Пожиратели света и тьмы. По Мыслящим Королевствам. Триумф душ

XIII

Остановившись и умолкнув прямо посреди пустынной улицы, путники уставились на привидение. Несмотря на отсутствие у него лица, создавалось безошибочное впечатление, что оно глядит назад. Эхомба чуть наклонился и прошептал покачивающейся, зыбкой загадке, которая называла себя Накером:

— Ладно, ты знаешь все. Что это такое?

Слезящиеся глаза пытались сфокусироваться на грозном призраке. Как и раньше, пьяница не колебался.

— Вохвн. Не имея собственного лица, он завидует всем, у кого оно есть. — Всеведущий постучал по носу средним пальцем. — Будь осторожен: он попытается отнять твое.

Симна обнажил меч:

— Ничего не выйдет. Мне оно самому нужно.

Позади него Алита напрягся и ждал начала. Вынув из заплечных ножен клинок из небесного металла, Эхомба встал рядом с другом:

— А мне мое. Миранья все равно узнает меня, если я вернусь домой без лица, но как она заглянет мне глубоко в глаза, если их отберут? — Пастух держал меч перед собой, и лунный свет мерцал на гравировке, покрывавшей необычную сталь.

Вохвн посмотрел на острые лезвия, хотя никто не смог бы сказать, чем именно он смотрел, и засмеялся той пустотой, где у него мог бы располагаться рот. Это был легкий выдох, звук, обманчиво прошелестевший возле уха, и тем не менее они все равно услышали его — этот смех, от которого кровь стыла в жилах.

Рука призрака, синяя и похожая на кости скелета, потянулась к ним. Симна пригнулся. Эхомба остался стоять на месте, но отклонился в сторону. Меч из небесного металла со свистом рассек воздух и запястье. Словно вспорхнувшая моль, отрубленная рука вохвна, обретя собственную жизнь, уплыла в ночь. Призрак грустно вскрикнул и отдернул лапу. Пустое лицо уставилось на отрубленное запястье, из которого тут же выросла другая кисть.

Пастух зашипел на раскачивающегося, колеблющегося Накера:

— Как нам его обойти?

— Вообще-то, — задумчиво отозвался пьяница, — вы могли бы рвануть влево и перебежать улицу, но тогда нарветесь на борборессбов.

Посмотрев в указанном направлении, Эхомба и Симна увидели, что темная щель переулка породила примерно дюжину карликов размером с пони. У них были раздвоенные копыта, и передвигались они, все время прихрамывая. Ярко-красный цвет шкуры несколько скрадывался мягким лунным светом. Козлиные хвосты мотались из стороны в сторону, и иссиня-черная шерсть покрывала их тела отдельными отвратительными пятнами. Морды у борборессбов были тупые и пухлые, прорезанные от уха до уха ртами, полными острых кривых зубов. Когда они открывали рты, то казалось, будто их головы разваливаются на две половины. У каждого посередине лба рос различной длины рог, и все они были вооружены короткими кривыми серповидными мечами из металла, такими же кроваво-красными, как и голые части их тел.

До того, как они увидели путешественников, призраки тараторили на неизвестном языке. Но теперь, когда они повернулись в сторону Эхомбы и его спутников, их неразборчивая беседа перешла в угрожающий рев. Присутствие огромного вохвна ни в малейшей степени их не смутило.

Накер сплюнул на землю что-то комковатое и коричневое, утеревшись тыльной стороной ладони.

— Поосторожнее с борборессбами. Они любят вытягивать из человека вены, пока он еще жив, и сосать их для лучшего аппетита.

Эхомба попытался пересчитать надвигающихся уродов, не выпуская из виду вохвна. Тот все еще был занят отращиванием руки и по-прежнему стоял посередине улицы.

— А в другую сторону?

Накер покосился в сторону, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Ну, это можно было бы сделать минуту назад, а теперь уже слишком поздно. — Он неопределенно кивнул. — Гренки.

По тротуару крались три четвероногих пузыря, преграждавших путь с улицы к зданию пятнистой массой пульсирующего гноя. Выглядели они как животные, сделанные из связанных вместе шаров. Огромные, словно буйволы, гренки скакали на бочкообразных ногах, которые лишь чуть-чуть поднимали их над землей. Ступней и кистей у них не было, а все остальное отличалось округлостью и мясистостью. За ними тянулся тройной след гнойной слизи — смрад доносился до путешественников даже на расстоянии. Прежде чем испариться, она еще долго лежала там, куда капала.

Омерзительные, уродливые головы сплошь состояли из выпученных глаз да разинутых ртов, украшенных жирными, мешкообразными губищами. Зубов не было, но из глубины тошнотворной пасти высовывался похожий на щупальце язык, извиваясь, словно змея, осторожно вылезающая из логова. Подчиняясь неподдельной тупой целеустремленности, гренки продвигались вперед, не обращая внимания ни на приближающихся борборессбов, ни на неподвижную тень вохвна.

— Используй свое волшебство! — Оказавшись перед лицом столь многочисленных и разнообразных ужасов, Симна жался как можно ближе к долговязому другу, однако так, чтобы это не мешало орудовать мечами. — Призови звездный ветер!

— Думаешь, это так легко? — Эхомба крепко сжимал меч: — Для таких вещей нужно время, да и не всегда получается. Обнажить меч нетрудно; убедить его вызвать силу — сложно. — Он уже начал отступать. — Я пытаюсь.

— Эй, пытайся поусерднее. Нет, пытайся побыстрее.

— Замолчи и дай мне сосредоточиться.

Алита прыгнул вперед, и его громоподобный рык отразился эхом от окружающих зданий. Размеры и присутствие кота заставили борборессбов рассредоточиться и начать перегруппировку. Вохвн же не испугался, может, потому, что, не имея лица, не мог увидеть Алиту. Комичные плотоядные груды гренков, источая слизь, тоже пробирались вперед, невзирая ни на какие преграды.

Отступая, Эхомба схватил оцепеневшего Накера за плечо и тащил за собой. То ли не понимая грозящей опасности, то ли не обращая на нее внимания, этот одурманенный человеческий огрызок все норовил, шатаясь, вырваться из крепкой хватки пастуха.

— Что нам делать? — Высокий южанин хорошенько встряхнул пропойцу. — Скажи, что нам делать? Как прогнать всю эту гнусность?

Обратив к пастуху мутный взор, Накер ответил дребезжащим голосом:

— Никак. Борборессбы слишком подвижны, вохвн так и останется на своем месте, а гренки не угомонятся, пока не насытятся. Будете сражаться с одним — другие нападут на вас сзади. Их больше, чужеземец. Вы погибли.

— Он знает не все, — хмуро проговорил Симна. — Мы пока еще не погибли.

— Вам нужна помощь, — промямлил неустойчивый пьянчужка.

— Ага, не надо быть всезнайкой, чтобы это понять. У меня такое ощущение, что нам не следует рассчитывать на счастливых, цивилизованных фанцев. — Симна обвел взглядом окружающие дома. Кое-где за закрытыми ставнями мерцал свет, но ни одно окно не было открыто, дабы позволить жителям наблюдать, что делается на тихой улице за пределами их домов. Утром, без сомнения, веселая и умелая бригада уборщиков начисто соскребет с мостовой всякие неподобающие нечистоты. Дети будут катать обручи и гоняться друг за дружкой по кровавым пятнам, которые в конце концов исчезнут под воздействием мыла, дождя и времени, и никто не посмеет нарушить приличий расспросами о том, что произошло.

Отрастив новую руку, вохвн взвыл и поплыл вперед. Ближайшие к нему борборессбы посторонились. Гренки, слишком тупые и целеустремленные, чтобы осознать возможную опасность, продолжали подбираться к добыче.

Струйка холодного воздуха потянулась от острия клинка из небесного металла.

— Поторапливайся! — Симна следил за ближайшими к нему борборессбами. Четверо других уже забежали северянину за спину и начали подступать, подняв над омерзительными головами свое изогнутое оружие, похожее на зубы какого-нибудь первобытного змея.

Накер Сведущий, изогнувшись, крепко схватил пальцами, липкими от мокроты и рвоты, резную фигурку, висевшую на шнурке у Эхомбы на шее, и сильно дернул ее. Ошарашенный пастух зло крикнул:

— Отдай сейчас же! Больше одной-двух рюмок тебе за нее не получить.

— Отдать? — Поднеся похищенную вещицу к глазам, маленький человечек с большим трудом пытался сфокусировать на ней взгляд. — Конечно, отдам. На. — Отведя руку назад, он как-то ухитрился сделать неверный бросок.

Фигурка пролетела мимо растопыренных пальцев Эхомбы и упала перед парой борборессбов. Покатившись, перевернулась несколько раз и замерла. Одно из парнокопытных чудищ проводило фигурку взглядом, а потом наступило на нее, втаптывая в мостовую. Гадкая кривозубая ухмылка расщепила омерзительное лицо пополам.

Но тут же исчезла, так как борборессб взлетел прямо вверх, перевернулся через голову и тяжело грохнулся на спину. Ошеломленный, он так и остался неподвижно лежать.

На месте резной статуэтки стояла высокая стройная женщина, окруженная язычками бледного пламени. Ее величественная фигура была прикрыта тесно облегающим куском красно-коричневой материи, а в руках она держала щит из шкуры мастодонта и гладкую деревянную дубинку. Дубинка была густо утыкана трехгранными шипами кострового кустарника.

За всю свою жизнь Эхомба ни разу не видел кострового кустарника, упоминавшегося лишь в наумкибских преданиях, однако он сразу же узнал эти шипы, о которых слагали легенды. Миранья тоже никогда не видывала кострового кустарника, но она могла описать его во всех подробностях, когда перед сном рассказывала Даки и Нелече разные истории. Любая наумкибская мать знала, как выглядит костровый кустарник, даже если сама никогда его не видела.

Встревожившись, злые борборессбы повернулись в сторону появившегося среди них врага. Двое остервенело взмахнули своими серповидными мечами. Но металл, не причинив никакого вреда, отскочил от щита вновь появившегося видения. Размахнувшись дубинкой, оно ударило ближайшего борборессба по плечу. В тот же миг из руки жуткой твари вырвался огонь, и пламя объяло все чудовище. С громким воем оно кинулось вверх по улице, оставляя за собой шлейф огня и дыма.

Еще два борборессба бросились на обидчика. Один упал на мостовую; его шея была сломана ударом щита. Другому конец дубинки угодил в рот. С секунду он таращил глаза, а затем его голова взорвалась, превратившись в огненный шар.

Сбившись в кучу, разъяренные призраки изготовились все вместе напасть на размахивающую дубинкой фигуру.

Однако согласованное наступление не удалось, поскольку на них вдруг свалилась свирепая черная масса. Издав страшный рев, от которого задрожала земля, Алита одним ударом огромной лапы сбил с ног одного борборессба, а через мгновение откусил голову другому.

Увидев надежду на спасение, Эхомба и Симна ринулись на гренков. Под многочисленными ударами их оружия твари теряли огромные куски трясущейся желеобразной плоти, однако это их не останавливало. У них не было костей, а также, насколько могли судить бешено размахивающие мечами мужчины, отсутствовала кровь и нервная система. Язык-щупальце обвился вокруг руки Симны и тут же был отрублен клинком. Ампутированный орган лежал на земле, скручиваясь и извиваясь, будто червь, выгнанный на поверхность сильным ливнем.

Методично и безостановочно кромсая направо и налево, друзьям удалось превратить тройку настойчивых, но медлительных гренков в дрожащие груды густой дряни, перепачкавшей мостовую и тротуар. И даже тогда отдельные части безногой плоти норовили подпрыгнуть и продвинуться в направлении путешественников.

Обратив оставшихся борборессбов в бегство, причем некоторых с подпаленными хвостами и обожженными конечностями, разъяренный Алита преследовал их буквально по горячим следам, а видение, возникшее из резной фигурки, обратило свое внимание на грозную тень вохвна. Бестелесный дух изогнулся и обвился вокруг пришелицы, окружая ее собственным призрачным телом. Безликий урод начал сжиматься, надежно обволакивая фигуру воительницы.

Нисколько не испугавшись, высокое видение несильно, но твердо взмахнуло дубинкой. Пара костровых шипов прикоснулась к душащему зловонию. Закрученный спиралью вохвн издал удивленный стон и с мягким свистом всосался в шипы, оставив после себя лишь струйку ядовитого пара. Поднеся пальцы к губам и послюнив их, призрак нагнулся и сжал в руке остатки вохвна, который в последний раз перед полным исчезновением резко зашипел.

Покрытые с ног до головы отрубленными кусками трясущихся, студенистых гренков, Этиоль и Симна повернулись к высокой гибкой фигуре, которая возникла из осколков резной статуэтки пастуха. Сжимая в руках щит и дубинку, она приблизилась к ним. Ноги Накера Сведущего, лишенные внешней поддержки, к конце концов не выдержали, костлявая задница тяжело грохнулась о мостовую. Так пьянчужка и остался сидеть, ссутулившись, раскачиваясь туда-сюда, что-то бормоча себе под нос и пристально глядя на нечто неопределенное.

По-прежнему покрытое язычками бледного белого пламени, видение остановилось перед запыхавшимися друзьями. И улыбнулось. Растерявшись, Эхомба неуверенно всматривался в него, не веря объяснению, которое разум давал тому, что видели его глаза.

— Фастала?

— Привет, Этиоль Эхомба. — Величественная улыбка стала шире.

Это действительно была Фастала. Но не та сгорбленная ковыляющая старуха, которую он знал с самого детства. Перед ним стояла особа, обладавшая необыкновенной женственностью, естественной чувственностью и великими знаниями. Симна взирал на нее с безмолвным восхищением.

— Ничего не понимаю, — произнес пастух. Поставив край щита на землю, Фастала оперлась на него дубинкой и сложила сверху руки.

— Моя фигурка была вырезана не тогда, когда я была ребенком или такой, какой ты, Этиоль, меня знаешь, а тогда, когда я была вот такой. И когда печать была сломана, я явилась тебе не такой, какая теперь, а какой была раньше. — Она мягко засмеялась. — Разве в молодости я не была хороша?

— Клянусь гонадами Господа, это уж точно! — Несмотря на то что Эхомба неодобрительно нахмурился, северянин не сделал ни малейшей попытки отвести глаза.

Пастух почувствовал, что, не понимая причины, неловко ежится под пламенным взором. Между тем именно такой взгляд, лишь немного смягченный преклонным возрастом, он видел у нее на лице в день, когда покидал деревню. Но то была знакомая ему Фастала — бодрая, умная, иногда грубоватая, по-прежнему любящая соленую шутку и веселье старуха.

Сейчас в ее прямом и гибком теле не было ни болезненности, ни изъянов. Однако белое пламя, окутывавшее фигуру, становилось все бледнее и бледнее.

Она мельком взглянула вниз на самое себя.

— Да, эта часть меня увядает. Отныне я смогу быть с тобой, Этиоль Эхомба, лишь в твоем сердце и душе. Хотела бы, чтобы все было иначе. — Подняв руки и раскинув их в стороны, она по-львиному потянулась. Бросив взгляд на северянина, Эхомба испугался, что у того случится сердечный приступ.

— Ты спасла нас, — проговорил он.

Подобрав щит и дубинку, Фастала придвинулась к пастуху. Бледное пламя, исходящее из ее тела, не обжигало. Ее поцелуй, однако, был таким же горячим, как шипы кострового кустарника.

— Ах, Этиоль, — сказала она хриплым голосом, — каким же ты вырос совершенным мужчиной и какая счастливая женщина твоя Миранья. — Лицо Фасталы посуровело. — Тебе еще долго придется путешествовать.

Он кивнул:

— Мне уже дважды говорили, что если я пойду дальше, то буду убит. А ты что скажешь?

— Ничего, Этиоль Эхомба. Я ничего не могу сказать тебе. — Чуть повернувшись, она показала рукой на скрюченного, раскачивающегося Накера. Возвратившийся после бойни черный кот стоял и смотрел на беспомощную фигурку человека. — Почему бы не спросить его? Он знает все.

Симна издал оскорбительный звук.

— Пьяницу Накера? Отдаю ему должное, он знает немало. Но все? Даже величайший из мудрецов не знает всего. А эта омерзительная маленькая сопля никакой не мудрец.

— Нет, не мудрец, — согласилась юная Фастала. — И все-таки не исключено, что он знает все, как и утверждает сам. Беда в том, что знание всего еще не делает человека совершенным. И точно так же, как он не мудрец, он не совершенен. — Остатки мерцающего бледного пламени почти исчезли с ее тела, в последний раз отчетливо высветив гибкий, грациозный стан на фоне ночи.

Потянувшись к шее, Эхомба взялся за разорванный шнурок, на котором висела резная фигурка. Фигурка была с ним с тех самых пор, как он покинул землю наумкибов, — маленький прохладный спутник, которого он чувствовал кожей, привычной тяжестью напоминавший о доме.

— Я буду скучать по тебе, Фастала. Пока не вернусь домой.

— Надеюсь, что буду еще жива, когда ты возвратишься. Хотелось бы узнать, чем все это для тебя кончится.

— Зря ты не сказала мне о силе фигурки. — В голосе пастуха звучали одновременно и упрек, и нежность.

— Я тебе говорила, Эхомба, говорила. — Теперь она смеялась над ним, и обволакивающее ее белое пламя взметнулось ввысь, словно живое существо, на какой-то миг возвращенное к жизни. — Помнишь, когда мы беседовали в последний раз, я сказала тебе, что эта фигурка и есть настоящая я? Что, пока ты носишь ее, я смогу путешествовать вместе с тобой?

Теперь, вспомнив, он и сам с нежностью улыбнулся:

— Да, Фастала, верно. Я тогда слушал твои слова, но не слышал.

Она погрозила ему пальцем, и по этому простому жесту Эхомба узнал ее. Когда старая Фастала, настоящая Фастала, посмеивающаяся, подвижная деревенская Фастала журила детей или взрослых, что она делала ежедневно и по многу раз, то грозила пальцем точно так же.

— Ты хорошо и далеко видишь, Этиоль Эхомба, но иногда слушать тебе надо лучше!

— Я это запомню, — серьезно заверил ее пастух, словно непослушный ребенок, разговаривающий со строгим родителем. Симна отважно выступил вперед:

— Эй, а разве я не заслуживаю прощального поцелуя?

Высокая женщина задумчиво посмотрела на нетерпеливого северянина:

— Думаю, нет, друг Эхомбы. У тебя очень проворные руки, судя по тому, как они управляются с мечом, а меня, скромную девушку, защищают только волшебство да огонь. — Протянув руку, она шутливо взъерошила ему волосы. — Может быть, в другой жизни. — Последний эфирный огонь, окутывавший ее, погас.

— Фастала, подожди! — Эхомба шагнул вперед, туда, где она только что стояла… Ни бледного отсвета, ни последнего мерцания; она исчезла. Лишь тепло и запах природного аромата остались в воздухе да дразнящий след замирающего девичьего смеха.

— Ради нас, — шептал, подняв лицо к небу, Эхомба, стоя на темной и пустынной улице, вдалеке от родного дома. — Ради нас она пожертвовала остатками своей молодости, что были заключены в фигурке, которую Фастала дала мне для защиты. — Он повернулся к Симне. Северянин все еще смотрел на то место, где исчезло прекрасное видение, наслаждаясь уже начинающим слабеть воспоминанием. — Она могла бы провести эти минуты в обществе старых друзей в деревне, среди равных ей по опыту и знаниям. Но она отдала их нам.

— Ага, это прямо-таки поразительно, — с готовностью согласился Симна. — Мудрость, умение сражаться, чувство юмора — и все в одной женщине. Не говоря уже о тех…

Эхомба прервал его:

— Симна, прояви хоть каплю уважения.

— Конечно же, братец. Эх, я бы отдал месяц жизни, чтобы выказать этой женщине всяческое уважение!

— Такова была Фастала в молодости. Теперь она старая, хромая и сгорбленная. Симна уныло кивнул:

— Но, бьюсь об заклад, все еще красивая.

— Да. Все еще красивая. — Глубоко вздохнув, Этиоль повернулся к Алите и хныкающему пьянчужке. — Она посоветовала нам расспросить Накера. Пожалуй, так и надо сделать.

— Ага. — Симна встал рядом с другом. — Только не забывай: как бы много он ни знал, он не знает всего. — Северянин фыркнул. — Что бы Фастала ни говорила, ни один человек не знает всего. А особенно такая никудышная развалина.

Пока Симна, преисполненный отвращения, переминался с ноги на ногу, а Алита прихорашивался, счищая кровь и кусочки растерзанной плоти со своего меха, Эхомба присел на корточки перед покачивающимся человеческим остовом, который они спасли в проулке. Накера можно было свалить, ткнув пальцем.

— Как ты себя чувствуешь, мой друг?

Раскачивание прекратилось. Налитые кровью глаза поднялись и захлопали, словно сломанные ставни.

— Превосходно, превосходно! А в чем дело?

Эхомба посмотрел на своих спутников. Алита ни на что не обращал внимания, сосредоточившись на проблемах личной гигиены. Симна насмешливо хмыкнул и отвернулся.

Пастух снова взглянул на жалкую фигурку, съежившуюся перед ним.

— Ты не видел, что произошло?

Накер предпринял попытку заглянуть за спину долговязого южанина, сидевшего перед ним. Это усилие опрокинуло бы его, если бы Эхомба не поддержал пьяного.

— Что-то случилось? — Кустистые брови сдвинулись. — Кстати, а ты кто такой? И почему стоишь ночью посреди улицы? — Он снова моргнул. — И что я делаю ночью посреди улицы?

— Ты лежал в проулке и стонал. — Эхомба говорил мягко и терпеливо. — Было уже за полночь, поэтому мы…

Накер от страха выпучил глаза.

— За полночь? — Дико оглядевшись, он попытался встать и, не сумев, оперся на сильную руку Эхомбы. — Надо уходить с улицы, искать укрытие! А то…

— Знаем, знаем. — Пастух взял маленького человечка за плечо. — Думаю, некоторое время здесь будет спокойно, а поблизости есть пансион. Пошли. — Поднявшись, он помог Накеру встать.

— Ты не понимаешь, — со страхом лепетал пьяница. — После полуночи здесь, в Фане, такое творится!.. Страшное дело. Они выползают из тьмы и…

Эхомба крепко обхватил его за тощую спину.

— Понимаем, друг Накер. Все мы понимаем. Благодаря тебе.

— Мне? — На чумазом небритом лице отразилось совершенное недоумение. — А что я сделал? И кто вы такие? — Эхомба аккуратно вел человечка по безлюдной и залитой кровью улице в направлении немигающего приветливого света пансиона, а Алита и Симна шли по обеим сторонам, наблюдая, нет ли какой угрозы. — И что я делаю тут ночью посреди улицы?

Симна вглядывался в темноту, ища признаки опасности. Однако боковые улицы и переулки выглядели вполне спокойно и невинно. Целеустремленно шагая вперед, он потряс головой и едко усмехнулся:

— Все знает. Конечно, знает. Еще бы. Клянусь Гиливитилом, этот тип даже не имеет представления, где находится!