Поэзия Золотой Орды

Во имя Бога славя мирозданье,

Любви я посвятил свое созданье.

Жемчужинами небо осветил Он,

Казной любви людей обогатил Он.

И свет, и ночи тьма — Его созданье,

На слове Он восставил мирозданье.

Семь вышних сфер над золотою крышей

В шесть дней Он сотворил, Аллах Всевышний.

Он соколу находит в небе цаплю,

Луною полной делает Он каплю,

Он дарит взору родинки блаженство,

Создав кудрей и стана совершенство.

Он гиацинт растит в земле весенней,

Он розу поселяет между терний,

Алмаз творит из пыли Вещей властью,

Сухой камыш переполняет сластью.

Могуществом стремит Он реки в море,

Жемчужину рождает в тайном створе.

Пчеле предназначает розу лета,

Слугой лужайки ставит ветр рассвета.

По ветру рея, облака и тучи

Нисходят ливнем где велит Могучий.

Он повелел — и комара зуденье

Нимврода довело до исступленья.

Всесильный ураган во время оно

Он сделал скакуном для Соломона.

Дал Моисею посох и молитву,

Иосифа Он дал в цари Египту.

Он дал в друзья Иакову страданья,

Азара чадо спас Он от терзанья[30].

Короной для Исы Он солнце сделал,

Вознес Пророка Он в Свои пределы.

Стал Мухаммад среди пророков шахом,

За страсть свою возлюблен стал Аллахом.

И эта страсть святого Мухаммада

Отныне мне, безумному, награда.

Труд Хорезми благослови же, Вечный,

Да не остынет пыл его сердечный!

Как месяц к ночи, вышел в блеске славы

Бек Мухаммед Ходжа — орел державы.

Все изменилось по хозяйской воле:

Явились чаши — началось застолье.

Мотивом хусайни озвучив саз свой,

Певец такой газелью начал сказ свой:

Ты царственна, как кипарисы рая,

Как роза льнет к тебе, изнемогая!

Целую стан младого деревца,

Твою державность сердцем постигая.

В лучах лица жемчужины серег

Как звезды блещут, от любви сгорая;

Пушок ланит под мускусом кудрей —

Как в хищных лапах птенчик попугая.

Твои уста — как редкостный рубин,

Не всем доступна прихоть дорогая,

Пока есть миг, играй, прелестный друг,

Ко всем уловкам женским прибегая!

Твой глаз проворней тюркского стрелка,

Злей черного аркана прядь тугая,

Ты, как султан на троне красоты,

Лишь миг мне даришь, мной пренебрегая.

Бывает ли цветник без соловья?

Твоей красе — ценитель и слуга я.

Тебя опять в разлуке Хорезми

Глазами ищет, зренье напрягая.

Сказал с улыбкой бек: «Поэт, без лести

Яви нам дар, достойный нашей чести!

В душе таишь ты жемчуг, блеск — во взгляде,

Персидские стихи в твоей тетради,

Переиграл ты многих в нарды страсти,

Ты сладкой речью держишь мир во власти,

Создай же ныне, выказав уменье,

На тюркском языке произведенье,

Чтоб на закате нашей жизни бренной

Мы этот дар оставили вселенной!»

«О государь! — я рек, целуя землю, —

Державному желанью сердцем внемлю.

Посильными стараньями своими

По всей земле твое прославлю имя!

Пока же, отдавая дань шербету,

Услышь газель, подобную рассвету».

За то, что лик твой схож с луной рассветной,

Я жизнь отдам признательною жертвой.

Пускай померкнет свет — краса твоя

Вселенную зальет волною светлой.

Когда бы полюбил тебя Платон,

Мир поразил бы мыслью искрометной;

Медовой речью залучила ты

В свои силки орла души бессмертной.

Покой и счастье создали вдвоем

Чудесный облик красоты заветной;

Позволь, я целый мир оповещу

О прелести красы твоей приветной,

Что Хорезми превыше царских благ

Своей улыбкой дарит мимолетной.

В восторге подарил мне витязь властный

Двух аргамаков и халат атласный.

Вновь разгорелся пир, и вновь друг другу

Передавали чаши мы по кругу.

Миг улучив среди столпотворенья,

Такое я прочел стихотворенье:

Бог, давший душу нашей плоти бренной,

Тебя царицей сделал несравненной,

Меня он сделал изумленным небом,

Тебя же — солнцем красоты нетленной.

Создав тебя, Творец красу твою

Явил народу кыблою[31] священной,

Над кипарисом полную луну

Раскрыв бутоном красоты бесценной.

Бог, прелестью твоей мир озарив,

Сразил меня красою неизменной.

Иосиф был прекрасен, но стократ

Прекрасней ты его красы отменной!

Тебя, как и небесную луну,

Бог создал безупречно совершенной,

Он блещущие жемчуга любви

Извлек из росной капельки мгновенной

И, обездолив в мире Хорезми,

Тебя царицей сделал над вселенной.

Свод писем о любви, подарок миру.

Найдет свой путь к Дамаску и Каиру!

Создам я свод из десяти посланий,

За сим столом прекрасных ожиданий.

Два будут на фарси, во имя Бога.

К лицу тому атлас, кто знает много.

Отдам сначала славе бека дань я,

Потом возьмусь смиренно за посланья.

Из рода Конырата лев державный[33],

С рожденья ты украсил род преславный:

Источник счастья и удачи кладезь,

Бек Мухаммед Ходжа — вселенной радость.

Ты наделил страну душой и блеском,

Величьем схож с владыкой Джанибеком[34]!

Войска твои, опора мусульманства,

Любые нищим отдадут богатства.

Душой — Мессия[35], Соломон — величьем,

Ты, как Юсуф[36], хорош своим обличьем.

Твой конь парит, как беркут, над державой,

Вселенную ты опоясал славой.

Когда б Хатам[37] узнал твои деянья.

Поцеловал бы землю в знак признанья.

Твой грозный взор сверкает, как зарница:

Узрев его, Юпитер покорится.

Народ спаял ты для труда и битвы,

С твоей камчи сочится кровь ловитвы.

Твои занятья — щедрость и геройство,

Воистину прекрасны эти свойства:

Дарами превосходишь ты Хатама,

Отвагою и мужеством — Рустама.

Коль недруг воевать с тобой возьмется,

О панцирь твой стрела его согнется.

На бой идешь ты в страсти благородной,

Как на овечье стадо волк голодный.

Рустамом я зову тебя по праву:

Мечом ты охранил свою державу.

Хвалу тебе Меркурия скрижали

Доселе исчерпать могли едва ли.

Как ни сверкают среди звездных гурий

Венера-музыкант, писец Меркурий,

Пусть лик твой блещет вящей добротою.

Пусть семь небес склонятся пред тобою.

Пусть Хорезми шлет Богу воздаянье,

Вознагради его за ожиданье,

Атлас я вышью звездной похвалою,

Я буду о весне писать зимою,

Здесь, во дворце, в раю благодеяний

Нам не сносить весенних одеяний…

В саду пустили чаши вкруговую,

Пируйте ж средь утех, как я пирую!

Слуга лужайки, утренний зефир

Разлил по саду сладость роз живую.

Иосифу сродни, они цветут,

Но осень их вернет в тюрьму глухую.

Рассыпаны по почве, лепестки

Горят, как яшма в руднике, впустую.

О роза рая! Выйди к нам на луг,

Не прячь в чертогах прелесть дорогую!

А мы — за бека чаши вознесем,

Что оказал нам ныне честь большую.

На поле брани он, как сам Али,

Являет нам отвагу молодую,

Лук натянув, своей стальной стрелой

И наковальню он пробьет литую.

О бек победоносный, чьи враги

Бегут, его завидев, врассыпную!

Великий бек мой, пусть Аллах твою

В преуспеянье длит судьбу благую,

Какой не наделил Он ни Ирак,

Ни Ханаан, ни землю остальную.

Совсем утратил разум Хорезми,

Душою позабыв юдоль земную.

О витязь, пей вино[38] и кушай сласти,

Пускай минуют жизнь твою напасти!

Вкушая радость, сбрось печалей бремя.

Пусть разум затуманится на время!

Ведь этот мир изменчив и конечен,

Для смертных этот мир, увы, не вечен.

Но не скупись на милость для народа,

Будь счастлив, как велит твоя природа!

Благодеянья множа раз от раза,

Да сохранит тебя Творец от сглаза!

За бека — от любви, а не от страха

Молитвы раб принес к стопам Аллаха.

И, похвалы закончив, в упованье

Берется он за первое посланье.

О царственная, землю покорила

Красы твоей воинственная сила.

Лик твой — навруз[39], о ангел откровенья,

Власами ты — как месяц разговенья.

Душой — Ширин, ты как Фархад для мира,

Ты превзошла волшебников Кашмира.

Завороженный родинкой твоею,

Жизнь в жертву принести не пожалею.

Стройна, как ель, не верь пустой молве ты:

Тому будь верной, кто хранит обеты.

Глаза твои разят, смеясь сквозь слезы,

Как на заре в саду смеются розы.

Как ни горел в огне желаний чистых,

Мне не досталось яблок серебристых.

Известна ты в Сарае и в Пекине,

Ты взором укрощаешь львов пустыни.

Как улыбнешься — сахар устыдится.

Как засмеешься — жемчуг устыдится.

Когда ж зальешься настоящим смехом,

Все мирозданье отзовется эхом.

Твой локон стоит тысячи красавиц,

Как сотня солнц пылает твой румянец,

Вскипает кровь моя, как от пожара,

От слез моих взбурлил бы ток Кавсара[40].

На что душа мне, если мы в разлуке?

На что мне жизнь в страдании и муке?

Сласть уст твоих мне как вода бессмертья,

Лобзанье ног — источник долголетья!

Краса твоя — вершина мирозданья,

Когда б она не знала увяданья!

Прекрасна ты — тебе дивятся очи,

Да сохранит тебя Аллах от порчи!

Ты, как луна, затмила звезд сиянье,

Так обрати ж на Хорезми вниманье!

Налей же, кравчий, нам еще райхана[41]!

Да будет вечность так благоуханна!

Как ветер, пролетают дни и годы,

В засаде ждут нас беды и невзгоды.

Прекрасней, чем терпенье, нет занятья,

Но кто терпенья даст взаймы, о братья?

Снеси привет мой розе, легкий вестник,

Ей звезды — слуги, месяц ей — наперсник.

Коль повезет, душа ее смягчится,

Холодный взор любовью загорится.

Снеси привет красе неблагодарной,

Прелестнице жестокой и коварной,

Снеси привет прекрасной богатейке,

К ней и луна ревнует, к чародейке,

Той, что в заветных грезах оживая,

Вся с головы до ног — вода живая.

Скажи: «Твой стан что кипарисы рая,

Твой раб томится, от любви сгорая!»

Скажи, что: «Жизни сад — твой вид беспечный,

Порог твой — что Кавсар, источник вечный».

Скажи: «О лгунья с чистыми глазами,

Воруешь взглядом ты и лжешь слезами.

Куда ты дела искренность во взоре?

Естественности — чуть, жеманства — море!»

Скажи ей: «Раб твой изнемог от страсти,

Дождется ль он щедрот от шахской власти?

Прольет ли свет свой с неба то светило,

Что жемчугами землю расцветило?

Из алых уст я изопью ль однажды,

Страдающий от безнадежной жажды?»

Как счастлив тот, кто в жизни хоть когда-то

Уроки брал у этого хазрата!

Перед тобой готов на землю пасть я,

Прах улицы твоей — колодец счастья.

К рабу, царица, будь же справедлива,

Хоть раз о бедном вспомни молчаливо.

Тебе легко царить с казной такою,

А я стою с протянутой рукою.

Выказывая преданность без меры.

Не чаял я, что мне не будет веры.

Жизнь без тебя губительнее смерти,

Мне душу истерзали пытки эти.

Но сердцу есть отрада в сладкой муке

Не позабуду я тебя в разлуке.

Не прекращу о милости молиться,

Заря всегда придет, как ночь ни длится.

Себя обрел я в этом поклоненье,

Пусть Хорезми увидит снисхожденье,

Пусть истерзаюсь я ночной порою,

Но образ твой мне явится с зарею.

Пускай Джамшида подадут нам чашу[42]

И мы утопим в ней всю горечь нашу.

Кто солнцем осветил простор вселенной, —

Зажег в душе моей огонь нетленный.

Я знаю, что терпенье — добродетель.

Да где ж его набраться, благодетель!

Как солнце, разгоняешь мрак земли ты,

Как райский сад, свежи твои ланиты.

Царица в царстве красоты великом,

Душой ты — Иисус. Иосиф — ликом.

Тому, как мед речей твоих струится,

Бутон цветка, раскрыв уста, дивится.

Стройней нет кипариса в мире этом,

Саму Луну ты затмеваешь светом.

Мир красотой ты освещаешь властно.

О Всемогущий Бог! Как ты прекрасна!

Твой завиток лишает мир рассудка,

Мятежный взор летит стрелой из лука.

И родинку твою — что с ней сравнится? —

Не заслужила зреть моя зеница.

Увидев лик твой — все теряют разум,

Сто шахов умерли б от счастья разом,

Два локона твоих — приют для сердца,

Молюсь в твоих ногах — куда мне деться?

Ты словно роза средь соперниц-злючек,

Но не бывает розы без колючек.

Умна, сладкоречива, тонкостанна,

Увы, ты, как цветок, непостоянна!

Уж столько раз слагал тебе газели

Поэт, живой от страсти еле-еле.

Не превращай, молю, страданий в муки,

К тебе в мольбе протягиваю руки,

Дай расскажу тебе в своей напасти,

Как Мухаммед Ходжа страдал от страсти.

Тебя прекрасней в свете нет, о светоч,

Моей тоске лекарства нет, о светоч!

К тому дерзнул я руку простереть,

Чего и видеть права нет, о светоч!

Кто сердца не отдаст тебе добром,

В том сердца никакого нет, о светоч!

Той, что с тобой сравняется красой,

Во всем подлунном мире нет, о светоч!

Пускай убьет влюбленного любовь,

За это кровной пени нет, о светоч[43]!

Ты позабыла Мухаммед-Ходжу,

Ему, как всем, почета нет, о светоч!

Тебя люблю я больше жизни. Ах,

В словах моих обмана нет, о светоч!

Где б Хорезми мог эту страсть воспеть?

Такого в мире сада нет, о светоч!

Розовощекий кравчий, ради бога,

Сведи меня в край счастья и восторга!

Любимой прелесть прославляя пеньем,

Я растворюсь, объятый восхищеньем!

Терпенье — добродетель, только ныне

На сем пути терпенья нет в помине.

Ты где, царица всех красавиц мира?

Весь мир несет любовь к стопам кумира.

Ты пальмой стана кипарис затмила.

Благоговеют пред тобой светила.

Мир покорив, в красе проводишь дни ты,

Прозрачней, чем вино, твои ланиты.

О гиацинт кудрей! О сердца стоны!

К устам ревнуя, блекнут роз бутоны.

Ты рядом с розой — море с каплей рядом.

Мир — ночь, а ты — луна с волшебным взглядом.

Трепещет кипарис, как ива в грозы.

Ушко твое — как лепесточек розы.

Сережек жемчуга, как звезды ночью,

Твой окружили лунный лик воочью.

Чело — что день, а прядь чернее мрака;

Как солнце, подбородок блещет ярко.

Смех уст твоих летит весны приветом,

Лицо твое затмило солнце светом.

От губ твоих умрет и Хызр бессмертный,

Ревнует к ним родник воды заветный.

Твой взор пьянящ и томен раз от раза,

Он чудотворнее любого сглаза.

Сравню твой ротик с муравьиным глазом,

Слепой в лучах твоих прозреет разом.

А талия твоя, почти незрима,

Как муравьиный стан, неразличима.

Луна тебе завидует, сгорая,

Перед тобой склонились ветви рая.

Ты превосходишь все тела вселенной,

Смеющейся свечой горя нетленной.

Шлют фимиам на города и веси

Душистые серебряные перси.

А мушка на твоих ланитах спелых —

Как негритенок среди лилий белых.

Без стрел и лука с вечным постоянством

Разишь ты мир кокетством и жеманством.

Красе твоих бровей, о радость взгляда,

Дивятся небеса и звезд плеяда.

Султанша, да не будет глаз, свободных

От чар твоих, Создателю угодных!

Меня сразив серебряною дланью,

Ты мудрость подвергаешь испытанью.

В саду любви нет роз, с тобой сравнимых,

Прекрасней ты всех благ вселенной зримых.

В твоих устах испил я пламень страстный,

Благословляю этот день прекрасный!

В руках у солнца повод жизни сущей,

Ты — солнце, конь твой — небосвод бегущий,

Сердца царей — в суме черезседельной,

Но безразлична ты к сей ноше ценной.

О сердце! Ты меня толкаешь к смерти,

Но в страсти старики юны, как дети.

Жизнь без тебя бесцельна, невозможна:

Как тело без души, она ничтожна.

Я в сети угодил твои, как птица,

Мне день и ночь несбыточное снится.

Когда придешь ты к Хорезми в объятья?

Тебя, как дервиш — шаха, жду опять я.

Я, прах, спрошу у бездны вод со страхом:

Что общего имеет жемчуг с прахом?

Но все ж, пока живу, ищу тебя я,

Стихом твое величье воспевая.

Где б ни была ты, в сердце ты, как прежде,

В любви и опьяняющей надежде.

Твой образ до зари речь вел со мною,

И на заре проснулся я с любовью…

В путь! Если любишь ты на самом деле,

То и в земной любви достигнешь цели.

Эй, кравчий, разум мой взыскует кубка,

Нам ныне предстоит с тобой разлука!

В цветник снеси меня из сей пустыни,

К возлюбленной, истоку благостыни.

За кубок отдаю я оба мира,

Твое здоровье, устроитель пира!

Терпение, конечно, добродетель,

Но нет его на свете — я свидетель.

О красота красот! Скажу, безумный:

Жеманный взгляд твой рушит мир подлунный.

Изысканнее всех на свете белом,

Душою ты прекрасна, как и телом.

Твой взор хмельной лишает разум страха,

В огне ланит сгорит и Друг Аллаха[44].

Твоей красой поражены, как тени

В раю укрылись гурии в смятеньи.

Прекрасней ты всех гурий и всех пери,

Тебе лишь сердце отворяет двери.

И ангела сразит твое обличье,

Явив свое врожденное величье.

Что жизнь сама, губ пламенеет спелость,

И меркнет пред тобой Венеры прелесть.

Несчастен я, ты счастлива сторицей,

Живу рабом я, ты живешь царицей.

Жизнь мню разбить я, как пустую чашу,

Бедняга нищий, что влюблен в султаншу.

Лекарство я ищу лишь в нашей встрече,

Сорняк, как я от жемчуга далече!

Куда б ни веял ветер волей Бога,

Он падает — у твоего порога.

Пылает сердце от проделок ветра,

Как жатва, с неба молнией задета.

Ты словно роза; родинка, невинна,

Черна, как у тюльпана сердцевина.

С тобою встреча мне дороже рая,

Лик твой горит, сиянье излучая.

Сдружиться с псами из ее округи —

Вот сердца цель, души желанье, други!

Сравню тебя с луной, с соцветьем пышным;

Тот, кто любим людьми, — любим Всевышним.

Опутан я любви твоей арканом,

Краса твоя сжигает мир сверканьем.

Как создал Бог тебя, в мгновенье оно

Стал по тебе я мучиться влюбленно.

Служа тебе, я не обрел почтенья,

Я не отведал сласти уваженья.

Но верность миру явится однажды,

Как чистая вода в разгаре жажды.

Когда твой лик нас озарит сияньем,

Зря не гордись своим очарованьем.

Пусть Хорезми исчез в своем кумире,

Но имя навсегда оставил в мире.

О лунный образ, что светила краше,

Пусть пенное вино играет в чаше!

В занятье этом радость мы обрящем,

Пусть будет сердце живо настоящим!

Терпение пристойно страстотерпцу,

Но где, скажите, взять терпенья сердцу?

О лунный образ, ты сосны стройнее,

Краса твоя как солнце, лишь светлее!

Пушок сих уст нежней, чем пух у пташки,

Под ним еще сладимей губ фисташки.

В очах твой образ отражен счастливый,

Как в водоеме — ветвь плакучей ивы.

В лугах твоих ланит, о роза рая,

Фазаны бродят, лапки обагряя.

Твой лик мне солнце заменил недаром,

Свет подбородка мир сжигает жаром.

Едва ты сядешь, мир замрет в смиренье,

Едва ты встанешь, настает смятенье.

Твое лицо — жасмин в сияньи взгляда,

Рай без тебя страшней любого ада.

Твой лик — зерцало солнечных сияний,

Твой стан взывает к блеску одеяний.

В кораллах зубки блещут жемчугами,

Глаза мерцают звездно под бровями.

Лишь простаки тебе цены не знают,

Слепцы не зрят, как жемчуга сверкают.

Из глаз моих струятся кровью слезы,

Лишь о тебе мои мечты и грезы.

Вздох удержи, о сердце, в грезе зыбкой,

Чтоб не покрыть лица зерцало дымкой.

В силках кудрей весь мир изнемогает,

Огнь лика твоего людей сжигает.

Стезя любви моей — на камне камень,

Но сердце-мотылек летит на пламень.

Ведь ведомо тебе, что жизнь конечна,

Зачем к моим мученьям ты беспечна?

Легко владыкам — полон мир рабами,

Легко цветам царить над соловьями.

Ты весела — яви же состраданье,

Царица, будь щедра на подаянье!

Я пойман в плен твоей любви арканом,

Ты можешь мир испепелить сверканьем.

О, как сияют очи нежным взглядом,

Когда я пребываю с милой рядом!

За образ твой благословляю зренье,

Бродя, следы твои ищу в терпенье.

Зачем рабу смирять свои желанья,

В тебе — любовь и кыбла мирозданья!

Любовь всегда секретами чревата,

Но сердце тайны сохраняет свято.

Ты — роза, раб твой — соловей поющий.

Так Хорезми — навеки раб твой сущий.

Эй, кравчий, дай еще вина скорее,

Хатам-и Тая станем мы щедрее.

Кувшины вскроем, переполним чаши,

И в харабате[45] спустим деньги наши!

Скажу: нет ничего терпенья краше,

Но не сыскать терпенья в винной чаше.

Кумир сердец, царица по обличью,

Весь мир — невольник твоему величью!

Так речь твоя сладка, что, словно птица,

Душа из клетки в горний мир стремится.

В устах твоих — мед, сахар, вечность рая.

Ревнует к ним сама вода живая.

Когда мед слова разливаешь томно,

Зефир зари летит в уста бутона.

В твоих бровях — мятеж и смута ночи,

Как серна — льва, твои пленяют очи.

Ты — благородный камень царских копей,

Глаза твои — опасней стрел и копий!

Как сам Хосров, ты в щедрости бездумна,

Лейли ты можешь обратить в Меджнуна.

Твои познанья — жемчуга, но все же

Краса твоя всех жемчугов дороже.

У врат твоих, клонясь, заходит солнце,

Не по тебе ль Юсуф страдал в колодце?

Ночь с чернотой ресниц сравнить не смею.

Мех ворота твою ласкает шею.

Твои уста мне остановят сердце,

Я прах у ног твоих — куда ж мне деться?!

В земном поклоне всем богатством речи

Благодарю за счастье нашей встречи.

От страсти сердце истекает кровью,

Душа же не насытится любовью.

С ума схожу — заходит ум за разум,

Но не забыть мне всех мечтаний разом.

Умру — поймешь ты цену стонов громких,

Платон бы заблудился в сих потемках.

Ты убиваешь тех, кого не любишь,

Когда же тот умрет, кого ты губишь?

Жеманный взгляд твой всех ума лишает,

Жеманный взгляд твой мертвых воскрешает.

Как мне любовь изгнать, как притерпеться?

Коль не тебе, кому отдам я сердце?

За красоту твою восславлю Бога,

Удел мой — быть у твоего порога.

Живи, царица, до Времен Последних,

Я раб твоих достоинств несравненных.

Жизнь пронеслась в любовной благостыне,

Как лодка по отчаянной стремнине.

И тот, и этот свет я забываю,

В любви к тебе я вечно пребываю.

Бог за века до сотворенья света

Воспламенил любовью дух поэта.

Покуда мир живет, в твоей он власти,

Пока я жив, я — раб высокой страсти.

Эй, кравчий, ты куда унес кувшины?

Ведь не достигли мы еще вершины!

Ах, Хорезми! На том и этом свете

Красавицу свою он чает встретить.

Нет выше доли, чем смиренье в Боге,

Но нет терпенья на моей дороге.

По милости Создателя великой

Ты стала в царстве красоты владыкой.

Твоей красою смущены народы,

И брови у тебя — как неба своды.

Как яхонты, уста твои блистают,

Твои глаза Харута[46] усыпляют.

Ревнует кипарис к осанке царской,

От зависти луна покрылась краской.

По вечерам, в смущенье пред тобою,

Светило укрывается чадрою.

От красоты твоей весь мир в смятенье;

Тебя твой жребий ищет в нетерпенье.

Кисть мастера на царственном портрете

Черты отобразить не в силах эти.

О, кубок сердца, он наполнен ныне

Вином очей твоих в мирской пустыне.

Доколь очам вершить свои набеги?

Доколь им жить в душе, исполняясь неги?

Кровь дешева в сравнении с любовью,

Но свой порог не обагряют кровью!

Порог твой стал Каабою отныне,

Не примет жертвы Бог вблизи святыни!

Я не измыслю от тебя спасенья,

От этой страсти нет мне избавленья.

Коль дервиша зовут служить к султану,

Огонь подпустит прежде он к хирману[47].

Коль с мотыльком мы б жизнью дорожили,

Зачем бы мы вокруг огня кружили?

Да будь у нас сто жизней — все б отдали

Красе, что обитает в сем квартале!

Мир ты ввергаешь в смуту, о царица!

С тобой в непостоянстве он сравнится.

Открыл я первым дверь к любви и вере,

И сделался кольцом на этой двери.

Я бросил все, любовью обуянный,

Все говорят, что я от страсти пьяный,

Не слышно ли тебе, как я стенаю,

Потоки слез в рыданьях проливаю?

Но я горжусь собою, ведь вовеки

От слез людских не зарождались реки.

Взгляни ж, мне сострадает даже небо,

Голодный, я молю о корке хлеба!

Никто из смертных на путях разлуки

Вовек не снес бы этой горькой муки.

Любовь моя огромна, словно горы,

Всю жизнь несу сей груз и прячу взоры.

Будь справедлива, помни об убогом:

За смерть мою ты примешь грех пред Богом.

Дом верности своей благоустрою,

Но помни обо мне — хотя б порою.

Уже когда рождалась ты на свете

Испытывал я злые муки эти.

Я не зефир, что, вея на просторе.

Прочь от соцветий улетает вскоре.

Презренный прах, в ничтожестве убогом

Лежу я ниц перед твоим чертогом.

О, будь, как статный кипарис, свободной!

Цвети от счастья розой благородной!

Пусть счастье с красотою дышат рядом,

Да не заденет мир их черным взглядом!

Покуда Хорезми живет на свете,

Он чары до небес прославит эти!

Пером любви — на сердце знак надежды;

На мне — любви чудесные одежды.

Я начал песню о любви для мира,

Настроив сердце, словно чанг[48] для пира.

Едва в окне забрезжила денница,

Как я уже зачином мог гордиться.

Когда б продолжил изводить чернила.

Мотива хусайни мне б не хватило.

Эй, кравчий, дай вина мне молодого!

Вставай скорее — жажда мучит снова!

Душа во мне горит сильней пожара,

Не загасить водой такого жара!

Терпенье — это лучшее уменье,

Но на пути земном где взять терпенье?

Владычица сердец с глазами лани,

Наездница любви на поле брани!

Я пленник твой — мне никуда не деться.

Пусти стрелу — я сам подставлю сердце.

Пока дышу, я — твой и, славя Бога,

Не поднимусь от твоего порога.

Как прихотям твоим не покориться?

Стал голубь сердца жертвой ловчей птицы.

Иосиф ликом, ты светла, как пламя,

Ты — царственной изысканности знамя.

Пусть ты вовек не даришь мне вниманья.

Но сердце свято ждет с тобой свиданья.

По нраву сердцу злая участь эта:

На кровь мою нет для тебя запрета[49].

Несут все страны восхваленья к трону.

Я — узник твой по высшему закону.

Ведь слаще твой упрек, чем мед из Крыма,

Хоть жизнь, как розы цвет, неуследима.

Взгляд бросив на тебя и рай изведав,

Христианин забудет веру дедов.

Заслышав аромат кудрей царицы,

От церкви отвернутся византийцы.

Твой лик — зерцало: истекая кровью,

В нем отражусь я со своей любовью!

Аллах создал твой лунный лик прекрасный,

Чтобы осветил миры твой облик ясный.

Меня ж создал Он равным небосводу,

Где не было луне подобной сроду.

В твоих глазах, пьяня, миры мятутся,

В твоих словах — дыханье Иисуса.

В сердцах людей ты выше идеала,

Красой ты чище горного кристалла.

Тебя узрев, увянут и тюльпаны,

Так розы лишь в раю благоуханны.

Раб, ноги госпожи рад целовать я,

Сам Соломон не знал такого счастья.

Свиданье наше в сердце будет вечно,

Хоть и прошло оно так скоротечно.

Бокал лица наполнен блеском солнца,

В раю цветка такого не найдется.

Я раб, но не способен на измену.

Я каждому свиданью знаю цену.

Коль нет тебя, мне и души не надо.

Зрит Хорезми миры в зерцале взгляда.

Эй, кравчий, лей вино на дно бокала!

Любимая мне милость оказала.

За прелесть милой мы возденем чаши

И окропим сей влагой души наши.

Терпение — вот высшее смиренье.

Но на земном пути где взять терпенье?

Жестокая, чьи клятвы скоротечны,

Мир — словно ветер, розы в нем не вечны.

Всем гуриям, чьи взоры чернооки,

Ты преподашь неверности уроки.

Я испытал все виды наказаний.

Но я вернулся из страны терзаний.

Казнимый, ждал, что облегчишь ты долю.

Теперь прощай — я ухожу на волю.

Твой образ милый — глаз моих услада,

Но не отведал я плодов из сада.

К устам твоим стремился я когда-то:

Ведь красота не избежит зяката[50].

Все время, что провел с тобою рядом,

Я жертвой был твоей, казнимой взглядом.

В иной предел я ухожу молиться,

Там сердце я отдам другой царице.

Не счесть красавиц, чьи глаза — нарциссы,

Уста что сахар и повадки рысьи.

Но все же — я в силках назло невзгодам,

Ведь и твои насмешки льются медом.

Яви же милость ты к мольбе смиренной,

О свет очей моих, дух плоти бренной!

Пока есть мир, одна ты небожитель,

Покуда есть душа, я твой служитель.

Душа, твой образ выше всех сравнений!

Душа, я — вечный раб своих мучений!

Как невозможно нам избегнуть смерти,

Так узы нам нельзя расторгнуть эти.

Прослыв среди людей одним из умниц,

В твоих оковах я опять — безумец!

Мне без тебя не нужно воскрешенья,

Быть без души — нет худшего лишенья.

Твой взор опять раздует пламя сердца,

К любым гоненьям можно притерпеться.

Красу Бог создал с оговоркой тою,

Что несовместны верность с красотою.

В любви нельзя стенать, ломая руки.

Приятней скучной преданности — муки.

На все гоненья отвечать любовью

Приучен я, не внемля суесловью.

Бог, одарив тебя красою пери,

В алхимию любви открыл мне двери.

Здесь, красноречьем Хорезми сраженный,

Сломал перо Меркурий побежденный.

Эй, кравчий, дай нам этой доброй влаги,

Душа опять взлетает ввысь в отваге!

Настанет срок — увянут все соцветья,

Ведь смертному не суждено бессмертья.

Из десяти посланий кончил свод я,

Еще одно хочу сложить сегодня.

Свеча любви, тебе ль сердца не рады?

Луна, как воск, оплавилась с досады.

Цвет райских роз в твоем румянце ярком,

Тебя судьба явила мне подарком.

Мед, сахар иль родник — любимой губы?

Твои слова мне больше жизни любы.

Я сравнивать с цветами не устану

Лицо твое, подобное тюльпану.

Глазам твоим завидуют нарциссы,

Склонились пред тобою кипарисы.

Ведь кипарис лишь выглядит вельможным:

Вблизи тебя он кажется ничтожным.

Ты — древо яблок и цветов граната,

Горит твой подбородок ярче злата.

Тюльпаны рады твоему румянцу,

Он пламенем подобен померанцу.

Когда уста улыбкой озаряешь,

Весь мир сияньем ты переполняешь.

Бессмертью уподоблю ночь свиданья,

Сто солнц — лишь отсвет твоего сиянья.

Когда лицо твое я проницаю,

«О зеркало души!» — я восклицаю.

Почетом, как Джамшид, осыпан нищий,

Я ныне с солнцем под одною крышей.

Как пред дворцом царя, пред ликом милой

Я восхвалю Творца с сердечной силой.

Твой образ озаряет мирозданье:

Велик Аллах! Светло Его созданье!

Любовь всегда рождает жизнь желаний,

Моя ж — достойна ста существований.

Твой милый облик — празднество поэта,

Сияющий твой лик — источник света.

Влюбленный страстно, верен я обету.

Не жаль мне жизнь тебе отдать, как жертву!

Мир услыхал поэта воздыханья.

Прах источил любви благоуханья.

Кто к сей красе не обладает вкусом,

Тот не живет, хоть будь он Иисусом[51].

Диск солнца пожелтел от страсти вечной,

Царям поставлен мат в игре сердечной.

Я пленник твой, ты надо мной царица,

Пусть умереть у ног твоих случится.

О, как я ранен этим небреженьем!

Ты зеркала сжигаешь отраженьем,

То кротость явишь, то души мятежность,

О, как приятна сердцу милой нежность!

Царица грез, твой взор подобен раю,

Как божество, тебя я обожаю.

Вновь Хорезми весну дарует свету,

Явив своей любви поэму эту.

Душа жива, коль полюбить сумела,

Любви же не назначил Бог предела.

Что есть любовь? — Отвечу без сомненья:

«Страданье, что не знает исцеленья».

Куда успел ты, кравчий, удалиться?

Залей мне душу — сердце обновится!

Дремотная судьба, проснись скорее,

Неси вина — и станем мы мудрее!

У каждого — свои на свете грезы,

Довольно мне вина и милой розы!

Певец иракский пусть среди дурмана

Споет нам песнь под звуки сефахана.

Испей, о роза, в светлом изумленье

Вина, рдяного, как души горенье.

И, как еще ни молодо оно,

Огонь твоих ланит придет в волненье.

Любовь твоя, красавица, таит

Во всех своих уловках — наслажденье.

Все силы тратишь ты на красоту,

Потрать хоть малость сердцу в утешенье.

Лишь раз сидели мы плечом к плечу,

Я помню этот миг, как откровенье,

Такого въяве не изведать мне, —

Лишь только в исступленном сновиденье.

Стан твой в объятьях, как охапку роз,

Не удержать — напрасное стремленье.

Отважна ты от хмеля и красы,

Я ж, страстью пьян, молю об избавленье.

Тюрчанка в черном — Хорезми разит

Мечом жеманства всем на удивленье.

Не исчерпались речи, но — смолчать

В очах ее читаю повеленье.

Аллах, не дай душе вселенской ночи,

Святую веру охрани от порчи!

Ты созидаешь из колючек — розы,

Не отвергай же покаянья слезы.

О бек, как солнце, полон ты сиянья!

Пусть Бог исполнит все твои желанья.

Бек Мухаммед Ходжа, Джамшиду ровня,

Ты — средоточьем мира стал сегодня.

Так прояви ж свою к искусству милость,

Чтоб щедрость бека нам годами снилась.

Дай бог рассыпать жемчуг слов для шаха,

Пред кем и гордецы дрожат от страха.

Кыйт'у[52] — на удивление народу —

Сложу, чтоб ты постиг мою природу.

В силках корысти не хочу пропасть я,

Я рею над дворцами птицей счастья[53],

Мир покорил язык мой, остр, как меч.

Над царством скромных нужд имею власть я.

В мечеть я захожу и в харабат,

И хмеля, и молитвы знаю сласть я.

Султана, как бы ни был он могуч,

От алчности не стану восхвалять я.

Твой род прославив до конца времен,

Сумел владыке верным другом стать я.

Я создал «Мухаббат-наме» для мира

На берегу стремительного Сыра[54].

Пусть ты стоишь с самим Джамшидом рядом,

Но удостой мое творенье взглядом.

Сравнишь ли с Фатихой[55] сей слог нетленный,

Возрадуется Хорезми блаженный!

В году семь сотен пятьдесят четвертом[56]

Я завершил сей сладкий труд с почетом.

Но под конец послал Создатель милость:

Еще одно сказанье мне явилось.

Когда в Дамаск вели мои дороги,

Восторг пути сполна познали ноги.

За пазухой свою обувку пряча,

Я шел блаженно, где смеясь, где плача…

Мне люди хлеба и воды давали,

Как кудри гурий, челн ветра взметали,

По воле Бога пересек я море,

Всю Византию исходил я вскоре.

Как суфий, обошел я все пещеры,

Ища людей отшельнической веры.

От них в Дамаск пошел я ради Бога.

Из Рума — в Шам легла моя дорога[57].

Со мной шел знатный отрок, — волей рока

Он был из рода нашего Пророка.

Двух скрученных косиц переплетенье

И небо приводило в удивленье.

Одет невзрачно, не имел он вида

В остроконечной шапке Баязида.

В своей одежде, грубой и колючей,

Он был что солнце, скрытое за тучей.

Но близ него огонь с водой был дружен,

Сам Соломон шел к муравью на ужин,

И птица Феникс царского чертога

Дружила с воробьем во имя Бога.

Шел караван в отрогах гор безлюдных

То средь цветов, то средь колючек скудных,

И вдруг один из спутников сейиду[58]

Нанес нарочно горькую обиду.

Сказал он: «Нищий ты, и врать не надо

Что ты сейид из рода Мухаммада!»

Христианин шел с нами в той пустыне

За Иерусалим — к монахам в Мине.

Предупредил он ссору в караване,

Сказав: «Есть храм у нас в Тартабидане,

Там триста штук копыт, в честной оправе,

Того осла, что нес Мессию к славе.

Количество их непонятно многим:

Осел Христа ведь был четвероногим.

Но даже тот, кто всуе их считает,

Все триста за святые почитает:

А вдруг, из тех трехсот, одно копыто

И впрямь налетом святости покрыто?»

Не мог старик поведать притчи лучшей!

На правый путь наставлен был заблудший.

Неверный славно подшутил над нами,

Сейид проникся мудрыми словами.

Со стариком сдружился он дорогой,

Во всем христианину стал подмогой.

Зажги ж свечу во тьме и мусульманству

Учись у христиан — в досаду чванству!

Не подвергай сейидов подозреньям,

Вслед Хорезми будь другом знатным семьям.

Пускай совсем проста твоя обитель,

В ней сам себе ты царь и повелитель.

Живи, не превращая жизнь в забаву,

Ищи то место, что твое по праву,

И в миражи не верь, прося у неба

В благом смиренье лишь воды и хлеба.

Того, кто этот труд прочтет с любовью,

Мир истины коснется светлой новью.

Так помяни ж в молитвах, о читатель,

Того, кто в книге сей — повествователь.

И, ради Бога, я молю кумира

Не позабыть раба в теснинах мира!