Глава тринадцатая

– Я тебе накрыла в кухне. В столовой стол занят. Мы уже поужинали.

Только слепой бы не заметил, что стол занят: на нем была разложена огромная головоломка, изображающая статую Свободы чуть ли не в натуральную величину.

– Представляешь, Сальво, он собрал ее всего за два часа!

Благоговейное «он» отныне, конечно, могло относиться только к Франсуа, недавнему похитителю школьных завтраков и нынешней гордости семьи.

– Это ты ему подарила?

Ливия сделала вид, что не слышит.

– Можешь выйти со мной на пляж?

– Сейчас или когда ты поешь?

– Сейчас.

От луны на пляже было светло, как днем. Они шли молча. Подойдя к куче песка, Ливия печально вздохнула:

– Ты бы видел, какой он построил замок! Потрясающий! Настоящий Гауди!

– Построит другой – времени у него в избытке.

Ей не удастся его растрогать – в нем сейчас говорит сыщик и к тому же ревнивый мужчина.

– В каком магазине ты нашла эту головоломку?

– Я ее не покупала. Сегодня днем заезжал Мими. Всего на одну минуту… Это головоломка его племянника, который…

Монтальбано развернулся, сунул руки в карманы и зашагал в другую сторону. Перед его глазами стояли десятки несчастных племянников Мими, у которых дядя постоянно отбирал любимые игрушки.

– Прекрати, Сальво, не будь идиотом! – крикнула, догоняя его, Ливия.

Она попыталась его обнять, но он вырвался.

– Иди ты к черту, – прошептала она и пошла к дому.

И что теперь прикажете делать? Ливия отказалась участвовать в перепалке, так что выместить злобу не на ком. Он нервно расхаживал по берегу, набрал полные ботинки воды и выкурил одну за другой десять сигарет. Вдруг его осенило:

«Какой же я осел! Естественно, что Мими нравится Ливия и ей он не противен. Кроме того, я заставляю Мими тратиться на подарки. Очевидно, он этим пользуется, чтобы вывести меня из себя. Он ведет против меня осаду, так же как и я против него. Пора подумать о контрнаступлении».

Он вернулся домой. Ливия смотрела телевизор, уменьшив звук, чтобы не разбудить спящего в их кровати ребенка.

– Ну прости меня, – сказал он, проходя в кухню.

Из духовки доносился соблазнительный запах пирога с султанкой и картофелем. С первого же куска стало понятно, что вкус не уступает запаху. Ливия подошла, обхватила его со спины и потрепала по голове:

– Нравится?

– Потрясающе. Надо будет сказать Аделине…

– Аделина утром зашла, увидела меня и сказала, что «не желает синьору беспокоить» – только ее и видели.

– Ты хочешь сказать, что приготовила это сама?

– Ну конечно.

На секунду, всего на миг пирог встал ему поперек горла при одной мысли, что Ливия приготовила его, чтобы забылась история с Мими. Но голод развеял сомнения.


Прежде чем усесться с Монтальбано перед телевизором, Ливия задержалась у стола, любуясь головоломкой. Теперь, когда Монтальбано выпустил пар, можно было спокойно поговорить об игре.

– Он так быстро ее собрал! Нам бы с тобой понадобилось больше времени.

– Или нам бы раньше надоело.

– Вот-вот, и Франсуа говорит, что головоломки скучные, потому что в них все по правилам. Он говорит, каждый кусочек обрезан так, чтобы подходил только к одному другому кусочку. А было бы куда интереснее, если бы можно было складывать их по-разному!

– Это он так сказал?!

– Да. И он мне подробно объяснил, что имел в виду, когда я у него спросила.

– И что он имел в виду?

– Насколько я поняла, он говорил, что хорошо знает, как выглядит статуя Свободы, и поэтому, когда собирал голову, то уже ясно представлял себе, какой будет вся картинка. Но ему пришлось собирать дальше, потому что тот, кто придумал игру, хотел, чтобы все следовали его плану. Я понятно объясняю?

– Достаточно понятно.

– Он говорил, что было бы здорово собрать другую, свою головоломку из тех же самых кусочков. Тебе не кажется, что для такого малыша это необыкновенно оригинальная мысль?

– Дети теперь рано взрослеют, – сказал Монтальбано и тут же пожалел, что у него вырвалась такая банальность. Ему никогда не приходилось говорить о детях, он мог лишь повторять чужие избитые фразы.

Николо Дзито резюмировал официальное заявление тунисского правительства по поводу инцидента с рыболовецким судном. По результатам проведенного расследования тунисская сторона не может удовлетворить жалобу итальянских властей, поскольку не может позволить итальянским судам проникать в территориальные воды Туниса. Той ночью патрульный катер обнаружил рыболовецкое судно в нескольких километрах от Сфакса. Несмотря на требование остановиться, судно пыталось скрыться. Из бортового оружия была дана предупредительная очередь, которая, к сожалению, насмерть ранила тунисского моряка Бена Дхааба. Семье погибшего тунисские власти уже оказали значительную помощь. Пусть этот трагический инцидент послужит предостережением нарушителям.

– Тебе удалось что-нибудь узнать о матери Франсуа?

– Да, кое-какие следы я нашел. Но они не сулят ничего хорошего, – признался комиссар.

– Если… если Карима больше не появится… что… что будет с Франсуа?

– Честно говоря, не знаю.

Ливия поднялась с дивана:

– Я пойду спать.

Монтальбано взял ее руку и поднес к губам:

– Не привязывайся к нему слишком сильно.


Он осторожно забрал Франсуа у Ливии и уложил на уже приготовленную на диване постель. Потом лег сам. Ливия прижалась к нему спиной и не противилась ласкам.

– А если парнишка проснется? – прошептал Монтальбано, он всегда был порядочной язвой.

– Проснется, я сумею его утешить, – прерывисто прошептала Ливия.


Было семь утра. Он потихоньку встал и закрылся в ванной. Первым делом, как всегда, взглянул на себя в зеркало и поморщился. Ему не нравилась эта физиономия, не стоило на нее и смотреть.

Тут раздался громкий крик Ливии. Распахнув дверь, он бросился в столовую, где Ливия в панике склонилась над пустым диваном:

– Он сбежал!

Одним прыжком комиссар очутился на веранде и тут же его увидел: черная точка двигалась по пляжу в сторону Вигаты. Не одеваясь, в одних трусах, кинулся вдогонку. Франсуа не бежал, он уверенно шагал. Услышав за спиной чьи-то шаги, он остановился, даже не оборачиваясь. Тяжело дыша, Монтальбано обогнал ребенка и преградил ему путь, ни о чем не спрашивая.

Парнишка не плакал, он смотрел куда-то поверх головы Монтальбано.

– Je veux maman[28], – сказал он.

Ливия, накинув мужскую рубашку, задыхаясь, бежала к ним, но Монтальбано махнул рукой, прося ее вернуться в дом. Он взял ребенка за руку, и они медленно пошли дальше. За полчаса они не проронили ни слова. Рядом с вытащенной на берег лодкой Монтальбано сел на песок и положил руку на плечо малыша.

– Моей мамы не стало, когда я был еще меньше тебя.

Он говорил на родном сицилийском диалекте, как говорили у него в семье, а Франсуа отвечал по-арабски. Он вдруг стал рассказывать то, чего никому никогда не доверял, даже Ливии: как плакал ночи напролет, засунув голову под подушку, чтобы не услышал отец, какое отчаяние охватывало его по утрам от сознания, что мамы нет на кухне, она не накормит его завтраком и не соберет завтрак в школу. И эту пустоту, которую уже ничто не заполнит, ты будешь нести в себе до самой смерти. Франсуа спросил, может ли он вернуть маму. Нет, ответил Монтальбано, этого никто не в силах сделать. Надо смириться. Но у тебя был отец, сказал Франсуа (это был умный мальчик, Ливия не зря хвалила его). Да, у меня был отец. И что же, спросил Франсуа, мне придется жить в одном из таких мест, куда отправляют детей, у которых нет ни мамы, ни папы?

– Нет. Я тебе обещаю, – сказал комиссар и протянул руку. Франсуа пожал ее, глядя Монтальбано прямо в глаза.


Выйдя из ванной, он увидел, что Франсуа разобрал головоломку и ножницами пытается придать кусочкам другую форму. Он ни за что не хотел следовать готовому плану. Внезапно Монтальбано вздрогнул, словно его ударило током.

– Господи! – прошептал он.

Ливия заметила, как он судорожно таращит глаза, и перепугалась:

– Сальво, ради всех святых, что с тобой?

Вместо ответа комиссар подхватил мальчишку, подбросил его, обнял и расцеловал:

– Франсуа, ты гений!


У входа в комиссариат он столкнулся с Мими Ауджелло, который собрался уходить.

– Эй, Мими, спасибо за головоломку.

Ауджелло остановился и уставился на него, разинув рот.

– Фацио, живо!

– Слушаюсь, доктор!

За минуту он объяснил, что надо делать.

– Галлуццо, ко мне!

– Есть!

Галлуццо тоже в одну минуту получил инструкции.

– Разрешите, доктор? – Торторелла придерживал дверь ногой, потому что руки у него были заняты кипой бумаг сантиметров в восемьдесят вышиной.

– Доктор Дидио жалуется.

Дидио, заведующего административным отделом полицейского управления Монтелузы, из-за его дотошности прозвали «бичом Божьим» и «гневом Божьим».

– На что он жалуется?

– Что вы затягиваете, доктор. С бумагами, которые должны подписать, – и он поставил на стол почти метровую стопку документов.

– Наберитесь терпения, доктор.


Час спустя, когда руку уже ломило от подписей, вернулся Фацио.

– Доктор, вы правы. Едва выехав из Вигаты, автобус до Фьякки почти сразу останавливается в местечке Каннателло. А через пять минут туда же прибывает автобус, идущий в обратную сторону.

– То есть теоретически человек может сесть в автобус, идущий во Фьякку, сойти в Каннателло и через пять минут вернуться в город на автобусе, следующем по обратному маршруту?

– Конечно, доктор.

– Спасибо, Фацио. Отличная работа.

– Постойте, доктор. Я привел кондуктора с сегодняшнего рейса «Вигата-Фьякка». Его зовут Лопипаро. Сказать, чтобы вошел?

– А как же!

Лопипаро, худощавый неприветливый мужчина лет пятидесяти, тут же принялся объяснять, что он не просто кондуктор, а водитель, выполняющий функции кондуктора, так как билеты продаются в табачных ларьках, а ему остается только проверить их наличие у пассажиров.

– Синьор Лопипаро, то, что будет сказано в этой комнате, должно остаться между нами.

Водитель поднес руку к сердцу в знак нерушимой клятвы:

– Я – могила.

– Синьор Лопипаро, вы знаете вдову Лапекору, у которой недавно убили мужа?

– А как же! Она у нас постоянная пассажирка. Уж по крайней мере три раза в неделю ездит во Фьякку и обратно навестить свою сестрицу, та хворает, а эта всю дорогу только о том и трещит.

– Я должен попросить вас напрячь память.

– Если синьор прикажет напрячься – я немедленно напрягусь.

– В прошлый четверг вы видели синьору Лапекору?

– Тут и напрягаться не надо. Конечно, видал. У нас с ней даже перебранка вышла.

– Вы поругались с синьорой Лапекорой?

– Ну да, синьор. Она – это все знают – женщина прижимистая, жадная. Так вот, в четверг утром она в половине седьмого села в автобус до Фьякки. Но в Каннателло сошла, сказала моему коллеге Канниццаро, что ей надо вернуться, потому что она забыла кое-что, что хотела отвезти сестре. Канниццаро ее ссадил. Он мне вечером того дня все это и рассказал. Через пять минут я прибыл туда из Фьякки, она проголосовала и села в мой автобус.

– А из-за чего вы повздорили?

– Да она не хотела платить за билет от Каннателло до Вигаты. Говорила, что не может два раза платить за одну свою промашку. А у меня ведь как: сколько народу в автобусе, столько должно быть билетов. Я не мог на это глаза закрыть, как ей хотелось.

– Господи Иисусе! – сказал Монтальбано. – А вы мне еще вот что скажите. Предположим, за полчаса синьора нашла то, что позабыла дома. Как ей добраться до Фьякки?

– Сесть в автобус Монтелуза-Трапани. Он уходит из Вигаты ровно в половине восьмого. И времени теряешь только час.


– Гениально, – подвел итог Фацио, когда ушел Лопипаро. – Как вам это пришло в голову?

– Понял, когда смотрел, как ребенок собирает головоломку.

– Зачем она это сделала? Приревновала к горничной?

– Нет, синьора Лапекора прижимистая, как сказал водитель. Ее злило, что муж тратится на эту девицу. К тому же кое-что развязало ей руки.

– Что?

– Потом расскажу. Слышал, как говорит Катарелла? Жадность – великий грех. Подумать только, из жадности она привлекла к себе внимание Лопипаро, приложив столько сил, чтобы вернуться незамеченной.


– Сначала я полчаса потратил, чтобы найти ее дом, потом еще полчаса убил на уговоры: старуха напугана, всего боится. Она успокоилась, только когда я ее вывел на улицу и показал машину с надписью «полиция». Она собрала узелок и села в машину. Вы бы слышали, как мальчишка ревел, когда ее увидел! Он же не знал, что она приедет. Они обнимались крепко-крепко. Даже ваша синьора растрогалась.

– Спасибо, Галлу.

– Когда мне подъехать, чтобы отвезти ее обратно в Монтелузу?

– Не беспокойся, я сам с этим разберусь.

Семейство стремительно разрасталось. Теперь в доме была еще бабушка Айша.


Он долго ждал у телефона, но никто так и не поднял трубку – вдовы Лапекоры не было дома. Скорее всего, пошла за покупками, но ее отсутствие можно объяснить и по-другому. Монтальбано набрал номер Косентино. Ответила охранника, симпатичная женщина с усиками. Она говорила шепотом.

– Ваш муж спит?

– Да, комиссар. Хотите, я разбужу его?

– Не стоит. Передайте ему от меня привет. Послушайте, синьора, я звоню синьоре Лапекоре, но никто не отвечает. Вы случайно не знаете…

– Сегодня до обеда вы ее не застанете, комиссар. Она поехала во Фьякку, навестить сестру. Поехала сегодня, потому что завтра утром у нее похороны бедного…

– Спасибо, синьора.

Он положил трубку. Что ж, так даже проще.


– Фацио!

– Слушаю, доктор!

– Это ключи от конторы синьора Лапекоры, спуск Гранет, двадцать восемь. Ступай туда и возьми связку ключей из ящика письменного стола. На ней висит ярлычок «дом». Видимо, он в конторе держал запасную связку. Потом пойдешь в квартиру Лапекоры, дверь откроешь этими ключами.

– Секундочку. А что, если вдова дома?

– Нет, она уехала из города.

– Что я должен там сделать?

– В столовой стоит сервант. В нем хранятся тарелки, чашки, блюда и всякая другая посуда. Возьми что-нибудь, что тебе приглянется, и неси сюда. Смысл в том, чтобы вдова не могла отрицать, что это ее вещь. Лучше всего подошла бы чашка от сервиза. И ради бога, не забудь вернуть ключи в контору.

– А если она, как вернется, заметит, что что-то пропало?

– А нам плевать на это с высокой колокольни. Потом сделай вот что. Позвони Якомуцци и скажи, что мне сегодня же нужен нож, которым убили Лапекору. Если ему не с кем его прислать, заскочи к ним сам.


– Монтальбано? Это Валенте. Можешь сегодня к четырем подъехать в Мазару?

– Могу, если поеду прямо сейчас. А зачем?

– Придет капитан «Сантопадре». Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовал.

– Спасибо. Твоему человеку удалось что-то выяснить?

– Да, и сноровки особой не потребовалось. Он говорит, рыбаки открыто об этом судачат.

– Что говорят?

– Расскажу, когда приедешь.

– Нет, расскажи сейчас, я тогда по дороге успею обдумать.

– Так вот, мы уверены, что экипаж был почти или даже совсем не в курсе происходящего. Все они твердят, что едва вышли из наших территориальных вод. И что радар показывал судно прямо по курсу.

– И почему они не остановились?

– Потому что никому не пришло в голову, что это может быть тунисский катер или что там это было. Они уверяют, что находились в нейтральных водах.

– А потом?

– А потом внезапно раздался сигнал «стоп». На судне, по крайней мере экипаж, за капитана не могу ручаться, – решили, что это Финансовая гвардия. Они остановились, услышали арабскую речь. В этот момент тунисец вышел на палубу и закурил сигарету. И в него выстрелили. Только тогда «Сантопадре» обратился в бегство.

– А потом?

– А что потом, Монтальба? Сколько, по-твоему, может длиться телефонный разговор?

Загрузка...