Поиск на болоте

Готфрид и Бим

На столе стоял пирог. Готфрид Менкель понюхал его — картофельный. В середине пирога горел огарок свечи. Этот пирог был испечен ко дню рождения. Десять кусочков хлеба с непропеченной серединой были разложены веером на одной половине вращающегося блюда. На другой стороне стояла глиняная мисочка, обрамленная с двух сторон капустой кольраби. От мисочки пахло майораном — искусственный смальц.

Это был праздничный стол по случаю тридцатилетия Готфрида Менкеля. Мать накрыла еще ночью. Чтобы купить картошку, хлеб и муку, она пожертвовала комплектом постельного белья: пододеяльником, простыней и наволочкой.

Тридцатилетие — особая дата. Менкель ел со зверским аппетитом, а мать смотрела на него и радовалась, что ее мальчик не глотает как попало лакомства, а ест культурно, радовалась тому, что тридцатилетие вообще состоялось. Ведь это было почти что ненормально: через год после войны оставаться здоровым молодым человеком.

Как такое стало возможным? Это была длинная история. История о случайностях, об инстинктивном умении использовать случайности, чтобы выжить. Тот, кто встречал Готфрида Менкеля в последние годы войны, видел его в форме пожарного. Тот, кто сталкивался с ним в последние часы войны, запомнил его с красным крестом на нарукавной повязке или с багром и лопатой в руках при спасении заваленных при бомбежке. Вот только свою Хайделору и мальчика он не смог откопать. Они лежали под обломками не в его «районе».

Мать вздохнула. Готфрид почувствовал, что сейчас последует. Он положил ладонь на ее руку.

— Не нужно, мама. Ведь ничего уже не изменишь.

Но она все равно заплакала по молодой женщине и малышу:

— Всегда попадает не в тех.

— Да. Но не нужно больше.

Она достала из рукава платок и вытерла слезы. Потом встала и направилась в коридор к своим продовольственным тайникам. В тот момент, когда она поставила на стол бутылку густого вина из черной смородины урожая 1945 года, раздался звонок.

Это был Кунце, в прошлом владелец табачной лавки, разбомбленной во время налета.

— Нас вызывают в комендатуру.

— Зачем?

— По-видимому, что-то экстренное. Надень форму.

На улице шел дождь.

Когда Менкель и Кунце вошли во двор комендатуры, там собралось уже семь человек. Все были одеты в перекрашенную форму вермахта. Менкель снял фуражку и сунул ее под мышку. Дождь намочил ее, и по лицу побежала чернилообразная жидкость. Темно-синяя краска никак не хотела держаться на материи, но зато прекрасно приставала к коже.

Однако в ту пору это не выглядело символичным[3]. Старой зеленой формы уже не должно быть, новой еще не было. Но какую-то форму полицейские в конце концов должны были носить. Времена, когда они имели лишь нарукавные повязки, уже прошли.

Никто из них раньше не был полицейским. Ни до 1933 года[4], ни после. Это было то, что отличало их всех. И еще: все они были гражданами с незапятнанной репутацией. Всех пришлось уговаривать. Тех, кто думал только о лучших продовольственных карточках, — меньше, тех, кто и слышать не хотел об одетых в форму стражах порядка, — больше.

Советский комендант появился в сопровождении человека, тоже одетого в «чернильную» форму. Это был начальник уголовной полиции, человек, преследовавшийся раньше «за политику», как привыкли выражаться его подчиненные. Поскольку форма общения у них была далека от военной, они звали его просто «шеф».

Комендант и шеф поздоровались, можно сказать, совсем по-граждански. Зато они внимательно приглядывались к ним, будто по лицам можно было прочесть мысли. Не было произнесено ни слова. Ни дружелюбного, ни резкого. Чего только не могло в этот момент прийти в голову им, девятерым?

Наконец осмотр личного состава закончился. Комендант отдал по-русски команду, которой доселе никто из них не слышал, в том числе и шеф:

— Собак сюда!

Если бы присутствующие знали значение русского слова «собака», то кое у кого сердце ушло бы в пятки. Недоразумения тогда случались часто.

Послышался ожесточенный лай. Красноармейцы ввели собак на цепях — немецких овчарок. Их волчьи морды были в кожаных намордниках. Советские солдаты расположились по одному напротив каждого из «чернильно-синих». Собаки рвались с цепей. Капала слюна. В такой ситуации сомнения относительно крепости намордников были вполне естественны. Кто знает, может, у кого-нибудь из полицейских обнаружено пятно от коричневого прошлого?[5]

Тогда как раз бушевала эпидемия доносительства.

Менкель не знал за собой никакого греха. Комендант и шеф наслаждались всеобщим оцепенением. Затем шеф сказал:

— По приказу коменданта с сегодняшнего дня вы — первое отделение проводников служебно-розыскных собак. Разберите животных. Вам дается неделя времени. Познакомьтесь друг с другом. Не забывайте, что собака происходит от волка. Кстати, этих вот мы взяли у эсэсовцев. Будьте осторожны, но и не трусьте.

— Хайлигер бимбам![6] — вырвалось у Менкеля.

— Вы сказали Бим? Хорошее имя. Возьмите Бима и попробуйте поработать с ним, — сказал комендант.

— Но чем я буду его кормить? — рискнул возразить Менкель. Как сказал поэт: «Сперва жратва…»

Шеф расхаживал между собаками и людьми в синем. Его сопровождало злобное рычание. Он улыбался. И трудно было определить, была ли его улыбка радостной. Может быть, он уже сталкивался с немецкими овчарками или того больше — с результатами их специальной дрессировки.

Перед Менкелем он остановился.

— Мясо и крупу вам будут выдавать на службе раз в неделю.

Услышав волшебное слово «мясо», Менкель провел рукой по лицу. Он не хотел, чтобы шеф видел, как он борется с икотой. Мясо для собак?

Комендант крикнул по-русски: «Мясо!» — и красноармейцы, сняв свои заплечные мешки, протянули их людям в синем. Собаки бросились к мешкам. Они уже знали, что в них.

Менкель храбро поставил ногу на мешок и обеими руками потянул собаку от мешка. К его удивлению, та послушно села.

— Вот так, — сказал Менкель. — Гляди, вон наш шеф. А из нас двоих шеф — я. Ясно?

На ответ он не рассчитывал.

До входа в жилище в заднем дворе многоквартирного дома собака следовала за своим новым хозяином почти с радостью, виляя хвостом. Однако было ясно, что радость эта относилась к содержимому мешка.

Квартира находилась на первом этаже, и вход в нее был прямо со двора. Менкель открыл дверь. Собака стала упираться всеми лапами, испугавшись темноты коридора. Менкель огляделся. Может, привязать пса к мусорному ящику?

Внести его в квартиру на руках? Менкель протянул руку к ошейнику. Пес зарычал. Не отводить руки. Действовать осторожно, но не трусливо, сказал шеф.

— Не можем же мы стоять здесь вечно.

Свободной рукой он погладил животное по спине. Шерсть на собаке встала дыбом. Дождь не намочил ее. Менкель понюхал свою ладонь. Она воняла кожным салом, или, проще говоря, собакой. Он хотел вытереть руку о штаны, но не сделал этого. Еще раз погладил собаку и почувствовал, что сопротивление ослабевает.

— Тебя, наверное, не так уж часто ласкали? А?

Менкель бросил мешок в коридор. Собака устремилась за ним. Менкель рассмеялся: ласка хорошая вещь, но мясо важнее. Менкель включил свет. Электричество пока еще не отключили. Он закрыл дверь и взял мешок. Собака последовала за ним и попыталась лапой снять намордник.

— Подожди немножко.

Менкель с собакой обошел всю квартиру. Комната, кухня, туалет. Все маленькое, тесное. Но все же крыша над головой. Больше осматривать было нечего. Собака обнюхала все углы. На кухне Менкель обмотал цепь вокруг ножки железной плиты и уселся на свое постоянное место между столом и шкафом. Собака тоже села. Ее взгляд блуждал между мешком и человеком.

— Вот и хорошо! Посмотрим друг на друга. Что за глаза у тебя? У меня зеленые. Неопределенный зеленый цвет. А у тебя? Коричневые? Как и твое прошлое, не так ли?

Собака избегала взгляда человека.

— Никак, ты стыдишься? Глупости! Тебе нечего стыдиться. У тебя красивые глаза. И красивые зубы.

Менкель говорил с большими паузами. В конце концов, собака у него появилась как ребенок у старой девы. С помощью разговора он входил в новую ситуацию. Собака слушала каждое его слово, но отворачивала голову в сторону, когда Менкель в упор смотрел ей в глаза.

— Ага, вот оно что.

Менкель положил мешок на стол и извлек оттуда большой кусок мяса. Наверно, конина.

Собака, скуля, рвалась с цепи.

— Минуточку.

Менкель отделил ножом одно ребро, длинное, как кавалерийская сабля, и бросил на пол рядом с угольным ящиком. Собака попыталась поймать его на лету. Но цепь была слишком короткой. Менкель спокойно наблюдал. Им овладело незнакомое доселе чувство, которое он не смог бы назвать. Пожалуй, это было ощущение своей власти.

— С намордником ничего не выйдет. Понятно? Сидеть!

Собака не слушалась.

— Сидеть, кому сказано!

Собака не чувствовала длинных, острых железных шипов ошейника.

— Глупая, цепь не растягивается!

Менкель снял намордник. Молниеносно повернув голову, собака лизнула ему руку. Менкель усмехнулся:

— Чей хлеб ты ешь…

Он наклонился, чтобы поднять ребро. Собака залаяла и прыгнула ему на спину. Менкель упал на колени и ударился головой о чугунную раковину.

Он стукнул собаку ребром по морде.

— Сидеть, скотина!

Собака села. Из ее пасти бежала пена. Менкель поднялся, налил в миску воды и поставил перед собакой. Та лениво стала лакать. Ее глаза неотрывно следили за каждым перемещением ребра.

— Голод сильнее, не так ли? За кость ты садишься. Это мы запомним.

Менкель отрезал полоску мяса. Собака поднялась.

— Сидеть!

Менкель бросил ей кусочек. Тот исчез в пасти так быстро, как если бы его выбросили в окно. Наконец Менкель дал псу все ребро. В течение минуты раздавался только треск костей. Когда исчезла последняя крошка, собака начала долго и жадно пить. Затем улеглась рядом с миской.

— За эти несколько минут мы многому научились, не правда ли? Я тебя буду звать Бим. Хорошо?

Собака застучала хвостом по полу.

— Тебе нравится? Бим! Бимбам!

Менкель улыбнулся. Он завязал мешок и бросил его в шкафчик под окном. Бим вскочил.

— Сидеть!

Бим подчинился. Менкель отпустил цепь и сел. Бим лег у его ног. Менкель потянулся за картофельным пирогом и лишь в этот момент отметил, что матери нет дома.

Он поел пирога, оставив один кусок, и задремал. Его разбудило позвякивание цепи. Собака поднялась и прислушивалась, направив уши в сторону двери. Менкель обмотал конец цепи вокруг запястья. Он услышал, как открывается наружная дверь.

Когда мать вошла в кухню, Бим с рычанием рванулся ей навстречу. Менкель хлопнул ладонью по столу.

— Фу! Сидеть, Бим!

Острые шипы на шее пса подтвердили приказ, Бим послушался, но сидел, как на катапульте.

Мать прямо-таки окаменела от ужаса.

— О, какая зверюга! Откуда она у тебя?

— Подарок ко дню рождения.

И Готфрид рассмеялся так, как давно уже не смеялся.

— И что ты с ней будешь делать?

— Я же сказал, собака ко дню рождения, вместо жареного зайца.

И вот Бим живет у него уже целую неделю. Готфрид получил для него положенный мясной паек. На сей раз это была баранина. Во всяком случае, так определила мать. Он разделил его на семь равных частей, а в качестве места хранения избрал духовку плиты. Когда они после тренировок возвращались домой, Бим обязательно занимал место перед дверцей духовки. Он был постоянно голоден и этим не отличался от людей.

Когда Готфрид с матерью сидели за столом и неторопливо и торжественно, будто выполняя какой-то ритуал, съедали пару кусочков хлеба и что-нибудь из овощей, собака лежала под столом. Менкель загонял Бима туда, чтобы не видеть его глаз. Эти просящие собачьи глаза были как упрек. Откуда взять, если не крадешь?

Умение украсть или, как некоторые выражались, достать, вошло в моду. Это было, попросту говоря, приспособленчество с целью сохранения рода. Но для полицейского в синей форме это было абсолютно недопустимо. Это была одна из особенностей, выделявших его из общей массы людей. Сейчас даже бывшие полицейские крали, не испытывая угрызений совести.

Однажды Менкель дал себя уговорить набрать во время тренировочных маршей с Бимом зелени. Ему объяснили, что собирать нужно папоротникообразную траву, которую можно приготовить как шпинат. Он нашел ее. Травы было много, целые лужайки. Он набил ею рюкзак так же плотно, как набивал в госпитале матрасы. Но мать схватилась за голову. Это была не та трава. Но чтобы труды не пропали даром, он решил все-таки попробовать ее. Она оказалась горькой как полынь. Ну, ладно, пусть хоть собака набьет брюхо. Он подмешал к траве кости, которые соседи клали ему под дверь для собаки. Бим выудил из варева только кости. В конце концов Менкель выбросил траву на помойку. Ее забрал оттуда Дуфай, сосед, живший в боковом флигеле и державший кроликов. Сколько их было, тот держал в секрете. Но раз в месяц по дому разносился соблазнительнейший аромат жаркого.

Когда по истечении двух недель Менкель в третий раз принес домой паек из вонючего мяса, он набрался храбрости и спросил у шефа, не положено ли собакам чего-нибудь вроде продуктовых карточек. По крайней мере, на питательные крупы.

— Доставайте корм там, где он есть, — ответил шеф.

Менкель хотел было ответить на эту сногсшибательную логику едким замечанием, но не успел, так как шеф пояснил, что он имеет в виду:

— Каждый из вас будет следить за порядком в одной из пригородных деревень. А крестьяне за это будут кормить ваших собак.

— Как будто и без того мало непрошеных едоков стучится в крестьянские дома. За просто так крестьянин ничего не даст.

— И все же, Менкель, и все же! Согласен, спекулируют, торгуют из-под полы. Но в деревню, бывает, заявляются люди не просить или менять, а брать то, что им надо, просто так. Иногда и силой. От них мы должны защитить крестьян. Им нужна наша помощь, поэтому не каждый захлопнет дверь у вас перед носом.

Шеф все продумал. Каждый из отделения получал по деревне. Так чтобы к ней было поближе добираться из дома. И все же приходилось не один час шагать пешком.

Когда Менкель впервые вступил в Брухфельде, был полдень. На улице ни души. Казалось, здесь вообще нет ни людей, ни животных.

Ворота крестьянских дворов были наглухо заперты. И чем больше Менкель присматривался к воротам, тем больше в нем крепло ощущение, что здесь все заперто еще и «внутренне». Через несколько минут они с Бимом оказались на противоположном конце деревни.

Что теперь? Внимание Менкеля привлек небольшой живописный холмик, и он потопал туда. Бим семенил рядом. Они расположились на краю плетущего кустарника. Жужжали пчелы. Бим несколько раз попытался поймать пастью пчелу. А затем, предоставив хозяину разглядывать деревню, сунул нос в лапы и задремал.

Над двумя домами курился дымок. Его след терялся в ослепительных лучах солнца. Менкелю пригрезилась картошка в мундире с подливкой на сале. Незаметно он задремал, а потом и крепко уснул. Проснувшись, поглядел на часы. Они показывали третий час. Три часа полуденного сна при месячном окладе двести восемьдесят марок. Двести восемьдесят марок за двести восемьдесят часов службы. Итак, за полуденный сон он получил три марки.

В деревне было по-прежнему неподвижно и безмолвно. Неужели никто его не заметил? Ведь наверняка кто-то да посматривал на него из-за занавески. Никому до него не было дела? Но разве здесь нет любопытных детей? Нет женщин? Ведь человек с собакой бросается в глаза. Чтобы человек в синей форме, с большой немецкой овчаркой, остался незамеченным? Нет, это невозможно!

Менкель потянулся. То же самое вслед за ним сделал и Бим. Затем через поле они выбрались на дорогу, ведущую в город. Жаль, что он знал только одну дорогу, а то мог бы получше ознакомиться с окрестностями. Менкель выдернул из земли здоровенную репу. Он держал ее в руках, не знал, куда деть. Затем сунул под тужурку. Но чем ближе он подходил к городу, тем больше смущала Менкеля его ноша. Каждый увидит, что он что-то прячет под мундиром. Шагая, он споткнулся о свалявшуюся перепутанную ржавую проволоку. Минуту-две спустя он уже нес репу в проволочной петле. То, что несешь открыто, на глазах у всех, подозрения не вызывает.

Следующий день был похож на предыдущий. Только Менкель взял с собой солдатский мешок и надергал немного моркови. Он говорил себе, что все деревни в послеобеденное время такие тихие, но сам не верил в такое самовнушение. Что-то было не так в этом заброшенном уголке.

На третий день Менкель решил использовать гоночный велосипед, висевший без дела в прихожей. Теперь было не до велогонок. Он сам себе показался комичным, когда в своей синей форме сел в жесткое седло и поехал, низко нагнувшись над рулем. Люди оборачивались ему вслед. Бим несколько раз забегал под колесо, но быстро извлек уроки. И Менкель тоже приспособился к собачьей рысце. Когда он въехал на деревенскую мостовую, считая своим задом каждый булыжник, кое-что все же изменилось; одно из окон торопливо захлопнулось.

Менкель проехал по улице туда и обратно. Взад и вперед. Раз десять или даже больше. Наконец одни ворота открылись. В них показался старик с курительной трубкой. «Незажженная», — отметил про себя Менкель. Он проехал дальше. Развернулся. Старик продолжал стоять в воротах, потягивая бездымную трубку.

— Добрый день!

Старик кивнул и приветственно махнул трубкой. Менкель заметил, что на мундштук была надета резина от пивной пробки. «У него нет зубов, — подумал Менкель. — Он меня поджидал. С ним можно потолковать. Как ему лучше сказать? Я защищаю вас от злодеев, а вы за это кормите мою собаку?» Старик не торопился начинать разговор. Он молча разглядывал человека, собаку и велосипед.

— Здесь у вас как будто все спокойно.

Старик поднял брови. Что, мол, еще скажешь?

— У вас всегда так было?

Старик опустил брови.

— А что, собственно, у нас должно быть?

Менкель сошел с велосипеда, погладил Бима и приблизился к старику.

— Хочешь что-нибудь конфисковать? — медленно проговорил старик. У него и впрямь не было зубов.

— Я? Нет! С чего вы взяли?

— Что-то вынюхиваешь? Иди тогда к тем, кто имеет, или к тем, кто получает. Там можно и увидеть, и услышать.

Менкель не стал изображать глубокомысленного понимания. Старик смахивал на сектанта-проповедника. Свидетели Иеговы, или как там их еще.

— Я вас не понимаю.

— Люди с повязками всегда что-нибудь конфискуют. И раньше, и сейчас. Там, где нечего взять, они шпионят.

— Нечего взять? Так ли это?

Старик снова принялся его разглядывать своими цепкими глазами. Наверняка он был здесь старожилом и не хотел быть причисленным ни к имущим, ни к беднякам. Менкель решил довериться старику, растолковать ему теорию своего шефа. Сказать, что присматривается, нет ли где в нем нужды, и так далее.

— Значит, ты не учился на полицейского?

Менкель покачал головой.

— Странная полиция, — сказал старик, — не знает даже, когда лиса таскает кур.

Менкель вопросительно посмотрел на старика.

— Так когда же лиса таскает кур?

Старик покачал головой:

— Конечно, не среди бела дня и не с рынка.

Проговорив это, он захлопнул за собой ворота. А Менкель не решился постучаться. Правильно ли он сделал?

Когда же лиса таскает кур? И что все это значит?

Менкель снова направился к холму. Как быстро человек привыкает к определенному месту! Он прилег и задумался. Бим сразу же уснул. Почему собаки так много спят? Менкель припоминал разговор со стариком. Тот, не желая сказать прямо, делал намеки. Следовало ли принимать их всерьез? Странная деревня. Снова как будто все вымерло. В каком-то кинофильме он видел деревню призраков. Там люди впали в сон, из которого они уже не могли выйти. Виной тому была муха. Дело происходило в Африке. Может, какой-нибудь солдат африканского экспедиционного корпуса затащил сюда подобное насекомое?

Менкель прогнал эту мысль. Не зная точно, в чем дело, можно бог знает что напридумывать. Но что ему еще оставалось, как только не фантазировать! Он не был знаком с деревенской жизнью. Но считал, что место крестьянина в поле. Однако его там не было. Мысль о том, что тот, возможно, остался лежать на поле брани, постепенно дополнилась выводом о том, что крестьянин, переживший военную грозу на своем дворе, должно быть, крестьянин особого рода.

Итак, к какому выводу можно прийти? Менкель продолжал размышлять, не давая мысли уклониться в сторону. И тут первое, что напрашивалось, было заключение, что хороший хозяин к этому времени уже, наверное, закончил свои дневные труды. Значит, сейчас лежит себе, сытый, на боку? Как и Менкель. С той лишь разницей, что Менкеля сытым нельзя было назвать.

А почему бы ему с Бимом не заявиться запросто к старику? Тогда по его реакции он уж как-нибудь поймет, если что-то нечисто. В прошлый раз старик хотел отделаться от него. Иди, мол, своей дорогой! У нас у самих ничего нет, еле сводим концы с концами!

Менкель сжал кулаки. Наконец-то он нашел слово, которое искал, — «крестьянская хитрость». «Значит, ты не учился на полицейского?» И он простодушно ответил: «Нет».

Конечно же, они занимаются спекуляцией. Шеф был прав. Где еще горожане могли отоварить свои деньги? И откуда брались мясо, масло, яйца, сало, мука, если не из деревни? Крупные барыги занимались лишь тем, что устанавливали связи от населенного пункта А в город Б, из Б в А.

Они знали людей, у которых имеются транспортные средства. Так это и есть «лисы»?

А простые люди, страдающие от голода, так называемые мешочники, меняющие свое постельное белье на картошку или бродящие с детьми босиком по полям и собирающие колоски, — их разве можно считать «лисами»? Они ведь не получали кур. В лучшем случае — дюжину яиц за обручальное кольцо отца, не вернувшегося с войны.

«Лисы берут то, что им требуется». Что же скрывалось за намеком старика? Шла ли речь об одной «лисе» или о нескольких? «Они не появляются среди бела дня». Тогда, значит, ночью? Почему старик не сказал, что хотел, прямо? Может, сам замешан? Вряд ли. Тогда бы он не болтал. Может, боялся «лисы»? Что ж, тогда это опасная «лиса». Опасная только для старика? Тогда почему он не попросил помощи у соседей? Или они тоже боятся?

Менкелю было ясно лишь одно: не напрасно шеф распределил их по деревням.

Итак, в определении времени появления «лисы» оставались три возможных варианта: вечерние сумерки, ночь, рассвет. Оставалось еще узнать, откуда являлась «лиса».

Нужно попытаться поговорить об этом со стариком. Но прежде основательно осмотреться. Пока что ему известен лишь один путь в город — кратчайший. Куда он ведет дальше, каковы окрестности Брухфельде, Менкелю было неведомо.

Он взялся за велосипед. Бим потянулся. Удивительно, как быстро он привык к Менкелю. Больше всего любит лежать около хозяина. Даже здесь, где для обнюхивания и вынюхивания было и время и место, он не занимался этим. Менкель неторопливо покатил к развилке дорог на возвышенности. Одна из дорог вела в низину, другая шла верхом. В низине росли деревья, и дорога терялась среди них. Не работая ногами, на свободном ходу, Менкель скатился вниз, сопровождаемый Бимом, который несся большими скачками.

Готфрид увидел придорожный щит с названием населенного пункта: Казен. И внезапно обнаружил, что куда-то запропастился Бим. Менкель оглянулся и увидел, как пес что-то лихорадочно раскапывает невдалеке от дороги. Менкель окликнул его, но Бим продолжал копать. Сердитый, Готфрид направился к нему. Бим, как ненормальный, скреб землю лапами. Менкель увидел ржавую каску и полусгнивший деревянный столбик. Солдатская могила. Менкель не заметил ее во время быстрой езды. Он молча пристегнул и ошейнику поводок.

Чем дальше отъезжал Менкель от Брухфельде, тем сильнее испытывал чувство, что там сейчас происходит нечто такое, что может оказаться для него немаловажным. Предчувствие заставило его повернуть назад. Однако прошло более двух часов, пока он увидел перед собой знакомый холм. Его пес уже тоже считал холм своей территорией. На определенные кусты он брызгал мочой, как бы помечая их печатью владельца.

Но прежде чем Менкель успел добраться до «своего» места, Бим стремглав бросился на что-то. В кусты полетел обрывок бумаги. «Сидеть!» — заорал Менкель и, бросив велосипед, устремился бегом по полю.

Бим стоял на огромном куске мяса и рвал его зубами.

— Фу! Брось! Не трогать! Фу!

До сих пор Менкель кормил Бима только сам и хотел, чтобы так и оставалось. Ему не раз приходилось слышать о попытках отравить полицейских собак. Бим оскалил зубы. Щетина на загривке встала дыбом.

Менкель точно знал, что, когда они уходили, никакого мяса здесь не было.

Надо было отнять его у Бима. Но как? Казалось, тот полон решимости яростно защищать свою добычу даже от хозяина. Стоило Менкелю сделать движение, как Бим начинал рычать сильнее. Броситься на него? Тогда Бим схватит мясо и убежит с ним.

«Ну, погоди же!» Менкель сделал вид, что примирился с победой Бима, и пошел за своим велосипедом. Бим не почувствовал подвоха. Менкель вновь приблизился к Биму на подходящее расстояние и швырнул в него велосипед. Пес отпустил мясо и отскочил в сторону. Жратва жратвой, но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Теперь, когда мясо лежало под велосипедом, Менкель бросился на Бима и обеими руками прижал к земле. Бим сопротивлялся, но весьма слабо. А когда почувствовал, что ему не вырваться из крепкой хватки хозяина, то даже лизнул тому руку.

— Ах ты, поганый пес! Дерьмо казарменное! — Менкель прошипел это ему прямо в уши. Бим перевернулся на спину. Менкель отпустил его. Пес вытянул шею. Казалось, он нисколько не сердился. Но снова косился на велосипед и мясо.

— Фу!

Менкель надел на него поводок, привязал к велосипеду и ногой отшвырнул мясо подальше. И Бим подчинился судьбе.

Менкель разыскал остатки бумажного мешка. На некоторых клочках от руки были написаны буквы. Менкель сложил обрывки. Получилось: «Рожа».

Что это значит? Болезнь, которой болеют свиньи? Эпидемическое заболевание животных? Менкелю надо было подумать. Одно было ясно: кто-то специально положил здесь пакет. Кто-то рассчитывал, что Менкель вернется сюда. Если бы не эта надпись, то можно было бы предположить, что неизвестный доброхот пожалел оголодавшую городскую собачку. Но ведь мясо заражено рожей! В то же время, если его собаку просто хотели отправить на тот свет, то не стали бы предупреждать: дескать, я ее прикончу, приятного аппетита!

Нет! Кто-то явно обращался к нему за помощью и подбрасывал доказательство: мясо больного, заразного животного.

А Бим успел откусить и проглотить кусок! Большой?

— Ты должен это выблевать! Ясно? Давай! Иначе подохнешь!

Надо поскорей уходить. Это не быстродействующий яд. Когда Менкель уложил и закрыл мясо обрывками бумаги на багажнике, Бим вновь попытался ухватить его.

Получив пару оплеух, он обиделся. Да, это они умеют — оскорбленный вид, горькое недоумение в глазах.

Менкель решил искать свиную тушу с тремя ногами, от которой был отрезан подброшенный ему окорок. И старик должен ему в этом помочь, хочет он того или нет.

Ворота были заперты. Он стучал, тряс их. В ответ ни звука. Закрытые ворота тянулись вдоль всей улицы — и в ту и в другую стороны. Менкель поглядел на крыши. Над ними стояли столбы дыма. Верный признак человеческого жилья. Полная противоположность пустынной, безлюдной улице. Так, наверно, выглядели деревни и села во время нашествия чумы.

Насколько опасна эта самая болезнь животных? Почему здесь до сих пор никто не появился, коль скоро в деревушке свиная зараза? Что у них, эта самая рожа мозги съела? Улица, эта чертова пустая улица раздражала Менкеля. Никаких признаков сельской жизни: ни кур, ни собак, ни детей, ни коров, ни позвякивания бидонов, ни звуков затачиваемых кос. Это не покой, это безмолвие беды.

Менкель встревоженно покосился на Бима. Но у того и глаза и нос были заняты только грузом на багажнике.

Сам того не заметив, Менкель оказался в самом конце деревни, откуда дорога вела обратно в город. Он размышлял. Ситуация была благоприятной — у него имелось вещественное доказательство.

«Для начала я развяжу вам языки. Вы не пускаете меня с крыльца, так я войду к вам со двора!»

Он стал искать место, с которого бы открывался вид на задние дворы усадеб, стоявших в ряд с усадьбой старика. Это удалось ему довольно быстро. Менкель катил свой велосипед вдоль садов и огородов. Теперь обзор у него был плохой, но, кажется, он все же отыскал двор старика.

Живая изгородь из ежевики преграждала путь. Менкель прислонил к ней свой велосипед. Где-то обязательно должен быть проход. Он посмотрел через изгородь. Да, это была мечта его матери — сад, в котором было бы все, что нужно и здоровому, и больному. Над узкими грядками деревья, дававшие достаточно тени. Сарай, обшитый светлыми свежими досками, закрывал вид на хозяйственные постройки. У стены сарая стояла громадная серая ванна. Из нее выглядывало сено, а из сена торчали ноги в старых деревенских башмаках.

Пока еще Менкеля не заметили. Он стал искать проход в колючем кустарнике. Бим уже давно взял ванну на прицел. Менкель держал его на поводке. Бим обнюхал башмаки и ткнулся носом под коленку лежащему. Менкель увидел, как резко дернулось тело, услышал испуганный, но тут же подавленный крик. Пора, пока не поздно, осадить Бима. Менкель увидел перед собой того, кого искал. Он понял, что мог еще долго стучать в ворота, — старик устроился здесь, чтобы подремать.

— Вставайте и следуйте за мной!

Эти слова были первое, что пришло Менкелю в голову. Он произнес их впервые в жизни. Старик протер глаза, порылся в карманах в поисках трубки. Менкель показал рукой на проход в живой изгороди. Он хотел поговорить со стариком подальше отсюда, без свидетелей. У него было теперь много вопросов, и он не хотел, чтобы кто-нибудь помешал их задать.

Однако ему вдруг стало неудобно перед стариком за свой грубый, приказной тон.

— Пожалуйста, — сказал он уже более мягко, но не оставляя сомнений в своей решимости.

Старик шел впереди совершенно бесшумным шагом. Менкель удивился: как это ему удается в деревянных башмаках?

Бим держался у старика за спиной. Этого от него никто не требовал. Может, Биму такие ситуации знакомы по прошлому опыту? Менкель, будь начеку! Кто знает, что может припомниться собаке? И действительно, как только старик наклонился, чтобы поднять упавшее с дерева яблоко, Бим прыгнул ему на спину и повалил наземь. Менкель не успел ему помешать.

Готфрид рывком вернул собаку к ноге. Он был слегка обескуражен. Бим был прекрасно натаскан, это стало сейчас ясно. Но где его использовали? Что, его специально обучали прыгать людям на спину?

Менкель посмотрел на старика и встретился с ним глазами.

— Как раньше, — сказал тот.

— Да нет, вовсе не так.

Менкель взялся опять за велосипед и обратил внимание на то, что старик заметил мясо на багажнике.

— Пошли.

Старик направился к дороге.

— Да погодите вы! Я просто хотел с вами поговорить. И больше ничего.

Глаза старика, до странности белесые глаза, блуждали между двором, холмом, полицейским и собакой. Бим яростно рычал. Старик отшатнулся, а потом, указав трубкой на мясо на багажнике, сказал:

— Это я.

— Знаю. Но пока у меня только этот кусок, я ничего не могу предпринять.

Старик стал рассказывать. Если отбросить многословные красочные отступления, то выходила просто чудовищная история.

Несколько бывших солдат вермахта, сразу же после того как здесь прошли советские войска, обосновались в деревне и сколотили банду. В каждом втором доме жил один из этих ландскнехтов. Каждый день они меняли один дом на другой и таким образом держали в подчинении все четырнадцать крестьянских дворов. Сначала они думали лишь о том, как бы наесться досыта. Но быстро сообразили, что здесь можно делать деньги. Они терроризировали деревню методами, в общем-то, заимствованными из прошлого. Именовали себя «торговой группой» и снабжали спекулянтские кабаки и бары в городе. Ездили на трех машинах — по двое на одной.

Так что еще один человек обязательно оставался в деревне. Это был «комендант».

— Они вооружены?

Старик криво усмехнулся:

— У них целый склад боеприпасов. Но, к сожалению, никто из нас не знает, где он.

— Почему вы рассказываете мне об этом?

— Потому что больше вам никто не расскажет. И потому что должен же быть конец этому постоянному страху и всем этим ужасам.

— Что вы имеете в виду?

— Они пытают. До чего только эти мерзавцы не додумались! Они устраивают настоящие судебные процессы — с обвинением, вынесением приговора, который тут же исполняется. При исполнении обязана присутствовать вся деревня.

— А что полагается за предательство или, скажем, за то, что кто-нибудь из вас донесет? — Менкель посмотрел старику прямо в глаза.

— Смерть.

Менкель старался не показать, как он ошеломлен.

— Я ближе всего к краю могилы. Но этому бедствию должен быть конец.

— Почему вы мне доверяете?

— Сам не знаю. Вы говорите — доверие? Я его уже давно потерял. Как волосы и зубы. Но мне хотелось, чтобы кто-нибудь пришел. Пришел ты. Я увидел тебя и подал знак. Ты его нашел и понял. Доверие? В моем возрасте им не расшвыриваются.

— А кто еще меня видел?

— Наверняка все. В деревне много глаз.

— И «комендант» тоже?

— Наверняка нет. Иначе он уже давно бы сделал тебе дырку в голове.

— Значит, обо мне еще никто не донес?

— По всей видимости.

— Что там с этой рожей? Пес успел сожрать кусок.

— Ничего. Дай ему и остальное. Ему это не повредит.

— Но ведь это вещественное доказательство!

— Это было нужно, чтобы ты заглотнул наживку. А так вся деревня полна доказательств. Раньше мы сжигали трупы таких животных или закапывали. Но «торговая группа» сбывает все. До единой косточки. Каждую ночь они забирают «товар». Я уже больше не могу этого видеть. Если бы они жрали это сами…

— Каждую ночь? Значит, и сегодня?

— Зачем бы я тогда стал подбрасывать тебе мясо?

Старик приблизился к Менкелю так, что тот почуял запах его не горевшей трубки. Менкель отвернулся.

«В хорошенькую же историю я попал! Вот так — вдруг, неожиданно иметь дело с бандой в семь человек, с семиглавым огнедышащим драконом!»

— Что, уже полны штаны?

— Еще нет. Но то, что я узнал, многовато для одного раза.

Он мог отправиться в город и доложить шефу. Но, может быть, было уже поздно? Иногда в человека вселяется бес, и, наверное, именно сейчас он вдруг вселился в Менкеля.

— Сколько человек приедет сегодня?

— Думаю, двое. Как всегда.

— Итого, трое. И нас тоже трое.

Он положил ладонь на голову Бима.

— Меня не считай. Я свое дело сделал.

Менкель раздраженно посмотрел на старика. Нужно взять сразу всю банду. А при теперешнем раскладе четверо остаются вне досягаемости.

— Мне нужно съездить за подкреплением.

— Я так и думал.

Старик поднялся.

Пес, не спускавший с него глаз, поднял хвост. Менкель успокоил его:

— Не надо, Бим!

Собака улеглась.

— Это же гиблое дело, если действовать одному.

— Тебе лучше знать, сынок.

По-видимому, старик считал вопрос исчерпанным.

Менкель вновь почувствовал раздражение. Надо же — ни разочарования, ни гнева, ни насмешки. Просто: «Я так и думал», и все. Так же, как говорят: «На улице дождь».

— Где они забирают товар?

— Этого я не знаю.

— Так я, что ли, по-вашему, должен это знать?

Непроизвольно Менкель повысил голос, и Бим снова вскочил.

Старик приблизился на несколько шагов.

— Они появятся, когда стемнеет. На каких-то воротах будет висеть фонарь из хлева. На каких, я не знаю. Каждый раз бывают разные. Затем они загружаются и уезжают. Все это занимает несколько минут.

— Вот видишь. Ничего не выйдет.

— А зачем у тебя собака? К этому они не готовы. Она может порвать на клочки любого. По ней это видно.

Старик ушел. Менкель долго глядел ему вслед. В эту деревню он пришел, потому что шеф сказал ему: «Ищи корм для собаки там, где он есть».

Кусок этого корма все еще лежал на багажнике велосипеда. Менкель поднял зажим багажника.

— Ладно, бери.

Бим не заставил себя просить дважды. Кости захрустели, перемалываясь между его зубами.

А Менкель вдруг бросился ничком на землю, уткнувшись лицом в руки. Биму это не понравилось. Он попытался отодвинуть мордой его руки.

— Сидеть!

Собака глядела на своего хозяина, который вел себя столь странно. А Менкелю нужно было собраться, найти решение. Теперь оставалось одно из двух: уйти или остаться. И каждое из этих решений будет иметь свои последствия.

Чертов старик! Зачем он влез в это дело? Зачем втянул его, Менкеля? Полиция есть полиция. Вот и все! Все ясно и просто, что тут рассуждать. Но он-то ведь совсем зеленый новичок, ему ли вступать в безнадежную борьбу! С ним собака? Да, конечно, Бим не комнатная собачка. Но что значит одна собака против трех вооруженных мужчин? Достаточно и одного, чтобы отослать ее на веки вечные в собачий рай. Нет, такого никто не мог от него потребовать. Это уже не его дела. Его задача — следить за порядком. Он этим и занимался. И даже установил кое-какие безобразия. Об этом он и доложит. У него и свидетель есть.

Бим вдруг поднял голову и стал смотреть в сторону усадьбы старика. Там над деревьями поднимался толстый столб черного дыма. Так обычно горит кровельный толь. Или автопокрышки. Длинными острыми языками металось пламя. Никак, старик рехнулся? Не хватает лишь небольшого ветерка, и тогда конец всей деревне. Наверно, у него все-таки не все в порядке с головой! И тут из сада донесся пронзительный, захлебывающийся крик. Но это был не старик. Кричала женщина.

Менкель с Бимом помчались в ту сторону. Пес бежал впереди. В проходе ежевичной изгороди стоял человек с карабином.

— Бим! Ко мне! — крикнул Менкель и бросился в траву.

— Место! — рявкнул незнакомец.

Бим подогнул задние лапы. Менкель с ужасом отметил это. Откуда незнакомец знал, как обращаться с полицейской собакой? По всей видимости, он знал это даже лучше, чем Менкель.

— Бим! — потихоньку позвал Менкель и протянул руку меж стеблей.

Бим лизнул ее, и Менкель испытал мгновенный прилив теплого, доброго чувства.

— Бим! За мной!

Он побежал к кустарнику и услышал за спиной два выстрела. В лицо ему брызнул песок. Он заполз в кусты и замер. Рядом с ним лежал Бим. Менкель был не один в этом большом мире. Он притянул Бима к себе. Как прекрасен был запах, исходящий от пса!

Но что там делает незнакомец? Менкель раздвинул кусты, глянул и обмер. Небрежно держа в руке карабин, тот неторопливо, шаг за шагом, приближался.

Бим просунул нос сквозь ветки и направил уши в сторону незнакомца. Пес коротко тявкнул, как бы загнав звук в горло. А у Менкеля перехватило дыхание: кто-то как бешеный несся сзади на человека с карабином. Это была женщина с вилами в руках, готовая вонзить их ему в спину. Менкель слышал ее хриплое дыхание. Его должен был слышать и тот человек. Но он, как ни в чем не бывало, продолжал идти к холму.

Его отделяла от Менкеля сотня шагов. Он, конечно, знал, что Менкель не вооружен. Пустяковое дело даже для посредственного стрелка. Ситуация как в тире, и Менкель был мишенью. Бим сантиметр за сантиметром продвигался ползком вперед. Не хватало только, чтобы пес самостоятельно бросился вперед и его хладнокровно пристрелили, Менкель схватил Бима за ошейник.

Женщина все приближалась к человеку с карабином. Почему тот не замечает ее? Еще несколько шагов — и она воткнет ему вилы в спину. Но тут мужчина молниеносно развернулся, карабин скрестился с вилами, и те, описав высокую дугу, отлетели в сторону. Затем последовал удар прикладом, и женщина рухнула на землю.

Человек с карабином тут же развернулся в прежнюю сторону. В голове Менкеля была какая-то пустота. Что ему делать? Ведь у него не было даже вил. Таща за собой Бима, он отползал все глубже в кусты. Здесь у него было больше шансов остаться в живых. Именно так, потому что сейчас речь шла о жизни и смерти. «Комендант» не просто хотел прогнать его. Он, конечно же, доведет дело до конца.

Менкель несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Он вспомнил любимую пословицу матери: на бога надейся, сам не плошай. У Готфрида защипало в глазах.

Бандит остановился и оперся о ствол карабина. Он излучал холодное спокойствие, от которого веяло жутью. Он порылся в карманах брюк, и Менкелю пришлось наблюдать, как он сделал самокрутку и зажег ее.

— Привяжи своего щенка к кусту и выходи.

Он произнес это не очень громко. Ему вовсе не нужно было взбадривать себя криком. Бим коротко тявкнул. Менкель улыбнулся. И у Бима, когда он лаял, тоже были разные оттенки. На этот раз лай выразил презрение. Так, по крайней мере, его истолковал Менкель. И он решительно крикнул противнику:

— Брось оружие, подними руки и иди сюда!

Парень захохотал громко и насмешливо и хлопнул себя по поясу, наверно, чтобы напомнить, что у него есть чем зарядить карабин.

— Глянь-ка, Бим! У этого типа полно пороху и свинца. Достаточно для нас двоих. Мы не должны считать его глупее себя. Ему куда легче, чем нам. Не спеши, Бим. Иначе мы оба покойники.

Бим лизнул его в ухо и энергично помахал хвостом.

— Ты лучше гляди в оба, поганец ты этакий. Сейчас не время лизаться и тискаться.

— Кончай болтовню! Сдавайтесь!

— Слышишь, Бим? Это он к тебе обращается. Считает тебя полноправным противником. Так что уж не подведи меня. Если б мне только знать, как ты себя поведешь, когда я тебя спущу на него! Вдруг он рявкнет на тебя тем словом, которое ты знаешь?

Менкель говорил шепотом. Не хватало еще, чтобы этот тип узнал, что он не уверен в своей собаке.

— Что вы сделали со стариком?

Менкелю казалось, что надо энергичнее атаковать противника, если уж не оружием, то по крайней мере словом.

— То же самое, что я сделаю с тобой, когда доберусь до тебя.

Он вскинул карабин и выстрелил в кусты.

Бим залаял. Шерсть у него на спине стала дыбом. Увидев это, Менкель почувствовал облегчение.

— Бросьте оружие! С вами говорит полиция! — крикнул Менкель, зная, конечно, что его требование смехотворно. Но может быть, ему удастся разозлить противника и вызвать на необдуманный шаг…

— Полиция не прячется по кустам. Выйди и покажи удостоверение.

Но что это? Не обманывают ли Менкеля глаза? Расстояние между ним и бандитом сократилось до семидесяти — шестидесяти шагов. Хотя вроде бы последний все время стоял неподвижно, как статуя. «Он обманывает тебя, Менкель! Он все время приближается, сантиметр за сантиметром, при этом не двигаясь туловищем, не двигая оружия. Да, этот малый знает свое дело!»

И тут Менкелю пришла в голову идея, которая показалась ему столь гениальной, что он, прежде чем ее осуществить, ласково взъерошил Биму шерсть на груди.

И вообще, близость Бима придавала ему силу, позволяла сохранять спокойствие, необходимое для того, чтобы думать, защищала его от собственного страха.

— Не приближайтесь ни на шаг! Стойте там, где стоите! Я все замечаю!

Менкель отказался от пошлого и доверительного «ты». Нечего ставить себя на одну доску с хладнокровным убийцей и мародером.

В ответ бандит лишь глумливо рассмеялся.

— Если подойдете ближе, я спущу собаку! — крикнул Менкель. — Если же будете стоять на месте, я передам вас полевому патрулю. (Это название он просто-напросто выдумал.) Естественно, целым и невредимым! (Менкель уже проявлял милость победителя.) Вы предстанете перед законным судом. Времена самосуда и права сильного кончились. Стойте на месте, или вы думаете, у собаки нет зубов?

Менкель ущипнул Бима в бок. Тот заскулил.

Бандит зашелся в смехе и начал приближаться, держа карабин в левой руке. Внезапно он выстрелил. Оказывается, в правой руке у него был пистолет. Расстояние сократилось до сорока шагов.

— Стреляйте, стреляйте! Когда у вас кончатся патроны, я вас арестую.

Бандит в самом деле расстрелял целую обойму. Затем достал из кармана новую и демонстративно загнал ее в рукоятку пистолета. Менкель видел это и слышал лязг, вдвойне отвратительный для того, на кого смотрит дуло оружия.

— Вы, две вонючие крысы! — крикнул бандит.

И Менкель почувствовал, как тот возбуждается. Вероятно, и сам он осознал это, так как остановился.

— Вот и молодец! — насмешливо сказал Менкель. — Осторожность — мать благоразумия!

Возникла пауза. Каждый размышлял, обдумывал, как обезвредить врага, не рискуя головой.

Женщина! Что стало с женщиной? Где она сейчас? Менкель обвел глазами все видимое ему пространство поля. Там, где она упала, ее больше не было. Значит, она пришла в себя и убежала! Что же, ее слепое бешенство превратилось в панический страх? Менкель осторожно привстал на колени, чтобы лучше видеть, — женщины нигде не было.

И снова раздался выстрел. На этот раз пуля ударила в землю совсем рядом с Менкелем. На лицо ему упал лист. И опять пуля стукнула где-то близко. «Значит, он нащупал меня!» Менкель отполз в сторону. Нашел новое укромное место, откуда можно было наблюдать. Бандит не допускает ни малейшей неосторожности. Тактики Менкеля, рассчитанной на то, чтобы вывести его из себя, хватило на несколько минут.

Снова выстрел. Но кто стрелял?

Нет, это не «комендант». Потому что и он, быстро поворачиваясь в разные стороны, пытается определить, кто и откуда стрелял. Кто-то незримый выстрелил в «коменданта». Это они оба сразу же поняли. Менкель рискнул поднять взгляд вверх. Какое прекрасное и невыразимо мирное небо!

— Бросай оружие! — крикнул Менкель. Это был уже третий призыв. Но с каким спокойствием и силой в голосе он смог произнести его в этот раз! Еще один выстрел из-за живой изгороди подкрепил его требование. Предупредительные выстрелы.

— Бросай оружие! Немедленно!

После третьего выстрела неизвестного стрелка пуля ударила в землю рядом с «комендантом». Вверх взлетел фонтанчик пыли. Поколебавшись, бандит бросил карабин на землю.

— И пистолет тоже!

Бандит колебался.

— Ну, сколько еще ждать?

Менкель видел, как не хочется бандиту расставаться с оружием. Конечно же, он надеялся на последний шанс. Остаться без оружия значит для него окончательно проиграть.

«Кто бы ты ни был, незнакомец, выстрели еще раз! Пожалуйста! Только один разочек! — шептал Менкель. То, что это не патруль, он прекрасно знал. — Выстрели в песок или в белый свет, как в копеечку, но выстрели!» Он уже вскочил, держа Бима за ошейник.

И решающий выстрел раздался. И снова пуля ударила рядом с бандитом, который после этого наконец бросил оружие.

— Подойдите к краю кустов!

Внезапно Менкель засомневался в послушании Бима, в его любви, или как это еще можно назвать. Бандит несколькими быстрыми скачками приблизился к Менкелю. Было пока неясно, подчинился ли он приказу. А может быть, у него было еще оружие? Нож или еще что-то? Вдруг он решил вступить в схватку и попытается устранить собаку? Ведь, кажется, в собаках он знал толк.

— Стоп! Ложись! — рявкнул Менкель.

И бандит подчинился. Менкель облегченно вздохнул.

Бим вел себя на редкость правильно, но тем не менее постоянно держал хозяина в напряжении. Это напряжение происходило из неизвестности, из сомнения, будет ли собака реагировать так, как необходимо. Бим делал все, что только можно было пожелать: возбуждался и успокаивался, лаял, рычал, злился там, где это было нужно Менкелю. Он не покинул его, когда в них стреляли. Но трижды его реакции были непонятны и сомнительны: он сбил с ног старика, когда тот нагнулся, проявил непослушание в эпизоде с инфицированным мясом и почти что выполнил приказ чужого человека («Место!»).

Менкель не мог быть в нем уверен наперед. Не было ответа на вопрос: что требовали от Бима раньше? Не был известен даже его возраст. Ветеринары давали ему четыре-пять лет. Это значило, что минимум три года он выполнял какую-то работу, на которую был специально натаскан. Но какую именно? И где? Его действия по отношению к старику говорили о том, что, по видимости, это были отнюдь не детские игры.

Автоматическим движением пристегнув к ошейнику Бима поводок, Менкель вышел вместе с ним из кустов. И здесь Бим показал определенную выдержку. Он шел рядом с ногой, на голову вперед Менкеля, не давая тем самым поводку запутаться в ветвях. Менкель стоял на границе между полем и холмом. За его спиной цвел терновник. Перед ним лежал на земле «комендант». Менкель посмотрел на оружие и оценил расстояние между ним и «комендантом». Не попытается ли тот обмануть его и вновь изменить положение в свою пользу?

Менкель мысленно обругал себя дураком. Сейчас бы приказать Биму принести оружие, но во время совместных прогулок он приучил Бима приносить только палки. Жаль. Этим надо будет заняться. Менкель предпочел бы послать собаку к бандиту одну, чтобы проверить, как она себя поведет. А вдруг она обежит вокруг лежащего, остановится, не зная, что делать, и станет его обнюхивать? Тогда тот сможет попытаться погладить Бима и расположить его к себе. Но он также мог схватить пса, скрутить ему нос и задушить, если он действительно знает собак, как это предполагал Менкель. Тогда борьба пойдет один на один. И тот победит. Менкель не представлял себя победоносным гладиатором. Тот, другой, превосходил его. Не только физически, но и своим хладнокровием.

Нет. Никакого риска! Противник слишком опасен. Беспощадный враг! Менкель отстегнул поводок и повел Бима, держа его за ошейник. Шел медленно, боком, не выпуская бандита из поля зрения. Приблизившись, он поднял пистолет, проверил магазин и сделал один выстрел в землю. Затем проверил карабин, расстрелял все патроны, повесил его за спину, но сразу почувствовал, что карабин мешает. И тут ему пришла идея, как поступить с карабином и одновременно проверить Бима. Он подал услышанную от «коменданта» команду «Место!» и положил карабин рядом с Бимом.

— Сторожи!

Тот сразу же повиновался.

— Снять штаны! — приказал Менкель бандиту.

Произнеся это, Менкель был удивлен точно так же, как и его противник. Но коль скоро он уже сказал это, надо стоять на своем.

— Снять штаны! — И он выстрелил в землю рядом с лежащим.

Такой язык тот понимал лучше всего.

— Не вставать!

Бандит корячился на земле. Картина не без известного комизма.

— Кальсоны тоже!

Менкель отшвырнул ногой в сторону снятую одежду.

Когда «комендант» поднялся, Менкель не смог сдержать улыбки. Он вкушал сладость победы.

— Надеть штаны как куртку!

Бандит наклонился за одеждой, и в тот же момент Бим прыгнул ему на спину и опрокинул его. Нет, это уже не случайность. Менкель отметил это про себя. И еще подумал, что в присутствии пса нельзя резко наклоняться за чем-нибудь.

«Комендант» продел руки в штанины. Менкель подошел к нему и, рывком опустив ему руки вниз, связал их поводком Бима. Сняв ремень с карабина, он привязал связанные руки к ляжке пленного. Лишь после этого он мог быть уверен, что тот уже ничего не сделает.

— Вперед! — приказал Менкель, беря карабин на плечо.

За живой изгородью в саду старика лежала молодая женщина. По видимости, она была без сознания. Рядом с ней стояла девочка лет десяти с льняными волосами и держала в руках карабин. Неужели это она стреляла? Невероятно! Отдачей при выстреле ее сбило бы с ног. На лицо у девочки было написано откровенное любопытство. Она оглядела Менкеля, затем полуодетого бандита и, наконец, собаку.

— Это ты стреляла?

Девочка, не выпуская оружия из рук, присела на корточки рядом с женщиной. Бим обнюхал обеих. Девочка молчала. Менкелю нужно было побыстрее куда-то пристроить своего пленника. Несмотря на все предосторожности, он чувствовал себя рядом с ним не очень-то уютно.

— У вас есть погреб?

Девочка поднялась и повела его через сад к дому. Менкель толчками погнал впереди себя бандита, но по дороге передумал. Рядом с домом был хлев. Менкель отвязал поводок Бима, связал пленника, множество раз обкрутив его, и втолкнул в пустой свинарник. Затем он закрыл дверь, загнав в петли для висячего замка зубец вил. Бандит, до этого все время молчавший, вдруг стал орать, истерически хохотать и обзывать Менкеля самыми грязными словами.

Менкель погладил девочку по голове.

— Так это ты стреляла?

Та, все еще держа карабин, молчала.

— Это твоя мама?

Девочка энергично затрясла головой.

— Подойди ко мне и расскажи все. Этот злой человек больше ничего вам не сделает.

Девочка неотрывно глядела на Бима.

— Сидеть, Бим!

Пес сел.

— Можешь его потрогать.

Девочка стала гладить собаку, сначала робко, а затем обняла ее, да так крепко, будто хотела задушить. Неожиданно она разразилась горькими рыданиями. Менкель растерялся. Против этого он не знал средства. Бим, высвободившись из объятий девочки, стал лизать ей лицо. Постепенно она успокоилась.

— Где же твоя мама?

— В огне. С дедушкой.

Менкель поглядел в ту сторону, где еще продолжало дымиться. Жуткая догадка поразила его. Он почувствовал тошноту.

— А эта женщина кто?

— Моя сестра Анита. Она хотела его застрелить. Но у нее одной не получалось, и мы попытались вдвоем.

— Принеси воды!

Менкель оставил Бима сторожить дверь хлева и стремглав сорвался с места.

Начинало темнеть. Менкель сидел в изнеможении у ворот. Бим лежал у его ног. В отдалении над входом в хлев горел фонарь. Впервые за этот день у Менкеля появилась возможность поразмыслить о том о сем.

Сейчас ему тридцать, значит, пошел четвертый десяток. Тому типу, что сидел в хлеву, было приблизительно столько же. Оба они пережили войну. Но каждый из них видел после нее жизнь по-разному. Бандит продолжал идти тем же путем. Он продолжал убивать. В течение нескольких минут он убил двух человек и собирался убить третьего. Этому его научила война: убивать, чтобы не быть убитым. Неужели он никак не мог остановиться? Был ли он вообще в состоянии отличать праведное от неправедного? Научится ли он когда-нибудь этому снова?

Теперь уже Менкель знал, что этого человека зовут Феликс Леман. Леман заметил, как старик возвращался с холма, и стал выяснять, что к чему. Наверное, старик слишком уверился в том, что банде теперь конец. А может быть, своей смертью он хотел доказать, что бандиты не остановятся и перед убийством. Как все было на самом деле, он теперь уже не скажет. Леман убил его. Мать маленькой девочки вступилась за отца. Удар ружейным прикладом решил исход неравной борьбы.

Сразу же после этого Леман поджег сарай. Тот сгорел быстро. Анита, сестра маленькой девочки, заметила огонь лишь тогда, когда и Менкель обратил внимание на дым. Не найдя нигде ни матери, ни деда, она вместе с десятилетней Дагмар пробилась в горящий сарай. Увидев все, она схватила вилы и бросилась вслед за Леманом. Дагмар добежала с сестрой лишь до живой изгороди и оттуда наблюдала то, что произошло дальше. И когда Леман ударил Аниту и та упала, Дагмар в страхе затаилась. Но вот приползла Анита и послала Дагмар за карабином. Откуда это оружие, Менкелю было пока неясно. Может быть, между Анитой и Леманом даже когда-то что-то было. Возможно, именно это было причиной озлобления старика. В настоящий момент Готфриду было известно лишь, что сестры сообща открыли огонь. При последнем выстреле приклад ударил ослабевшую Аниту по виску, и она потеряла сознание.

Даже сейчас Менкель не чувствовал себя хозяином положения. До этого ход событий диктовал Леман. И наверняка еще надеялся, что все в конце концов обернется в его пользу. Вся беда была в том, что Менкель никуда не мог отлучиться, точно так же, как не мог действовать по собственному усмотрению с того момента, как они со стариком расстались на холме. В общем-то, ему следовало бы информировать своего начальника, но как это сделать без телефона?

Он взвешивал возможность вместе с Бимом доставить убийцу в город на велосипеде. Но что будет тогда с Анитой и Дагмар? Не мог же он оставить их на растерзание дружкам Лемана. Можно было не сомневаться в том, что они тут же устроят над ними «суд». А потом, и в этом тоже можно было не сомневаться, скроются. Так что, если он уйдет отсюда, какими бы причинами это ни обосновывать, его уход отразится на других людях. И еще: скрывшись, банда может обосноваться в другой деревне.

Менкеля очень удивило то, что никто из соседних дворов не поинтересовался, что здесь происходит. На что Анита лишь пожала плечами: «Боятся». Если не вмешиваться, то можно, как говорится, отделаться легким испугом. Конечно, все заметили, что что-то происходит. Ведь нельзя было не услышать стрельбу и не заметить огонь. Но в деревне не было мужчин. Они либо еще не вернулись, либо уже не вернутся никогда. Единственным мужчиной был старик. Женщины же так или иначе приспособились к жизни с мародерами и кормили их.

Но все было не так уж плохо. Менкель надеялся, что «лисы» пока еще ничего не знают о новой ситуации. Он мог рассчитывать и на то, что люди в деревне и в дальнейшем не станут вмешиваться в события. Но как поведет себя Анита? Она находилась в таком состоянии, что он опасался, как бы она, в новом приступе чувства мести, своими необдуманными действиями не сорвала его планы.

Нужно было поговорить с ней, убедить, что справедливость восторжествует. И еще — она должна помочь ему.

Менкель долго размышлял и ничего не мог придумать. Получалось два на два. Наверно, «лисы» приедут на своем грузовике. Внезапность давала Менкелю определенный перевес. Ловкость, сила и боевой характер Бима еще больше увеличивали этот перевес. Вооружение особой роли не играло, поскольку теперь оно было равным. К тому же внезапным нападением можно сразу же разоружить «лис».

Однако Менкелю было еще не совсем ясно, как все это сделать. Он запустил Биму руку в шерсть на загривке. Бим сразу же воспринял это как конец отчужденности между ним и хозяином. Он ловко протиснул свои плечи между колен Менкеля. Обычно он ластился к Менкелю по двум причинам: в расчете получить еду или ласку. И того и другого у Менкеля было мало. Но одно нравилось Менкелю — разговаривать с Бимом. Конечно, это были не разговоры, а монологи, на которые Бим реагировал тем или иным образом. Многообразие собачьей реакции зависело от интерпретации наблюдателя.

Менкель погладил Бима, пощекотал его по лбу.

— Ну, а что ты думаешь? Лучше всего было бы, если б эти типы пришли сюда прямо через ворота. Мы встретим их, как положено: свяжем и сдадим куда надо. Вот как просто все могло бы быть, стоит нам только захотеть, мой милый Бим.

Сестры, поджав под себя ноги, сидели перед входом в хлев. У каждой под рукой был карабин. Менкель с трудом решился доверить им оружие, он избегал расспрашивать о его происхождении. Кроме того, опасался — вдруг Леману удастся освободиться и с помощью оружия проложить себе путь к бегству.

Менкель сел напротив них, спиной к двери хлева. Леман вновь разразился потоком грязных ругательств. Менкель сказал Аните, что ему необходимо знать, как забирают и отвозят свиней, и вообще, уверена ли она, что за свиньями придут на ее двор, а не на какой-нибудь другой.

— Да разве в другом случае дедушка приготовил бы все это?

— Ладно, понятно! — кивнул Менкель, подтверждая тем самым, что он помнит о трех забитых и висящих на крюках зараженных рожей свиньях, среди которых была и та, с тремя ногами, которую он хотел разыскать.

Затем он изложил свой план:

— Анита, когда приедут эти типы, откройте им ворота. Но как только они въедут во двор, сразу же снова закройте их. Того, кто выйдет из машины первым, вы возьмете на себя и будете держать его на мушке. Бим вам поможет. Тем временем я упакую для отправки другого.

Анита вдруг рассмеялась. Менкель посмотрел на нее почти с испугом. Смех совершенно не шел к той Аните, какой он знал ее в течение нескольких часов, — мрачной, молчаливой, жаждущей отмщения. Не свихнулась ли она? Но так же внезапно смех оборвался. А Менкелю хотелось, чтобы она еще раз засмеялась, так же, как раньше он страстно желал, чтобы она выстрелила, когда от этого все зависело. Но он не осмеливался сказать об этом. Вот они и разглядывали друг друга, каждый на свой лад. Почему она так внезапно расхохоталась? Ее смех был подобен пробке, выскочившей из бутылки с бродящим вином.

«Упакую для отправки» — эти слова развеселили ее. И она на короткое мгновение забыла, что ее мать и дед лежат убитые и сгоревшие в сарае.

Менкель подошел к Биму и провел рукой по его шерсти.

Когда издалека донесся шум приближающейся машины, Менкель стал настороженно вслушиваться. Как поведет себя пленник? Ведь он мог предупредить своих дружков дикими воплями. Как же он об этом не подумал! Он быстро сбегал в хлев, затолкал Леману в рот какую-то тряпку и закрепил ее.

Голубые сумерки — время между днем и ночью, когда контуры предметов еще не потеряли своей резкости, — приближались к концу. Теперь Менкелю стало ясно, что старик называл «временем для лис». И вот они — эти «лисы» — сейчас появятся.

По нарастанию и ослаблению шума мотора Менкель определял зигзаги дороги, которую сам несколько раз проехал на велосипеде. Шум мотора усилился. Когда он вдруг заглох, Менкель вздрогнул. Но потом это повторялось снова и снова.

Менкель расположился так, чтобы его не было видно и можно было наблюдать за хлевом с заключенным в нем пленником, а также прийти на помощь Аните, стоявшей у ворот. Машина шла уже по деревенской улице. Менкель встал на колено, чтобы было легче сдерживать Бима. Ведь он опять не знал, как тот поведет себя в возникшей ситуации. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы он преждевременно залаял. В деревне не было собак. Это было предостережением для жителей и одновременно наглядным примером значения часто употребляемого ими выражения: «Пристрелить, как собаку». Да, люди знали теперь, что это такое.

Бим сидел и слушал. По тому, как он поворачивал голову, можно было определить, где машина. Менкель погладил Бима по переносице. «Не лаять! Пока еще не лаять! Пусть машина только заедет во двор, тогда лай и кусайся себе на здоровье, сколько влезет».

Машина остановилась перед воротами. Бим заерзал. Менкель сильнее прижал его к себе. Биму это не понравилось. Вот тебе на! В подобных случаях он обычно охотно прижимался к хозяину. Но сейчас пес вибрировал всем телом. Как можно тише Менкель сказал:

— Тихо, Бим! Тихо! Спокойно, старик!

Странно! Пес не имел представления о том, кто или что там за воротами. Он слышал какие-то слова, но смысла их не улавливал. Несмотря на это, Менкелю казалось, что Бим четко понимает ситуацию. Может быть, он как раз и был натаскан на то, чтобы встречать грузовики? Грузовики… С людьми? Менкель старался прогнать сейчас эти мысли. Не хватало еще, чтобы его волнение передалось животному.

Анита отворила ворота. Луч перемещающегося фонаря скользнул по ее лицу. Створка ворот ударилась о стенку дома. И тут же темноту пронзили два новых луча. Фары автомобиля. Что за машина — не разглядеть. Только два громадных светящихся ока. Как бы не попасть в их лучи! Пока лучше оставаться невидимым. Он слышал, как Анита захлопнула ворота. Машина проехала еще несколько метров и свернула налево. Эти ребята неплохо ориентировались здесь. Светящиеся глаза превратились в две луны. Однако Менкель был все еще ослеплен. Вместо светящихся фар он видел две круглые черные дыры. И тут грохнул выстрел.

Менкель знал лишь, что стрелял не он. Но тут же и сам выстрелил. Точно в одну из лун. Посыпалось стекло. Лампа потухла, как отгоревший бенгальский огонь. Бим рвался из рук. Менкелю пришлось его отпустить, так как пес мешал ему.

— Рядом! — грозно приказал он и крикнул: — Выйти из машины! Без оружия! С поднятыми руками! Вы окружены!

Раздался еще один выстрел. Пуля пробила крышу кабины. Это стреляла Анита. Хорошо, если ни в кого не попала. Но он не стал ее останавливать. Пусть себе думают, что имеют дело с превосходящими силами противника. Двери машины распахнулись.

— По одному! — крикнул Менкель. — Сначала правый!

Бим зарычал. Из кабины медленно вылезал человек.

— Фас его! — впервые подал Менкель такую команду.

Биму не надо было повторять дважды. Уже в следующий момент он стоял на спине человека, который хотел уползти под мешковину.

— Ну, долго ждать? — поторопил Менкель и стукнул карабином по кабине.

Второй вылез, держа руки на затылке. Ему было известно, как положено сдаваться. Кто знает, сколько людей стояло перед ним в такой же позе?

— К стене!

И это требование было, по-видимому, знакомо парню. Между тем все уже привыкли к необычному освещению на дворе. У стены за машиной стояла Анита. Она подтолкнула бандита к стене стволом карабина, а потом приказала:

— Лечь!

Анита произнесла это громко и звонко, без дрожи в голосе и без страха.

Менкель заглянул в машину. Да, больше никого. Десятилетняя Дагмар стояла с вилами у двери хлева в готовности вонзить их в Лемана. Менкель призвал себя к спокойствию. Он глубоко вдохнул и выдохнул. Бим лаял. «Все верно, ты мне напоминаешь, что нужно что-то делать дальше…»

Менкель обыскал пленника Бима и нашел два пистолета. Пес лизнул хозяина в лицо. Впервые за все время Менкель оттолкнул пса. Тот, протестуя, залаял. Менкель разоружил второго. Еще два пистолета. Один из них Менкель протянул Аните.

— Вы умеете с ним обращаться?

— Я не знаю…

Она попробовала. Раздался выстрел.

— Будьте около него! — сказал Менкель и побежал к хлеву.

Он забыл, что еще нужно связать обоих. Или он не поверил в победу?

Через несколько минут бандиты лежали в свете фары. Ногами друг к другу, чтобы не могли разговаривать. Охранять их Менкель поставил Дагмар. Ей он тоже дал пистолет. Как и сестра, девочка опробовала оружие. В какое-то мгновение до Менкеля вдруг дошло, насколько гротескна ситуация.

Ему хотелось пить, и он попросил Аниту налить ему в горсть воды, чтобы дать попить также и Биму. Его стала одолевать усталость. Но он взял себя в руки. Пока все шло хорошо. Однако он знал, как много зависит от случая, от везения. Весь день Менкелю везло. Но не может же так продолжаться бесконечно. Надо было еще каким-то образом доставить этих голубчиков куда следует. Но как? Лучше всего было бы отправить их на машине. Но он не умеет водить ее. Использовать кого-нибудь из пленников? Менкель подавил смешок. Ничего себе был бы номер! Значит, тогда пешком. С Бимом и Анитой это, пожалуй, получится.

У Аниты возникла более остроумная идея:

— Давайте запрем их в ящик, в котором возят свиней!

В кузове небольшого автомобильчика для развозки товаров ближе к кабине водителя был устроен большой ящик. Он закрывался с помощью трех лежавших в кузове досок.

— Мы поможем тебе, — сказала Анита.

Вместе они выволокли Лемана из хлева и втолкнули в ящик. Туда же затолкали и второго бандита. Менкель хотел удержать Аниту, когда та стала закрывать ящик досками.

— Ничего, не подохнут. Воздуха им, как свиньям, хватит! — ответила та.

Менкель развязал шофера и втолкнул его в кабину. Рядом с ним посадил Бима. От такого соседства малому было не по себе. Сам Менкель решил ехать на подножке, чтобы шофер не обманул его. Для надежности Менкель разбил лобовое стекло и обмотал цепью, которой привязывают коров, стойки окна кабины и двери.

Потом Менкель открыл ворота. Анита и Дагмар сидели в кузове. Менкель встал на подножку. Постучал стволом оружия по баранке:

— Трогай! И езжай самым тихим ходом!

— Что с ними будет? — спросила Дагмар.

— Не знаю…

Менкель действительно не знал этого.

Еще до исхода ночи были схвачены и арестованы остальные четыре бандита из «торговой группы». Показания дал шофер.

Менкеля поздравляли и приветствовали как героя. Воспользовавшись случаем, он упомянул об опыте, приобретенном в работе с Бимом. И шеф поручил ему возглавить обучение подразделения служебно-розыскных собак.

Еще одним результатом трудов Менкеля было то, что из Брухфельде были в спешном порядке вывезены все свиньи.

Каждый, кто сделал дезинфекцию свинарника, побелил его и сдал специальной комиссии, получал для откорма поросенка. Анита получила целую свинью и кабана — что-то вроде первой премии.

Брухфельде стал славиться свиноводством.