Поиск

Часть четвертая. Великая Богиня. Глава первая. Эрфиан

1960 год до нашей эры

Деревня янтарных Жрецов

— … и вот он мне говорит: скоро вампиры начнут объединяться в крупные стаи, и тогда вам несдобровать! Мы чуть животы от смеха не надорвали. Эрфиан, ты опять думаешь о своем?

Ноэ успела обуть один мягкий кожаный сапожок и замерла, держа в руке второй.

— Мало того, что я вижу тебя раз в три луны, так ты еще и не слушаешь?

— Ты рассказывала о вампирах.

В стотысячный раз, добавил про себя Эрфиан. Ноэ передернула плечами.

— Конечно, о вампирах. Ведь я воин, о чем еще я еще могу рассказать? Разве они тебе не интересны? Ты, как-никак, советник Жрицы Царсины.

— Я не хочу обсуждать их в постели с тобой.

— Мы уже не в постели.

— Поговорим о другом.

Ноэ надела второй сапожок.

— Чувствую, ты не в настроении. Загляну попозже. Следующей весной, например.

— Помню, что воинам не желают удачи.

— Ты будешь ждать меня?

— Так же сильно, как ты будешь хотеть сюда вернуться.

Эрфиан лежал, глядя в потолок шатра и слушая удаляющиеся шаги Ноэ. До рассвета было еще далеко, но спать не хотелось. Он попробовал задремать, повертелся с боку на бок и пришел к неутешительному выводу: уснуть не получится. Эрфиан встал, оделся, нашел кувшин с крепкой травяной настойкой и наполнил кубок, но не сделал ни глотка. Он сидел, подперев голову рукой, смотрел на едва теплившиеся огни масляных ламп и думал о том, чего ему хочется больше: чтобы утро поскорее наступило — или чтобы оно вообще не наступало.

Снова поселившись в деревне, он полюбил ночь еще сильнее, чем раньше — она приносила тишину и возможность поразмышлять. Эрфиан часто стрелял из лука в ночном лесу, проверяя, не утратил ли способность видеть в темноте, плавал в озере под луной. Он приобрел все, о чем когда-то думал как о несбыточной мечте. На советах он сидел по правую руку от Царсины, и говорить ему приходилось редко, по крайней мере, громко, но и сама Жрица, и Оден с Эдной, и их дети относились к нему с уважением. Вместо кожи, которая за время путешествий стала привычной, он носил бархат и шелк, мог купить все, что пожелает, получить любую женщину, которую захочет. Весна сменяла весну, молодой Агар нашли мужа, Айша и Самир обзавелись первыми детьми. Сестры в один голос говорили брату, что ему присмотреть себе хорошенькую эльфийку. Эрфиан отшучивался, говоря, что ждет ту единственную женщину, которая ему предназначена, а она запаздывает.

В его теперешнем мире не было ни опасных приключений, ни встреч с удивительными существами, ни сильных чувств, будь то радость или боль. Жизнь напоминала спокойную реку, которая течет по равнине: завтраки, обеды, ужины, праздничные пиры, танцы, развлечения, фрукты, кувшины, полные вина. Из мирной картины выбивалось только одно существо — Нориэль. Со Жрецом происходило что-то странное. Сначала это заметил Эрфиан, близко общавшийся и с ним, и с Царсиной, а потом и остальные.

Нориэль все чаще высказывался на советах, больше не заикался и не думал краснеть — улыбался и вел себя так, будто уже стал Жрецом. У него изменилась походка, он держал спину ровно, расправлял плечи, и теперь все видели, что он почти на голову выше отца. На праздниках он без стеснения отплясывал возле костра в компании молодых эльфиек и беззастенчиво улыбался им. Как-то раз Эрфиан, возвращавшийся из леса на рассвете после ночной прогулки, увидел Нориэля в компании нескольких воинов и открыл рот от удивления: Жрец управлялся с парными клинками так, что позавидовал бы любой.

Царсина наблюдала за происходящим с загадочной улыбкой. За это время она успела выносить еще одного ребенка от неизвестного воина, которого отдали в семью Хлои, служанки Жрицы. Мальчик, нареченный Деоном, быстро научился ходить и говорить, и, когда он встретил шестую весну, первый воин Хаддат взял его в ученики. Эрфиан наблюдал за малышом не без любопытства. До него темного эльфа со странной внешностью он видел только в зеркале: у Деона были серебряные волосы и ореховые глаза.

Жизнь, в которую закралось счастье, закончилась в тот вечер, когда один из первых воинов принес матери Эрфиана медальон ее мужа и сказал, что он больше не вернется домой.

Айша и Агар проплакали до утра, а потом тихо ушли в тот угол шатра, где спали в детстве, и задремали, крепко обнявшись. Мать сидела, прижав к лицу плащ отца, и за всю ночь не произнесла ни слова. Эрфиан впервые увидел ее слезы — она не рыдала и не всхлипывала, они просто катились по ее щекам и падали на грубую ткань плаща. Он знал, что должен что-то сказать, чувствовал ее боль, как и тогда, в тот день, когда сообщил о своем уходе, но и понятия не имел, что нужно сделать или сказать.

Утром мать ушла, а под вечер вернулась. Сестры уже проснулись, и она сказала им всем, что не хочет оставаться в деревне. Уйти искать — так говорили вампиры и высшие эльфы. Они отправлялись в путешествие и однажды засыпали навсегда, а потом превращались в серебристую пыль. Ни Айша, ни Агар, ни Эрфиан не сказали ни слова. Они понимали, что мать решения не изменит, а уговоры причинят ей лишнюю боль.

Жизнь шла своим чередом, солнце и луна совершали привычный круг, но пиры и праздники больше не казались беззаботными и веселыми, а бесконечные разговоры о войне, человеческих племенах и вампирах, когда-то приводившие в восторг, нагоняли тоску. Эрфиан чувствовал себя деревом, у которого отобрали корни. Царсина повторяла, что потери нужно оплакивать. Воины знают, каково это — терять друзей и родных. Слезы — это не слабость, говорила Жрица. В них мы черпаем силу для того, чтобы двигаться дальше, с их помощью мы отпускаем прошлое. Временами Эрфиану мучительно хотелось плакать, но глаза оставались сухими. Ощущение, с которым он научился жить с момента смерти отца, было не тоской и не болью, а пустотой. Что-то внутри подсказывало ему, что эту пустоту не заполнит и целое море слез.

В воздухе разились трели ночной птицы. Эрфиан посмотрел на кубок с травяной настойкой и устало провел рукой по глазам. Последние несколько ночей его мучила бессонница, от нее не помогали даже чудодейственные вина, рецепты которых рассказала ему Нави. Голова болела, не переставая, подниматься с постели с каждым днем было все мучительнее. Он мог снова позвать Ноэ, которая никуда не ушла, а сидит в своем шатре и ждет, что он придет с «прощением» и подарком, мог позвать служанку, юную эльфийку, поговорить с ней и попросить ее расчесать ему волосы. Но не хотелось ни первого, ни второго.

Помимо одежды и прочих необходимых в путешествии вещей, в сумку поместились два кожаных мешочка с вампирским золотом. Эрфиан проверил, полон ли колчан со стрелами, улыбнулся, увидев «трофей», отобранный у Таир, взял лук, прикрепил к поясу серебряный кинжал, подарок Табала, накинул на плечи плащ и в последний раз оглядел шатер. Вернется ли он сюда? Что подумает Царсина, узнав, что он ушел? Она поймет. Поймут и сестры. А остальное значения не имеет.

Едва слышный хруст тонкой ветки, сломавшейся под чьей-то ногой, заставил Эрфиана открыть глаза. Нога принадлежала не зверю, а человеку или темному существу — он понял бы это и днем, но ночью слух обострялся до предела. Эльфов из деревни янтарных Жрецов с детства учили распознавать в этих звуках опасность или приближение союзника, и наставления Текле тоже не прошли даром. Опасности хруст в себе не таил, но спать расхотелось. Эрфиан взглянул на луну — скоро полночь. Он сидел, устроившись на широкой ветке, сумка и пояс с оружием висели на расстоянии вытянутой руки. До земли далеко — отличное место для того, чтобы наблюдать за происходящим внизу. Он видел поляну и большое озеро, в котором искупался прошлым утром. Вода в озере оказалась холодной — перед тем, как взобраться на дерево и заснуть там, оставаясь невидимым и для случайных путников, и для животных, Эрфиан долго грелся у костра. Наскоро перекусив, он обнаружил, что нужно пополнить запасы еды.Но до этого хорошенько выспаться — в стремлении уйти как можно дальше от деревни он провел без сна несколько ночей и валился с ног от усталости.

Невысокий светловолосый мужчина увлеченно жестикулировал, что-то объясняя стоявшей напротив него женщине, одетой в платье из лазурного шелка. Его собеседница то хмурилась, то улыбалась, поглаживая пышные темные кудри. Время от времени она широко распахивала глаза и прижимала ладони к щекам, выражая восторг.

— Как это мило — пригласить меня на праздничный пир! — в очередной раз заговорила женщина. — Там будет много гостей?

— О да, — закивал мужчина. — Пойдем со мной — увидишь!

Женщина заулыбалась. Она поиграла серебряным браслетом на запястье, прикоснулась к ожерелью из монет, украшавшему ее шею, а потом пальцы незнакомки снова пробежали по волосам.

— А сколько там будет мужчин?

— Все, кроме хозяйки. Мы не дадим тебе скучать. Мы знаем, как вы любите развлекаться.

— А что мы будем есть?

Мужчина развел руки в стороны и поднял голову к луне — так, словно возносил молитву. Эрфиан смог разглядеть его глаза. Они были золотыми, но постепенно превращались в красные. Незнакомец был оборотнем.

— Брось, красавица, — предпринял очередную попытку уговорить упрямицу мужчина. — Тебя приглашают на пир в честь праздника полной луны, а это большая честь. Ты должна согласиться, иначе мы расстроимся.

— Ничего я тебе не должна, — буркнула женщина. — И почему бы тебе не пойти на праздник полной луны со мной? Оставь свою стаю, с ними скучно. А мы будем петь и танцевать!

— Если ты согласишься, я подарю тебе подарок!

— Убирайся и не приставай ко мне больше. Знаю я, как вы празднуете ночь полной луны — заманиваете людей, как вампиры, а потом их съедаете.

Женщина сделала пару шагов в направлении чащи, собираясь уйти, но оборотень преградил ей дорогу.

— А почему бы нам не угоститься тобой, красавица? Ты приятно пахнешь. Должно быть, и на вкус ничего.

— Ах, так вот на какой пир ты меня зовешь? Ничего не выйдет.

— Я целый день бегал по лесу и искал праздничное угощение. Больше я никуда не пойду, потому что я его нашел.

Оборотень стоял прямо под ветками. Эрфиан посмотрел вниз, оценивая расстояние до земли. При самом неудачном исходе можно будет прокатиться по траве — она мягкая, и он не ушибется.

— Уходи, — повторила женщина.

— Правду говорят — вы глупые что твой кувшин из-под вина. Я не уйду.

— Тогда я убегу!

— Я догоню тебя быстрее, чем ты пустишься бежать.

Эрфиан свесил с ветки ноги, легко оттолкнулся руками и спрыгнул. В темноте оборотни видели плохо, по крайней мере, в человеческом обличье, но слух у них был превосходным. Чуткое ухо мужчины уловило шелест листвы, но понять, что к чему, тот не успел. Эрфиан сбил его с ног, перевернул на спину, уперся коленом в грудь и схватил за горло.

— Ты кто такой, Семирукая богиня тебя побери?! — выдохнул оборотень.

— Ну, а ты, судя по всему, хозяин этого леса?

— Кем бы я ни был, у тебя нет права покушаться на мою жертву, все знают, что люди в этом лесу принадлежат нам, ими не питаются даже вампиры!

— Она не человек и не жертва, и она тебе не принадлежит. Ты слышал, она сказала, что не хочет идти с тобой.

Мужчина молчал, пытаясь отдышаться. Золотые ободки в его глазах исчезли, и теперь они были полностью красными. Оборотень злился. Об этих существах Эрфиан знал мало — только однажды разговаривал с главной волчицей, хозяйкой стаи, жившей во владениях янтарных Жрецов. Женщина-вождь пришла в сопровождении двух спутников, которые не снизошли ни до Царсины, и до Жреца Одена и его супруги, но на мать смотрели так, словно она была спустившейся на землю богиней. К мысли о женщинах-вождях Эрфиан относился с подозрением, но главная волчица произвела на него приятное впечатление — она была красива, не ела, как дикарка, разговаривала складно, а в ее глазах светился живой ум.

Позже Джагад рассказал ему, что оборотни называются оборотнями не совсем заслуженно. Волчица способна обращаться в кого угодно, но чаще всего она становится волком — так велит ей инстинкт. Остальные члены стаи — все они мужчины — являются ее сыновьями и одновременно мужьями, а оборотнями называются потому, что, в отличие от других темных существ или людей, способны подарить женщине-вождю детей. Мало кто из них может обращаться даже в волка, а в других животных — и подавно. Опытные охотники различают способных изменять форму тела оборотней от остальных, потому что часто встречают и тех, и других. Эрфиан к опытным охотникам себя причислить не мог. Он смотрел в глаза мужчине и гадал, способен ли тот становиться волком, а если да, то как можно справиться с разъяренным животным?

— В ночь праздника полной луны мы можем выбирать любую жертву, — процедил оборотень.

— Но не можете приводить эту жертву на ритуальный пир без ее согласия.

Мужчина улыбнулся. На оскал эта улыбка не походила, и Эрфиан решил, что обращаться в волка он не может. Задумавшись, он на мгновение растерялся, но это мгновение стало решающим. Соперник убрал державшие его руки с такой легкостью, словно их обладатель был юной нежной эльфийкой, толкнул Эрфиана в грудь и поднялся на ноги.

— Да ты неплохо осведомлен о наших обычаях, эльф.

— Тебе пора уходить.

Оборотень, прищурившись, смотрел на то, как Эрфиан встает и отряхивает одежду.

— Ты не пахнешь как эльф. Может, ты один из Жрецов? Нет, глаза у тебя не янтарные.

Женщина наблюдала за ними без страха — с любопытством. Поймав взгляд Эрфиана, она даже обольстительно улыбнулась, повторив знакомый жест — тонкие пальчики потрепали темные кудри.

— Твоя мама заждалась, волчонок. Не забывай о том, на чьих землях находится твой лес.

Мужчина запустил пальцы в волосы, очищая их от травы.

— Как тебя зовут? Должен же я сказать матери, кто лишил нас угощения.

— Передай матери, что советник Жрицы Царсины был милостив и отпустил тебя, хотя должен был отдать на потеху воинам.

Оборотень мотнул головой, издал звук, похожий на рычание, и скрылся в чаще. Женщина подошла к Эрфиану.

— Как мило, что ты меня спас! — воскликнула она.

— Не стоит благодарности, — ответил Эрфиан, не без удивления отметив, что испуганной незнакомка не выглядит. — В следующий раз не броди по лесу ночью.

— О нет, я должна отблагодарить тебя! Ты такой смелый… и красивый. — Она погладила его по щеке. — Меня зовут Мадда. А тебя?

— Эрфиан.

— Ты советник Жрицы Царсины?

— Да.

Мадда вгляделась в его лицо.

— Вы похожи. Она — твоя мать?

Эрфиан поднял брови. Сходства между ним и Царсиной никто не замечал. Да и можно ли было найти двух существ, которые настолько отличаются друг от друга?

— Да, — кивнул он.

— Но твой отец — не один из Жрецов. Я знаю, он воин! Он был таким же красивым и смелым, как ты!

— И безымянным, — закончил Эрфиан.

— О, но разве это имеет значение? Подумай о том, как им было хорошо вместе…

— Целую ночь.

Мадда приняла обиженный вид.

— Почему ты говоришь так, словно они сделали что-то дурное? Светила полная луна — как сейчас, а полная луна пробуждает в женщине особую страсть — и они любили друг друга на мягкой траве в потаенном лесном гроте, а ночные птицы пели для них. Или, может быть, в озере? Или возле костра, когда остальные воины уже уснули?.. Но Жрице Царсине было так хорошо, что она не могла сдерживать стонов наслаждения, кто-то из воинов проснулся, решил к ним присоединиться, и…

Эрфиан зажал ладонями уши.

— Боги, хватит! Ты говоришь о моей матери!..

Мадда развела руками.

— Ей было хорошо. И ему тоже. Им всем, — закончила она, с притворно-смущенным видом опуская глаза и потирая указательным пальцем правой руки ладонь левой.

— Я не хочу этого слышать.

— Но это так естественно! Так получаются дети. А у Жреца и Жрицы — маленькие Жрицы и Жрецы.

— Я знаю, как получаются дети.

Рука Мадды снова прикоснулась к кудрям.

— Как уверенно ты об этом говоришь, — улыбнулась она. — Слишком уверенно для того, чтобы это было правдой.

— А ты говоришь так уверенно потому, что можешь меня чему-то научить?

Женщина приблизилась к нему почти вплотную и потянула носом воздух.

— Молодая эльфийка, — сказала она. — Наверное, воин. Скучновата, но ты был с ней не ради удовольствия, тебе хотелось забыться. — Мадда снова принюхалась. — И еще одна эльфийка, но постарше. Она была хороша, но вы редко виделись... Невинная смертная девушка!.. На что она тебе сдалась?..

Пока Эрфиан пытался понять, что происходит, и найти слова для ответа, Мадда отстранилась.

— Тебя отвергла другая, и ты решил отомстить. Понимаю, что когда думаешь о мести, бываешь глуповат, но ты кажешься мне умным... Неужели нельзя было выбрать более опытную красавицу? Ты получил бы немного удовольствия. А что за удовольствие — учить целомудренную деву тому, в чем и сам разбираешься с трудом?

Эрфиан почувствовал, что краснеет. Мадда победоносно улыбнулась и наставила на него указательный палец.

— Вампирша! — сказала она гордо. — Твоей первой женщиной была вампирша. О, Великая Богиня, как тебя угораздило?

— Я… она сама ко мне пришла. Кроме того, это было давно. Я стал другим.

Эрфиан не понимал, что несет, и, самое главное, кто тянет его за язык.

— Она была древняя, да? — В голосе Мадды звучала искренняя жалость. — Вот гадина. Она соблазнила тебя, а потом делала вид, что ничего не произошло, и принимала только дорогие подарки?

— Какое тебе до этого дело? Кто ты вообще такая?

— Я назвала тебе свое имя.

— Что ты за существо? Ты не пахнешь как смертная.

— А каким ты находишь мой запах?

— Странным… приятным.

Мадда пахла ночной чащей и дикими травами, такими редкими, что их названия знают не все целители.

— Ну, если ты находишь его приятным, то я знаю, как тебя отблагодарить.

Она сняла с плеча сумку, достала из нее небольшой кувшин и откупорила его.

— Выпьешь со мной, Эрфиан?

— Чем ты хочешь меня угостить?

— Попробуй — узнаешь.

Напиток был коричнево-красным и по запаху напоминал травяную настойку.

— Только пару глотков, — предупредила Мадда.

— А что будет, если я выпью больше?

— Может, когда-нибудь и узнаешь. А пока не веди себя как любопытный эльфенок, который недавно научился ходить и умудряется теряться каждый день.

Эрфиан сделал один глоток, помедлил, сделал еще один. Напиток был отваром, а не настойкой — травы и сок кипятили в котле долго, целую ночь, следя за тем, чтобы огонь в костре не разгорался чересчур сильно. По вкусу он походил на вино, достаточно крепкое, пусть не такое, как черное, у Сновидцев. У Эрфиана потемнело в глазах, закружилась голова, а тело словно наполнили неведомой силой.

— Лучше приляг, а то упадешь, — посоветовала Мадда, делая несколько глотков отвара и ставя кувшин на траву.

Эрфиан присел под деревом, а потом послушался совета и прилег. Нави не знала рецепта черного вина, но могла назвать несколько видов трав, ягод и грибов, которые в него входили. Некоторые из них и по отдельности, утверждала вампирша, способны свести человека или темное существо с ума. Она называла виды растений, которые едят шаманы человеческих племен, а потом долго лежат в беспамятстве, но в мыслях попадают в удивительные миры и наблюдают пугающие и восхитительные видения. Эрфиан попробовал некоторые, чтобы понять их действие, но таких ощущений, как сейчас, ему испытывать не доводилось. Он поймал себя на том, что смеется без причины, и закрыл лицо руками. Больше не хотелось думать ни о Царсине, ни о деревне, ни о матери с отцом. Словно кто-то подарил ему крылья — и вот-вот он взлетит. Тело стало легким, как перышко, кожу покалывали маленькие иголки, и при мысли об этой свободе сердце начинало биться чаще.

Мадда опустилась на колени рядом с ним, взяла за руки, медленно отняла их от лица и заглянула в глаза.

— Что ты чувствуешь, Эрфиан?

— Я могу летать. Как птица. Подняться к верхушкам деревьев, а потом — в небо.

— Птицы могут взлететь только в небо, а для нас с тобой нет преград. Хочешь, я покажу тебе, как высоко можно взлететь?

— Хочу.

Она сняла платье, бросив его на траву, уперлась рукой в дерево, наклонилась к уху Эрфиана и легко прикусила мочку. Он замер, прикрыв глаза и наслаждаясь ощущением. Оно казалось таким новым, словно он только что появился на свет и теперь открывал все — и звуки, и запахи, и прикосновения. Вокруг было столько первозданной красоты, что хотелось одновременно плакать и смеяться от счастья. Как он мог жить так долго и не замечать этого? Неужели он был глух и слеп?..

Эрфиан поднял руку для того, чтобы обнять Мадду, но она со смехом увернулась и опрокинулась на траву.

— Ты тоже это видишь? — спросил он. — Лес… он другой. Все стало другим.

Она раскинула руки в стороны и расхохоталась.

— Глупенький. Все является таким на самом деле, просто ты наконец-то это увидел. В мире все прекрасно. Каждый день — чудо. Великая Богиня создала все это для нас. И она ничего не требует взамен. Посмотри, как она могущественна. Она создает красоту даже в жаркой пустыне, способна заставить обладателя самого черствого сердца служить ей.

Эрфиан помотал головой. Сказанные Маддой слова не складывались в осмысленные предложения.

— А как ей служат? Этой богине?

Мадда провела языком по губам и поманила его пальцем.

— Сейчас узнаешь.

— Какой ты сладкий! Съела бы тебя, если бы могла.

— Чуть не съела.

— Только попыталась.

Мадда села и повернулась к Эрфиану спиной, причесывая пятерней запутавшиеся волосы. Он приподнялся, обнял ее за талию, поцеловал в плечо и прижался щекой к разгоряченной коже.

— Я еще никогда не встречал существо, которое бы пахло так, как ты.

— М-м-м, — неопределенно протянула Мадда.

— Как тебе удается творить такое со мной?

— Да неужто ты уже забыл распрекрасную вампиршу, которая заставляла тебя умирать от наслаждения?

Напоминание о Нави рассмешило Эрфиана. Мадда прилегла, опершись на локти.

— Так кто ты? И о какой богине ты говорила?

— Я — жрица сладострастия, дурачок. А про Великую Богиню можно говорить хоть до следующей луны, но будет лучше, если ты все узнаешь сам. Уже начал узнавать, не так ли? Я буду получше вампирши?

— Ты другая. Ты… дикая.

Мадда заулыбалась.

— А разве ты — нет? Мы все становимся дикими, когда прислушиваемся к ее голосу. — Она подняла указательный палец и прикоснулась к своему уху. — Разум — это клетка, Эрфиан. Он не позволяет мужьям прикасаться к другим женщинам. Он не позволяет женам смотреть на красивых молодых воинов. Юные девушки с детства слышат, что они должны быть скромными и хранить себя для того мужчины, которому они поклянутся в вечной любви. Злые боги дали нам разум. Богиня дала нам желания и чувства, а они сильнее разума.

— Если мы будем потакать своим желаниям, наступит хаос.

Мадда легла, положив руки под голову, и посмотрела на светлеющее небо.

— Это говорит разум, Эрфиан. Что плохого делают молодые эльфийки, танцующие полуобнаженными у костра? Воинам нравится смотреть на них, танцовщицам нравится внимание мужчин. А что ты думаешь о смертной девушке, с которой ты спал в отместку вампирше? Да, она была неопытна, но в глубине души тебе это нравилось.

— Да.

— Ты знал, что она к тебе неравнодушна, знал, что красив, и воспользовался моментом. В этом нет ничего дурного.

Воспоминания о Минар были нежными и теплыми. Эрфиан думал о том, как нерешительно она к нему прикасалась, как краснела, слыша что-то откровенное. Что с ней теперь? Как сложилась ее судьба?

— В этом нет ничего дурного, — согласился он.

— А еще это тешило твое самолюбие. Тебе было приятно думать о том, что ты соблазнил ее, и чувствовать себя гадким эльфенком, который набрался смелости и отомстил другой.

— В этом ты тоже права.

Мадда взглянула на него с любопытством.

— Ты не боишься признавать правду, это мне нравится. Хочешь пойти со мной, Эрфиан?

— Ты хочешь, чтобы я путешествовал с тобой?

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной в храм. Моя мать — главная жрица. Ты ей понравишься, она согласится тебя принять.

Эрфиан потянулся, расправляя плечи, и повертел головой. Действие отвара сошло на «нет», он снова мог мыслить трезво, но впервые усомнился в том, что ясность рассудка — самое большее удовольствие в двух мирах. Ему хотелось снова пережить эту ночь, испытав те ощущения. Желание понять их и узнать как можно лучше было мучительным.

— Ну что? — нетерпеливо спросила Мадда. — Хочешь служить Богине? Или тебе было плохо со мной?

— Если это и есть служение Богине, только дурак откажется стать ее жрецом.

Мадда села, взяла платье, стряхнула с него травинки.

— Ты уже понимаешь. А если ты будешь прилежным учеником, она откроет тебе все свои тайны. Она учит смотреть и слышать.

— Так, как ты услышала про эльфиек, смертную девушку и вампиршу?

Жрица улыбнулась, отложила платье, подсела ближе к Эрфиану и потрепала его по волосам.

— Воспоминания о тех, кто был нам дорог, пусть и на одну ночь, мы храним в сердце. А разум твердит, что все это уже забылось. Богиня знает, что чувства сильнее разума. Тот, кто слушает ее голос, способен видеть и свое сердце, и сердце другого. Но это умеет почти каждый, самое простое. Ты будешь встречать женщин и с первого взгляда понимать, чего они хотят. Будешь знать все их желания, самые постыдные и потаенные, такие, о которых они не рассказывают даже мужьям, погасив последнюю масляную лампу в шатре.

Эрфиан взял ее за запястье. Кожу с внутренней стороны украшала маленькая татуировка — слово на незнакомом ему языке.

— Это магия?

— Нет. Но если женщины будут задавать тебе этот вопрос — а они будут, да не по одному разу — говори «да». Тем, кто знает, объяснения не нужны, и они не спросят. А те, кто спрашивает, пока что не готовы узнать и понять.

— Я был бы рад пойти с тобой, но не могу оставить Жрицу Царсину.

Мадда прислонилась спиной к дереву и положила руки на колени.

— Тебе нравится быть советником?

— Да.

Жрица повернулась к нему. Под пристальным взглядом темно-карих глаз Эрфиан почувствовал себя неуютно.

— Ты лжешь, — заговорила Мадда. — Тебе все это надоело. Ты давно искал повод для того, чтобы уйти, а потом плюнул и ушел, не думая о причинах. Что случилось?

— Мой приемный отец был воином. Он погиб прошлой весной, а мать — приемная мать — решила, что не хочет оставаться в деревне. Она ушла искать. Так говорят у нас.

Сказав это, Эрфиан почувствовал себя так, словно впервые за долгое время сделал глубокий вдох. Невидимая рука сняла тяжелый обруч, сжимавший сердце. Он снова стал свободным существом, путешествовавшим по свету, не называя собственного имени, приходя бесшумно и незаметно растворяясь в предрассветной мгле.

Мадда прикоснулась к его руке.

— Больше всего на свете твой отец хотел, чтобы ты был счастлив. Этого же хотела и твоя мать. Лучшее, что ты можешь сделать для них — позволить себе быть счастливым. Делай то, что хочешь, а не то, что должен. Жрица Царсина поймет. Ей не нужно объяснять, каково это — прислушиваться к своим желаниям, а не к голосу разума. Кроме того, она — твоя настоящая мать, в тебе течет ее кровь, вы близки. Она примет тебя, даже если ты вернешься спустя вечность.

Эрфиан не нашелся с ответом и вздохнул. Мадда наклонилась к его уху.

— Наверное, без одежды она красива как лунная дева.

— Кажется, я просил тебя не говорить об этом.

— Она любит, чтобы мужчины на нее смотрели… и чтобы говорили, как она хороша. Зажигает пару десятков масляных ламп в шатре — и только потом раздевается перед своим Жрецом. Только не затыкай уши. Ты считаешь ее самой красивой женщиной в двух мирах, потому что она — твоя мать. Самой красивой, доброй и понимающей. Пойдем со мной. Ты не пожалеешь.

Эрфиан закрыл глаза. Он слушал звуки просыпающегося леса, пальцы Мадды перебирали его волосы. Вот бы остаться здесь навсегда. Больше не говорить о войне и вампирах, не терпеть глупцов-просителей, приходящих к Жрецу десятками, не злиться на Ноэ, в очередной раз решившую обидеться непонятно на что. Каждую ночь проводить в новом месте, ничего не решать и не думать о том, что будет завтра.

— Знаешь, что? — обратился он к Мадде. — Гори оно все огнем.

Жрица запрокинула голову и расхохоталась.

— Вот это другое дело.

— Отдохнем немного — и пойдем дальше.

— Ты накормишь меня? Я голодна.

— Конечно. Моя сумка осталась на дереве, мне нужно…

— Пока не нужно.

Ладонь Мадды легла ему на бедро.

— Нет, — рассмеялся Эрфиан. — Я не шутил, когда сказал, что нужно отдохнуть.

— Молодой эльф пытается убедить жрицу сладострастия в том, что он знает собственное тело лучше нее. Боюсь, он ошибается. Жрица готова это доказать.