Похищенная

Сеанс семнадцатый

— Знаете, док, хотя вы и даете мне все эти техники, как преодолеть свои страхи или объяснить их, я все равно продолжаю повторять себе, что все это в конце концов уйдет само собой, особенно после того как я столько прочитала обо всех этих невеселых вещах. Но на этой неделе в дом ко мне вломился какой-то придурок.

Вернувшись после утренней пробежки, я застала следующую картину: в доме ревет сигнализация, на дорожке стоит полицейская машина, косяк задней двери выбит, а окно в моей спальне распахнуто. Судя по сломанным веткам кустарника внизу, именно таким образом этот мерзавец и выбрался наружу. Вроде ничего не пропало, и копы сказали, что они мало что могут сделать, пока я не выясню, что у меня действительно украли. Они также сообщили, что недавно по соседству произошла еще пара проникновений в жилище со взломом и в тех случаях они также не нашли никаких отпечатков, как будто от этого мне должно было стать легче.

После того как они разъехались по домам, а мое лихорадочно дергающееся тело успокоилось до периодических одиночных подрагиваний, я направилась к себе в спальню, чтобы переодеться. В коридоре я внезапно остановилась. «Зачем было так рисковать, вламываясь внутрь, если ничего не украдено?» Что-то здесь было не так.

Я медленно обошла весь дом, стараясь думать, как злоумышленник. О’кей, выбил заднюю дверь, поднялся наверх, дальше что? Заскочил в гостиную — каких-то мелких вещей здесь нет, стереоаппаратура и телевизор слишком большие, чтобы по-быстрому прихватить их, особенно если он пришел пешком. Бежать по коридору в спальню, чтобы поискать ценности в выдвижных ящиках?

Я тщательно обследовала каждый из них. Все они были плотно закрыты, а моя одежда аккуратно сложена. В шкафу все висело на своих местах, а дверь была закрыта ровно — иногда одна сторона у нее заедает. Я отступила назад и внимательно оглядела комнату. Корзина, полная одежды, которую я только что вытащила из сушилки, стояла на полу на том же самом месте, большая футболка, в которой я сплю, валялась в ногах кровати. Кровать…

Что это за небольшая вмятина? Может, я присела сюда, когда надевала носки? Я подошла и тщательно исследовала каждый сантиметр кровати. Исследовала каждый найденный волосок. Мой? Эммы? Я наклонилась к пушистому покрывалу и обнюхала его снизу доверху. Похоже на легкий запах одеколона, или мне кажется? Я выпрямилась.

Незнакомец тайком проник в мой дом, был в моей спальне, смотрел мои вещи, прикасался к ним. По телу побежали мурашки.

Я сорвала постельное белье, схватила свою футболку, сунула все это в стиральную машину, заправив ее очень большим количеством отбеливателя, и протерла в доме каждую поверхность. Заколотив досками заднюю дверь и окно, — к моменту, когда я закончила с этим, дом стал напоминать бункер, — я схватила радиотелефон и остаток дня провела в шкафу в коридоре.

Немного позже мне позвонил Гари — тот коп, о котором я вам рассказывала. Он хотел узнать, все ли у меня в порядке, что, конечно, очень любезно с его стороны, учитывая, что он не занимается ограблениями. Он еще раз повторил то же, что говорили и другие полицейские: что это, вероятнее всего, простая случайность, что парень заскочил в дом, чтобы схватить первое, что попадется под руку, потом запаниковал и сбежал кратчайшим путем. Когда я возразила, что это уже совсем глупо получается, он ответил, что преступники, когда они напуганы, делают массу глупостей. Еще он посоветовал, чтобы я позвонила кому-нибудь, кто мог бы побыть со мной, пока отремонтируют заднюю дверь, или чтобы я на время ушла к друзьям.

Даже если бы я была напугана до смерти, то все равно не пошла бы к маме. А друзья… Даже если бы у меня не было паранойи похлеще, чем у Говарда Хьюза,[8] все равно непонятно, сколько их осталось у меня на сегодняшний день.

Люк, пожалуй, был единственным, кто продолжал мне звонить. Когда я только вернулась, все — друзья, сотрудники по прошлой работе, люди, с которыми я когда-то ходила в школу, а после этого много лет не виделась, — подняли вокруг меня столько суеты, что я просто не могла этого вынести. Но, знаете, люди настойчивы до поры до времени, и если постоянно закрывать дверь у них перед носом, они в конце концов уходят.

Единственным человеком, которого я могла бы об этом попросить, была Кристина, но вы ведь знаете, что там произошло, знаете, по крайней мере, настолько, насколько об этом знаю я, потому что я до сих пор толком не понимаю, почему так на нее отреагировала. Она, видимо, просто старалась быть хорошей подругой, оставив меня сейчас в покое, но иногда мне хотелось, чтобы она неожиданно появилась и заставила меня выйти на свет Божий, наехала на меня, как делала это раньше.

Конечно, сразу после этого случая я думала о том, чтобы переехать, но, черт возьми, я люблю этот дом и если уж решусь его продать, то не из-за какого-то придурка взломщика. Да я бы и не могла этого сделать. Как, интересно, я собираюсь квалифицировать себя при оформлении закладной? Я думала о том, чтобы начать искать работу. У меня появился целый ряд умений и навыков, но мне совершенно не хотелось выяснять, какую работу мне предложат в агентстве.

Все это плавно подвело меня к звонку от Люка, который раздался, когда я вернулась домой после нашего прошлого сеанса.

— У моего бухгалтера проблемы, и он увольняется, Энни. Слушай, не могла бы ты подменить его, пока я найду кого-то другого? Можно хотя бы неполный день, и вообще…

— Мне не нужна твоя помощь, Люк.

— А кто говорит о том, чтобы помогать тебе? Помощь нужна мне, это я нуждаюсь в твоей помощи — сам я ни черта не понимаю во всех этих бухгалтерских делах. Мне даже просить тебя неудобно, но просто ты единственный человек, которого я знаю, кто разбирается в этих цифрах. Я могу привезти все бумаги тебе домой. Тебе даже не придется ездить в ресторан.

Думаю, я согласилась от замешательства. Я уже сказала, что могу попробовать, и только после сообразила, что сделала. Потом была уже другая история. Я не готова к этому! Я уже приготовилась звонить ему и все отменять, но сделала несколько глубоких вдохов и сказала себе, что нужно с этим переспать. А на следующее утро, ясное дело, ко мне в дом вломились. Посреди всего этого кошмара и последующего приступа паники я просто забыла о нашем с Люком разговоре. А на следующий вечер он оставил мне сообщение, что на выходных заедет, чтобы поставить мне на компьютер бухгалтерское программное обеспечение. В голосе его звучало такое облегчение и благодарность, что я уже не могла думать об отступлении. Да и не была уверена, что хочу отступать.

Я сказала себе, что со стороны Люка это всего лишь деловое предложение, но не сомневалась, что я далеко не единственный человек, кто мог бы вести его бухгалтерию, — стоило только открыть телефонный справочник.

Вечером в прошлое воскресенье я подхватила простуду, которая грозила осложнениями, и сидела в унынии на своем диване в выцветшей фланелевой пижаме и домашних тапочках в форме ежиков, с коробкой салфеток, чтобы сморкаться, на коленях, перед включенным телевизором с выключенным звуком. В конце подъездной дорожки хлопнула дверь автомобиля. Я на секунду затаила дыхание и прислушалась. Звук шагов по гравию? Я выглянула в окно, но в темноте ничего не было видно. Я схватила стоявшую возле камина кочергу.

Мягкие шаги по ступенькам, потом тишина.

Крепко сжимая кочергу, я посмотрела в глазок, но не смогла ничего разглядеть.

За дверью послышался какой-то шорох. Эмма подняла лай.

— Я знаю, что ты здесь, — завопила я. — Лучше тебе сказать, кто ты такой, и немедленно!

— Господи, Энни, я просто подняла твою газету.

Мама.

Я отодвинула все засовы — когда приходил слесарь, чтобы починить раму на задней двери, я попросила его установить еще один, дополнительный. Эмма разок понюхала маму и тут же отправилась в спальню, где, вероятно, спряталась под кроватью. Я бы тоже с удовольствием присоединилась к ней.

— Мама, почему ты сначала не позвонила?

Она мотнула головой так, что задрожал ее конский хвостик, после чего сунула мне в руки газету, развернулась и пошла прочь. Я схватила ее за плечи.

— Подожди! Я не собиралась тебя прогонять, просто ты меня до смерти перепугала. Я только… задремала.

Она обернулась и, глядя большими голубыми кукольными глазами куда-то в стену у меня над головой, сказала:

— Прости.

Я была ошарашена. Хотя это ее «прости» и не совсем соответствовало своему изначальному смыслу, я в принципе не могла вспомнить, когда мама в последний раз извинялась за что бы то ни было.

Взгляд ее скользнул по моим тапочкам с ежиками, и ее брови удивленно поднялись. Моя мама зимой и летом носила комнатные туфли на высоких каблуках с отделкой из перьев марабу, и прежде чем она успела как-то прокомментировать мою обувь, я сказала:

— Может быть, все-таки зайдешь в дом?

Только когда она зашла в прихожую, я заметила, что одной рукой она прижимает к груди большой пакет из коричневой бумаги. На секунду мне показалось, что она принесла с собой какую-то выпивку, но нет, пакет был плоским и прямоугольным. В другой руке у нее был пластиковый контейнер, который она протянула мне.

— Уэйн забросил меня сюда по дороге в город. Я испекла твое любимое печенье, Мишка Энни.

Ах… Печенье с арахисовым маслом в форме медвежьей лапы, где в роли подушечек выступали кусочки расплавленного шоколада. Когда я была маленькой, она пекла мне его, если я грустила или если она чувствовала в чем-то свою вину, что, скажем прямо, бывало нечасто. Похоже, после нашей размолвки ее мучили угрызения совести.

— Ты очень внимательная, мама. Я действительно соскучилась по таким вещам.

Она ничего не сказала, просто стояла, зыркая глазами по сторонам, а потом прошла через комнату, чтобы указать мне на сухие листья папоротника, стоявшего на каминной доске.

Прежде чем она начала критиковать мое умение ухаживать за домашними растениями, я сказала:

— Не знаю, захочешь ли ты посидеть со мной — у меня насморк, но если ты останешься, я сейчас сделаю чай.

— Ты заболела? Почему же ты ничего не говоришь? — Она оживилась, будто выиграла в домашней лотерее. — Когда Уэйн вернется, мы поедем к моему доктору. Где у тебя телефон? Я позвоню туда прямо сейчас.

— Хватит уже с меня докторов.

Черт, я говорю точно как Выродок!

— Послушай, если бы я решила, что мне нужно к врачу, я бы поехала туда сама. Но только это не имеет значения, потому что уже конец дня и мы все равно не будем записываться на прием.

— Это просто смешно! Разумеется, доктор примет тебя.

Всю жизнь маме и в голову не приходило, что ей придется чего-то дожидаться — приема у врача, столика в ресторане, очереди в супермаркете. И как это ни поразительно, обычно все заканчивается тем, что доктора принимают ее в течение часа, в ресторане находится лучший столик, а менеджер магазина специально для нее открывает еще одну кассу.

— Стоп, мама, я в порядке. Доктору нечего делать с моей простудой… — Она уже открыла рот, чтобы возразить, но я решительно подняла руку. — Но обещаю: если мне станет хуже, я обязательно к нему обращусь.

Она вздохнула, поставила сумочку и пакет на журнальный столик и похлопала рукой по спинке дивана.

— Почему бы тебе не прилечь, а я пока сделаю горячий чай с лимоном и медом.

Сказать, что я и сама могла бы вскипятить воду, — значит, вызвать еще один ее укоризненный взгляд, поэтому я просто рухнула на диван.

— Конечно, все стоит там, над плитой.

Мама, после того как принесла мне парующую кружку чаю и тарелку своего фирменного печенья «Мишка Энни», а себе налила приличный бокал красного вина, стоявшего в кухне, села на край дивана и укутала нас обеих пледом.

Она сделала большой и долгий глоток вина, протянула мне пакет и сказала:

— Я нашла альбом, о котором ты говорила. Он просто затерялся среди вещей.

Ясное дело, а как же иначе. Но я не стала ничего уточнять. Она привезла мои фотографии, горячий чай разливался по телу приятной волной, и даже мои ноги, упиравшиеся ей в бок, начали согреваться.

Когда я начала листать альбом, мама вынула из сумки конверт и протянула его мне.

— Этих снимков у тебя не было, так что я сделала копии.

Удивленная этим неожиданным жестом, я взглянула на первый из них. Они с Дэйзи были на каком-то катке — одинаковые костюмы, волосы завязаны в одинаковые хвостики, одинаковые коньки. Дэйзи на вид лет пятнадцать, так что снимок сделан, видимо, незадолго до аварии, и мама в розовом блестящем костюме выглядит примерно на тот же возраст. А я и забыла, что она тоже иногда каталась с Дэйзи, когда та тренировалась.

— Окружающие часто говорили, что мы с ней могли бы быть сестрами, — сказала мама.

Мне так и хотелось ответить: «Правда? Я бы так не сказала».

— Ты была красивее.

— Энни, твоя сестра была прекрасна.

Я взглянула на нее. Глаза ее горели, и я знала, что ей это приятно. А также я знала, что она согласна со мной.

Пока она ходила, чтобы налить еще вина, я просмотрела остальные фотографии, и, когда она снова устроилась у меня в ногах с полным бокалом, — на этот раз она принесла с собой наполовину пустую бутылку и поставила ее рядом на столике, — задержалась на последней, где они с отцом были сняты в день свадьбы.

Когда я снова взглянула на маму, она пристально смотрела в свой бокал. Это могло быть игрой света, но мне показалось, что глаза у нее влажные.

— Твое платье было бесподобным!

Я рассматривала глубокий вырез, заканчивающийся фестоном в виде сердца, и длинную расшитую бисером фату в белокурых волосах.

Наклонившись ко мне, мама сказала:

— Я сделала его по образцу платья, которое Вэл хотела сшить на свою свадьбу. Я сказала ей, что для этого у нее неподходящая грудь. — Мама рассмеялась. — Веришь, она мне этого никогда не могла простить. То ли платье, то ли то, что я вышла за твоего отца. — Она пожала плечами. — Как будто это моя вина, что я нравилась ему больше.

Вот это новости!

— Так тетя Вэл встречалась с папой?

— Они всего лишь несколько раз вышли вместе, но, думаю, она считала, что между ними что-то было. На свадьбе она была вне себя, со мной почти не говорила. Я рассказывала тебе о свадебном торте? Там было три слоя, и…

Пока мама шаг за шагом описывала банкет, все подробности которого я слышала уже миллион раз, я думала о тете Вэл. Ничего удивительного, что она постоянно пытается отомстить маме. Это также объясняет ее отношение ко мне и Дэйзи. Когда мы были маленькими, они с матерью по очереди подбрасывали друг другу своих детей на выходные, чего мы с Дэйзи всегда побаивались. Меня тетя Вэл в основном игнорировала, но могу поклясться, что Дэйзи она просто ненавидела, не упуская ни малейшей возможности высмеять ее, в то время как Тамара и ее брат хихикали над этим.

Наши семьи почти не общались после автокатастрофы. У дяди Марка было мало общего с Уэйном, они даже недолюбливали друг друга, так что оставались только мама и тетя Вэл. Когда они включали в процесс общения и нас, детей, мой двоюродный брат Джейсон вечно дразнил меня, но Тамара держала дистанцию — я думаю, она была высокомерной. Сейчас я уже понимаю, что ее мама, вероятно, настраивала ее против меня точно так же, как моя настраивала меня против нее.

Однажды после обеда, после того как я уже снова переехала в свой дом, мама с тетей Вэл навестили меня после совместного похода по магазинам. Тетя Вэл огляделась и спросила, как мне нравится торговля недвижимостью.

— Интересно, мне нравится решать такие задачки.

— Да, Тамара, похоже, тоже здорово преуспевает на этом. В этом квартале их агентство получило награду за самые большие продажи, а ее премировали бутылкой «Дом Периньон» и недельной поездкой в Уистлер.[9] А у вас в агентстве практикуется что-нибудь подобное, Энни?

Славно подколола, утонченно. Мое агентство было довольно крупным по меркам Клейтон-Фолс, но оно и близко не могло сравниться с компанией Тамары из деловой части Ванкувера — мы были бы рады получить за работу просто бутылку вина и пластмассовый вымпел.

Прежде чем я успела открыть рот, мама поспешно сказала:

— А, так она все еще занимается жилыми районами? А Энни получила громадный проект, все объекты на береговой линии. Ты ведь говорила, что это будет крупнейшая стройка в Клейтон-Фолс, верно, Мишка Энни?

На самом деле я только-только переговорила с застройщиком, даже презентацию еще не подготовила, и маме об этом было прекрасно известно. Но ей так нравилось поворачивать воткнутый в сестру ножик, что у меня рука не поднялась забрать его у нее.

— Да, большой проект, — сказала я.

— Я уверена, что у Тамары тоже когда-нибудь будет свой проект, Вэл. Возможно, Энни могла бы ей что-то подсказать в этом плане?

Мама сладко улыбнулась тете Вэл, у которой было такое лицо, будто чай у нее во рту только что превратился в отраву.

Но тетя Вэл, конечно, быстро оправилась.

— Прекрасное предложение, но сейчас Тамара занимается зарабатыванием больших денег, продавая жилые дома, и не захочет годами проводить маркетинг проекта, который может никогда и не выстрелить. Но я не сомневаюсь, что Энни замечательно с этим справится.

Лицо мамы так побагровело, что я даже начала беспокоиться за нее, но она сумела выжать из себя улыбку и сменить тему разговора. Видит Бог, эти двое до сих пор ведут себя как дети.

Мама мало рассказывала о своем детстве, но я знаю, что отец бросил их, когда она была совсем юной, и ее мать вышла замуж за еще одного бездельника. Ее старший сводный брат Дуайт сидит в тюрьме. Он ограбил банк, когда ему было девятнадцать, незадолго до маминой свадьбы, отсидел срок, вышел через месяц после той автокатастрофы, а еще через неделю его снова арестовали. В последний раз этот придурок умудрился еще и прострелить охраннику ногу. Я его никогда не видела, а мама отказывается о нем говорить. Я как-то имела неосторожность спросить, не навестить ли нам его, и она вспылила.

— Не смей даже думать о том, чтобы приближаться к этому человеку!

Я попыталась возразить:

— Тамара говорила, что тетя Вэл возила их туда, так почему мы не можем…

Но мама только хлопнула дверью.

После того как мы переехали в дерьмовый арендованный дом, я, вернувшись домой из школы, нашла маму сидящей на диване с письмом в руках. Рядом стояла наполовину пустая бутылка водки. Было похоже, что мама плакала.

— Что случилось? — спросила я.

Но она продолжала не отрываясь смотреть на письмо.

— Мама!

В голосе ее звучало отчаяние.

— Я не должна была допустить этого снова. Я не должна была.

Меня охватил страх.

— Чего… чего ты не должна была допустить?

Она поднесла к письму зажигалку и бросила его в пепельницу. Когда оно догорело, она взяла бутылку с водкой и неровной походкой отправилась к себе в комнату. На столе в кухне я обнаружила конверт, на котором обратным адресом была указана тюрьма. К утру конверт исчез, но она после этого еще неделю не выходила из дома.

Я оторвалась от своих мыслей, когда мама сказала:

— Знаешь, а Люк очень похож на твоего отца.

— Ты так считаешь? Хотя, может быть, кое в чем. Он такой же терпеливый, как отец, это точно. Мы с ним в последнее время много разговариваем, я собираюсь помочь ему с бухгалтерией.

— Бухгалтерией? — Она произнесла это слово так, будто я только что объявила, что хочу стать проституткой. — Но ведь ты ненавидишь бухгалтерию!

Я пожала плечами.

— Нужно же чем-то зарабатывать.

— Значит, ты так и не поговорила с агентом или продюсером?

— Я решила, что больше не стану делать деньги на том, что со мной произошло. Меня вообще тошнит, что кто-то, включая и меня, в принципе может зарабатывать на подобных вещах.

Когда я в первый раз увидела по телевизору интервью со своей старинной школьной подругой, то буквально остолбенела, когда услышала, как эта девушка, которую я не видела десять лет, рассказывает ведущей телешоу о том, как мы с ней впервые попробовали травку, о вечеринке на свежем воздухе, где я напилась и блевала на заднем сиденье автомобиля, принадлежавшего парню, от которого я была без ума. А потом она читала записки, которые мы вроде бы писали друг другу в школе. Но это было еще не самое худшее: парень, с которым я потеряла девственность, продал рассказ об этом в один крупный мужской журнал. Этот козел дал им еще и наши фотографии, где мы были вместе. На одной из них я была в бикини.

Мама сказала:

— Энни, тебе действительно необходимо думать об этом. Времени у тебя не так уж много. — Лицо ее стало озабоченным. — Ты никогда не ходила в колледж или университет. Продажи — это практически единственное, что ты умеешь делать, но попробуй продать что-то сейчас, когда окружающие видят в тебе жертву насилия… А эта бухгалтерия для Люка? На сколько времени это затянется?

Я вспомнила звонок одного кинопродюсера за несколько дней до этого. Прежде чем я успела повесить трубку, она сказала:

— Я понимаю, что вас уже тошнит от людей, которые вас донимают, но обещаю, что если вы выслушаете меня несколько минут, а потом скажете «нет», я никогда больше не позвоню.

Что-то в ее голосе задело меня, и я сказала, чтобы она продолжала.

Она изложила мне свое видение того, как я могла бы внести ясность и сделать так, чтобы моя история смогла помочь женщинам по всему миру. Потом она сказала:

— Что вас удерживает? Возможно, если вы расскажете мне, чего боитесь, я смогу сообразить, как нам с этим справиться.

— Простите, вы можете со мной говорить, но делиться своими доводами мы не договаривались.

Тогда она продолжила, и было такое впечатление, что она точно знает, что меня тревожит и что я хочу от нее услышать, — она даже рассказала мне, что я могу получить право утверждения окончательного сценария и подбора актеров. Еще она сказала, что этих денег мне хватит на всю жизнь.

— Мое решение по-прежнему «нет», — сказала я, — но если что-то изменится, я позвоню вам первой.

— Надеюсь, что так оно и будет. А также надеюсь, что вы понимаете — у этого предложения есть срок действия…

Она была права, и мама моя тоже права. Если ждать дальше, то можно в конце концов упустить и время, и деньги. Но для себя я еще не поняла, что хуже: дождаться, пока все рухнет, как предсказывает мама, или все же послушаться ее совета.

Мама перевела взгляд с меня на телевизор и сделала еще глоток вина. Я спросила:

— Это ты дала той продюсерше мой номер?

Ее рука с бокалом замерла на пути ко рту, а лоб напряженно наморщился.

— А что, тебе кто-то звонил?

— Ну да, поэтому я и спрашиваю. А номера моего в справочнике нет.

Она неопределенно пожала плечами.

— У этих людей свои способы получения информации.

— Не нужно говорить ни с кем из них, мама. Прошу тебя.

Она на мгновение задержала на мне взгляд, а потом откинула голову на спинку дивана.

— Я знаю, что была строга с вами, девочки, но это только из-за того, что мне хотелось, чтобы у вас было больше, чем было у меня. — Я ждала, чтобы она продолжила, Но она только показала рукой с бокалом в сторону телевизора. — Помнишь, как я разрешала вам с Дэйзи подольше не ложиться спать, чтобы смотреть вот это?

Только теперь я поняла, что она внимательно смотрит анонс «Унесенных ветром» — своего любимого фильма.

— Конечно. Ты тоже сидела вместе с нами, и тогда мы все вместе спали в гостиной.

Она улыбнулась этому воспоминанию, но лицо ее было печальным.

— Его начнут показывать через час. Если ты больна, я могла бы остаться с тобой на ночь.

— Ой, даже не знаю. Я встаю около семи и отправляюсь на пробежку, а ты…

Она снова отвернулась к телевизору. То, как она быстро переключила свое внимание, оказалось больнее, чем я могла бы предположить.

— О’кей, конечно, в компании мне будет веселее. Да и глупо, наверное, бегать в таком состоянии.

Она улыбнулась и похлопала мою ногу под одеялом.

— Тогда, Мишка Энни, я остаюсь.

Она стащила подушки с другого дивана и принялась устраивать себе постель на полу посреди гостиной. Когда она спросила, где у меня еще одеяла, щеки ее были розовыми от возбуждения, и я подумала: что за черт, с чего бы это? Но угроза провести еще одну ночь без сна в шкафу в прихожей, мучаясь вопросом, почему взломщик ничего не взял, подавила эту мысль.

Этой ночью, после того как мама отослала заехавшего за ней Уэйна домой одного, после того как мы под «Унесенные ветром» съели попкорн, печенье «Мишка Энни» и мороженое, мама тихо отключилась, прижав свое маленькое тело к моей спине и подоткнув колени в выемку под моими коленями. Ее дыхание щекотало мне спину, она закинула на меня руку, а я, глядя на ее маленькую ладонь, касавшуюся моей кожи, вдруг поняла, что это первый раз после моего возвращения с гор, когда я позволила кому-то находиться в таком близком физическом контакте с собой. Я отвернулась в сторону, чтобы она не почувствовала у себя на руке моих слез.

Только подумайте, док: каждый раз, когда я говорю о своей маме что-то плохое, я сразу же чувствую острую необходимость перечислить все ее хорошие качества — моя версия приметы «постучать по древу, чтобы не сглазить». На самом-то деле мама вовсе не плохая, но в этом и состоит проблема. Было бы намного легче, если бы я могла просто ненавидеть ее, потому что после редких моментов проявления ее любви все остальное время мне приходится гораздо труднее.