Полет «Феникса»

ГЛАВА 12

Луна отбрасывала их тени вперёд. Они дошли до самых дюн. За дюнами лежала огромная тишина, настолько глубокая, что её можно было почти разглядеть. За всеми этими бесконечными милями не было ничего, кроме песка. Позади раздавался приглушённый рокот кем-то включённого генератора. Отсюда обломки теряли всякое сходство с аэропланом — это могло быть все что угодно. Внутри самолёта зажёгся свет, но рабочая лампа на столбе оставалась тёмной.

— Мы погибли, Дейв. Все мы.

Они опустились на песок. Пока сказывалось дневное тепло. Ещё совсем недавно они стояли бы, осматривая окрестности. Сейчас легче было сидеть

— ослабли ноги.

— А чего ты ждал?

— Плохо дело. Надо что-то предпринять.

— Таунс прав: продолжать работу нет смысла. Мы спятили.

Несколько минут молчали, каждый был погружён в свои мысли. Белами только что немного поговорил с Кепелем, послушал его рассказ о доме в Вюрмлихе на краю Чёрного Мыса, об Инге с длинными светлыми волосами. Капитан Харрис был в коме, и Лумис находился поблизости, смачивая лоб каплями воды из его бутылки. Кроу взял на руки обезьянку и дал ей немного попить — первый раз после утренней выдачи. Теперь Бимбо принадлежал ему, и он сэкономил свои двадцать монет. Похоже на волшебную загадку: жадный загадывает желание, желание исполняется, но оборачивается ему во зло.

— Бедняга Роб, — невольно вырвалось у Кроу.

— Он только на несколько дней опередил нас, Альберт. Теперь наша очередь.

— Ради бога, прекрати, понял? Именно это я имел в виду, когда сказал, что мы погибаем и надо что-то делать.

— Послушай, Альберт. Я никогда не пробовал обмануть самого себя, никогда. Роса, что выпала несколько дней назад, была капризом, причудой матери-природы, и она может не повториться месяц. Она вселила в нас надежду, и мы начали строить самолёт, подумать только! И все потому, что Стрингер навязал нам идею, которая способна прийти в голову только лунатику. Теперь, наконец, у меня наступила полная ясность. Как ты думаешь, сколько продержится Кепель? А Харрис? А когда они дойдут до предела, мы что, будем наблюдать, как они мучаются, и не отдадим им половину своей нормы, чтобы поддержать в них жизнь? А что будет дальше? Лучше смотреть на вещи, как они есть, чем себя обманывать.

Он хотел сказать что-то ещё, но не узнал свой голос. Это был голос старика со снятыми зубными протезами, смешной и слабый. Все они были теперь старики — старики в том смысле, что подходили к краю своей жизни. Не хотелось продолжать этот разговор. Хотелось лечь и забыться сном.

— Что бы ты ни говорил, Дейв, надо действовать. Как — не знаю. Не можем же мы свернуться калачиком и ждать смерти.

Над залитым лунным светом песком замер звук генератора, и все поглотила тишина пустыни. У самолёта копошилась только одна фигура. Это был Стрингер, одинокий и беспокойный. Он расхаживал между фюзеляжем и левой гондолой, иногда прислушиваясь к голосам лётчика и штурмана. То, о чем они говорили, было для него крайне важно.

Прежде чем приняться за Таунса, Моран все обдумал.

— Слишком рано сдаваться, — решительно заявил он командиру.

— Слишком поздно продолжать, — вяло ответил Таунс.

— Парень прав, Фрэнки. Мы много сделали.

Таунс долго молчал. Он только что осмотрел обломки самолёта, намеренно держась в стороне от Стрингера. Левое крыло лежало на козлах, сооружённых из отрезанных от фюзеляжа кусков лонжеронов, скелетов ломаных сидений и клетей, в которых помещался груз. Фюзеляж стоял на песке. Правое крыло под невероятным углом торчало над примятой крышей кабины управления. До того, как они приступили к работе, все это было похоже на разбившийся самолёт. Теперь зрелище было куда безобразнее: это был самолёт, который никогда не летал и никогда не взлетит.

— Был бы у нас месяц, Лью, ну, три недели, мы имели бы какой-то шанс. Но я же сказал — воды не хватит. Уже завтра будем черпать со дна.

Весь день он по очереди приглядывался к каждому из них, творил суд над ними, пытаясь отыскать одного, виновного. Нет, это не Лью. Кроу? Белами? Нет, если только Кроу не брал для обезьянки. Кепель неподвижен — бак подвешен высоко на переборке кабины, вне его досягаемости. И не Лумис. Может, сержант? Из мести, что его принудили работать: вполне объяснимая логика поведения для такого человека. Ведь он хотел просто лежать и как можно меньше потеть, а его заставили отдавать влагу — что ж, раз так — он её восполнит. Или Стрингер? Он держится лучше всех. Но его поддерживает его навязчивая идея, и он тонкокостный — такие держатся дольше других в подобных условиях. А может, мальчишка Тилни, до смерти напуганный тем, что придётся умирать? Его лицо не такое страшное, как у остальных, даже губы не потрескались, но ведь он моложе, а может, ему помогают финики — он все время жуёт их, как конфеты.

Кепель половину времени проводит во сне. Его не разбудит струйка воды или бульканье в чьём-то горле. В чьём?

Это было все равно, что медленное убийство, он был так поражён, что не мог рассказать о своём открытии даже Лью, неспособен был передать это словами. Однажды на его глазах погиб во время взлёта пилот, он знал его много лет. Это было ужасно, но шок наступил только через три дня, когда он прочёл обо всем в газете, увидев его имя, набранное холодным шрифтом. Слова несли с собой некую печать конечного суда. Вот и сейчас ему не хочется их выговаривать: один из нас ворует воду из бака. Это невозможно высказать.

— Если ещё будет выпадать роса, — услышал Таунс голос Морана и заставил себя переключиться, — то останется какой-то шанс. Мы сняли крыло, оно почти готово к установке. Это самая трудоёмкая часть дела. Ещё одна ночь, сегодня, и вот он — шанс. Если мы не сделаем это теперь, то не сделаем никогда. К завтрашнему дню у нас не останется на это сил.

— Он очень старательно следил за артикуляцией, язык мешал жёстким губам выговаривать шипящие — и сами его аргументы против смерти от жажды разбивались о каждое произнесённое им слово. — Время наступило критическое, Фрэнк. Сегодняшняя ночь — и крыло на месте, а остальное в наших руках. К тому же теперь нам помогут Харрис и полнолуние. — Слова его прозвучали не очень убедительно. — Ну а если не будет росы, что ж, тогда не будет воды, и все кончится. Что мы теряем, в конце концов?

Таунс молчал. Рассердившись, Моран поднялся и пошёл к Стрингеру.

— Дружище, если мне удастся собрать ребят, то мы работаем?

В лунном свете лицо молодого человека было бледным и гладким, глаза за стёклами загадочно двигались, как у рыбы. Моран невольно представил прошедших все искусы новообращённых христиан Рима. Стрингер тоже был охвачен божественным экстазом — его ангелом был «Скайтрак».

— Я работу не прекращал, мистер Моран, — он не случайно употребил официальное обращение: это было ещё одно предупреждение. Мистер Стрингер не любил панибратства.

— Они беспокоятся о воде. Осталось совсем немного.

— Я не позволяю себе думать об этом. У меня нет времени.

Моран согласно закивал.

— Разумеется, вы целиком отдались делу. В каком-то смысле я тоже, потому что хочу выжить. — Он направился с уговорами к Лумису, и тот сказал:

— Я готов, но кто сможет убедить Фрэнка Таунса?

— Если мне это не удастся, обойдёмся без него.

— Беда в том, — мягко возразил техасец, — что у нас здесь нет лидера. Думаю, вы меня понимаете. Стрингер у нас самый главный, это естественно

— все мы у него в руках. Но он совсем не похож на лидера, верно? Его не очень интересует, как бы это сказать… человеческая сторона. Таунс — именно — тот человек, который мог бы возглавить нас, он самый старший и командир самолёта. Вот почему он нам нужен.

— Я сделал все, что мог, но он сильно переживает это крушение — он считает себя виновником катастрофы, и отчасти он прав. Из-за него уже погибли люди, и он боится погубить оставшихся. Я понимаю его чувства: какой бы самолёт мы ни построили, в конечном итоге никто не может гарантировать безопасности. А ему придётся им управлять.

Лумис помотал головой:

— Дело, думаю, не в этом. Но давайте привлечём к работе остальных. А потом, может, он присоединится, как в первый раз.

Моран зашёл в самолёт и включил фонарь на столбе. Вокруг стало светло. Капитан Харрис лежал без сознания, Кепель что-то писал. Штурман вызвал Уотсона и Тилни. Они окружили Стрингера. Тот спросил:

— Где остальные?

Лумис рассмотрел две фигуры, приближающиеся со стороны дюн.

— Идут.

Стрингер ждал.

— Попробуем ещё разок? — спросил подошедший Кроу.

— Пригласите мистера Таунса, — потребовал Стрингер.

— Он подойдёт, — сказал Моран.

— Я не начну без него, — отрезал Стрингер. — Важно, чтобы он был с нами. — В его голосе звучало раздражение. — Это он виноват, что мы оказались здесь. Он должен это понять, а он отказывается нам помочь. Почему?

— Скажу вам, почему, Стрингер! —Таунс стоял перед конструктором, его бледное впалое лицо освещал свет фонаря. — Я не верю в вашу идею.

Он смотрел прямо в лицо Стрингеру, который не скрывал своего отвращения к командиру. Гладко выбритое лицо, расчёсанные волосы, блестящие стекла очков делали его похожим на студента. Он казался совсем юным, стоя против грузного человека с седой бородой и угасшими глазами.

— Вы совершенно правы — я виноват. Это была ошибка пилота. И я это признаю. Два человека лежат вот под теми холмиками, ещё двое — где-то там, в песках, и над ними нет даже креста, и ещё двое здесь, среди нас, уже умирают. И, наконец, мы… И виноват во всем я. Но в следующий раз виноват буду не я, Стрингер, а вы — ваша конструкция. В принципе она логична, но это не значит, что она удержится в воздухе. Я в неё не верю. Но давайте договоримся: если вы готовы взять на себя ответственность, то я помогу вам построить машину и полечу на ней — но только один.

— Не понимаю…

— Есть много такого, чего вам не понять, Стрингер, потому что вы ещё молоды. И тут до Морана дошёл смысл того, что Таунс не высказал словами, но что стояло за этими сошедшимися в молчаливой схватке глазами. Таунс не доверял молодости. Мальчишка Стрингер пытался взять верх над ветераном-неудачником. Это была ошибка поколений, причём старший был уже придавлен своим прошлым. Он это увидел. Должно быть, все это увидели.

— Это ведь достаточно просто, — твёрдо продолжал Таунс. — Если воды хватит и мы построим эту штуку, я поднимусь на ней один и доставлю сюда помощь.

Стрингер возразил:

— Это невозможно. Размещение груза, то есть пассажиров, является критическим фактором конструкции — в противном случае, из-за тяжести двигателя будет перевешивать нос, и нам придётся даже добавить груз…

— Используйте балласт — нечто такое, что не погибнет, когда машина разобьётся…

— У меня нет намерения менять конструкцию на данной стадии, мистер Таунс…

— Фрэнк… — попытался вмешаться Моран, но тот не дал ему сказать.

— В таком случае, наше соглашение расторгнуто…

— Фрэнк. — Моран взял его за руку и увлёк в сторону. — Это наш единственный шанс, и мы попусту теряем время, потому что все готовы ухватиться за него — кроме тебя. Ты думаешь только о своём положении — тебя беспокоит не то, что могут погибнуть люди, а лишь то обстоятельство, будешь ли ты виноват. Оставь к черту свои беспокойства — остальных они не касаются. Все, чего мы хотим, — это выжить, если сумеем, а если нет, то и винить будет некого. Ты предлагаешь сидеть здесь на задницах и ждать, пока иссякнет вода и придёт смерть? Но и в этом ты будешь виноват, Фрэнк! Так что, если хочешь затеять процесс против самого себя, то пожалуйста, это очень просто: Фрэнк Таунс — виновник крушения «Скайтрака» и гибели четырнадцати человек. Виновник! Потому что не захотел брать на себя ответственность…

— Лью, ради бога…

— Нет уж, выслушай до конца! Давай-иди, катайся по земле, посыпай себе голову пеплом, вымажись дерьмом — предайся самобичеванию. Но когда все это кончится, приди и помоги нам построить самолёт, потому что, если на этом свете найдётся для нас хоть капля воды, мы улетим отсюда так же, как сюда прилетели, и нашим пилотом будешь ты.

Моран резко повернулся и решительно направился к самолёту.

— Мы начинаем, — сказал он Стрингеру.

— Если мистер Таунс решит нам помочь, — проскрипел конструктор.

Неплохо бы хорошенько влепить по этой чопорной физиономии и заставить умолкнуть этот нудный голос. Но это был бы также и единственный в своём роде способ самоубийства.

— Мистер Таунс, — вполне официально произнёс Моран, — присоединится к нам чуть позже.