Полфунта лиха

2.

«Арба», дрожа и сотрясаясь, делала свое дело. С каждым часом скважина все глубже уходила в за­бой. Бурили уже второй день. «Метров до сорока пой­дем,— сказал Петр Силыч, — может, за недельку и до воды добуримся».

Поглядывая на мерно вращающуюся штангу, за­крепленную в вертлюге, Лешка представлял, как, вспа­рывая и круша плотные, навечно погребенные в мерт­вой темени породы, уходит все глубже долото в камен­ное чрево, туда, где без плеска и радости немо струит­ся вечно черная вода. Они добудут ее и дадут ей свет, искристость, журчание. Они добудут ее и отдадут людям — себе, товарищам и тем, кто придет сюда после них,

Разнообразные и в общем не сложные обязанности бурового рабочего Лешка осваивал быстро. Он уже не торчал, как в первый день, у самописца «шпиона на буровой» — индикатора веса, не пялил настороженно глаза по сторонам, когда Силыч командовал подъем инструмента, а брался за тяжеленный, пуда в четыре, элеватор — чугунный зажим для бурильных труб, чтобы подтащить его к устью скважины и взгромоз­дить на стол ротора. Еще неумело, но вовремя хватался он за ключ для свинчивания труб — не очень охотно, не без снисхождения Ванята все же позволял ему зани­маться и тем, что сам сделал бы ловчее и быстрее, и Силыч это поощрял. Они, видать, всерьез решили сде­лать из Лешки бурильщика.

Васька Медведев однажды, когда Лешка не мог сразу надвинуть ремень передачи от двигателя на трансмиссионный вал глиномешалки, заворчал:

— Две руки, и обе разные! Пятый угол у квадрата ищешь...

Силыч, услышав, тут же оборвал его:

— Помолчь, Вася. Во-первых, он тебе же помочь хотел. Во-вторых, и ты, полагаю, не сразу всему научился.

Грязный, заляпанный глинистым раствором и таво­том, Лешка совал свой нос всюду, «арба» и действие ее становились ему все понятнее, и хотя ныли мышцы и болели ссадины, он чувствовал себя уже равноправ­ным членом бригады...

В перерыв на обед уходил в «Комарик» только Васька. Остальные пристраивались за легким само­дельным столиком возле небольшого очага, выложен­ного Силычем за один вечер. Хлеб, колбаса и чай — таким было меню их обедов.

Петр Силыч любил поговорить, рассказать что-нибудь поучительное и сегодня, снимая с огня закоп­телый носатик, как называл он чайник, не без удо­вольствия сообщил, что профессия бурильщика — одна из очень древних.

— Вот читал я, будто еще египтяне, когда пира­миды строили, бурили скважины. Наконечники из бронзы делали, в них алмазы вставляли. Во еще когда! А на Древней Руси через скважины рассол добывали соль вываривать. И воду вот — не все ведь колодцы копали — тоже бурили.

— Как же они без техники-то? — усомнился Ва­нята.

— Почему без техники? Техника была. Понятно, не такая, как нынче. А и с нынешней — все равно поч­ти вслепую лезем. И в большие рубли эта слепота нам выходит. Потому — загадка недр. Вернее сказать, мно­жество загадок.

— Да-да,— обрадовался Лотка нечаянно возник­шему разговору о загадках недр; ему и самому хоте­лось поделиться с мастером своей начитанностью на эту тему, и вот представился случай, и Лешка чуть не взахлеб, хоть, может, не очень прилично было влезать вот так в разговор, принялся пересказывать чуть не все, что знал о подземных водах Казахстана.

Петр Силыч слушал со вниманием. Лешка совсем воодушевился:

— Или вот об озере Балхаш — слышали? У него есть загадочные циклы. Каждые шестьдесят лет в озере то прибавляется сорок миллиардов кубометров воды, то убывает. А почему? Никто еще не знает. Наверно, какие-то глубинные перемещения в артезиан­ских бассейнах, да, Петр Силыч?

Мастер смотрел на него с интересом.

— А ты, Алеша, башковитый малый, не зря го­ворил, что читать любишь. Образованность. И, выхо­дит, делом нашим серьезно заинтересованный. Хорошо. Быть тебе инженером.

— Ну да,— засмущался Лешка от похвалы.

На дороге, чуть поодаль от бурилки, затормозил самосвал. Из кабины вылез Антоха Пьянков, напра­вился к ним:

— Новожил, мне тебя на пару слов.

— Подходи, не стесняйся,— пригласил Силыч,— чаишку с нами хлебни.

— Да нет, спасибо, обедал. Медведь-то что, не ра­ботает уже у вас?

— В столовку пошел. А нужен?

— Нет. Хотя мог бы проинформировать: подружку его ненаглядную Татьяну свез я на вертодром, усадил ее на борт — и адью!

О том, что Татьяна Глазырина за нарушение Уста­ва управления, за морально-бытовое разложение уво­лена со стройки, знали уже все: приказ о том выве­сили еще вчера.

— Небось, сам узнает.— Петр Силыч малость при­хмурился.— Как говорится, собой красава, да не по красаве слава. Не хотела, поди, лететь-то?

— Не хотела. Говорит, беззаконие. К прокурору, говорит, пойду. Стерва. Антоха сплюнул и повер­нулся к Лешке.— Проводи до машины, сказать кое-что надо.

Это «кое-что» было официальным приглашением сегодня вечером посетить Дельфину Григорьевну — намечалось что-то вроде сговора, или помолвки, между ней и Антохой. Свадьба, да еще и не одна, назнача­лась на воскресенье.

— Приду. Кто еще будет?

— Да мало кто. Свои... «Молнию» новую видел?

— Нет. О чем?

— Погляди, у «Комарика» висит..»

Лена, когда Лешка сказал ей о приглашении, ре­шила, что по такому случаю обязательно надо «сообра­зить букет», хоть из листвы, и потянула его в лес. У «Комарика», на большом стенде, где вывешивалась вся поселковая «информация», красовалась свежая «молния». Она сообщала, что шофер Антон Пьянков установил рекорд, за смену совершив двадцать три ездки от песчаного карьера на дорогу. «Молния» при­зывала брать с него пример.

— Вот тебе и Антоха! — сказала Лена.

— Хм,— ответил Лешка и задумался; ему было что вспомнить об Антохе.

Они вошли в лес. Лена просила Лешку срезать то одну, то другую веточку — подбирала разную по ок­раске листву. За каждую веточку она его целовала. И без них — тоже.

— Ох, Лешенька, Алексей мой Витальевич,— ска­зала Лена, откинула голову и посмотрела на него вни­мательно и ласково,— все-таки ты у меня настоящий мужчина.

— Это почему? — насторожился Лешка.

— А потому, что пошел в буровую бригаду. Ведь ты мечтал о гидрогеологии и вот уже близко к ней.

— А-а,— сказал Лешка и, довольный, хмыкнул; он этому и сам был рад.— А тебе, признайся, завидно? Ты ведь тоже о гидрогеологии мечтала.

— Хоть ты и мужчина, а все еще глупый. Дума­ешь, я действительно так уж о ней и мечтала? Я при­творялась. Из-за тебя, чертушки. Чтобы от Синель­никовой отбить, под твои интересы подделывалась. А ты не догадывался, да? Ведь не догадывался?

— Да как тебе сказать...

— И говорить нечего. Конечно, и мне гидрогеоло­гия стала интересной, но не так чтобы уж очень.

— Кем ты думаешь стать?

— Женой гидрогеолога.

— Нет, серьезно.

— Не знаю. Может быть, строителем и останусь. Я буду строить такие вот в тайге поселки, а ты будешь искать для них воду. Разве плохо?

— Ох, Ленка! — сказал он и опять обнял ее...

Начал накрапывать дождь, они повернули домой. Лена, шагая позади, продолжала разговор:

— Вот ты меня, Леш, спросил: завидно? Я от­ветила. Нет, конечно. Тем паче не на буровую же мне идти! А у тебя вот нет такого чувства... ну, тоже зави­сти к Джафарчику? Все-таки университет, академгоро­док. Как?

У Лешки по этому поводу чувства были. Разные. Вначале, еще с прошлой осени, погладывала обида, что в университет не попал. Потом была злость на Джа­фара: слушает там пижон свои лекции, посиживает в уютном читальном зале, а ты здесь вкалывай да еще объясняй ему, почему даже открытку написать неког­да. А сейчас, вспоминая последнее письмо Джафара, Лешка чувствовал в себе некоторое превосходство. Наверное, потому, что пришлось ему многое посмот­реть, ко многому приложить свои руки. Он делал не­малое и вполне реальное дело уже сейчас. Да, конечно, набиты на руках мозоли, и тело все еще в пятнах от комарья и мошки, но ведь не туристом он сидит в тайге,— пусть дальними, пусть самыми окольными путями сделанное Лешкой дойдет и до Джафара, до его друзей-студентиков, и Лешка по праву может ска­зать: «Пользуйтесь, человеки. То, что я попотел,— неважно. Важно, что это м ы вкалывали тут, и вот — пожалуйста, пользуйтесь».

— Нет,— сказал Лешка,— я Джафарчику не зави­дую. Если уж на то пошло, университет от меня еще не ушел, а вот от него тайга и вся работа эта — ушли. Я даже, между нами, горжусь немного.

— Да, — покивала Лена в затылок Лешке, — я понимаю тебя. У меня примерно такое же ощуще­ние.

Дождь был нудный, мелкий и холодный. Вагон­чики, хоть и лоснились от него, выглядели неприкаян­но тоскливыми. Нечаянно Лешка заметил фанерный щит с надписью «Улица Надежды». Сколько раз про­ходил мимо — не обращал внимания, а тут заметил. Фанера скорчилась и потрескалась, надпись слиняла и была еле видна. «Нехорошо»,— подумал Лешка и про себя решил, что надо обязательно сделать надпись заново.

У Дели их уже ждали. Стол был заставлен снедью с Большой земли — салом, колбасами, маринадами и соленьями. Видать, далекая Украина не забывала свою дочь. Хозяйка исходила радостью и радушием. Анто­ха, гладко причесанный и при галстуке, сидел не­движный и торжественный. Надя резала хлеб, а Дим Димыч с Аникеем, примостив на табурете шашечный картон, дулись в поддавки.

— Ах ты, красота-то какая!— всплеснула руками Деля, увидев букет.

— Маляры, они колер знают,— одобрительно ска­зал Антоха.

Деля выставила бутылку портвейна и пригласила всех к столу. Был зван еще Слава Новиков, но он ска­зал, что занят на работе; отговорка эта была всем понятна.

Когда уселись, Антоха поднялся и, трудно прогло­тив слюну, сказал предзастольное слово.

— Ну, товарищи-други и подруги,— сказал он,— вы, значит, в общем-то в курсе, почему мы с Делей созвали вас.— Шея у него стала напружиненной и красной.— Мы, значит, решили жениться, и чтобы все по-законному, как у людей положено. Я про чувства говорить не умею, но решение у нас крепкое, и мы надеемся, что все у нас будет как положено...

Нелегкая была у Антохи речь. Лешка очень за него переживал — так, будто сам выталкивал и мям­лил мучительные эти слова, и одновременно что-то таинственно-восторженное набухало в нем: вот были люди просто знакомые, а станут — муж и жена.

— Го-орько! — закричал Лешка,

— Дак ведь еще не свадьба,— сказал Антоха и во­просительно посмотрел на Делю.

— А чего там! — засмеялась она, облапила же­ниха и звонко чмокнула.

— За ваше счастье, ваше общее счастье! — сказал Дим Димыч, все стукнулись кружками, и за столом стало хорошо, раскованно; только Надя, заметил Леш­ка, сидела оцепенелая, и глаза ее странно блестели.

— Снедайте, гости дорогие,— угощала всех Деля, — кушайте, хлопцы. Все-таки не то что столов­ские харчи. Трошки бы горилки, да, сами знаете, за­кон нарушать нехорошо. Уж на свадьбе той горилки выпьем. Кушайте, кушайте.

Ну, особо-то уговаривать их было и не нужно — ели со смаком. И те домашние постряпушки, что вы­ставила Деля к чаю, умяли тоже без остатка.

Разомлев от еды и дружелюбия, Антоха начал вслух мечтать о том, как заживут они теперь.

— Куплю я мотоцикл себе, на рыбалку ездить, приемник хороший. Деле шубу меховую справим, дошку.

— А домик? — прищурился Дим Димыч.

Ехидства, которое содержалось в этом прищуре, Антоха не принял.

— Домик подождет,— сказал он деловито.— Мы с Делей так решили, что с Севера пока что уезжать не будем. А далее посмотрим. Поговаривают вот, слышал я, что после, как закончим здесь, переведут наше уп­равление куда-то еще.

— Точно,— воодушевился Дим Димыч,— это точ­но. В тундре, где-то у Полярного круга, намечают строить базовый город для газовиков. Чудо-город, скажу я вам. Большие современные дома, театр, клу­бы, школы и на улицах — застекленные переходы. Дворец спорта, бассейны — тоже под стеклом. Вот это будет работа так работа! Вот туда я повезу свою Лай­му.— Он сказал это и осекся; ребята смотрели на него, ожидая объяснений, и он объяснил : — А что, одному Антону, что ли, жениться?

Дальнейших уточнений не требовалось, тем паче что девушки от компании откололись — рассмотрев приготовленные к свадьбе наряды, они устроились на Надиной кровати и шепотком обсуждали что-то свое. Аникей замер, напряженно вслушиваясь в их разговор. И до Лешки донеслись его обрывки.

— ...на каком месяце? — Это спросила Деля.

— Не знаю.— Надя помотала головой.— Откуда я знаю?

Заметив, что их слушают, она резко отвернулась, ткнула голову в подушку и разрыдалась. Встревожен­но обернулись Антоха и Дим Димыч.

— Что с ней?

— Да так, нервное,— сказала Лена.— Леша, ты би­леты в кино купил?

— Нет.— У Лешки раскрылся рот.

— Пойдем. Ребята, сегодня «Подвиг разведчика». Взглянем?

Она их вытуривала, это ясно, но ребята еще мялись, и Лена решительно направилась к двери, даже не про­верив, идет ли следом Лешка. Лешка, конечно, шел.

— В чем там у вас дело? — спросил он.— Надя беременна?

Лена быстро и коротко глянула в его лицо.

— Догадался... И другие ведь могут... Но об этом надо пока молчать. Только не знаю, может, поговорить с этим стервецом Медведевым?

— А он... он что, отказывается или как там это?

— «Как там это»! — передразнила она.— Чудик ты, Леша. А Надежда дура. Он ей крутит голову: по­дождем, денег подкопить надо, потом уедем и поже­нимся. И плюнула бы на него, так нет, тянется.

Для Лешки было в этом что-то очень пакостное. Не только в Ваське Медведеве. Во всем.

Уже свечерело. На пятачке у «Комарика» в свете электроламп толклись ожидавшие киносеанса. Тут же бродили собаки. Поставив у входа столик, киномеха­ник продавал билеты.

— Ну, покупать? — спросил Лешка.

— Не знаю, я этот «Подвиг» уже раз пять видела.

— И я.

Шлепая по лужам, к ним подошел Тимка Грач:

— Привет, молодежь! Леша, я тебя еще не по­здравлял с возвращением в ряды героического рабоче­го класса. Дай пожму твои мужественные пять. Вы знаете, я завтра становлюсь женатиком. Вы этому не удивляетесь?

Что он женится, им было известно. Это всем было известно: на завтра назначены были свадьбы Антохи, Тимки и одного из москвичей-гитаристов.

— Где же ты Зиночку свою бросил?

— Зиночка дошивает подвенечное платье. Запута­лась в шелках и нитках. Кошмар — не то слово, А я последний нонешний денечек гуляю один. Ищу компа­нию и готов вам ее составить.

— Ну составь,— усмехнулся Лешка.

Самые нетерпеливые уже сгрудились у входа. Ос­тальные все еще толклись на пятачке — точили лясы, курили, пересмеивались. Вперед-назад ходили, как всегда о чем-то споря, два Ивана — Ситников и Гулявый. В группе своих дружков Васька Медведев слу­шал, как рассказывал что-то смешное Витюня; дружки хохотали.

Мимо Лешки, направляясь к мой группе, прошел Аникей. Он шел спокойно, даже слишком спокойно и очень «целеустремленно». Лешка насторожился.

Ваське что-то сказали, он лениво повернул голову, и все вокруг стихли. Аникей шел прямо на него. Леш­ка двинулся следом.

Подойдя к Ваське, Аникей заложил руки в карма­ны куртки, чуть поморщился и сказал:

— Слушай, вот, значит, как. Завтра ты женишься, или я тебя буду бить. Сильно буду бить. Подлецам здесь не климат, и ты в этом убедишься.

Васька улыбнулся ласково:

— Женись, если хочешь, после меня, позволяю. Валяй!

Никто не заметил, как выскользнула из кармана рука Аникея и пушечным ударом влепилась в скулу Васьки — только увидели, как грохнулся он оземь. Он полежал, соображая, поднялся и тут же вновь поле­тел от стремительного хука.

— Красиво — не то слово,— услышал Лешка за спиной.— Бокс!

Только тут Васькины дружки начали приходить в себя. Витюня страшно скривил свои вислые губы:

— Ну, халява, ответишь!

— Убью,— сплевывая кровь, промычал Васька.

Тут все смешалось. На Аникея бросилось несколь­ко человек, Лешка врезался в кучу и, обеспамятев, начал лупить нападающих. Вдруг взметнулся над го­ловой Аникея толстый железный прут, невесть как оказавшийся в руках Васьки. Лешка прыгнул к нему, прорываясь через чьи-то ноги, но Иван Ситников, рва­нувшийся прежде, выхватил железяку, и в тот же миг Аникей так саданул по Ваське, что тот, распластав­шись, остался лежать.

— Держись, Аннушка! — кричал кто-то, врываясь в свалку.

Аникей бил здорово. Без промашки.

— Ша! — кричал Иван Ситников и длинными сильными руками расшвыривал наседавших на Ани­кея.

На помощь ему пришло сразу человек десять, вста­ли каменной стенкой. Метался с ошалелыми глазами Сима Кагальник.

— Ша,— повторил Иван.— Раунд закончен, повто­рения не будет. Расходись.

Васька, поднявшись с земли, длинно посмотрел на Аникея, сплюнул кровь, утерся и молча пошел во тьму. За ним, с добротным синяком под глазом, по­плелся Витюня.

— Что за чертовщина? Хулиганский мордобой за­теяли! — возмущался Гулявый.

— Нет, Иван Тихонович,— покачал головой Ситни­ков.— Малых зря бить не станет. Видно, было за что. Да, Аникей?

Аникей ничего не ответил и пошел от «Комарика».