — Видать, и вправду слишком мало». Он пожалел, что ударил так сильно.

Миллер встретил его у раскрытой двери. Молча нагнулся, подхватил человека за щиколотки и помог Меллори швырнуть его на топчан в дальнем углу хижины.

— Неплохо, начальник, — похвалил он. — Я ничего не слышал. Кто здесь чемпион-тяжеловес?

— Не имею понятия, — Меллори покачал головой. — Кожа да кости, одни кожа да кости. Закрой дверь, Дасти, и поглядим, что мы тут выловили.




Загрузка...