Поединок страсти

Глава 21

Кэрролл Детвейлер потратил меньше часа на то, чтобы сложить вещи и выехать из фредерикбургских апартаментов. В шесть вечера он стоял у ворот своего дома. Единственный уличный фонарь освещал дорожку к дверям. За время его отсутствия маленький палисадник зарос травой, а забор был исписан каким-то малолетним хулиганом непристойными словами.

«Совершенно разболтались», — подумал Детвейлер мрачно, доставая винтовку с оптическим прицелом с заднего сиденья своего автомобиля. Если ему удастся как-нибудь поймать этого маленького ублюдка, он преподаст ему хороший урок.

Детвейлер попытался отпереть замок, но, видимо, не рассчитав свои силы, сломал ключ. Ругаясь и размахивая руками, он отправился на поиски незакрытого окна. Но все до одного оказались закрыты. Пришлось вернуться к центральному входу, и обвернув кулак носовым платком, он со всей силы стукнул по застекленной части двери, давая выход своему гневу и ярости.

Подождав, пока упадут осколки стекла, Детвейлер просунул руку внутрь и открыл замок. Закинув винтовку на плечо, он прошел в комнату, бывшую раньше материнской спальней. Хотя его мать умерла уже два с лишним года назад, он все еще не трогал ее комнату: стены, ковры, занавески и кровать, застеленная пурпурным одеялом, — все было как при ней, парфюмерия и косметика по-прежнему стояли на туалетном столике. Он все еще скучал по ней.

Кэрролл никогда не видел своего отца. Он умер, когда сыну еще не было и года, и мать посвятила Кэрроллу всю свою жизнь. Хотя при ее способностях она могла бы сделать неплохую карьеру.

Детвейлер разглядывал себя в миниатюрном зеркальце, стоящем на туалетном столике, и размышлял о том, что бы сказала мать, если бы увидела его сейчас. Больше всего на свете она ненавидела длинноволосых, хлыщеватых хиппи. Детвейлер поскреб подбородок: да, вряд ли он бы понравился ей теперь. Проклятая щетина! Надо побриться.

Детвейлер быстро прошел через холл в ванную комнату, при этом чувствуя себя слоном в посудной лавке. Шесть месяцев слежки за ранчо Прайдов, жизни в походных условиях, когда не очень-то заботишься об окружении, сделали из него дикаря. Внезапно он мучительно захотел как можно скорее выбраться из этого дома: бритье могло подождать.

Детвейлер вышел из дому, и уже через минуту ехал в «Старую таверну». За время его отсутствия забегаловка не изменилась: неоновая вывеска, слепившая глаза, приглашала посетителей утолить жажду. Он сел на облюбованное им давным-давно место в углу зала и заказал пиво. Мужчина за соседним столиком, только взглянув на него, встал и вышел: никто не смел сидеть с ним рядом.

Кэрролл пил, стараясь залить хмелем пустоту внутри. Однако четыре кружки пива не поправили дела. Даже наоборот, в нем все сильнее и сильнее закипала звериная злоба. Он злился всегда, сколько себя помнил, может быть, злился с первых дней своего рождения. Хотя в прошлом надежда на новое задание помогала ему держать себя в руках.

Теперь этой надежды не было. Не будет новой операции, с успехом которой пройдут тяжкие воспоминания о провале.

Слова сенатора не имеют значения. Детвейлер был уверен, что навсегда потерял его уважение.

Блэкджек сорил деньгами направо и налево. Деньги ничего не значат для таких, как он. Блэкджек пошел воевать во Вьетнам уже миллионером. Ему не было никакой нужды служить в армии с такими бедняками, как Кэрролл, но он был с ними.

Чертов герой — вот кто такой этот сенатор.

Мысль о том, что задание не выполнено, разъедала мозг Детвейлера, как кислота. Где он ошибся? Как можно поправить положение?

Нет на земле другого такого места, как дом, думала Кэйт, окидывая взглядом плоды своих трудов. Гостиная никогда не выглядела более нарядно: в камине полыхал огонь, на елке красовались гирлянды, пол был устлан хвоей, а над зеркалом висела веточка пихты. Но самое замечательное то, что вокруг были родные, всем сердцем любимые лица — отец, Мимс, Байрон и, конечно же, Команчо.

Намедни он и Невилл помогали ей украшать гостиную. О, то был замечательный вечер! Кэйт даже чуточку жалела, что они втроем так быстро управились. Впрочем, немудрено: в таких делах нет лучшего помощника, чем согласие. А его вчера было с избытком.

Внезапная дружба Команчо и Байрона воспринималась Кэйт как подарок судьбы. Все складывалось наилучшим образом. «Такого замечательного Рождества я и не вспомню», — подумала она, блаженно улыбаясь.

— Кэйт еще не сказала вам, что сенатор Морган собирается пригласить президента на открытие Аутбэка? — Хэнк обернулся к Мимс. — Конечно, он будет не первым президентом, посетившим Пансион Прайдов. Теодор Рузвельт охотился здесь с моим дедом Уилиссом, и Линдон Джонсон приезжал сюда раз или два. Это и в самом деле историческое место. Рано или поздно Кэйт впишет его в регистр национальных достопримечательностей.

— Прелестно, — отозвалась Мимс.

На самом деле она вряд ли слушала Хэнка. Что-то непонятное происходило с ней сегодня вечером.

Наверное, Мимс необходимо хотя бы немного побыть наедине с Байроном, решила Кэйт. Ведь она сама бы не отказалась остаться один на один с Команчо.

— Не знаю, как все вы, — решила действовать Кэйт, — а я очень устала.

— Да и я тоже, — сказал Хэнк, с трудом поднимаясь со стула.

— А глоточек на сон грядущий? — поинтересовался Команчо, подходя к Хэнку и дружелюбно обнимая его за плечи.

Кэйт поняла, что таким образом он хочет помочь Хэнку подняться, не задев его самолюбия.

— Мне нравится эта идея, сынок, — ответил Хэнк. Кэйт подождала, пока они выйдут из комнаты, и повернулась к Мимс и Байрону.

— С вашего позволения, я пойду посмотрю, что готовит к Рождеству Дельта.

— О нас можешь не беспокоиться, — ответил Байрон.

— Я и не думала. Уверена, вы найдете, чем занять друг друга. Приятно провести вечер! — Кэйт обняла Мимс за плечи и невинно улыбнулась Байрону, как ребенок, который прекрасно понимает, что его родители в ближайшие полчаса будут заниматься любовью.

Байрон подождал, пока стук каблучков Кэйт стихнет, и нежно обнял свою любимую за плечи. Она приехала сегодня рано утром, и весь день у них не было и минуты, чтобы остаться наедине друг с другом.

Мимс вела себя безупречно. Нет, он не ждал, что она сразу же бросится ему на шею и потащит в постель. Но ее кажущаяся безучастность очень сильно задевала его самолюбие. Она была грустна в сдержанна во время сегодняшнего ленча и говорила только с Бобби Рэй.

— Может быть, я чем-то тебя обидел? — спросил Байрон, чтобы прервать натянутое молчание.

Мимс встрепенулась и быстро выпрямилась, словно звук его голоса был для нее непривычен.

— Конечно нет. Почему ты спрашиваешь?

— Если бы ты знала, как я скучал, как ждал твоего приезда! И вот мы вместе. Но тебе не до меня. О чем ты думаешь? Что так волнует тебя? Я бы ни о чем не спрашивал, если бы ты не выглядела такой несчастной!

— Что ты! Все совсем не так! Байрон, взяв ее за подбородок, поднял лицо и заглянул в глаза.

— Мимс, дорогая, я не видел такой честной женщины, как ты, с тех пор, как умерли мои родители. Ты не умеешь врать. У тебя на лбу написано: «Я лгу!»

— И что ж, я такой же транспарант для всех окружающих?

— Вовсе нет. Разве все когда-нибудь заглядывали в твои глаза? Думаю, я единственный.

— И почему же?

— Потому что я люблю тебя, — спокойно произнес Байрон.

Огромные голубые глаза Мимс широко раскрылись от изумления.

Он молчал в ожидании ее ответа, и тишина неловко затянулась.

— Но ведь мы едва знакомы, — наконец произнесла она.

— Возможно, но мне кажется, я знаю тебя вечность. Мимс резко поднялась со стула и наверняка вышла бы из комнаты, не схвати он ее за руку.

— Я совсем не та, за кого ты меня принимаешь, — с болью в голосе сказала она.

«Почему именно сейчас, — растерянно подумала Мимс, — почему именно сейчас Байрон говорит о своей любви?» Она безумно хотела сказать, что тоже любит его. Но как?! Ведь есть немало такого в ее жизни, что может в корне изменить его отношение к ней.

— Я слишком стар для тебя? — почти выкрикнул Байрон.

— Что за чепуха?!

— Оба твоих предыдущих мужа были намного моложе меня.

— О, Байрон, как мужчины они и в подметки тебе не годились. Дело не в возрасте, дело во мне. Сегодня кое-что произошло…

— Ты можешь рассказать мне об этом? Мимс тяжело вздохнула.

— Наверное, да. Но не здесь. Давай пойдем прогуляемся. Я только на минуту поднимусь в свою комнату накинуть что-нибудь потеплее, — рассеянно проговорила она.

Байрон вышел на крыльцо. Вскоре появилась и Мимс. На ней была теплая кофта и драповая юбка. Из этого можно было заключить, что предстоял долгий разговор.

По дороге к конюшням ни он, ни она не проронили ни слова. Оба были заняты своими переживаниями. Мимс пыталась найти в себе силы сказать этому самому дорогому ей человеку жестокую правду, которую она утаила от своих бывших мужей.

Байрон же никак не мог понять, почему Мимс, любя его, все-таки отказывается выйти за него замуж. Судя по всему, они действительно плохо знают друг друга. Возможно, будет правильнее, если он первым откроется ей.

— Нынешний вечер — эти небо и звезды напоминают мне о Кифару, — начал Байрон, задумчиво глядя вдаль.

— Кифару — ранчо твоих родителей?

— Да. Оно было названо так моим прапрадедом в честь тамошних чернокожих. Прапрадед первым осел на этой земле. Кифару на местном диалекте значит «носорог».

— Разве, когда ты был маленьким, в тех местах еще водились носороги?

— Не так много… Но теперь их точно всех перестреляли. Знаешь, охота была не просто занятием, она была чуть ли не единственным средством к существованию. Поэтому мужчины в нашей семье всегда были охотниками. Хотя, по большому счету, неважно, что это — способ выжить или спорт. В конечном счете именно охота делала Невиллов мужчинами.

Мимс не понимала, почему Байрон заговорил о своем детстве. Но она была ему благодарна за передышку.

— Звучит, как покаяние. — Мимс печально улыбнулась.

— Да нет, — он взял ее за руку. — Я вырос на мифах о белых охотниках так же, как и мой друг маленький Масай. Мы играли с ним в белого охотника с того самого дня, как я научился ходить. Кстати, каждый из соплеменников Масая должен был убить льва в знак того, что он стал настоящим мужчиной, имеет право голоса и способен защитить свою семью.

— Как странно дружить с цветными малышами…

— В те времена это считалось нормальным. Я вырос вместе с Масаем. Его отец был нашим управляющим, меня мало трогал цвет его кожи. Когда мне было двенадцать, а Масаю четырнадцать, мы решили выйти на охоту за львом.

— И твои родители разрешили такое?!

— Они ничего не знали. Мы собрали свои вещички незадолго до заката, а на рассвете, когда все домашние еще спали крепким сном, убежали из дому. Мы шли почти весь денв и только под вечер разбили лагерь. Я был вооружен старенькой винтовкой, которую отец подарил мне на день рождения два года назад. Масай носил с собой копье и топорик. Черт возьми, о чем мы тогда думали, идя на льва с какой-то палкой-стрелялкой и копьем! — Байрон закрыл глаза, отчетливо представляя себе пережитое много лет назад. — Когда мы набрели на льва, светила уже полная луна. Нам было неведомо чувство4 страха. Как, впрочем, всем двенадцатилетним мальчишкам. К тому же Масай был очень настроен на охоту. Теперь, спустя много лет, я понял почему. Он не хотел показать младшему, что испугался. Масай был слишком горд и проиграл… Этот лев был уже ранен. Очевидно, ему совсем недавно пришлось пережить небольшую стычку с другими незадачливыми охотниками.

— Что же произошло? — спросила Мимс дрожащим от волнения голосом.

Байрон закурил и глубоко затянулся, прежде чем продолжить рассказ.

— Масай настаивал на том, чтобы подобраться поближе ко льву. Он двигался короткими перебежками, потрясая копьем и громко крича: «Эй, львище, смотри, что я могу!» Чувствуя себя не в своей тарелке, я принялся выкрикивать то же самое. — Байрон отбросил недокуренную сигарету далеко в сторону. Он очень нервничал. — Когда лев зарычал, я обнаружил, что застыл на месте и не могу пошевелиться от страха. От ужаса я буквально промочил штанишки. Масай же вел себя как настоящий мужчина… Ему даже удалось ранить зверя топориком.

— Он убил льва?

— В предсмертной агонии он тоже спрашивал меня об этом. «Да, Масай, — сказал я, — ты теперь великий охотник». Он просил меня снять и отнести шкуру льва его отцу.

— Как ужасно… Ты, наверное, долго не мог оправиться от случившегося?

Байрон рассмеялся.

— Что я! Моему другу пришлось намного хуже! Когда я вернулся домой, отец сказал мне, что я опозорил имя Невиллов. Он не разговаривал со мной до той самой ночи, когда мародеры атаковали нашу ферму. — Байрон посмотрел на Мимс и попытался улыбнуться. Но, увы, улыбки не получилось. — Даже уже учась в Кембридже, я винил себя в смерти Масая. Вернувшись в Африку, я стал белым охотником, надеясь, что какой-нибудь лев расправится и со мною. — Немного помолчав, Байрон снова закурил. — Я никогда никому не рассказывал о Масае.

— Почему же ты рассказал мне?

— Понимаешь, у каждого нормального человека есть такая вот история. История, вспоминая которую мучаешься всю жизнь. Но я не об этом. Я хочу сказать тебе, дорогая, что люблю тебя такой, какая ты есть. И то, что случилось с тобою недавно или много лет назад, не может изменить моих чувств к тебе.

Если бы они не стояли так близко друг к другу, Мимс бросилась бы ему на шею. Все ее сомнения исчезли в один миг. Он сделал ей самый дорогой подарок, какой только может сделать мужчина женщине, — он рассказал ей правду о себе.

Завернувшись в толстое фланелевое одеяло, Хэнк смотрел в окно. «Следующая зима будет намного легче», — подумал он, и тут же гримаса отчаяния исказила его лицо: ему не дожить до следующей зимы.

Хэнк наклонился вперед к телескопу и посмотрел на ясное ночное небо. Беда в том, что не человек решает, когда умереть. Жизнь уходит час за часом, день за днем. У него осталось не так уж много этих дней. Как быть? Как обмануть судьбу? До тех пор пока рядом с Кэйт не будет человека, способного позаботиться о ней, он обречен жить. Жить, как бы невыносимы ни были его мучения.

Внезапно Хэнк поймал объективом в телескоп какую-то пару: мужчина и женщина шли прижавшись друг к другу по дороге, ведущей к дому управляющего. Подавшись вперед, он взял их в фокус и тут же расплылся в улыбке. Теперь понятно, почему Команчо так торопился после ужина.

Хотя Кэйт и Команчо шли, повернувшись к нему спиной, Хэнку было довольно и этого. Они с Лиззи всегда так ходили, возвращаясь из гостей или прогуливаясь по ранчо, — плечо к плечу, держа друг друга за талию. Как давно это было… смахнув внезапно набежавшую слезу, Хэнк откинулся на спинку кресла и скинул с себя одеяло. Пора было ложиться спать.

Чистые фланелевые простыни пахли свежестью и влагой. Последнее время Хэнк не только ночь, но и большую часть дня проводил в постели, поэтому Дельта стала менять ему постель два раза в неделю. Он надеялся уйти из жизни раньше того срока, когда его простыни придется менять каждый день. Если Кэйт и Команчо вместе, то больше не о чем беспокоиться, — будущее Пансиона Прайдов, будущее Аутбэка в надежных руках. Земля, думал Хэнк, засыпая, все возвращается в землю, и печали, и радости…

Едва сдерживаясь, Мимс схватила Байрона за руку.

— Никто не вправе обвинить тебя в смерти Масая! Ты был ребенком. Но мне исполнилось шестнадцать, когда я отдала свою крошечную дочку в приют. Я была достаточно взрослой для того, чтобы хорошенько подумать. — Она пристально посмотрела на Байрона. — Ты не очень-то удивлен.

— Я понял, что ты рожала, когда впервые увидел тебя обнаженной.

— Почему же ты ни о чем меня не спросил?

— Я думал, ты сама когда-нибудь все мне расскажешь. К тому же это никоим образом не влияет на мое отношение к тебе. — Он задумался на мгновение, потом пристально посмотрел ей в глаза. — Есть только одна вещь, о которой я хотел бы тебя спросить. Сердце Мимс забилось от волнения.

— Я скажу тебе все. Если смогу…

— С того момента, как ты сегодня ступила под крышу этого дома, ты ходишь чернее тучи. Что произошло? Ты можешь сказать мне, в чем дело?

— Это потому… это из-за новой секретарши Кэйт.

— Бобби Рэй. Ты думаешь, что…

— Нет, уже не думаю. Я расспросила Бобби Рэй о ее семье. О, Боже, как все неловко получилось! Я просто изнываю от подозрений, как только встречаю молоденькую блондинку одного возраста с моей дочерью. — Мимс вся дрожала от волнения. — И можешь мне поверить, это так ужасно!

— Ты замерзла. Давай вернемся в дом?!

Мимс послушно кивнула.

— Давай.

Когда они уже почти подошли к конюшне, Байрон усадил Мимс на скамеечку и, присев перед ней на корточки, обнял ее за плечи.

— Я знаю превосходный способ согреть тебя, — сказал он, целуя Мимс в губы.

— Пожалуйста, дорогой, выслушай меня до конца! Я не смогу говорить, если ты будешь так себя вести.

— Да пойми же, меня совсем не трогает твое прошлое. Я думаю только о будущем! Я хочу, чтобы мы были вместе.

— Если бы все было так простой. Когда мне было шестнадцать лет, я влюбилась в своего учителя английского языка. Я мечтала стать писательницей. Он сказал, что у меня есть талант, назначил мне встречу после занятий, якобы для того, чтобы поговорить о моей работе.

— Чертов негодяй, будь он проклят! — гневно прошипел Байрон.

Мимс не отвечала. Она решила рассказать всю историю до конца.

— Одно событие шло за другим, и вскоре я оказалась с ним в одной постели в каком-то дешевом загородном мотеле… Он всегда долго и пространно рассуждал о том, что было бы, если бы его жена могла чувствовать и понимать так же, как я. Тогда мне и в голову не приходило, что это отработанный прием. Я жалела, я любила его. Несколько месяцев спустя, когда выяснилось, что я беременна, он умолял меня сохранить наши отношения в секрете. Он говорил, что потеряет работу, если хоть кто-нибудь узнает об этом. Короче говоря, мой отец отправил меня в католический дом для незамужних беременных женщин, которые хотят избавиться от ребенка, а потом устроил удочерение моей девочки через церковь.

— Ты когда-нибудь интересовалась, что случилось с ребенком?

— Десять лет назад я наняла детектива, чтобы найти ее. Но безуспешно.

— Почему ты не сделала этого раньше?

— Тому, по крайней мере, две причины. Сначала я не могла себе этого позволить, а потом она была уже

Довольно взрослой, и я не знала, нужно ли вмешиваться в ее жизнь.

— Конечно, — согласился Байрон. — Но что же тогда заставило тебя взяться за поиски?

— Десять лет назад одна из моих моделей сказала мне, что беременна, и я устроила ей аборт через знакомую медицинскую службу. Мне не хотелось, чтобы она страдала потом, как я. После этого случая я почему-то решила разыскать свою девочку.

— Мимс, любовь моя, — Байрон обнял ее за плечи, — ты не виновата в том, что случилось с тобою в шестнадцать лет. Но решать судьбу той девушки ты, была не вправе. — Он посмотрел ей в глаза. — Сколько моделей работало у тебя все эти годы?

— Я даже не знаю… Сотни… — удивилась Мимс.

— И для каждой ты сделала больше, чем карьеру, не так ли?

— Они так молоды и так скучают по дому. — Мимс улыбнулась. Первые дни самостоятельной жизни ее девочек были всегда удивительно трогательными. Как много пижам покупала она для своих тоскующих по дому моделей, сколько разговоров переговорила, успокаивая и ободряя их. — Я старалась стать для них матерью…

— Моя милая, милая Мимс! Тебе не приходило в голову, что вместо того, чтобы пойти учиться дальше, ты занялась работой с моделями, думая о своей дочери? Ты хотела подарить свое нерастраченное тепло другим девушкам, похожим на нее!

Внезапно Мимс почувствовала облегчение.

— Знаешь, я никогда не думала об этом.

— Но ведь это так?

— Да, наверное.

— Знаешь, я приехал в Техас, надеясь навсегда распрощаться с прошлым. Возможно, вдвоем нам будет легче.

Мимс глубоко вздохнула.

— Да, конечно. Но это нелегко…