Политическая борьба в годы правления Елены Глинской (1533–1538 гг.)

От автора

Перечитывая свою кандидатскую диссертацию, я поймал себя на мысли, что основные выводы по главам мне и сейчас кажутся вполне адекватными, но вот с идеей истории, как я ее понимал тридцать лет назад, я не согласен.

Историческая наука в конце 80-х годов прошлого века испытала глубокий кризис перехода в способах описания прошлого от состояния советского — в постсоветское. Рушились привычные штампы и доктринальные положения, наука искала себе новые теоретические основания. Ритуальность ссылок на классиков марксизма-ленинизма в этой работе уже показывает, что источниковедение отечественной истории превращалось постепенно в реальный фундамент нового знания.

Глубинное же противоречие историографической эпохи заключается в том, что теоретические постулаты объективистской науки сталкивались с потребностью очеловечивания истории. Чем больше источниковедение становилось самостоятельным, независимым от марксистской теории, тем в большей мере оно опровергало историю без конкретного сознания, историю без наблюдателя, которая существует якобы сама по себе.

Моя вера в реконструкцию объективной единственной истории и мое желание разобраться в деталях описания событий через «политические тенденции» документов — примечательная и важная черта историографического времени.

Развитие этого внутреннего конфликта привело меня к окончательному отказу от объективизма как теоретической предпосылки исторического знания, на смену этой парадигме пришла другая — историко-феноменологическая, ставящая перед собой цель — изучение того, как было «на самом деле» в сознании участников событий, а не интерпретаторов.

В публикуемой диссертации уже заметны предпосылки нового подхода: «политическую историю» я пытался понять через традиционное для средневековой Руси осознание правильного порядка вещей, например, в передаче великокняжеских наследственных прав и привилегий. История самосознания еще не стала для меня приоритетной, но к ней я все же приближался.

Считаю своим приятным долгом поблагодарить моих оппонентов — Сергея Михайловича Каштанова и Евгения Михайловича Добрушкина. Я волновался за главу, посвященную дипломатическому анализу великокняжеских завещаний, но С. М. Каштанов, можно сказать, родоначальник этого направления в советском источниковедении, поддержал мои выводы о традиции оформления великокняжеских духовных грамот, о роли опекунов и функциях бояр-свидетелей. В целом защита оказалась неформальной, состоялась интересная дискуссия, касавшаяся в основном вопросов историографии.

Особая моя благодарность — научному руководителю, профессору Аркадию Ивановичу Комиссаренко. И, конечно, я никогда не забываю моего учителя — Владимира Борисовича Кобрина (1930–1990), замечательного человека и выдающегося ученого.

Ему я и посвящаю эту книгу.