Пожиратели света и тьмы. По Мыслящим Королевствам. Триумф душ

X

Поскольку горы, которые образовывали южную границу Мыслящих Королевств, столь полого спускались со своих высот, перед путешественниками не предстала широкая, величавая панорама, как того можно было ожидать. Напротив, они наткнулись на первые выгоны и деревни Тетсприаха совершенно неожиданно и вполне буднично. Опрятные живые изгороди и каменные заборы разделяли поля, которые вспахивались и удобрялись уже на протяжении сотен лет. Древние оросительные каналы доставляли воду к безукоризненно прямым бороздам. Здесь были поля пшеницы и ржи, огороды с овощами и ягодами, сады с фруктовыми Деревьями, подстриженными, словно цветочные клумбы, виноградники такие чистые, что там можно было спать. На крепких деревьях в изобилии зрели орехи, а дыни лежали ровными рядами возле наполненных водой канавок, будто пупырышки на шкурке ящерицы. Стаи певчих птиц и попугаев наполняли кроны деревьев красками и звуками. Все птицы были ярчайших расцветок, но преобладали золотистые попугаи с изумрудными хохолками. Небольшая стайка этих переливчатых пичуг занималась воздушной акробатикой над головами путешественников, как будто приветствовала их на каком-то птичьем языке жестов.

Цветы украшали фасады даже самых маленьких домов, а проселочная дорога, не заросшая сорняками, вскоре сменилась прекрасной каменной мостовой. Путешественники миновали небольшие группки домов и ремесленных мастерских, которые стояли особняком от деревень, и только после этого достигли первых настоящих городков. Где бы путники ни проходили, их повсюду встречали удивленные взгляды и перешептывание хорошо одетого населения, что по преимуществу объяснялось неспособностью даже наиболее надменной части жителей игнорировать присутствие огромного Алиты на своих чистеньких улицах. Хотя Эхомбе и Симне тоже перепала изрядная доля внимания благодаря их экзотической одежде и варварской внешности.

— Не люблю быть предметом всеобщего интереса. — Симна вышагивал с горделивым видом, не обращая внимания на хихиканье женщин и осуждающие взгляды мужчин. — Здесь нелегко будет прятаться… если придется.

— Боюсь, надо смириться с тем, что мы очень заметны. — Стершийся конец копья Эхомбы громко ударял по мостовой при каждом его шаге. — Это куда более изнеженная страна, нежели все те, через которые нам довелось проходить раньше. Я не возражаю против того, чтобы на нас свысока посматривали или считали нецивилизованными дикарями, лишь бы не мешали нам идти своей дорогой.

— Еда нам не нужна. Наш добрый друг овцевод об этом позаботился. — Северянин с надеждой всматривался в витрины магазинов и окна из настоящего стекла. — Но мне бы не помешало выпить чего-нибудь покрепче чая…

Эхомба покорно вздохнул:

— Вечно тебе необходимо чего-нибудь выпить.

Его друг пожал плечами:

— Что же делать, если у меня жидкая кровь?

— Похоже, ты сам жидковат. — С высоты своего роста пастух оглядел улицу, на которой они оказались. — Впрочем, таверна — неплохое место для получения сведений. А ими дружище Куберт снабдил нас скупо.

Наклонив конец копья, он указал на заведение подходящего вида. Под крышей над самым входом птицы свили гнезда: либо они привыкли к шуму и беспорядку, либо в этом месте посетители вели себя тихо.

Опрятно одетый хозяин метнулся к черному ходу, как только заметил, что к нему пожаловало. Однако когда он встретился глазами со взглядом Алиты, неприязненная гримаса исчезла с его лица и он как будто стал ниже на несколько дюймов. И хотя хозяин не приглашал гостей зайти, но и преграждать им путь не стал. Не желая, чтобы из-за их непривычного вида поднялась суматоха, Эхомба и его спутники заняли наиболее удаленную кабинку в таверне, тем самым избавив вспотевшего хозяина от серьезного затруднения, хотя и не вызвав у него прилива гостеприимства.

Золото членгуу из быстро убывающих запасов Симны оказалось таким же желанным в Тетсприахе, как и в любом другом месте, и напитки были поданы быстро, хоть и не слишком приветливо. Усталые путешественники пили и смотрели на входящих и выходящих посетителей, восхищаясь покроем их красивой одежды. В большом ходу здесь были шелк и атлас, несмотря на то что это был всего лишь скромный поселок, а не один из крупных городов Мыслящих Королевств. От горожан так и несло достатком и процветанием. И тем не менее под внешним налетом всеобщего благополучия Эхомба ощутил признаки недовольства, затаенного уныния, выступавшего на фоне довольства, как оспины на лице красивой девушки.

Задумавшись, он взялся за поставленную перед ним кружку. Ее содержимое было превосходно и согревало желудок. Симна уже заканчивал вторую.

— Ради Гойлен-госена, Этиоль, у тебя когда-нибудь исчезнет это хмурое выражение? — Северянин обвел рукой безукоризненную, чуть ли не изысканную таверну. — Здесь нет никакой опасности, никакой угрозы. Мы находимся не в какой-нибудь захолустной глуши среди сумасшедших лошадей и всепожирающих облаков. Неужели ты не можешь расслабиться?

— Я расслаблюсь, когда закончу это путешествие и окажусь дома среди семьи и друзей.

— Эх, какой же ты скучный, тоскливый спутник. Все равно что путешествовать с гробовщиком.

— Это нечестно, — возразил Эхомба. — Мне не меньше других нравится повеселиться. И я делал это не один раз в твоем присутствии.

— Ну да, ну да. Я ведь не говорю, что у тебя нет чувства юмора. Просто у тебя обычно такое настроение, что воздух вокруг пахнет кислятиной.

— Тогда отвернись и не нюхай! — Заметив, что все посетители смотрят на них, Эхомба понизил голос. — Дело в том, что, когда я не говорю, я всегда думаю.

Симна улыбался сидевшей в отдалении женщине, одетой в элегантное, ниспадающее свободными складками платье с тонкой кружевной отделкой. Она улыбнулась в ответ, но вдруг, как бы спохватившись, отвернулась с надменным выражением, успев, впрочем, еще раз исподтишка бросить взгляд в направлении северянина. Тот послал ей вторую ослепительную ухмылку.

— В этом-то и заключается твоя беда, Этиоль. Вот я когда не говорю, то и не думаю. Так жить куда легче. Попробуй как-нибудь. — Он сделал изрядный глоток из своей кружки.

— Пробовал, — уныло ответил Эхомба. — Похоже, у меня ничего не получается.

Симна понимающе кивнул:

— В сущности, мы оба должны ему завидовать. — Он ткнул кружкой в сторону черного кота. Мускулистый хищник лежал, привалившись спиной к стене, и крепко спал. — Кошки не просто умеют расслабляться, но довели это до уровня искусства.

Внезапно смех и журчание разговоров, наполнявшие таверну, замерли. В переднюю дверь разом шагнули несколько человек. Хозяин, который был готов противостоять Эхомбе и его друзьям, не сделал даже попытки преградить им дорогу. Напротив, он поспешно отступил в сторону, поклонившись несколько раз с почтительным испугом. Остальные посетители, узнав пришедших, возобновили беседу неестественно тихими голосами.

Эти мужчины и женщины были одеты в просторные желто-белые униформы, фуражки с высокой тульей и желтые кожаные сапоги. При них были рапиры и кремневые пистолеты, назначение которых более светскому Симне пришлось разъяснять пораженному Эхомбе. Тот никогда раньше не встречался с огнестрельным оружием, хотя коробейники, порой забредавшие в страну наумкибов, рассказывали, будто видели такие штуки в южных городах Аскакос и Уолаб.

Предводителем вошедших был дюжий тип с торчащими в стороны усами и коротко остриженными рыжими волосами. Когда отряд вслед за ним ввалился в таверну, Эхомба с удивлением заметил, что среди одетых в униформу людей две немолодые женщины с мрачными лицами.

Пришедшие остановились около стола путешественников. Руки они как бы невзначай держали у рукоятей пистолетов и эфесов.

— Вы! — провозгласил вожак.

— Мы? — вопросительно осведомился Симна.

— Да. Вы арестованы и должны немедленно проследовать с нами.

— Арестованы? — Явно сбитый с толку Симна нахмурился. — Ради Гобулы, за что? Вы кто такие?

Такое признание вопиющего невежества вызвало приглушенный смех среди людей в форме. Их командир, однако, сурово их осадил. Он даже не улыбнулся.

— Вы, как видно, чужестранцы, поэтому неудивительно, что не знаете. Мы — Слуги Блюстителей Правильного Мышления, и вы арестованы за неподобающие раздумья.

— Неподобающие раздумья? — Лицо Эхомбы скривилось. — Что это?

— Раздумья, не соответствующие либо противоречащие тем, которые утверждены в качестве общего образа мыслей в Тетсприахе.

— Знаете, — пробормотал Эхомба, — поскольку мы только что прибыли в вашу страну, то не имели возможности узнать, что представляют собой утвержденные раздумья, а что нет.

— Ага, истинная правда, — поддержал Симна. — Как вы можете арестовывать нас за нарушение какого-то предписания, о котором мы и знать не знаем?

— Я всего лишь выполняю приказы. Мне велено доставить вас к приходскому священнику. — Пальцы командира передвинулись ближе к рапире, а стоявшие позади напряглись.

Симна сжал челюсти, и рука его стала подрагивать, но Эхомба движением ладони успокоил приятеля.

— Разумеется, мы пойдем с вами.

Северянин изумленно уставился на товарища:

— Пойдем?

— Нам не нужны неприятности. К тому же мне хотелось бы узнать, кто это читал наши мысли и каким образом.

— А мне не хотелось бы.

— Тогда оставайся. — Эхомба разбудил Алиту, чье непредвиденное и грозное появление мгновенно стерло самодовольные улыбки с лиц полицейских. Выслушав объяснения Эхомбы, огромный кот неторопливо вышел из-за стола. Полицейские попятились, но, повинуясь сигналу командира, оружия не обнажили.

— Я рад, что вы решили сотрудничать. — Офицер кивнул в сторону кота и благодарно улыбнулся. — Очень рад.

— Мы только что прибыли и не хотели бы причинять никаких беспокойств. — Эхомба направился к двери. — Давайте сходим к этому священнику и посмотрим, чего от нас хотят.

Симна немного помешкал, вполголоса прорычал что-то непристойное, потом подхватил свою котомку и поплелся рядом с другом.

— Тебе лучше знать, что ты делаешь, — шепотом проговорил он, когда полиция выводила их на улицу. — Но мне тюрьмы не нравятся.

Пастух едва взглянул на своего спутника. Его гораздо больше интересовало то, что их окружает, и люди, которые на них глазели, нежели жалобы северянина. Граждане, населявшие герцогство, сплошь являлись людьми; никаких других человекообразных не было видно. Ни умных обезьян, ни орангутангов, ни шимпанзе или бонобосов. С его точки зрения, это значительно обедняло город, производящий прекрасное впечатление во всех других отношениях.

С важным видом вышагивая впереди, полицейский офицер вел их по улицам мимо магазинов и ресторанов, жилых домов и мастерских, пока, пройдя через тщательно вымощенную площадь, не остановился перед высокой деревянной дверью большого каменного здания. Его украшали искусно сделанные скульптуры мужчин и женщин, державших всякого рода предметы с выгравированными письменами. Тут были таблицы и свитки, каменные плиты и толстые переплетенные книги. Торжественный вид статуи подразумевал древнюю мудрость и сосредоточение многовековых знаний.

Помимо этого, различные ученые изображения украшали здание в виде фестонов: химические аппараты и механизмы, чье назначение было Эхомбе неведомо, математические знаки и символы, человеческие фигурки, возводящие мосты, башни и иные сооружения — словом, все указывало на уважение к знаниям и эрудиции. Местным певчим птицам и попугаям такое обилие скульптур предоставляло поистине райские возможности для устройства гнезд.

Симна был явно озадачен.

— В такой тюрьме мне бывать не доводилось.

— У тебя в этой области особо серьезные познания? — сухо осведомился Эхомба.

— Ага, именно! — весело отозвался северянин. — Одна из граней моего обширного жизненного опыта.

Пастух усмехнулся, и тут дверь широко распахнул псаломщик в простой белой накидке, расшитой математическими символами.

— Хотя до этого путешествия я мало времени проводил в городах, но совершенно уверен, что полицию посылают сопровождать людей не куда-нибудь, а именно в тюрьму.

Помещение, однако, вовсе не было похоже на кутузку. По мере того как они туда проходили, Симна продолжал давать добровольные комментарии относительно их местопребывания. Тут не было ни камер, ни решеток, ни закованных в цепи узников. Внутреннее убранство дома являлось точным духовным и эстетическим отражением фасада; неохраняемые монахи трудились за письменными и лабораторными столами, погрузившись в книги либо оживленно дискутируя на ту или иную научную тему.

Путешественников провели в просторную комнату, больше похожую на уютную гостиную, нежели на место для допросов, и пригласили сесть напротив пустого резного стола. В комнату вошла троица монахов — двое мужчин и женщина. Все они были среднего возраста и имели очень серьезный вид.

Как только монахи расселись по своим местам, полицейский офицер шагнул вперед и отдал им честь, приложив ладонь ко лбу, а затем размашисто отдернув ее вниз:

— Вот те, за кем вы нас посылали, Высокий Книжник.

Симна наклонился и прошептал другу:

— Попробую-ка я угадать. Это те самые праведные, высокие и могущественные Блюстители Правильного Мышления. Если хочешь знать мое мнение, выглядят они странновато. Впрочем, мне нравится золотая вышивка на их мантиях.

— Тебе вообще нравится все золотое, — сказал Эхомба.

Северянин взвесил слова друга.

— Не всегда. В детстве у меня была тетушка с полным ртом золотых-зубов. Когда она наклонялась, чтобы меня поцеловать, я каждый раз плакал — боялся, что она меня съест.

— Держи себя в руках, — предупредил Симну пастух, — и нам, возможно, удастся уйти без всяких осложнений, если их удовлетворит причина нашего посещения этой страны.

Позади него и несколько справа на задних лапах сидел Алита и занимался тем, что тщательно умывал морду, демонстративно не обращая внимания на то, что затевают люди, будь то друзья или незнакомцы.

— Добро пожаловать в Тетсприах. — Мужчина, сидевший посередине, сложил на столе руки и улыбнулся путешественникам. Выражение его лица, насколько Эхомба мог судить, было искренним.

— Странный у вас способ приветствовать чужестранцев, — отозвался Симна не особенно вежливо. Эхомба ткнул его локтем под ребра.

Женщина сразу же всполошилась:

— Вы были ранены по пути сюда? Вам больно? Или вы претерпели какие-либо притеснения по пути с гор Анисвоар?

— Нам не причинили вреда. — Эхомба посмотрел на нее с любопытством. — Откуда вы знаете, что мы пришли с этих гор? Ведь мы могли прибыть в вашу землю и с востока, и с запада.

Симна с сарказмом заметил:

— А я знаю откуда, длинный братец. Птичка на хвосте принесла.

Круглолицый монах с блестящими глазками, сидевший слева, выпрямился на стуле.

— Совершенно верно. — Понизив голос, он пробормотал своим коллегам: — Они разговаривали с гражданами?

— Нет, — возразил мужчина в середине. — Думаю, он просто восприимчивый.

— Странно. — Женщина пристально рассматривала Симну. — Он не похож на восприимчивого.

Эхомба поспешил увести разговор от своего товарища.

— Нам сказали, что мы доставлены сюда, потому что наши мысли не соответствуют образу мыслей, который вы утвердили в вашей стране. Я никогда ничего подобного не слышал. Как можно издать декрет о том, что людям разрешено думать?

— Не «Что», — поправила женщина. — «Как». Нас волнует образ мыслей народа. А то, о чем они думают, — не наше дело.

— Совершенно не наше, — добавил монах на дальнем конце стола. — Мы решительные противники вторжения в личную жизнь.

Эхомба тем не менее сомневался.

— А указывать людям, как им думать, не является вторжением?

— Ни в коем случае. — Сияющий монах в центре разжал ладони и положил их на стол. Золотые символы на его мантии запрыгали и замерцали в приглушенном свете, наполнявшем помещение. — Таков путь к преуспевающему и процветающему обществу. Ведь вы не станете оспаривать, что все виденное вами в Тетсприахе говорит о процветании, что люди столь же здоровы и привлекательны, как и их жилища?

— Пожалуй, — признал пастух. Эти люди не только позволили им с Симной во время допроса не отдавать оружие, но и разрешили коту сопровождать их во внутреннее святилище. Значит, они совершенно уверены. Вот только в чем? Вооруженные служители, сопровождавшие сюда друзей, остались снаружи. Ни у одного из монахов не было даже кинжала. Каким образом они могли защититься, если, к примеру, Симна выйдет из себя и бросится на них с обнаженным мечом? Они сидели за столом с таким видом, словно их не беспокоила опасность, которую могут представлять собой вооруженные иноземцы. На Эхомбу все это производило сильное впечатление. Это и тревожило его, и вызывало у него острое любопытство.

— Ладно, — вздохнул северянин. — Скажите, что мы должны сделать, чтобы выбраться отсюда? Если это штраф, то мы постараемся наскрести денег и заплатить.

— О нет. Штраф характерен для примитивных насильственных режимов. — Женщина снова улыбнулась ему. — Это все равно что приставить вам нож к горлу посреди улицы. Нам никогда такое в голову не пришло бы.

— Ни в коем случае, — подтвердил средний монах. — Мы не являемся карательным органом, наказывающим физически либо финансово.

Симна почувствовал некоторое облегчение.

— Приятно слышать.

— Тогда чего вы от нас хотите? — В отличие от своего друга Эхомба не успокоился. — Зачем нас сюда привели?

— Как зачем? Разумеется, чтобы вам помочь! — Все трое заулыбались еще лучезарнее, чем раньше.

Услышав такое заявление, северянин утратил самообладание.

— Что вы имеете в виду — «помочь»?

Монах слева взглянул на него с бесконечным сочувствием.

— Конечно же, мыслить надлежащим образом.

Симне ибн Синду эти слова не понравились. В высшей степени не понравились.

— Благодарю, но я думаю самостоятельно вот уже почти тридцать один год, и этот процесс вполне устраивает меня в том виде, как он протекает. Живу своим умом, так сказать.

— О, не беда, — заверил его монах. — Подобной точки зрения придерживается большинство неверно мыслящих, но это легко исправимо. Не беспокойтесь: мы займемся этим в ваших же интересах.

— Клянусь Гамбралой, мне что, по слогам вам повторить? Я не желаю, чтобы «этим» занимались!

Эхомба успокаивающе положил ладонь на плечо другу. Но распалившийся Симна сбросил руку, хотя из уважения к товарищу не выпалил тех слов, которые вертелись у него на языке.

— Почему вас заботит то, как мы думаем? — Пастух обратился к заседателям совершенно спокойным голосом, и тон его выражал почтение и неподдельный интерес. — Мы прибыли из других земель и всего лишь идем через вашу страну. Если повезет, то уже через несколько дней мы пересечем границы Тетсприаха. Тогда наш образ мыслей больше не будет вас касаться.

Женщина медленно покачала головой.

— Если бы мы позволили такому случиться, то уклонились бы от исполнения своего долга в отношении нашего собрата. На всех нас тогда следовало бы наложить епитимью.

— Вы с каждым гостем так обращаетесь? Не думаю, что у вас завязались добрые торговые отношения с соседями. — Симна несколько успокоился.

— Некоторые из наших соседей склонны прислушиваться к убеждениям, — сообщил монах слева. — С другими у нас заключены договоры, которые, к сожалению, запрещают нам подвергать их искуплениям, предусмотренным за незаконное мышление. Однако с вами такого договора нет.

— И потому, — добавил монах, сидящий в центре стола, — у нас имеется чудесная возможность распространить правильное мышление в таких странах, названия которых нам даже неизвестны! Когда вы вернетесь в родные места, то станете апостолами тетсприахского образа жизни.

— У меня для вас новость, — огрызнулся Симна. — Я апостол только одного образа жизни: образа жизни Симны ибн Синда. Я весьма им доволен, однако не бегаю туда-сюда, норовя навязать его еще кому-нибудь, как не стану никого заставлять есть мои любимые блюда.

— С этим мы сумеем справиться. — Человек на дальнем конце стола широко улыбнулся, но за улыбкой таилась скрытая угроза.

— Никто ни о чем подобном не предупреждал нас, когда мы входили в вашу страну, — проговорил Эхомба. — В противном случае мы обошли бы Тетсприах стороной.

— Овцевод должен был сказать вам. — Женщина с грустью покачала головой. — Какое небрежное отношение к прекрасному уму. Большая часть его раздумий неправильны.

Когда Эхомба познакомился с Ламиди Кубертом, он был не в состоянии понять, почему такой общительный и приятный человек выбрал уединенную жизнь высоко в горах. Теперь он понял. Наверное, Роили и помогла ему бежать. Но у обычных граждан Тетсприаха нет собак-колдуний. Богатые и благополучные, они находились в западне. Или, поправился пастух, тела их свободны и лишь умы опутаны сетями.

— Не знаю, что вы называете правильным и неправильным мышлением, — сказал монахам Эхомба. -Знаю только, что мой друг Симна думает так, как он думает, а я думаю так, как думаю я, а Алита думает по-своему — и мы намерены продолжать так думать.

— Большой кот нас не интересует, — сообщила женщина. — Звери повинуются инстинкту, а не разуму.

Алита на мгновение прервал умывание, а затем снова принялся вылизывать и оглаживать себя. Видимо, его вполне устраивало то, что прения ведет Эхомба.

— Но тебя и твоего друга мы наставим на путь истинный. И благодаря этому вы станете счастливее.

— Я и так вполне счастлив, — злобно отозвался Симна. — И заставлю поплясать любого, кто захочет это опровергнуть! — Его пальцы сжались на рукояти меча.

Несмотря на явно угрожающий жест, никто из троих монахов за столом не выказал никакого страха. Насколько Эхомба мог заметить, они даже не напряглись. Как им удавалось сохранять полнейшее хладнокровие перед лицом открытой угрозы со стороны явно взволнованного, невоздержанного Симны?

Их слова были бескомпромиссны, но Эхомба все еще надеялся избежать столкновения. Поэтому он снова попробовал отвлечь внимание монахов от драчливого северянина:

— А откуда вы узнали, как мы мыслим? Кто-то ведь должен был вам об этом рассказать, иначе вы не послали бы своих служителей в ту таверну.

— Твоему другу все уже известно. — Монах в центре слегка откинулся на стуле и неодобрительно улыбнулся. — Нам рассказала птичка.

Обернувшись к двери, он дважды щелкнул пальцами. Симна напружинился, ожидая появления вооруженных служителей. Однако вошел юный прислужник в белом балахоне. На его одежде были вышиты всего два золотых символа. Он нес проволочную клетку с двумя золотистыми попугаями, которые наперебой щебетали и чирикали. Эхомба вспомнил, что видел похожих попугаев среди стаек певчих птиц при входе в Тетсприах. Их также было множество под крышей таверны и стрехами домов и среди каменных скульптур, украшавших это здание.

Самые заурядные пичуги, может, с более ярким оперением, чем у других птиц. Ни больше ни меньше.

Поставив клетку на стол, прислужник почтительно поклонился своим начальникам и, пятясь назад, вышел тем же путем, что и явился. Когда он проходил в дверь, Эхомба заметил, что по крайней мере часть вооруженных служителей осталась ждать в прихожей рядом с комнатой. Видно, уверенность монахов, хоть и впечатляющая, полной все-таки не была.

Средний монах нежно положил ладонь на верх клетки.

— Это спрайзианские попугайчики. Они очень хорошие подражатели. Большинство попугаев и других птиц родственных с ними семейств способны, слыша человеческую речь, повторять ее. А эти попугайчики могут то же самое проделывать в отношении мыслей.

— Так вот, значит, как вы шпионите за своими людьми! — Симна сжал губы. — Мы видели этих проклятых маленьких засранцев повсюду. Разве можно сохранить мысли при себе, если такая птичка сидит на каждом подоконнике, на каждой ветке, на заборе у каждого дома, впитывая, словно губка, о. чем и как люди думают? А вы, конечно же, натренировали их, как голубей, чтобы, набравшись чужих мыслей, они возвращались сюда, где вы выдаиваете из них личную жизнь других.

— Ты выражаешься так, будто это насильственное вмешательство, — недовольно проговорила женщина. — Никому не наносится вреда, никто не обращает на попугайчиков внимания, а мир и процветание господствуют во всей стране. — Сунув руку в карман мантии, она что-то оттуда достала и просунула между прутьями клетки. Жизнерадостная пернатая парочка мгновенно слетела с жердочки и начала с жадностью клевать предложенное лакомство. — Кроме того, это красивые и игривые птахи.

— Не заметил, чтобы кто-нибудь с ними играл, — отозвался Симна. — К тому же я нутром чую, что их не очень-то охотно держат в домах.

— Не стоит осуждать птиц, — укорил Эхомба друга. — Они не виноваты в том, что их так используют. Сомневаюсь, что они вообще понимают, во что их втянули. — Пастух смотрел, как попугайчики острыми клювами разгрызают и выплевывают шелуху крохотных семян. — Как нам объяснили книжники, они лишь подражают. Слушают и повторяют, но не понимают.

— Лучших шпионов и не найти, — нахмурился Симна. Он был в полной ярости от этого вторжения в самые сокровенные тайники его души, но из уважения к другу не вытащил меча из ножен.

— Значит, из того, что вам стало известно от каких-то птиц, вы решили, что наш образ мыслей плох и вы имеете право его изменить. Даже если нас вполне устраивает, как мы думаем. — Пастух посмотрел в глаза по очереди всем книжникам.

— Вы будете благодарить нас, когда все закончится. — Женщина снова просияла. — Ты, — объявила она, обращаясь к тихо закипающему Симне, — станешь гораздо более приятным и менее воинственным человеком, и у тебя появится склонность к глубоким раздумьям.

— Клянусь Гузпулом, не стоит на это рассчитывать. — Пальцы северянина вцепились в рукоять меча.

— А ты, — продолжала она, слегка повернув голову в сторону Эхомбы, — станешь учителем, который посвятит свою жизнь распространению правильного образа мыслей среди нецивилизованных народов.

— Похоже, замечательная профессия, — ответил Эхомба. — К сожалению, одна у меня уже есть. Необходимо пасти скот, да и выполнять разную работу на ферме. У меня нет времени для проповедничества. Вам придется поискать кого-нибудь другого.

— Ты первый человек из вашего народа, посетивший Тетсприах. — Монах, сидевший на другом конце стола, говорил очень убедительно. — Поэтому ты должен стать тем, кто понесет наше учение в свою землю. Это великая честь.

— Да, — подтвердил книжник в середине. — К тому же у тебя нет выбора. Не трать время и силы на препирательства, поскольку решение уже принято за тебя. — Он ободряюще улыбнулся. — Такова работа книжников — делать за других правильный выбор. Мы предотвращаем множество неприятностей.

— Зачем же вы причиняете их мне? — Симна ибн Синд уже достаточно всего наслушался. Чтобы Эхомба не попытался остановить его, северянин дерзко шагнул вперед и обнажил клинок. Уловив его мысли, попугайчики перестали есть и забились в дальний угол клетки. Они сидели, прижавшись друг к другу, и их блестящие перышки слегка вздрагивали от того, что птички были вынуждены слушать и впитывать весь поток несдерживаемой агрессии из ума северянина.

От выходки Симны у книжников с лиц все-таки сошли их, казалось, неувядающие улыбки. Однако никто не вскочил со стула и не попробовал убежать. Никто даже не издал предупреждающего крика, вызывая служителей, стоявших за дверью.

Вместо этого монах, располагавшийся в центре, проворно нагнулся под стол и извлек оттуда престранного вида приспособление. Оно было размером с человеческую руку, имело рукоять и длинный трубчатый корпус, рифленый на конце и расширявшийся, как цветок. Один палец монах держал на маленьком металлическом крючке, укрепленном на нижней части аппарата. К верхней же его части была приделана маленькая бутылочка или флакон. Она была изготовлена из матового материала, и Эхомба не смог рассмотреть, что содержится внутри.

Прижав деревянную рукоять к плечу, книжник направил похожий на цветок конец устройства прямо на Симну. Держа обнаженный клинок острием вниз, северянин прищурился, заглядывая прямо в ствол хитроумной штуковины. Не представляя себе механизма ее действия, он не знал, как избежать опасности, о которой, похоже, предупреждала поза противника.

— Симна, — предостерегающе сказал пастух своему товарищу, — довольно! Стой где стоишь!

Монах на другом конце стола угрюмо проговорил:

— Не имеет значения. Нападай или отступай, конец будет один. — Улыбка вернулась на его лицо, правда, уже не столь лучезарная. — И ты подходишь для этого лучше всего.

— Лучше для чего? — Симна с яростью взглянул на монаха, явно сбитый с толку непоколебимым хладнокровием троицы, сидящей за столом. — Лучше всего я подхожу для этого!

Подняв сверкающий клинок над головой, он сделал еще один шаг вперед. Эхомба выкрикнул предупреждение, а Алита припал к полу, мгновенно подобравшись.

Монах, нацеливший устройство, без колебаний нажал на крючок и выстрелил.