Полфунта лиха

2.

Оседлость начинается с добротного жилья. Теоре­тически Виктор Карданов знал зто прекрасно. Вкусить же радость благоустроенности ему в последние годы как-то не приходилось — то ли по причине кочевого образа жизни, то ли из-за непутевости, которой мать попрекала его с малых лет. Зазорную, с ее точки зре­ния, черту эту она относила за счет наследственности, кивая на мужа. Семен Петрович при этом пофыркивал в седоватые усы и посмеивался:

— Никакой непутевости в парне нет, просто лег­кость души.

Самый младший в многодетной семье, тощенький и шустрый, Витюха встретил отца с войны пятилетним мальчонкой и очень гордился и солдатскими усами бати, и медальным звоном на потертой гимнастерке, и тем, что батя стал любимцем ребятни всей улицы. Самого Витюху сверстники тоже любили, хотя особых достоинств у него не было, кроме разве лихой беско­рыстности, пугавшей мать. С любым парнишкой он мог поделиться чем угодно, и любимым его присловьем с малых лет было: «по справедливости», отчего стар­шая сестра прозвала Витюху «утопистом».

Спустя десять с лишним лет словечко это адресо­вал Карданову председатель колхоза, куда после окон­чания педтехникума Витюха — теперь уже Виктор Се­менович — приехал директором начальной школы. Прозвание «утопист», звучавшее уже не столь добро­душно, как у сестры, было вызвано самоуверенным обещанием юного директора через год переселить шко­лу из древней развалюхи в здание, которое он собирал­ся возвести руками деревенских парней. Впрочем, не­доброе мнение председателю пришлось скоро изменить. Но окончательно отпраздновать свое торжество Вик­тору не довелось: он был призван в армию.

Казарма, как известно, не квартира, но духа казар­менной жизни Виктор за все время службы так и не ощутил: казарма для него была просто общежитием наподобие студенческого, только с более строгими по­рядками. Это его вполне устраивало. И когда после армии, учитывая, что там он занимался политработой, райком комсомола забрал его в свой штат, а кварти­ры не дал, Виктор на обещание секретаря «выбить что-нибудь у райсовета» искренне засмеялся: «Обойдусь!».

Правда, позднее его дважды записывали в «ответ­ственные квартиросъемщики», и дважды он отнесся к этому вполне безответственно. Первый раз это случи­лось в маленьком городке на Бие, когда Карданов был секретарем комсомольского горкома. Тут ему ордер вручили без разговоров, квартира была шикарная, двухкомнатная, и Виктор рассудил, что она очень кстати: клубу «Алый парус» никак не могли отвоевать помещение, а эти две комнаты вполне подходили, еще выгородилось место для письменного стола и дивана-кровати квартиросъемщику.

Второй раз ему дали квартиру, теперь однокомнат­ную, когда он работал уже в Тюмени в штабе ЦК ком­сомола. Тут сразу же у него появился компаньон, некто Коля Вяткин, тоже комсомольский работник, жилья не имевший. Он остался ночевать после «обмытия» новоселья, а наутро договорились, что здесь ему и жить. Вернувшись однажды из командировки, Виктор застал дома тонколицую румяную деваху: оказывает­ся, ей с Колей приспичило жениться. Квартиросъем­щик поставил себе раскладушку на кухню, и жилось им втроем, в общем-то, хорошо, весело...

Палатку, даже и отличную, с двойным «полом» и печуркой, учитывая, что мороз закручивал под сорок, назвать добротным жильем было, может, и рискован­но, однако именно она служила началом оседлости. Ее-то и разбили прежде всего на том месте, которое на походной карте Карданова было помечено многозначи­тельным красным крестиком.

— Здесь будет город заложен! — воскликнул Дима Преображенский, и эти гордые слова поэта прозвуча­ли вовсе не тривиально и не слишком пафосно, ибо соответствовали истине.

Дел было по горло. Десантники превратились в лесо­рубов. Уже на второй день расчистили площадку для посадки вертолетов, а на следующее утро начали про­рубать просеку на Тунгу, к месту строительства газо­вого промысла, и к реке, по которой с весны пойдут грузы.

С просеки Виктор прибежал в палатку, чтобы пере­дать РД — радиодепешу — о готовности вертолетной площадки и связаться со второй группой десанта. Она шла следом на вездеходах и тракторах, волоча жилые вагончики. Группу вел главный инженер управления Гулявый. По радио его голос сквозь эфирные шумы, шорохи и писки показался Виктору тоненьким, каким-то ненадежным. Однако все в группе шло хорошо, че­рез два дня она должна была прибыть на место.

— Значит, порядок,— сказал, выключая рацию, Слава Новиков: он уже знал, что это любимое словцо комиссара.

— Порядок,— машинально откликнулся Виктор, роясь в рюкзаке.— Бритву мою не видел?

— Пьянков же брал... Вот она.

Устроившись поближе к окошку, Карданов при мут­ном свете вгляделся в зеркальце. Лицо заросло длин­ными и редкими волосами. «Еще денька два не по­бриться, и будет, как у того ханта»,— с усмешкой по­думал Виктор.

Они набрели на него вчера, когда с Лехой Новожи­ловым отправились осмотреть окрестности. Новожилов зашел в палатку сменить портянки. Сопя, навертывал он их на ноги, изредка косясь на комиссара.

— На разведку пойдем? — спросил Виктор.

— Какую разведку?

— Посмотреть вокруг.

Новожилов только пожал плечами: дескать, если надо, чего тут спрашивать!

Было тихо. Лишь иногда от мороза потрескивали деревья да поскрипывал под лыжами снег. Новожи­лов сначала отставал, потом втянулся, пошел хорошо, даже принялся напевать что-то себе под нос.

Лес оборвался внезапно, перед ними лежала глад­кая, почти прямоугольной формы заснеженная поверх­ность — то безымянное озерцо, на берегу которого и намечалось строительство поселка.

Недалеко, под вывороченным бурей корневищем, трепыхался костер. К поваленной сосне были приткну­ты широкие, подбитые оленьими шкурками лыжи. Возле сидел старый хант. Блеклыми, слезящимися гла­зами старик посмотрел на парней, вынул изо рта труб­ку и покивал, приглашая к огню. Темного окраса остяцкая лайка приподнялась, склонила голову набок и радушно вильнула хвостом.

Парни присели возле костра. Хант был недвижен, только вздрагивала, когда он затягивался, трубка в зубах.

— Вы здешний? — спросил Виктор, вытаскивая сигареты.

— Стесь,— кивнул старик.— Исба, отнако, там, стесь — охота.

— Много зверя? Хорошая охота?

— Какой сверь! — махнул хант обеими руками.— Пустой урман. Отнако мало-мало белка есть. Онтатра есть. Метветь, рысь. Мало-мало сверь есть.

Виктор вглядывался в него. Хант был очень ста­рый. Темная кожа на щеках сильно сморщилась, из нее торчали редкие седые волоски.

— А это озеро у вас называется как-нибудь? — кивнул Леха Новожилов на заснеженную гладь.

— Русски насвание нет. Отнако хант насывает так: Ухтым-мыхын-тур. По-вашему путет... Как путет? Наверно, осеро Светлое.

— Ну да? — удивился Леха.— Это же для поселка название, верно? — он обернулся к Виктору. Потом по­яснил старику: — Мы сюда поселок строить приехали.

— Приехали, снаю. Три польшие машинки. Отна­ко много шума телали. Еще ехать путут?

— Конечно,— подтвердил Леха и пообещал: — Мы тут все переворошим!

Старик затряс головой:

— Так, так. Снаю. Тунга — строить, Игрим, Ухтым-мыхын-тур — строить, весте — строить. Сверь совсем ухотить путет. Урман совсем пустой путет...

Виктору сделалось не по себе. Конечно, старик пре­увеличивает, но стройка, ясно, ему не по нутру, даже враждебна ему, и это понятно: он мало знает. Но разве в двух словах объяснишь, какое могущество в недале­ком будущем обретет этот край и какие блага принесет оно? Это не для мимолетнего разговора.

Виктор встал:

— Пойдем, Новожилов. Как вас зовут, дед?

— Неунко совут. Весь урман снает. Старый Неунко. Совсем старый.— Он печально поник головой.

— Приходите к нам в гости, Неунко. Мы тут неда­леко.— Виктор ткнул рукой в лес.

— Снаю. Пасибо. Вотка мало-мало есть? Приту гостить. Отнако потом приту.— Водянистыми глазами старик уставился в огонь и замер так.

...Бритва брала длинный волос плохо. Удобная это штука, «Турист», но слабоватая. Виктор покряхтывал: щипало изрядно. Однако мало-помалу лицо приобре­тало нормальный вид: худые, чуть впалые щеки сде­лались гладкими, очистился узкий, мягких очертаний подбородок. Бритва замерла над верхней припухлой губой — не оставить ли усики? Виктор шутейно под­мигнул зеркальцу, показал язык и испуганно оглянул­ся: не видит ли Новиков?.. Того в палатке уже не было.

За тонкими полотняными стенками звонко жужжа­ли бензопилы, гудел мотор тягача, превращенного в трелевочник, постукивали топоры. Ребята очищали площадку под вагончики, а Аникей Малых с двумя подручными плотничал: ему было срочное задание соорудить «универсальный сарай» — временный склад и мастерскую заодно.

Добрившись, Виктор с удовольствием протер лицо одеколоном, прочистил бритву и тут услышал, как вдруг загалдели ребята. Звук мотора, казалось, уси­лился, Виктор догадался почему — и прытко выскочил из палатки.

Над тайгой, кренясь, шел вертолет.

Побросав инструменты, парни по рыхлой лесной целине бежали к месту посадки.

Мощная воздушная струя гнула верхушки деревьев и вихрила снег...

Начальник управления Анатолий Маныгин, боль­шой и веселый тридцатилетний богатырь, спрыгнув с трапа, широченно раскинул руки:

— Ну, десантники, здорово! — Его бас перекрыл рокот мотора.

У Виктора хрустнули хрящи в объятиях, и он по­чувствовал в глазах сольцу — оттого, что все так пре­восходно: что прилетел наконец этот славный, такой могутный и веселый мужик, что ребята радостно гал­дят вокруг, что за этим вертолетом придут теперь дру­гие, что уже близко, близко ломятся по тайге громозд­кие сани с жильем,— оттого, что все становится на­дежным.

А Маныгин уже командовал выгрузкой. На снег ложились ящики, тюки и мешки с продуктами.

— Консервы высший сорт! Масло, сахар, лимоны! Слышите? — покрикивал начальник.— С хлебом поде­ликатнее... Хлеб!

Потянулась к стану груженая цепочка людей. За ней вдавливалась в снег тропа — первая тропа от места, которое еще не называлось вертодромом, но ко­торое уже стало им.

Морозный пар окутывал цепочку. Хмуро жались в сторонку вековые лиственницы.

У палатки с пристуком всхлюпывал топор. Аникей Малых старательно обтесывал лесину. Только сейчас ребята заметили, что этого парня у вертолета с ними не было.

— Во вкалывает, от топора не оторвешь!

Аникей застенчиво улыбнулся:

— Так задание же срочное,— и отер со лба пот.

Свалив с плеча тяжелый тюк, Лешка Новожилов остановился передохнуть. Совсем близко от него, широ­ко расставив в снегу длинные ноги, обутые в унты, рас­стегнув полушубок, осматривался Маныгин. Не этот малюхонький, уже потоптанный пятачок, на котором прилепилась палатка, оглядывал он. Как боевой ко­мандир, занимая КП, приглядывается к местности, оценивая каждый бугорок и овражек, каждую скла­дочку и возвышенность, так Маныгин вглядывался в окружающее.

Запахивая полушубок, начальник обернулся к Карданову:

— Виктор, давай лыжи, пойду на рекогносциров­ку... Ребята, ставьте вторую палатку: разместим в ней управление, рабочее место нужно.

— Озеро-то рядом, Анатолий, Светлым называет­ся,— сказал Карданов.— Мы вчера с одним пареньком на старика ханта наткнулись, он объяснил. Подходя­щее имечко для поселка — Светлый, а?

— Подожди, комиссар,— отмахнулся Маныгин.— Будет и поселку имя. Хоть Светлым назовем, хоть Изумрудным, хоть, понимаешь, Бриллиантовым. Нам сначала дорогу надо на Тунгу. Дорога нам нужна, дорога!..