Похождения в Париже [HL]

ГЛАВА 20

К Триумфальной арке я шел, как в тумане, на шум «Рено» и «Ситроенов», огибающих ее в двенадцать рядов. Я обдумывал случившееся. На Марсово поле я ехал, чтобы получить хоть какие-то ответы, но достались мне только новые вопросы. Кого представлял Натан Фармер? Какие люди желали завладеть документами, спрятанными в картине? Откуда у него возможности так легко манипулировать полицией?

Ничего этого я знать не мог, и во мне начала подниматься волна раздражения. Наверное, я мог проигнорировать его угрозы, но не считал такой подход разумным. Я не хотел оставлять Пьера в беде, и не только потому, что нас связывали общие дела. Мне казалось, что я у него в долгу, я видел в нем друга, пусть и не мог объяснить, почему, и надеялся, что и он питает ко мне такие же чувства. Со слов Натана Фармера я понял, что пока Пьер ничего полиции не рассказал, хотя полной уверенности в этом у меня не было.

Еще больше меня тревожило расследование убийства Катрины Ам, которое, в чем я нисколько не сомневался, набирало ход. Картина имела к этому убийству самое непосредственное отношение, и даже без угроз Фармера мне было чего опасаться. Французская полиция обладала многими достоинствами, но вот глубины и широты мышления у нее я пока как-то не заметил. Поэтому убийцу они, само собой, увидели бы в хозяине квартиры, где нашли тело, тем более что он не давал о себе знать.

Уставший, несчастный, я спустился в сырой и темный пешеходный тоннель, который вывел меня к началу Елисейских полей. Посмотрел на часы. До встречи с Викторией оставался почти час. Я решил прогуляться по широкому бульвару в надежде, что прогулка позволит немного расслабиться, и в голове, как уже случалось раньше, возникнет дельная мысль.

Кто знал — вдруг возникнет? Я никого и ничего не замечал, лишь на мгновение вернулся в окружающий мир, когда на площади Согласия чуть не ступил с бордюрного камня на мостовую прямо под колеса огромного туристического автобуса. Водитель нажал на клаксон, заставив меня отпрыгнуть назад и какое-то время стоять, моргая и приходя в себя. Подняв руку ко лбу, я обнаружил, что меня прошиб пот.

Совсем рядом находились сады Тюильри — одно из моих любимых мест в Париже, но сегодня идти туда не было ни сил, ни желания. Вместо этого я дотащился до ближайшей станции метро, проехал две остановки и вышел на «Пале-Рояль». Детишки бегали среди столбиков, которые врыли в землю у дворца; я проследовал мимо них в тихий парк, который находился чуть дальше. Дошел до фонтана посреди парка, плюхнулся на зеленую металлическую скамью, поставленную в тени аккуратных лип, обхватил себя руками, закрыл глаза и заснул.

Что-то мокрое, медленно двигаясь, пощекотало мне ухо. Что-то упало на щеку, мочку уха, нос. Я открыл глаза, и капля дождя упала на глазное яблоко. Я моргнул, сощурился и обнаружил себя лежащим на боку. Передо мной был ряд лип, круглый бассейн под фонтаном, поверхность воды, взбиваемая дождем. Застонав, я сел, смахнул воду с лица.

— Ты храпел, — произнес голос, и я сразу его узнал.

Повернул голову налево и увидел Викторию, которая сидела на зеленом металлическом стуле, положив ноги на край скамьи, где я спал. Она была в сером свитере с капюшоном и желтовато-коричневых слаксах. Между колен стояла черная пластиковая папка для картин, размером примерно метр на метр. Я посмотрел на серое небо, на летящие в лицо мириады капель дождя.

— Который час? — Я пошевелил челюстью, чтобы убедиться, что двигается она нормально.

— Время нашей встречи плюс сорок минут. Я решила, что тебе нужно поспать. Чувствуешь себя лучше?

Я тряхнул головой.

— Хуже, чем когда-либо. — Сжал руками виски. — Еще больше хочется спать.

— То есть ты не хочешь знать, что в папке?

— Что в папке? — спросил я, тупо уставившись в землю.

— Не знаю. Еще не заглядывала в нее.

Я поднял голову.

— Ты серьезно?

Виктория кивнула.

— Ты хочешь сказать, что просидела здесь почти три четверти часа и даже не заглянула в папку? Даже одним глазком?

— Нет.

— Ну и ну! Боюсь, что воровская карьера не для тебя.

Я потянулся рукой к папке, но Виктория покачала головой.

— Давай сначала укроемся от дождя. Боюсь, вот-вот польет как из ведра.

— Я думаю, сначала нужно посмотреть, что в папке.

— А я думаю, нам следует помнить, что мы в общественном парке, который окружают жилые дома и рестораны. И если рядом никого нет, это не означает, что за нами никто не наблюдает.

— Это пугает… ты становишься такой же подозрительной, как и я. Что ты предлагаешь?

— Следуй за мной, — она поднялась и мотнула головой, указывая направление.

И я последовал за квадрат цветущих кустов и миниатюрных зеленых изгородей, через арку в глубине парка, на улицу, ведущую к площади Виктории. Я не знал, куда мы идем. Видел только бутики и бистро, кондитерские и кафе. Ни одно из этих мест нам определенно не подходило, в каждом хватило бы любопытных глаз. Но вот насчет погоды Виктория все предсказала правильно. В облаках добавилось черноты, дождь заметно усилился. И возникали серьезные сомнения в том, что он скоро прекратится.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил я, держась чуть позади.

— Терпение.

— Если хочешь, я понесу папку.

— Мне не тяжело.

Внезапно Виктория повернула налево по отходящей от тротуара пешеходной дорожке, вымощенной каменными, блестящими от дождя плитами.

— Нам сюда. — Она указала на здание из темного камня.

— Умница, — одобрил я ее выбор, за что был удостоен мрачного взгляда.

Виктория привела меня к церкви Нотр-Дам-де-Виктуар — приземистой, скромной, так не похожей на одноименный собор, который находился в нескольких километрах. Большие парадные двери мы нашли незапертыми, и Виктория вошла первой. Внутри царили полумрак и прохлада. Пол был вымощен плитами известняка, от которых гулко отдавался каждый шаг. Я поднял голову к сводчатому каменному потолку, вода капала с бровей и носа.

Виктория повела меня по центральному проходу нефа к алтарю внушительных размеров, из белого мрамора, со статуей Иисуса, распятого на кресте, и фресками с изображением верующих, поднявших глаза к небесам. Церковь пустовала. На темных деревянных скамьях не было ни души.

Виктория повернула налево, я — за ней. Бочком мы протиснулись вдоль скамьи. У самого края, рядом с приделом, где я заметил множество мраморных табличек с надписями, Виктория села, положила папку для картин рядом с собой. Я опустился на скамью с другой стороны папки.

— Хочешь, чтобы я отгадал, что внутри? — спросил я.

— Просто открой папку. — Она стряхнула воду с плеча. — Может, к этой истории содержимое папки отношения не имеет.

Если вы задаетесь вопросом, откуда взялась папка, то ответ прост: из депозитного ящика Катрины Ам в хранилище отделения «Банк Сентраль», которое находилось рядом с улицей Кенкампуа. Как мы добыли папку? Что ж, это надо объяснить. Прежде всего нам требовалась магнитная карточка, выданная банком Катрине, вот почему прошлой ночью мне пришлось еще раз побывать в ее квартире. И где я нашел карточку? Пришлось пораскинуть мозгами. Я упоминал однажды, что уже видел предмет, в котором Катрина спрятала карточку, только не сразу это сообразил. Обнаружил я ее под фотографией Катрины и мужчины с забранными в конский хвост волосами, которая лежала лицевой стороной вниз в туалетном столике. Побывав в квартире Катрины во второй раз, я решил, что фотографию убрали по каким-то личным причинам — скорее всего, потому, что мужчина сильно огорчил Катрину. Но, вернувшись в третий раз, я уже знал, что женщина предпочитает прятать ценные вещи под картоном рамок. Только не сразу это вспомнил и потратил час на бесполезные поиски. Я нашел карточку с магнитной полосой в зазоре между обратной стороной фотографии и картонкой.

После этого мне оставалось только убедить Викторию посетить отделение «Банк Сентраль». Ах, да — и прикинуться Катриной Ам. Поначалу она отказывалась, и понятно почему, но после того, как я связался с Бруно по телефону и он подтвердил, что проблем не возникнет, начала сдавать позиции. В конце концов, привел я еще один аргумент: Бруно — точно не убийца, раз согласился нам помочь. А я никоим образом не мог пойти в банк, потому что даже те редкие моменты, когда я максимально схож с метросексуалом, никто и никогда не принял бы меня за француженку. Единственная опасность подстерегала Викторию у входа в коридор, ведущий к хранилищу, где охранник мог попросить Викторию предъявить документы. Но как мы и договаривались с Бруно, он подошел к охраннику за пару минут до появления Виктории и занял его разговором, когда Виктория появилась у столика в начале коридора. Поэтому она лишь помахала водительским удостоверением, прежде чем написать «Катрина Ам» в регистрационной книге.

Честно говоря, в ожидании нашей встречи я немного сомневался, что Виктория все-таки пойдет в банк и мы реализуем намеченный план. Наверное, мне следовало больше верить в себя и Викторию, потому что все прошло без сучка и задоринки и теперь папка лежала на скамье между нами.

Я открыл защелки, откинул клапан и начал доставать лежащий в папке предмет — как оказалось, картину, написанную маслом, — и после первого взгляда у меня чуть не снесло крышу.

— Черт побери! — вырвалось у меня.

— Ш-ш-ш! — Виктория ткнула меня в бок и посмотрела на статую Марии Магдалины справа от нас.

Я сглотнул слюну, кивнул и уже полностью вытащил картину. Поставил пустую папку на пол, показал картину Виктории. Поскольку она не врубалась, прошептал на ухо фамилию художника.

— С ума сойти! — Виктория прикрыла рот рукой.

Я улыбнулся.

— Теперь ты понимаешь?

У Виктории округлились глаза. И губы под рукой образовали большую букву «О». Она покачала головой, изумленная донельзя.

— Она не настоящая.

— Ты думаешь?

— Не может быть настоящей.

Мы переглянулись, ни один не знал, что и сказать. Я коснулся пальцами холста, почувствовал нанесенные на него слои масляной краски. Картина принадлежала кисти Пикассо, она входила в число его наиболее известных работ кубистского периода.

— В последний раз я видел ее в Музее современного искусства в Центре Помпиду, — нарушил я паузу.

— И как она называется?

— «Гитарист».

Виктория повернулась ко мне, скорчила гримаску.

— И где гитара?

— Разве ты не видишь? Вот… это — дырка в центре гитары. А это рука гитариста. По крайней мере я всегда думал, что это рука.

— Трудно все это разглядеть.

— В этом смысл. Ты можешь проводить у этой картины долгие дни и находить в ней все новое и новое.

Виктория вновь посмотрела на картину, вздохнула.

— Ты любитель живописи, Чарли. И сколько она стоит?

— Трудно сказать. На открытом рынке при подтверждении подлинности… не знаю, наверное, десятки миллионов.

— Миллионов, — театрально прошептала Виктория, пожалуй, слишком громко.

Я огляделся, кивнул, поднял руку, призывая не реагировать столь эмоционально.

— Но мы говорим не об открытом рынке. Продать что-то такое… если произведение искусства краденое, нелегко. Кража такой картины привлекает пристальное внимание. А если продавать из-под полы… ну, не знаю… сто тысяч, максимум двести.

— Такая разница?

— Ничего не поделаешь.

— И каковы шансы, что это — подлинник?

Я покачал головой.

— Думаю, мы должны исходить из того, что это подделка. Я ничего не слышал о краже этой картины. Мне представляется, что это хорошая копия, но без сравнения с оригиналом трудно что-либо утверждать.

Виктория кивнула, обдумывая мои слова. Я потянулся к папке, чтобы вернуть в нее картину.

— Одно мы знаем точно, — продолжил я, — из-за этой картины убили женщину.

— Ты думаешь, это та самая картина, за которой все гоняются? Может, тут какая-то путаница?

— Нет. — Я покачал головой. — Пьер показывал мне фотографию картины, которую хотел заполучить его клиент, и это была та сцена на Монмартре.

— Но эта картина наверняка как-то связана с той.

— Согласен. Я только не знаю, как. И есть один нюанс, о котором я тебе не успел сказать. Ситуация осложнилась.

— В каком смысле?

— Пьера арестовали.

Лицо Виктории застыло. Она коснулась меня рукой.

— Арестовали?

— Боюсь, что да. Он не пришел. Вместо него там оказался другой человек.

И я рассказал Виктории о встрече с Натаном Фармером — что он мне сказал, чем угрожал; кроме того, я упомянул, что и ему срочно потребовалась картина с монмартрской сценкой. Поначалу Виктория совсем запуталась, мне пришлось повторить все, а уж когда до нее дошло, нам не осталось ничего другого, как вздыхать и покачивать головами.

— Ты думаешь, этот человек действительно может осуществить свои угрозы? — спросила Виктория.

— Да, — я пожал плечами, — или нет. Но считаю, лучше исходить из того, что может.

— Раньше тебе приходилось встречаться с такими, как он?

— К счастью, нет. Он посредник, решает проблемы. Люди с деньгами платят ему, чтобы получить желаемый результат. Судя по одежде и автомобилю, дела у него идут очень хорошо.

— Он манипулирует людьми? Такая у него профессия?

— Ты попала в точку.

— Так он — преступник?

— Цивилизованный преступник. С самыми разными интересами.

— В число которых входят и картины.

— Вероятно. — Я выдохнул. — Скажи мне, какое впечатление произвел на тебя Бруно?

Виктория всплеснула руками, словно не знала, что и сказать.

— Нервный. Молодой. Чуть запутавшийся, но честный.

— Не убийца?

— Трудно сказать. Но я склоняюсь к тому, что нет.

— И он не пытался заглянуть в папку?

— Ни разу. А когда я вернула ему деньги, очень обрадовался.

— Значит, о ростовщике он говорил правду. Как я понимаю, мой гребешок он тебе не отдал?

— Как ни странно, нет. И, предупреждая твой следующий вопрос, я не поинтересовалась, сколько у него ушло времени на открывание второго наручника. — Виктория ухватилась за спинку скамьи, изучающе посмотрела на меня. — Чарли, знаешь, о чем я подумала? Об ограблении банка можно забыть. Документы, которые мы нашли спрятанными в картине… ты не думаешь, что они могут быть связаны с кражей произведений искусства?

— Ты говоришь про детальный план кражи картины Пикассо из известного на весь мир музея в центре Парижа?

Виктория кивнула.

— Если на то пошло, именно так я и думаю.