Глава двенадцатая

В замке начали готовиться к путешествию. Роберт собирался въехать в Ардингстон торжественно и пышно, поэтому вся его свита, включая отца Джона, которому предстояло ехать в качестве их личного священника, собиралась в дорогу. Первым делом занялись оружием и доспехами – полировали, удаляли с кольчуг ржавчину, чинили и чистили седла, упряжь, попоны, флажки и знамена.

Путешествие могло занять по крайней мере две недели, а может, и больше, учитывая возраст Уилла. Уимси за лето подросла, но вряд ли могла бежать всю дорогу рядом с лошадьми. Еще щенком она выучилась ездить на лошади, припав к ней впереди сидящей в седле Дженевры. Так что ее мог посадить к себе кто-нибудь из свиты, если только конь примет столь необычного седока.

Мег попросила разрешения взять Эдану и Уистэна с собой – Бернард ехал старшим конюхом, и семья не хотела разлучаться. Так как отец Джон отправлялся в путь с ними, Роберт согласился взять сына Эннис Гарри пажом, чтобы тот не пропускал занятий. Нет нужды говорить, в каком восторге пребывал мальчик. Эннис же не слишком была этому рада.

Дженевра с грустью расставалась с Мартином и Эннис. Она подружилась даже с капитаном Нори. Можно было лишь надеяться, что разлука продлится не больше полугода.

И вот настал день отъезда. Пестрая вереница всадников, вьючных животных и пешей свиты – тронулась в путь. Перемещался обоз довольно медленно – со скоростью не более четырех миль в час, или около семи лиг в день.

Дженевра чувствовала себя обновленной, мрачное расположение духа покинуло ее. Она наслаждалась прекрасными отношениями с Робертом, ей доставляли радость дни, проведенные в седле, и ночи, которые они коротали под незнакомыми крышами. К сожалению, путешествие омрачалось сильными дождями. Когда же наконец выглянуло солнце и своим ослепительным блеском высушило путников, никто не встретил его с большим облегчением, чем Дженевра.

Уилл путешествовал в маленькой люльке, привязанной позади седла Дженевры. Его молоденькая няня не так хорошо ездила верхом, чтобы взять ребенка к себе. Вооруженные воины, включая Роберта, Алана и отца Джона (у священника был громадный меч, которым он хорошо владел), не одобряли поведения хозяйки, однако Дженевра не могла доверить младенца никому – ни преданным слугам, ни даже Мег или Сигрид. Она решила везти сына сама.

Уиллу было сухо под кожаным навесом, но он, подобно прочим путешественникам, не любил дождливых дней. Крепкому малышу, уже научившемуся сидеть, в плохую погоду приходилось лежать неподвижно. Разумеется, это вызывало у него протест.

Бернард скакал с плетеными корзинами, перекинутыми по обе стороны седла. В каждой лежал младенец. Их мамаша, мешковато сидевшая в седле, трусила позади Дженевры и Сигрид, которая тоже была неважной наездницей. Мег то и дело встревожено оглядывалась назад, где Бернард вез ее драгоценную ношу.

– Они в полном порядке, – успокаивала ее Сигрид. – Бернард – хороший наездник и сможет приглядеть за двойняшками! При такой заботе с ними ничего не случится.

– Я знаю, – призналась Мег. – Но просто я не привыкла быть так далеко от них.

Дженевра подслушала этот разговор и улыбнулась. Она взглянула через плечо на колыбельку, где мирно посапывал ее ребенок.

Когда солнце снова появилось на небе, Дженевра решила переодеть Уилла, вынула его из люльки и положила перед собой на седло.

– Не урони его! – сказал Роберт, взволнованно глядя на сына и наследника, который широко улыбнулся отцу и пустил пузырь.

– Нет, милорд. У Хлои мирный нрав, и она привыкла к нему.

«Как и Принц», – подумал Роберт, почувствовав уверенность Дженевры. Он смотрел, как расплылось от удовольствия личико ребенка. Скоро малыш подрастет, и тогда он пересадит его на своего коня.

«Роберт Уильям. Мой сын и наследник. Да, это так. И все же ни одна черточка его не указывает на то, кто его отец. Может, такой черты никогда и не будет. В конце концов, многие дети совершенно не похожи на своих родителей. По крайней мере волосы у Уилла светлые, а глаза голубые».

А у Дрого?

Роберт отбросил прочь предательские мысли. Он дал обет преодолеть свое недоверие и не собирался нарушать его. К тому же та кухонная девка, что спала с Дрого, разрешилась смуглым ребенком с карими глазами.

Дрого. Все беды Роберта неизменно начинались с младшего брата. Вина, ревность, недоверие, разочарование – все это было порождением его мстительной и неизбывной зависти.

«Этот негодяй за многое должен мне ответить», – подумал Роберт, впервые осознав, что ядовитые семена, посеянные Дрого, пустили корни в его душе.

Это была горькая мысль, и Роберту предстояло ее обдумать.

Обоз Сен-Обэна представлял собой внушительное зрелище, и жители городов и деревень, через которые они проезжали, высыпали на улицу поглазеть. На большинстве лиц читалось любопытство, иные смотрели хмуро, даже плевали, а купцы поспешно закрывали свои лавки ставнями – от греха подальше.

Однако люди Роберта порядка не нарушали, по крайней мере пока находились в поле зрения господина. Был только один случай бесчинства – во время ночного привала возле города. Группа оруженосцев посетила местную таверну. Ребята хватили лишку и натворили бед. В конце концов виновных выпороли.

– Чтобы в следующий раз им неповадно было дурить, – мрачно сказал Роберт, лично надзиравший за поркой.

– Да, – согласилась Дженевра. В первый раз она столкнулась с тем, что мужу пришлось распорядиться о наказании. Однако это было необходимо. Лорд Сен-Обэн не желал, чтобы за его именем потянулась дурная слава.

Перед прибытием в Ардингстон Роберт приказал сделать привал на один день, во время которого все вымылись, привели в порядок лошадей и принарядили упряжь. Сен-Обэн проверил своих людей, лошадей и снаряжение, чтобы удостовериться, насколько хорошо устранены следы долгого пути. Он хотел, чтобы все, включая его самого и его жену, прибыли в безукоризненном порядке, с развевающимися знаменами и флажками. Ради такого случая он надел свою кольчугу, а поверх нее – камзол с геральдическими украшениями.

Итак, Дженевра въехала в ворота замка рядом с Золотым Орлом. Впрочем, на сей раз голову его покрывал сверкающий стальной шлем, с кольчатым ожерельем, защищавшим горло. Золотые шлемы хороши для турниров, а не для долгого путешествия.

Дженевра с гордостью наблюдала, как длинный сверкающий обоз въезжает вслед за ними на двор. Трудно было разместить всех их людей в замке и служебных строениях. Кое-кому из свиты пришлось спать в палатках, а конюхи устроились в конюшнях, вместе с лошадьми. Гостей, видимо, понаехало немало. Шелковые павильоны для рыцарей и кожаные палатки для оруженосцев и купцов уже виднелись повсюду.

Дженевра не сомневалась, что обоз герцога и герцогини Ланкастерских, самопровозглашенного короля и королевы Кастильских, отличался особой пышностью. Принц Джон наверняка привез с собой своих самых именитых вассалов и рыцарей.

Принц не часто наведывался в Англию и не пользовался в народе популярностью, ибо люди считали его жестоким и жадным. Однако Роберт не разделял эту точку зрения. Он одобрял его, а Дженевра старалась полюбить все, что, было по душе Роберту.

Супругов Сен-Обэн разместили в большой комнате в которой стояла задрапированная бархатным пологом кровать. Изголовье ее и шесты для балдахина были изукрашены золотыми свитками. Раскладные кровати для слуг, которым также предстояло спать в этой комнате, уже были сложены у стен. Ночью их разберут. Уединение господам обеспечивали плотные красные занавеси, окружающие кровать.

Нортемпстон радушно приветствовал их, когда они вошли в вестибюль, заслышав сзывающий гостей колокол. Граф спросил, понравилось ли поместье супруги Роберту, поинтересовался их здоровьем и поздравил с рождением первенца.

– Вы должны непременно посетить меня в моих покоях, – пригласил он. – Я пошлю за вами, скажем, завтра, перед ужином. Как ты смотришь на это, Роберт? – И, заметив согласный кивок Роберта, засмеялся. – Да не забудьте принести сынка. Я жду не дождусь встречи со своим тезкой.

Затем он представил их герцогу и герцогине и другим именитым гостям. Джон Гонтский помнил Роберта как своего товарища по оружию. Они вместе сражались в нескольких баталиях, чаще всего в Наджере и Кастилии – там, где впервые зародились семена амбиций Джона, возжелавшего стать королем.

Подобно прочим дамам, приглашенным на столь блестящий праздник, Дженевра надела на себя все свои украшения: и те, что она унаследовала от матери, и те, что ей подарил Роберт, – фамильные драгоценности Сен-Обэнов. Ради такого случая супруги облачились в новые роскошные туалеты.

На Дженевре было облегающее платье из зеленого шелка, а поверх него плотная, бронзового цвета накидка, переплетенная золотыми нитями. На груди распростер крылья золотой орел, и такой же орел украшал длинный шлейф, который шуршал по коврам при каждом ее движении.

Когда ей приходилось приподнимать юбки, самоцветы, которыми были расшиты ее туфли, сверкали при каждом шаге. Прическа, с помощью проволоки сооруженная в форме сердца, была украшена золотыми нитями, на лбу сияло множество драгоценных камней, мочки ушей распухли от тяжелых серег.

В соответствии со своим сдержанным характером, Роберт свел количество драгоценностей на своей одежде к минимуму – прикрепил брошь к плиссированной шляпе, надел несколько колец и украшенный драгоценными камнями пояс. Кроме того, на нем был дорогой камзол из черной парчи с золотыми нитями и гроздьями нашитыми жемчужинами.

Но даже ему пришлось надеть туфли с драгоценными камнями. Рукоятка его кинжала была богато отделана и инкрустирована кабошонами[8] и геммами, которые так и сверкали, едва он брал кинжал в руки. «В такой компании внешности нужно уделять особое внимание. Здесь надо продемонстрировать свое богатство, поскольку от этого зависят могущество и власть».

В присутствии столь высокотитулованных гостей Сен-Обэнам полагалось не самое почетное место. Они сидели не на возвышении, а в зале, вместе с другими приглашенными такого ранга. Дженевра с облегчением заметила, что ее тети и дяди не было – то ли сами не приехали, то ли их не пригласили.

С того места, где сидела, Дженевра хорошо видела графа Нортемпстона и его почетных гостей. Герцог и герцогиня восседали на тронах. Лорд Уильям большую часть времени был занят разговором с Ланкастером. Дженевра не могла не восхищаться уверенностью, с которой граф обращался к своему высокородному гостю.

Однако она с сожалением отметила, что граф постарел за те семнадцать месяцев, что она его не видела. Значит, так и не оправился от тяжкого удара судьбы. Потерять всех наследников разом!

Дженевра заметила, что и граф частенько посматривает в ее сторону, отвлекаясь от важных разговоров. Вероятно, его интересовало, удачным ли оказался устроенный им брак.

Она подумала, что если судить беспристрастно, то их брак с Робертом ничем не хуже других, а был бы гораздо лучше, если бы им не мешало прошлое. Оно было у обоих. Говоря по правде, ее прошлое тоже отбрасывало ощутимую тень на их супружество. Роберт, разумеется, не попрекал ее незаконным рождением, но помнил об этом.

Яблоко от яблони недалеко падает – так рассуждают люди. Будь она законной дочерью знатного аристократа, муж не посмел бы усомниться в ее невинности. Но он сомневается до сих пор, отравляя жизнь и себе, и ей. Да, безоблачным их счастье не назовешь.

Часы шли, а празднику было не видно конца. Становилось жарко, и от дыма в воздухе витал туман. Смех зазвучал громче, гости начали вести себя развязнее. Роберт наслаждался хорошей едой, но пил в меру. Дженевра поблагодарила судьбу, что муж ее никогда не напивался до бесчувствия. На пирах он посвящал себя беседам. Вот и сейчас после изнурительного обсуждения с соседом по столу плачевного состояния монархии Роберт перешел на тему повеселее – турниры. Супруг даже не заметил, когда Дженевра удалилась в свою комнату на покой.

Верный своему обещанию, Нортемпстон на следующий день прислал за ними пажа. Уилла принесла нянюшка, но, как только младенец оказался в руках графа, тот велел девушке подождать за дверью.

Уилл тут же начал протестовать – он привык к уютным рукам няни и не собирался расставаться с ними. Обеспокоенная Дженевра подошла, чтобы забрать его, но граф, смеясь, отмахнулся от нее и уселся вместе с Уиллом в резное дубовое кресло.

Дженевра таким образом получила молчаливое указание присесть рядом на табурет. Она никогда не видела Нортемпстона таким довольным и веселым. Здесь, в своих покоях и среди своих людей, он, казалось, сбросил с себя все остатки чопорности, предписываемой высоким положением.

– Ну, ну, паренек! – подбадривал он Уилла. – Покажи-ка нам, какие у тебя сильные легкие. Они стоят твоего наследства. Твой голос наверняка перекроет любое поле битвы!

– Может, я возьму его, милорд? – спросила Дженевра, опасаясь, что, несмотря на внешнюю доброжелательность, граф может рассердиться на исходившего визгом краснолицего младенца. К тому же ей припомнилась репутация Нортемпстона – он слыл родителем суровым.

Однако граф не отдавал Уилла. Он покачивал его, бормоча какие-то ласковые слова, и – о чудо! – ребенок перестал плакать. Сначала он начал тихонько икать, а потом и вовсе затих. К облегчению Дженевры, малыш успокоился и даже осмелел – широко улыбнулся липким от слюней ротиком и вцепился в сверкающую брошь, пристегнутую к камзолу его светлости.

И тогда-то Дженевра уловила исполненный нежности и сожаления взгляд графа. Ей припомнился вчерашний разговор, который завел с ней Роберт, вернувшийся с праздничной трапезы.

– Горе не ожесточило графа, – сказал муж, забираясь в кровать. – Он стал более милосердным. А вот с сыновьями он обращался плохо, даже я это замечал. Не давал им никакой воли и не спускал никакой вины. И вот теперь они мертвы, а он остался один, без детей и внуков. Может, – предположил Роберт, – из-за этого граф сделался опекуном твоего монастыря. Чтобы искупить свой грех перед Господом, который жестоко наказал его.

– Однако многие в его положении считают суровость к детям обязательной, и никто их за это не наказывает, – возразила Дженевра.

– Разве нет? Ты думаешь, лорд Уильям – единственный аристократ, лишенный потомков, которые увековечили бы его имя? Многие полагают, что чума посылается Богом в наказание за грехи людей.

– Может быть, – сказала Дженевра. – Но если это так, то наказание настигает всех – И плохих, и хороших, а это несправедливо.

Роберт наклонился и поцеловал ее.

– Будь осторожна, дорогая, иначе тебя сочтут еретичкой.

– А ты тоже сочтешь?

– Нет, жена. Я понимаю, что это твой пытливый ум пытается разрешить трудные вопросы. Но если ты еретичка, тогда и я тоже еретик.

Он снова поцеловал ее, а потом отвернулся и заснул. И вот сейчас, глядя на человека, державшего на руках ее сына, Дженевра испытывала грусть за злополучного отца, сурового, но по-своему любившего своих детей и, по ее мнению, наказанного несправедливо.

– Ну, Роберт, – произнес граф, вдоволь позабавившись с младенцем, которому, казалось, очень понравилось сидеть у старика на руках, – у тебя теперь есть прекрасный сын и наследник. Я еще раз поздравляю тебя.

– Благодарю вас, милорд. Я и в самом деле очень этим горжусь.

Дженевра смотрела на лицо Роберта, пока он говорил это, и заметила, что его затуманившиеся голубые глаза избегали встретиться с графом взглядом. Ему было неловко от поздравлений наставника. И Дженевра мысленно прокляла Дрого.

Нортемпстон ничего не заметил и продолжал:

– Значит, твой сквайр, Алан Харден, должен быть посвящен в рыцари герцогом, да? Ты доволен его службой и считаешь, что он достоин такой чести?

Роберт расслабился и снова улыбнулся.

– Да, милорд. Алан хорошо и преданно служил мне, он отлично владеет любым оружием. Из него получится отважный и галантный рыцарь.

– У него был превосходный учитель, Роберт. – Граф вздохнул. – О, если бы ты был моим сыном!

– Я всегда жалел, что это не так, милорд. И все же я не думаю, что вы стали бы ко мне добрее, чем сейчас.

Нортемпстон горько засмеялся.

– Валяй уж напрямик, Роберт! Я был слишком жесток с моими сыновьями, да? А с тобой обращался получше, потому что с возрастом обмяк? Они же были почти взрослыми мужчинами, когда ты пришел ко мне. Но у них не хватало твоего духа, мой мальчик. Я на них кричал, а они дрожали, ни разу не осмелились дать мне отпор! – Он помолчал, покачал Уилла на коленях и оглядел малыша оценивающим взглядом. – Но может быть, у меня еще есть время исправить некоторые мои ошибки. Скажи няне, чтобы она унесла ребенка.

Роберт позвал девушку, которая освободила Нортемпстона от гукающего Уилла и унесла его из комнаты.

Нортемпстон повернулся к Дженевре и указал на украшенный розой медальон, покоившийся у нее на груди.

– У вас необычное украшение, миледи. Могу ли я спросить, откуда оно взялось?

Отвечая, Дженевра прикоснулась пальцами к украшению. – Это медальон моей матери, милорд.

– Леди Маргарет Хескит. А у вас есть еще какие-нибудь ее памятные вещи, дорогая?

Дженевра замялась. Она привезла с собой ларец, потому что не собиралась скоро возвращаться в Мерлинскрэг и хотела, чтобы он был с ней. Она надеялась продолжить расследование о том, кто же был ее отцом, тем более что круг ее знакомых расширялся. Однако она пока не рассказала Роберту о своей находке.

Украшения, что она носила, – медальон и кольцо – вполне могли быть переданы ей дядей, лордом Хескитом, накануне свадьбы. А письма? Как быть с письмами? Она не говорила Роберту о них и боялась, что он обидится. Однако в глазах Нортемпстона было что-то такое, из-за чего она почти готова была признаться.

– Еще украшения, милорд, включая это кольцо. – Она вытянула правую руку и показала кольцо матери, возможно обручальное. – И письма. – Она быстро взглянула на Роберта, который замер и удивленно взирал на нее.

– Письма? – спросил он.

– Да, Роберт. Любовные письма. Они хранились в Мерлинскрэге, в ларце. Я обнаружила их случайно, и содержание писем так расстроило меня, что я не решилась тебе открыться. Видишь ли, это письма моего отца. Подписанные только буквой А. – Дженевра сглотнула, а потом еле слышно произнесла: – В них он называл себя ее мужем.

Роберт встал и положил руку ей на плечо.

– И от этого ты страдала, женушка моя? Ты установила, что родилась в законном браке, но не можешь доказать этого?

Дженевра благодарно улыбнулась ему.

– Да, Роберт. Я всегда желала принести тебе в дар мое незапятнанное происхождение, но… – голос ее задрожал.

– Дорогая моя, – вступил Нортемпстон, – достоинство определяется не только происхождением. Можно я взгляну на ваш медальон?

– С радостью передаю его вам, милорд.

Роберт расстегнул застежку и вручил графу цепочку и медальон. Нортемпстон повертел его в руках, с интересом рассматривая герб. Он слегка побледнел и взглянул на Дженевру заблестевшими глазами.

– Можно открыть его?

– Конечно. Там волосы моего отца. – А! Не миниатюра?

Дженевра улыбнулась.

– Нет, милорд. Я сомневаюсь, что он мог позволить себе заказать миниатюрный портрет.

– И всё же он позволил себе такой изысканный медальон.

Высказанное шутливым тоном замечание осталось без ответа. Дженевра не могла понять, что же интересует графа.

Он в последний раз пристально посмотрел на медальон, а потом протянул его Дженевре.

– А можно взглянуть на кольцо?

Она сняла с пальца кольцо и, не вставая, обменяла его на медальон. Роберт снова отошел к окну.

Нортемпстон рассматривал кольцо.

– Хорошие камни, – заметил он, возвращая его. – Оба эти предмета изготовлены золотых дел мастером в Лондоне. – Он криво усмехнулся. – Я сомневаюсь даже, что ему заплатили! Но жаловаться он не посмел. Последнюю фразу он произнес очень тихо. Роберт снова встрепенулся, Дженевра спросила себя, правильно ли она расслышала.

– Милорд? – осмелилась переспросить она.

Он задумчиво смотрел на нее.

– Вы никогда не интересовались, чья эмблема изображена на медальоне?

– Колесико шпоры? У меня есть кольцо-печатка, на которой выгравирована такая же. Я собиралась это выяснить.

Граф, похоже, принял решение.

– Подойдите сюда, Дженевра, – приказал он.

Дженевра поднялась и подошла к Нортемпстону. Он взял ее руки в свои. И улыбнулся. Дженевра задрожала.

– Дорогая моя, – сказал граф Нортемпстон, – эта эмблема была принята моим вторым сыном, Артуром. Ты – моя внучка.

Комната поплыла. Дженевра пошатнулась, и Нортемпстон вскочил на ноги, чтобы поддержать ее. Подбежавший Роберт обхватил жену руками. И заговорил первым:

– Ваша внучка, милорд?

– Да, Роберт. Теперь ты понимаешь, почему я так настаивал на этом браке. И я очень счастлив, что вы полюбили друг друга.

Дженевра высвободилась из объятий и опустилась на табурет.

– Но… – начала она.

– Откуда я узнал? Артур, разумеется, говорил мне, на ком хочет жениться. Я не дал разрешения, поскольку намеревался сам устроить его будущее. – Он помялся, потом пожал плечами. – Я отправил его в Аквитанию. Он умер там от ран, полученных в перестрелке. Господь отплатил мне сполна. – Нортемпстон не смог сдержать горечи, прозвучавшей в его голосе.

– Вот почему мама напрасно ждала, что он приедет за нами, – прошептала Дженевра.

– Боюсь, что так. Но у меня были другие сыновья и даже внук к тому времени. Тогда потеря Артура не показалась мне такой уж трагедией. Он угрожал отречься от меня, и в то время смерть сына виделась мне как наказание его за противление отцовской воле.

Он заметил на лице Дженевры страх и снова смягчился.

– Я буду молить Господа, чтобы ты смогла простить меня. Ты, моя дорогая, сейчас единственный мой прямой потомок. Других у меня нет.

– О, милорд!

Улыбка старика больше напоминала гримасу.

– Я знал о твоем существовании, поскольку мне всегда сообщали о жизни Маргарет Хескит. Разумеется, из-за тебя я стал интересоваться монастырем Пресвятой Девы в Дербишире. Артур мертв, но у него осталась дочь, моя родная внучка. Законная или нет, она – прямая и единственная моя наследница. Все мое состояние перейдет тебе, дорогая.

Ошеломленная, Дженевра еле перевела дух.

Нортемпстон взмахнул рукой.

– Конечно, кое-что я оставлю моей сестре, но ей много не надо. Я нарочно устроил твой брак с человеком, который сможет управлять поместьями, а теперь у тебя появился сын – мой наследник. Родовой титул и Ардингстон, разумеется, ему не достанутся, но состояние, которое он получит, весьма значительна. Итак, я признаю тебя моей внучкой и наследницей. Господь в милости своей наконец простил меня.

– Моя мать, – прошептала Дженевра, – говорила Мег, моей камеристке, а тогда она прислуживала матери и была моей няней… Так вот, она ей сказала, что втайне обвенчалась с молодым человеком знатного рода, у которого не было собственных средств и он боялся потерять наследство, выказав открытое неповиновение своему отцу. – Она заметила, как граф нахмурился, но поскольку старик промолчал, то продолжила: – Он надеялся смягчить отца, прежде чем открыто не покориться ему, – смело проговорила она и увидела, что граф вздрогнул. – По этой причине моя мать отказывалась вслух назвать имя своего возлюбленного и объявить, что она замужем. Она так и умерла с этой тайной, спрятанной в ее сердце. Мег, давшая клятву молчать, ничего мне не говорила до дня моей свадьбы.

Нортемпстон пристально поглядел Дженевре в лицо.

– А эта Мег верила ей?

– О да, милорд. И все письма, похоже, подтверждают эту историю.

– В таком случае леди Маргарет была дамой весьма мужественной. И преданной женой моему сыну. Нам следует навести справки. Отыскать священника, совершившего обряд венчания.

– Но это произошло больше двадцати лет назад, милорд. Священник, может быть, уже мертв.

– Это верно. Но я попробую. А тем временем нам надо решить еще одно дело. Я добился для вас личной аудиенции у герцога Ланкастерского. Ты его уже знаешь, Роберт. У меня есть к нему просьба, и я хочу сделать это в твоем присутствии.

– Просьба? – переспросил Роберт.

– Да. Пока я не скажу тебе, в чем она состоит. Ты поедешь с нами на охоту завтра утром?

Они сменили тему. Роберт кивнул, и Дженевра тоже. У нее слегка кружилась голова от ошеломительных новостей. Она обрадовалась предстоящей охоте – бешеная скачка наверняка пойдет ей на пользу.

Дженевре казалось невероятным, что граф Нортемпстон – ее дед. Она знала, что отец из влиятельной семьи, но никак не могла предположить своего родства с таким магнатом. «Подумать только, все владения графа, помимо Ардингстона, в один прекрасный день станут моими! И Роберта! – вспомнила она, – Надо передать состояние ему, чтобы Уилл смог унаследовать все. Так вернее. Мы уже согласились, что у меня останется Мерлинскрэг как часть моего приданого. Может, потом я завещаю его моей старшей дочери».

Нортемпстон обнял и поцеловал внучку в лоб, и супруги удалились. Дженевру охватило странное ощущение нереальности происходящего, точно так же она чувствовала себя после смерти матери.

В глазах ее стояли слезы, голова кружилась. Пока они шли к себе по длинным галереям и коридорам, Дженевра держалась за руку мужа, который бережно вел ее. Оба молчали.

– Разве ты не счастлив, супруг мой? – наконец спросила Дженевра.

– Конечно, счастлив. Я так рад за тебя, дорогая! И очень благодарен его светлости за то, что он отдал руку своей внучки мне.

«Довольно прохладная речь. Может, он смущен, как и я».

– И даровал Уиллу прекрасное наследство, – напомнила она.

– Да, и за это тоже.

Дженевра грустно подумала, что счастье Уилла не очень трогает мужа. Он никак не свыкнется с мыслью, что Уилл – его законный наследник.

На следующий день надежды Дженевры оправдались – охота действительно взбодрила ее. К тому же ее волновала мысль, что земли, по которым они скачут, принадлежат ее деду. Она – внучка графа Нортемпстона! Охотники вернулись с богатой добычей. Пару диких кабанов отправили на кухню, а потом отобедав ими с отменным аппетитом.

Алан был занят подготовкой к церемонии посвящения в рыцари. Ему предстояло бодрствовать всю ночь накануне торжественного события.

Гарри, успевший подружиться с другими пажами, был в восхищении.

– Когда-нибудь я тоже стану рыцарем, – размечтался он, помогая Алану надеть облачение рыцаря.

Кольчуга, шлем, щит и копье – все это Алан собирал в предвкушении счастливого мига. У него уже был приличный меч, а Роберт подарил ему красивого гнедого боевого коня и золотые шпоры, которые имел право носить только рыцарь.

На следующий день в рыцарский сан возводились шестеро сквайров, после церемонии им предстояло выказать искусство владеть оружием на небольшом турнире, под строгим судейским оком своих лордов.

Церемония посвящения прошла весьма торжественно. Алан был намного красивее других претендентов, так по крайней мере решила Дженевра, когда каждый из соискателей по очереди выступал вперед и произносил слова присяги, после чего герцог ударял их по плечу шпагой. Потом, наблюдая за поединком, Дженевра ностальгически вспоминала о турнире, на котором победу одержал Золотой Орел, который оказался просто человеком, со сложным характером, сотканным из силы и слабости. Но романтические девичьи грезы о любви помогли ей выстоять в семейных бедах. Она и сейчас любила Роберта, но любила по-другому – с пониманием и сочувствием.

Теперь она была даже рада, что граф Нортемпстон, устраивая ее брак, не признался жениху в родственных связях с невестой. Роберт женился на ней, не рассчитывая на какие-то особые выгоды для себя, и в этом Дженевра видела залог своего семейного счастья.

То, что муж находил ее желанной, он доказывал каждой ночью. Днем Роберт тоже охотно общался с ней. Они подружились. Если бы не тень Дрого, постоянно затемнявшая ему разум!..

Алан отличился во владении оружием на рыцарском поле. Турнир еще продолжался, когда пришел паж и позвал их в ложу, где Нортемпстон развлекал своих высоких гостей. И именно там, под веселые турнирные клики, старый граф объявил герцогу Ланкастерскому:

– Ваше высочество! Я просил у вас возможности представить вам лорда Сен-Обэна еще раз, поскольку хотел бы просить об одном одолжении для него.

Обаятельный Джон, ласково их принявший, поднял вверх свои светлые брови. Дженевра подумала, что принц Джон и ее муж могли бы сойти за братьев, хотя Ланкастер носил бородку, а Роберт брил себе подбородок. Однако цвет волос у них был одинаковый.

– Одолжение, Нортемпстон? – спросил герцог, и в его голосе прозвучала властность.

– Да, ваше высочество. Вы уже много лет знаете Сен-Обэна, но мне хотелось бы поподробнее представить его жену. Леди Сен-Обэн, в девичестве Дженевра Хескит, – моя внучка.

Джон Гонтский переводил взгляд с Нортемпстона на Дженевру.

– Внучка, Уильям? А я и не знал, что у вас есть живые потомки!

– У меня нет законных потомков, ваше высочество. Однако мать Дженевры Хескит и мой сын Артур любили друг друга и обвенчались тайно, хотя это еще надо доказать. Однако я хотел бы думать, что мой правнук Роберт Уильям когда-нибудь унаследует Ардингстон и прочее достояние, которое ваши предки столь милостиво даровали моим.

Поэтому я прошу ваше высочество употребить свое влияние на короля, дабы после моей смерти он даровал графство супругу моей внучки, Роберту Сен-Обэну, тогда впоследствии мой правнук получит этот титул в наследство.

Дженевра затаила дыхание. Роберт тоже был поражен. Просьба была неожиданной, но не странной. И Джон Ланкастерский сочувственно отнесся к ней. Он медленно кивнул головой.

– Это разумно. Я обращусь к отцу с этой просьбой, хотя мое влияние на короля не столь велико.

– Я прошу только о поддержке, ваше высочество, ибо собираюсь послать королю официальное прошение по этому делу.

Дженевра заметила, как лицо ее мужа внезапно озарилось радостью, и поняла, что он переживает наивысшее счастье.

Роберт преклонил колени перед Ланкастером.

– Ваше высочество, долгие годы милорд Нортемпстон заменял мне отца. И за свое нынешнее счастье я тоже должен благодарить его. Если мне улыбнется удача и я буду удостоен графского титула, то сделаю все, что в моих силах, чтобы поддерживать его достоинство.

Сердце Дженевры сжалось от волнения. Она смотрела, как Роберт целует руку герцога. Потом, после церемонного прощания, они в сопровождении пажа направились в свои покои.

– Ну, женушка! – воскликнул Роберт, когда они остались наедине. – Не думал я, что этот визит принесет нам столько сюрпризов. Завтра утром мы уезжаем в Тиркалл. Интересно, что ждет нас там?

«Дрого», – подумала Дженевра и содрогнулась.

Загрузка...