Полицейская история

1

— Борниш, зайдите ко мне.

В трубке раздается щелчок, за которым следуют короткие гудки.

Некоторое время я продолжаю с недоумением смотреть на телефонную трубку, затем медленно опускаю ее на рычаг, стараясь угадать, почему обычно вежливый и медоточивый Толстый разговаривает со мною таким резким и раздраженным тоном.

Я встаю и снимаю со спинки стула пиджак, критически его осматриваю, так как Толстый требует от всех сотрудников безукоризненной, я бы даже сказал элегантной, выправки. Я поправляю перед зеркалом галстук и выхожу из кабинета. Широкими шагами иду вдоль пахнущего мастикой коридора. Я подхожу к двери кабинета № 522, робко стучу и жду ответа, устремив взгляд на дневального, расхаживающего взад-вперед по коридору.

— Войдите.

Старший комиссар полиции Вьешен с круглым, гладким и розовым лицом, в темно-синем элегантном костюме на плотном теле, с зачесанными назад черными волосами сидит за письменным столом из букового дерева. Его карие глаза, обычно с мягким взглядом, выражают озабоченность. Он не предлагает мне сесть и продолжает неподвижно сидеть на своем месте, изучая телеграмму, которую держит в своих толстых пальцах с ухоженными ногтями. Наконец он поднимает голову и переводит взгляд на меня.

— Бюиссон и Жирье бежали из тюрьмы, — говорит он, протягивая мне телеграмму.

Я беру ее в руки и читаю текст:

Я кладу телеграмму на стол. Вьешен откидывается на спинку стула, выставляя вперед круглый живот и сунув большие пальцы рук в жилетные карманы, и говорит мне, отчеканивая каждое слово:

— Я хочу… Вы слышите меня, Борниш? Я хочу, чтобы вы нашли мне их обоих раньше префектуры, раньше жандармерии, раньше кого бы то ни было. Я хочу им всем доказать, что Национальная безопасность существует, и что набережная Орфевр[1] и жандармерия не обладают монополией на уголовные дела. Хочу вам дать один совет, Борниш: остерегайтесь Бюиссона, это опасный убийца.

Толстый утыкается носом в дело и выпроваживает меня из кабинета со словами:

— Не забудьте, Борниш. Я сказал, что вы должны найти их раньше кого бы то ни было.

Я снова оказываюсь в кабинете № 523, моем собственном, прямоугольной каморке четыре метра в длину и три в ширину, на обстановку которого администрация не слишком разорилась: два стола и два деревянных стула, две корзины для бумаг да один телефон, который я делю со своим коллегой Идуаном.

Когда я открываю дверь, он стоит в одних кальсонах. Каждое утро, приходя на работу, он переодевается: снимает свои жокейские сапоги, твидовую куртку и натягивает просторный костюм кирпичного цвета — свою рабочую одежду. Он объяснил мне еще в самом начале нашей совместной работы, что одевается под жокея, чтобы эпатировать девиц в метро. Идуан — высокий костлявый брюнет с тонкими чертами лица и живыми, веселыми глазами. Внешне он ничем не напоминает полицейского. В минуты сильного волнения он выталкивает языком наружу вставную верхнюю челюсть, которую затем ловким движением водворяет на место. Я много раз пытался объяснить ему, что это отвратительное зрелище, но Идуану так и не удалось избавиться от скверной привычки.

Натянув брюки, он спрашивает меня:

— Зачем Толстый тебя вызывал?

— Из-за Бюиссона.

Идуан с удивлением спрашивает:

— А кто такой Бюиссон?

— Понятия не имею. Сегодня я впервые услышал это имя, но Толстому очень хочется, чтобы мы нашли его раньше префектуры полиции. Он произнес передо мной настоящий спич по этому поводу. Я думаю, что Бюиссон необходим ему, чтобы продвинуться наверх. Надеюсь, ты слышал, что скоро состоится назначение семи дивизионных комиссаров?

Идуан утвердительно кивает в ответ.

— Да, — вздыхает он, — все ясно. Прощай, спокойная жизнь и электронный бильярд.

Надо признать, что в этой игре Идуан был виртуозом, непревзойденным мастером, не проигравшим до сих пор ни одной партии.

Я достаю из ящика стола две зеленые карточки и в верхнем левом углу каждой из них пишу СП/1, что означает судебная полиция, 1-й отдел. На одной из них я записываю имя, фамилию и дату рождения Бюиссона, а на другой — Рене Жирье.

— Если меня будут спрашивать, — говорю я Идуану, — то я в архиве…

— Хорошо, — отвечает он.

Все начинается с архива. Он занимает на пятом этаже здания Национальной безопасности, как раз над моим кабинетом, просторное помещение, окна которого выходят во внутренний двор, где стоят автомашины крупных функционеров с сидящими в них скучающими шоферами, от безделья заплывшими жиром.

В выдвижных ящиках огромных шкафов находятся миллионы карточек, расположенных в алфавитном порядке. На каждой карточке занесено гражданское состояние индивидуума, могущего стать объектом розыска, а также номер его дела: административного, уголовного или личного.

В центральной картотеке находятся карточки невиновных граждан, то есть тех, кому выдан паспорт, удостоверение личности или охотничий билет. Эти карточки находятся здесь, потому что полиция разумно считает, что невиновные в один прекрасный день могут стать виновными, поэтому желательно знать о них все заранее. Сведения об этих людях можно найти в административных делах. Что касается виновных, то их биграфия, фотоснимки, приговоры и перевод из одной тюрьмы в другую занесены в личные дела, а их преступления и преступления их сообщников зафиксированы в уголовных делах.

Всей этой картотекой управляют сотни инспекторов — архивариусов в серых халатах. Их шеф, старший инспектор Роблен, высокий худой человек с серебристыми висками, вежливый и педантичный, всегда немного посмеивается над моей юношеской горячностью. Три года назад, при нашей первой встрече, он спросил меня:

— Молодой человек, сколько вам лет?

— Двадцать пять, господин старший инспектор.

— Понятно. Мне сорок два года, и для тебя я старый пень. Ничего, скоро ты немного остудишь свой пыл, вот увидишь. Несколько раз поскользнешься о банановую кожуру и так ушибешь свой зад, что не сможешь часами просиживать в архиве…

Он бросает взгляд на мой запрос о выдаче дел и морщится:

— Бюиссон? Мерзкая тварь. Его уголовное дело самое толстое. Что он еще натворил? Я думал, что он в тюрьме…

— Сегодня утром он бежал оттуда с неким Жирье.

— Да? И ты его ищешь?

Я киваю головой. Роблен задумчиво смотрит на меня, затем произносит:

— Не дай ему выстрелить первому, Борниш, это не человек, это зверь.

Взяв обе мои зеленые карточки, старший инспектор скрывается с ними в лабиринте стеллажей. Неожиданно меня охватывает чувство сомнения и бессилия. Я знаю, что префектура полиции спустила уже всех борзых. Комиссар Пино, шеф уголовной бригады, направил по следу Бюиссона самых лучших ищеек — Куршана и Пуаре; общая численность их групп составляет около двухсот человек. И комиссар Кло, шеф летучей бригады, улыбаясь в изысканные тонкие усы, держал военный совет со своим заместителем, старшим инспектором Мореном, и отдал своим людям тот же приказ: найдите мне Бюиссона! В его распоряжении более ста человек. Кроме того, есть жандармерия с ее мобильными и территориальными бригадами…

Нас же, в Национальной безопасности, только двое: я и Идуан, не считая, конечно, Толстого, который последнее время чувствует себя гораздо уютнее в своем кресле, чем на улице. Таким образом, мы с Идуаном должны вступить в единоборство с другими полицейскими службами, приняв участие в охоте на Бюиссона, закоренелого и опасного преступника. И в этой охоте преуспеть должны мы и никто другой.

— Держи, в этих томах ты найдешь описание всех героических подвигов Мсье Эмиля, — говорит мне Роблен, кладя на стол кипу дел. — Ты увидишь, что он малый не промах, во всяком случае, не похож на других.

— Почему?

— Потому что он умен, черт возьми, и, кроме того, мелочный, недоверчивый, скрытный и смелый. Ты знаешь, чем он наводил на всех ужас?

— Нет.

— Тем, что он брал с собой на прогулку не только свою пушку, но и носил в кармане гранату, чтобы подорвать себя вместе с полицейским, который его возьмет. Ты будешь читать дела здесь или возьмешь их с собой?

— Я забираю их.

Роблен заговорщицки подмигнул мне:

— Ты прав, малыш. Таким образом ты первый узнаешь, что в них. А если они еще кого-нибудь заинтересуют, тому придется подождать.

Я возвращаюсь в свой кабинет, держа под мышками картонные папки. На столе я нахожу записку от Идуана, который уведомляет меня о том, что отправляется в «Санта-Марию», американский бар на улице Соссе.

Я открываю первое дело.