Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

Глава XVI

В Николо — Бабаевский монастырь преосвященный приехал 13 октября 1861 года.[243] С ним прибыли: управвлявший при нем Кавказским архиерейским домом игумен Иустин, присный духовный сын епископа, ризничий иеромонах Каллист, из послушников Сергиевой пустыни, иеромонах Феофан, состоявший духовником при Андреевской церкви Ставропольского архиерейского дома, из иноков Никифоровской пустыни Олонецкой епархии, и несколько послушников. Последние состояли на Кавказе под духовным руководством иеромонаха Феофана, который, равно как и игумен Иустин и иеромонах Каллист, пользовался сам советами и духовными наставлениями владыки Игнатия. Таким образом, все лица, прибывшие с Кавказа в Бабаевскую обитель, составляли одну духовную семью, и их дружный образ действий скоро повлиял на весь внутренний и внешний быт обители.

Время основания Николо — Бабаевского монастыря с точностью определить нельзя, потому что письменные документы его истреблены многократными пожарами. Известно, что местность, занимаемая ныне Бабаевским монастырем, принадлежала Московскому Николо — Угрешскому монастырю, основанному великим князем Димитрием Иоанновичем Донским. Основание Бабаевского монастыря, таким образом, должно отнести ко временам преемников Донского. Николо — Бабаевский монастырь по уставу своему есть общежительный, а по иерархическому значению — заштатный.

В монастыре имеются две чудотворные иконы: 1) Иверской Божией Матери и 2) Святителя Николая Чудотворца, особенно чтимая народом как в городах Ярославле и Костроме, так и во всей окрестной местности. При иконе этой имеется частица мощей угодника Божия, хранящаяся в особо устроенной серебряной раке. Местное предание говорит, что частица эта святых мощей святителя пожертвована князем Потемкиным Таврическим, которому в окрестностях монастыря принадлежало более двенадцати тысяч душ крестьян. Князю частица эта прислана была в дар от папы, а князем прислана в обитель через управлявшего его имениями Аладова. Сама же икона святителя обретена на бабайках — веслах, сделанных из цельного бревна, употребляемых на плотах, в кои связываются бревна, сплавляемые по реке на продажу, и которые при вводе плотов в речку Солоницу складывались за ненадобностью близ монастыря на правом берегу речки при впадении ее в реку Волгу. По этой причине и икона и обитель названы Бабаевскими.

Место, на котором расположен монастырь, довольно живописно. Его составляет мыс, образуемый впадением речки Солоницы в реку Волгу, которыми отделяется Костромская губерния от Ярославской. Монастырь стоит в 100 саженях от реки и речки, глубокой в ее устье. Противоположные левые берега и реки и речки — заливные луга, принадлежащие соседним селам и деревням Ярославской губернии. Южная сторона монастыря украшается прилегающей к ней дубовой рощей, западная — пашенным лугом и обильными источниками ключевых чистейших вод, исторгающихся из недр земли и текущих ручьем в Волгу. Грунт земли песчаный, с раскинутыми по нему каменными грядами булыжника, встречающегося и в весьма значительной величины камнях, которые в деле — в обтесанном виде — подходят под вид гранита цвета большей частью серого с синим или красноватым отливом. Почва земли много благоприятствует тому, что в климатическом отношении монастырь отличается здоровым воздухом.

За обеими реками монастырь владеет в Ярославской губернии небольшими сенокосными лугами. Жители Ярославля издавна расположены к Николо — Бабаевскому монастырю и с особенным благоговением и верой чтут имеющуюся в нем святыню — чудотворную икону святителя Николая. По — видимому, выгодное положение обители, стоящей на полпути между двумя губернскими городами — Ярославлем и Костромой — и при одном из первых водных сообщений, на котором имеет свою пароходно — пассажирскую пристань, должно намекать на материальное благосостояние ее, но на самом деле было не то. Пришельцы с Кавказа застали этот общежительный монастырь всего с шестьюдесятью рублями наличных денег, при двух тысячах рублей долга, притом перед самым вступлением в зиму без всякого запаса хлеба и заготовки дров. Хлебопашеством в монастыре вовсе не занимались.

Быстрому благоустроению обители много помогло то обстоятельство, что еще до приезда преосвященного Игнатия бывший настоятель ее игумен Парфений, по собственному желанию и просьбе, был перемещен епархиальным начальством в Надеевскую пустынь той же Костромской епархии и должность его была сразу занята игуменом Иустином. Благочинным монастыря был назначен иеромонах Каллист, а иеромонах Феофан сделан вторым духовником.

Чин богослужения, порядки келейного жительства, братская трапеза и жилища — все было поведено к улучшению. С открытием весны заведено правильное хлебопашество на земле, прилегающей к монастырю (около восьмидесяти десятин частью болотной, частью наносно — песчаной), для чего была произведена разбивка полей, прорыты канавы для осушки болот и через них болотные воды спущены в Волгу.

В то же время начата перестройка келий, предназначенных епископом для него самого. Он выбрал себе две комнаты просторные, высокие, обращенные окнами на юг, в черный двор, в корпусе келий, названном «больничным», по устройству в нем в восточной оконечности корпуса церкви, примыкающей к ней своей западной стеной. Корпус этот выстроен вертикально к течению реки Волги от запада к востоку, а потому великолепная картина Волги закрыта для обитателя этих келий, ему видны только вершины древних дубов монастырской рощи, примыкающей к черному двору, обстановленному рухольным амбаром, погребом — ледником, баней с прачечной, дровяными сараями и по переднему фасаду корпусом, в котором живут рабочие и помещаются мастерские.

Одновременно с келиями владыки начато капитальное исправление корпуса братских келий и настоятельских. Корпус этот, с одной стороны, обращенной к Волге — двухэтажный, с другой, обращенной внутрь монастыря — одноэтажный, его нашли нужным сшить поперечными железными полосами, так как он от сырости места и от неравномерной осадки значительно истрескался в этом направлении. Гостиница для приезжающих, расположенная у самой ограды монастыря, была вся переделана внутри и по возможности прилично меблирована.

В первый год по прибытии владыки Игнатия на Бабайки посетил его старинный друг М. Чихачев, и это свидание их было последнее в жизни. Обоими признано было, что последнему не надо покидать своего места жительства — Сергиевой пустыни, в которую он положил все свое состояние и пользовался в ней всеобщим уважением братства и теми удобствами, какие необходимы были для него в болезненной старости.

В конце июня 1862 года приехал в Бабаевскую обитель на жительство родной брат владыки Петр Александрович Брянчанинов. Испросив увольнения от службы с должности Ставропольского гражданского губернатора, он поселился в монастыре на правах богомольца.

В мае 1862 года епископ Игнатий посетил преосвященных Платона в Костроме, Нила в Ярославле и Иринея в Толгском монастыре близ Ярославля, после этой поездки уже никуда не выезжал из монастыря, кроме прогулки в экипаже по окрестностям монастыря в хорошую погоду. В семь часов утра он пил чай, который признавал необходимостью как средство, согревающее кровь, и говаривал: «Вот что значит старость: не напившись чаю, и Богу не способна помолиться!» С 9–ти часов принимался за дела, или выходил к литургии, или осматривал производящиеся работы, принимал посетителей, по большей части крестьян больных, пользовавшихся от владыки медикаментами (гомеопатическими).

Таких больных стекалось очень много, один из келейников записывал имена их в книгу, лета и род болезни, а владыка отмечал какое кому дать лекарство, число приемов и диету, если таковая оказывалась нужной. Лечение шло успешно, но через три года было прекращено по причине многолюдного стечения больных, нарушавших уединение святителя. В исходе 12–го часа дня владыка обедал. Стол его был простой, и кушал он очень умеренно. В 3–м часу кушал чай, к которому всегда призывал кого — либо из братии и завершал угощение душеспасительной беседой. После вечерни до 8–ми часов принимал всех, имевших к нему духовную нужду иноков и послушников, а также и посторонних посетителей. С 8–ми часов вечера владыка запирался в своих келиях, он спал обыкновенно не раздеваясь, на ночь надевал валеные сапоги по причине болезни ног, издавна простуженных. Такова была обстановка келейной жизни преосвященного Игнатия на Бабайках.

Июня 29–го 1863 года Бабаевская обитель была осчастливлена посещением его императорского высочества государя нас ледника цесаревича Николая Александровича. Его высочество прибыл из Ярославля на пароходе к одиннадцати часам утра. От пристани он изволил ехать в монастырь с графом Сергеем Григорьевичем Строгановым в монастырском фаэтоне. Владыка в полном облачении со святым крестом в руках и святой водой встретил его на паперти церкви святителя Николая, провел к предназначенному ему месту против чудотворной иконы святителя и тотчас же начал литургию. Богослужение совершалось величественно, в отличном порядке, и крылосные пели удачно. После литургии его высочество почтил преосвященного своим посещением и принял приготовленный ему и свите его в келиях епископа рыбный завтрак.

В половине 2–го часа пополудни его высочество отправился в дальнейший путь на Кострому. По отбытии дорогого гостя Ярославское городское общество на особом пароходе, сопровождавшее цесаревича до монастыря, пожелало отслужить благодарственный о здравии его высочества соборный молебен, в конце которого была коленопреклоненно принесена напутственная о путешествующем молитва.

С приездом преосвященного Игнатия в монастырь стечение народа к богослужениям значительно увеличилось. Церковь святителя Николая, вмещающая не более шестисот человек, стала тесна, вся монастырская братия и окрестные жители стали выражать желание построить новый храм вместо пришедшего в опасное состояние соборного храма Иверской Божией Матери шестипридельного, в четырех приделах которого уже воспрещено было отправлять богослужение, так как образовались большие трещины по всем направлениям каменных сводов. Явился жертвователь — подрядчик каменных работ ярославский мещанин Федотов, обещавший всю каменную работу исполнить своими рабочими безвозмездно и дать на начальное действие тысячу рублей.

Преосвященный вызвал из С. — Петербурга знакомого ему архитектора, профессора Академии художеств И. И. Горностаева[244], и передал ему свою величественную идею нового храма, которую тот осуществил в своем проекте. Чтобы разобрать разрушившийся соборный храм, надо было исходатайствовать через обер — прокурора Святейшего Синода высочайшее разрешение, а также подлежала высочайшему утверждению постройка нового храма. Между тем, монастырю необходимо было спешить с разборкой храма, так как рабочие Федотова в случае неразрешения готовились отправиться в Петербург на свои заработки, тогда и Федотов вынужден был бы отказаться от обещанного, что составило бы большую потерю для храмоздателей.

В субботу на первой неделе Великого поста государь по приобщении Святых Таин благоволил вспомнить, что у обер — прокурора есть нужные к докладу дела и потребовал представить их. Обер — прокурор, директор его канцелярии, начальник отделения — все, через руки которых шло дело о Бабаевском храме, были в этот день причастники. Государь принял во внимание пожертвование Федотова и благоволил разрешить разборку старого храма. В тот же день разрешение было передано по телеграфу через Ярославль в Бабаевский монастырь. Вся братия монастыря были причастники, но владыке об этом было доложено на другой день — в воскресенье, в неделю Православия, после литургии, которую он совершал сам. Таким образом, совершилось достойное замечания событие: первый шаг к сооружению нового храма был сделан лицами, которые все без изъятия только что сподобились причаститься Святых Христовых Таин — видимый признак благословения Божия на начатое дело.

С понедельника второй недели поста началась разборка старого храма, дело шло быстро. Кирпич заготовлялся на заводах, устроенных при монастыре, добывался на месте дикий камень, который пошел в цоколь здания, распланирована была местность, так как новый храм воздвигался немного далее вглубь берега, размеры фундамента обозначены. Твердый грунт не требовал свайных укреплений, предположено было с наступлением весны приступить к сооружению здания.

Ждали утверждения проекта, которое замедлилось. Министр путей сообщения находил, что архитектурные линии в нем слишком смелы, чтобы могли быть благонадежно исполнены. Только по личным объяснениям архитектора Горностаева министерство согласилось на утверждение. Таким образом, проект храма в честь чудотворной иконы Иверской Божией Матери был приготовлен ко всеподданейшему докладу, который в свою очередь разными случайностями оттянулся до конца мая и лишь в 21–е число того месяца, день празднования иконы Божией Матери Владимирской, государь изволил утвердить проект. «Над построением храма Богоматери, — писал владыка своему брату, — очевиден перст Богоматери. Даруется человекам, труждающимся в деле, помощь, вместе даруется им побороться с препятствиями и поскорбеть для их же душевной пользы, чтобы очистить дело от примеси тщеславия и других увлечений, чтобы оно было совершено в богомудром смиренномудрии. Таков обычный ход дел, покровительствуемых Богом».[245]

Сооружению нового храма доставляли денежные средства расположенные к монастырю граждане гг. Ярославля и Костромы. Преосвященный ярославский Нил (в миру Николай) сочувственно отнесся к желанию граждан ежегодно переносить с крестным ходом чудотворную икону святителя Николая из Бабаевского монастыря в Ярославский кафедральный собор. Костромской преосвященный Платон выразил свое одобрение, и Святейший Синод указом от 4 июля 1866 года уважил и разрешил ходатайство ярославского архипастыря. С тех пор икона эта носится ежегодно в Ярославль, встречаемая и провожаемая десятками тысяч жителей.[246]

Живя на покое в Бабаевском монастыре, освобожденный от обязанностей служебных, преосвященный Игнатий отдавал все свободные часы своего дня пересмотру и пополнению своих аскетических сочинений. Труды по напечатанию их принял на себя поселившийся при нем родной брат его П. А. Брянчанинов. Между всеми изданными в это время сочинениями особенно замечательным является «Слово о смерти», в первый раз напечатанное издателем журнала «Домашняя беседа»[247] Аскоченским. Оно вместе с некоторыми другими сочинениями епископа Игнатия подверглось рецензии, составленной священником Павлом Матвеевским и помещенной в сентябрьской книжке духовного журнала «Странник» за 1863 год[248], тогда издававшегося протоиереем Гречулевичем. По важности обвинений, возводимых печатно священником на епископа, преосвященный Игнатий не счел возможным оставить ее без отзыва, который и был напечатан в журнале Аскоченского «Домашняя беседа» под псевдонимом «Православного»[249]. Прилагаем его во всей его полноте.

«В сентябрьской книжке духовного журнала „Странник“ мы прочитали рецензию сочинений епископа Игнатия, сделанную священником Павлом Матвеевским. По важности обвинений, возводимых печатно священником на епископа, рецензия эта не должна быть оставлена без отзыва.

Священник начинает разбор с поучений епископа, видит в них, и справедливо, аскетическое направление. Оно должно характеризовать сочинения епископа, проведшего жизнь в уединении монастырском, возванного к служению святителя уже в преклонных летах. О поучениях священник не сказал ни добра, ни худа. О поучении 13–м по Пятидесятнице он выразился: длинное — предлинное. Для определенности приговора прибавим: дельное — предельное, заслуживает оно внимания современных христиан. Священник присовокупляет, что оно, будучи длинное — предлинное, по этой причине осталось даже непроизнесенным. Откуда почерпнул он это сведение? Мы знаем, что указываемое поучение и некоторые другие, напечатанные и ненапечатанные, написаны именно для келейного чтения. Священник сам видит в нем это свойство, называя его нравоучительным размышлением. Рецензия с первых слов выразила свои направление и характер.

Священник не сочувствует „Слову о смерти“, составленному епископом. Он не согласен с мнениями епископа, как говорит: 1) о телесности души и духов; 2) о чувственности рая; 3) о нахождении ада внутри земли и 4) о расположении злых духов и мытарств в воздухе. Основываясь на сделанных им возражениях, священник возлагает на епископа обвинение — непрямое — в ереси (с. 30) и в том, что теория его примыкает к новейшему материалистическому взгляду и, так сказать, подает ему руку (с. 34). Рассмотрим достоинство обвинений священника.

„С одной стороны, — говорит священник, — автор сознался, что Св. Писание и св. отцы постоянно называют духов бесплотными, а с другой, он ничем не может доказать, чтоб они называли духов бесплотными только относительно. Понятие относительности есть произвол, ничем не оправдываемый“ (с. 30). Далее священник говорит, что на основании такого произвола можно вдаваться в заблуждение и что впали в него древние еретики: „ведь они старались, — говорит он, — при помощи своеобразной системы толкования опирать свои заблуждения на Св. Писание“ (с. 30). Очевидно, это относится к епископу.

В „Богословии“ преосвященного Антония[250], которое по определению Святейшего Синода служит учебным руководством во всех семинариях России, преподается следующее учение о ангелах: „Они бестелесны. Впрочем, святые отцы понимают бестелесность ангелов в смысле ограниченном, именно, что они бестелесны только по сравнению с нами, облеченными грубою и тяжкою плотию. Святой Иоанн Дамаскин говорит: бестелесным и невещественным называется ангел по сравнению с нами. Ибо все в сравнении с Богом, Единым Несравнимым, оказывается грубым и вещественным. Одно только Божество в строгом смысле невещественно. Они невидимы. Впрочем, и сие свойство принимается отцами ограниченно. Ангел, душа, демон, — говорит св. Дамаскин, — хотя и не имеют грубости телесной, но также имеют вид и ограниченность, свойственные своей природе. Одно Божеское Существо неописанно, совершенно безвидно, необразно и неограниченно“.[251]

Это учение проповедуется по определению Святейшего Синода во всей России, это учение преподается всем юношам, приготовляющимся быть пастырями народа, преподается для собственного знания их и для научения народа. Где ж произвол в понятии о относительной бесплотности духов, произвол, в котором обвиняет священник епископа? Поспешил священник сказать, что епископ ничем не может доказать, чтоб Св. Писание и св. отцы называли духов бесплотными только относительно! Поспешил священник обвинить епископа, что епископ поспешил возвести на степень положительности мнение о телесности души и духов (с. 38). Вся Православная и Восточная Церковь исповедует невидимость и безвидность духов по отношению к нам и вместе исповедует, что они имеют вид и ограниченность, свойственные своей природе. Епископ Игнатий последует со всею точностию верованию Православной Церкви, а священник Матвеевский уклонился от нее по произволу своеобразным и опрометчивым толкованием недоступного для постижения человеку, проводящему жизнь посреди житейских попечений (Преподобный Макарий Великий. Беседа 21, гл. 4).

Священник говорит, якобы епископ сознался, что Священное Писание и святые отцы постоянно называют духов бесплотными. В „Слове о смерти“ нет этого сознания, которое было бы признаком колебания в мнении. Положительно изложено вышеприведенное учение в том смысле, в каком оно возвещается Церковию. И Писание и отцы постоянно называют духов бесплотными, не входя в определение этой бесплотности как общеизвестной. Очень редко и очень немногие из отцов занимались разрешением собственно этого вопроса.

Священник осудил своевольное и своеобразное толкование Св. Писания. Он сделал это правильно, потому что Св. Церковь принимает Писание не иначе, как по объяснению его св. отцами. Даже в грамоте, которая выдается архиереем каждому священнику по рукоположении, вменяется ему в обязанность объяснять Писание не произвольно, а в том смысле, в каком оно объяснено отцами Церкви. После правильного суждения, в противность этому правильному суждению, священник внезапно увлекся к своеобразному объяснению значения в человеке души и духа, противному учению не только отцов, но и самого Св. Писания. Он утверждает, что в Писании повсюду значение духа и души в человеке тождественно.

Писание не держится скрупулезно точности в выражениях, сохраняя всегда точность в смысле. Оно употребляет слово „дух“ для обозначения всей невидимой части человеческого существа, употребляет оно для той же причины и слово „душа“. Такое значение имеет слово „дух“ в изречении Спасителя: Отче, в руце Твои предаю дух Мой (Лк. 23; 46). Такое значение имеет слово „душа“ в изречении Спасителя: Душу Мою полагаю за овцы, область имам положити ю, и область имам паки прияти ю (Ин. 10; 15, 18). В таком же значении употребляются наиболее эти слова св. отцами. Но то же Св. Писание не без важной причины разделяет в человеке душу от духа (Сол. 5; 23 и Евр. 4; 12).

Разделяют душу от духа и св. отцы, когда это требуется для глубокого объяснения аскетического невидимого подвига. Духом называется словесная сила души человеческой, в которой напечатлен образ Божий и которою она отличается от животных; животным Писание также приписывает души (Лев. 17; 11, 14). Мы оставляем дальнейшее суждение об этом предмете, так как в „Слове о смерти“ о нем ничего не говорится. Довольно сказать, что священник принял первый образ употребления этих слов Писанием и отцами, а второй отверг, не дав ему никакого значения. Он усвоил себе односторонний взгляд свой, как бы решительно правильный, для созидания на нем возражений против „Слова о смерти“, что дальше будет видно.

Пока укажем на явление, достойное особенного внимания. Священник, только что произнесший приговор, что произвольное толкование Св. Писания вводит в заблуждения, сам при посредстве произвольного толкования достигает ереси, впадает в богохульство. Как вы думаете, что он утверждает? Он утверждает, что духи отличаются от Бога по воле и уму — только! (с. 30, 1–я строка снизу.) Иначе сказать, духи такого же естества, как и Бог, духи такие же Боги, но не столько умные и могущественные, как главный Бог. Ошибаетесь, священник, тяжко ошибаетесь. Бог отличается от сотворенных духов Существом Своим. Столько нелюбимый вами преподобный Макарий Великий говорит: „Ниже премудрии (ученые) премудростию своею, ниже разумнии разумом своим возмогли поняти тонкость души, или сказать, каким образом она существует, кроме тех, которым чрез Духа Святаго открыто постижение и точное души познание. Но ты здесь размысли, разсуди, и внемли, и слыши, что она есть? Той есть Бог, а она — не Бог; Той — Господь, а она — раба; Он — Творец, а сия — тварь; Тот — Создатель, а она — создание. Нет никакого подобия между естеством Того и сея“ (Беседа 49, гл. 4. Эта цитата помещена в „Слове о смерти“).

Видим и в богословии св. Иоанна Дамаскина постоянное предостережение, чтоб духи по какому — либо недоразумению не были поставлены в один разряд с Богом (Точное изложение Православной веры. Книга 1–я, гл. 13, XIV; Книга 2–я, гл. 3, 12). В книге 4–й, главе 13 св. Иоанн говорит: „Благий, Всеблагий и Преблагий Бог, будучи весь благость, по безмерному богатству Своей благости, не потерпел, чтоб благо, то есть естество Его, пребывало одно и никто не был причастником Его. Для сего Он сотворил умные и небесные силы, потом видимый и чувственный мир, наконец, человека из умного и чувственного естества. И так все сотворенное им, по самому бытию, участвует в Его благости, потому что Он для всех есть бытие, все в Нем существует не только потому, что Он привел все из небытия в бытие, но и потому что сила Его сохраняет и поддерживает все Им созданное. Особенно же участвуют в Его благости живые существа, как по бытию, так и по причастию жизни, и еще более существа разумные как по сказанным выше причинам, так и потому, что имеют разум, ибо последние (т. е. существа разумные) несколько ближе к Нему, хотя Он несравненно выше всего“.

Погрешность, погрешность величайшей важности — признание ангелов такими же духами, каков Бог, — принадлежит всем, признающим неограниченную бестелесность сотворенных духов. Приписать духам неограниченные свойства, значит, приписать им неограниченное естество. Это приводит в величайшее затруднение материалистов, знающих основательно математику и химию. Приписание неограниченной тонкости существам ограниченным — нонсенс. Этот нонсенс противоречит неоспоримым выводам математики и осязательно доказанным результатам химических исследований. Математик и химик, услышав чуждое смысла учение о духах, отвергают существование духов. Иное поведение невозможно для математика и химика, того требуют усвоенные ими понятия и убеждения. Вот какая теория примыкает к новейшему материализму и подает ему руку — употребляем выражение священника (с. 34).

Напротив того, учение о духах Православной Церкви удовлетворяет требованию математики, находящей в предметах ограниченных ограниченные свойства, удовлетворяет требованию химии, видящей во всяком ограниченном предмете соответственную ему вещественность. В чем заключается материализм? Преимущественно в отвержении духов. Отвергают духов даже многие из признающих христианство. Затем многие отвергают вочеловечение Бога, но собственно Бога отвергают одни легкомысленные. Все мужи ученые, занимающиеся исследованием законов вещества, находящие свою славу в открытии частицы этих законов, которых разнообразие и множество неисчислимы, сознают существование того неограниченного Ума, Которым составлены эти законы, служащие зеркалом, отражением, свидетельством этого Ума. Если б западная схоластика не унизила христианства, не было бы деистов, или их было бы очень мало.

Священное Писание нигде не занимается отдельным решением вопроса о бесплотности духов, но вопрос этот вместе с тем решен в Писании со всею ясностию, решен в той системе, в которой решены многие другие вопросы, решен именно так, как объясняют его отцы. Дух плоти и кости не имать, — сказал Спаситель, — якоже Мене видите имуща (Лк. 24; 39), т. е. духи не имеют человеческой плоти. Бесплотны, как не имеющие этой плоти, а не как чуждые всякой вещественности. Сравнение: якоже Мене есть сравнение с человеческою плотию Господа. В Евангелии Луки повествуется, что архангел Гавриил был послан Богом в Назарет, что он взошел к Божией Матери, что говорил с Нею, что по окончании благовестия вышел от Нее (Лк. 1; 26–38). Вот зависимость ангела от пространства и времени!

В Евангелии Марка сказано, что когда мироносицы вошли в гробовую пещеру, в которой было положено тело Господа, то увидели юношу, т. е. ангела, сидящего с правой стороны. Этот юноша был одет в белую одежду и говорил с женами (Мк. 16; 5, 6). Вот вид ангела! При другом посещении гроба мироносицами предстали им два мужа в блистающих одеждах и говорили с ними (Лк. 24; 4, 5). Мария Магдалина при особенном посещении своем гроба Господня увидела двух ангелов в белом одеянии: одного в головах, другого в ногах, где лежало тело Иисусово (Ин. 20; 12). Вот точнейшее определение отношения ангела к пространству! Ангел при явлении своем Гедеону, судии Израильскому, имел жезл в руке своей, когда он прикоснулся этим жезлом к приготовленной жертве, жертва воспламенилась (Суд. 5; 21). Ангел при явлении своем лжепророку Валааму имел меч в руке (Числ. 22; 31). Сколько различных свойств, принадлежащих духам, вынаруживается из приведенных мест Св. Писания!

Как видно из Писания, что духи подчинены пространству и времени, хотя в несравненно меньшей степени, нежели мы, так научает этому и православное богословие. Оно говорит: „Необычайная скорость и быстрота, с которою ангелы переносятся с места на место, доказывает, что они не стеснены, подобно нам, формами пространства и времени. Однако и сие свойство допускает ограничение. Св. Дамаскин говорит опять: ангелы ограничены, ибо когда находятся на небе, не бывают на земле, и когда Богом посылаются на землю, не остаются на небе и не могут в одно время быть и действовать здесь и там“ (§ 97, ст. 6, с. 96).

Что странного видит священник в учении Великого в преподобных Макария, когда сей отец, согласно с Св. Писанием, для точного объяснения незнающим, исчисляет члены духов, говоря, что они имеют очи, руки и прочие члены, какие имеет человек, облеченный в свое тело (с. 29)? Разве мироносицы и прочие святые, упоминаемые Писанием, видели ангелов в образе юношей и мужей без глаз, без носа, без рук? Что странного видит священник в поведении св. Андрея, когда этот угодник Божий, подобно поведанию Св. Писания, говорит, что ангел подал ему руку? Учение св. Макария решительно согласно с учением Св. Писания, и оно, по особенному значению его, приведено в „Слове о смерти“. Св. Макарий говорит, что ангелы и души имеют свой вид и что этот вид есть вид человека в его теле (Беседа 7). В этом виде являлись ангелы мироносицам, апостолам и другим лицам, по поведанию Св. Писания (Деян. 1; 10; и 10; 30; Суд. 13; 6, 10 и пр.). Что находит странного священник в рассказе прп. Феодоры, увидевшей ангелов в образе юношей с прекрасными лицами и волосами, в блистающих, как молния, одеждах, препоясанных по сосцам златыми поясами? Что тут странного, когда точно такими видели ангелов мироносицы по повествованию Евангелия?

Священник относится о учении св. Макария с ирониею. Еще с большею ирониею он относится о доказательстве свойственной духам вещественности повествованиями, встречающимися в жизнеописаниях некоторых святых, о том, что святые, говорит священник, или сами били злых духов или были биты от них (с. 29). Для усиления иронии священник извратил слова епископа и представил мученический подвиг аскетов чем — то вроде глупой драки. В „Слове о смерти“ читается: „Многие из них (святых) претерпели лютые биения от бесов (например, Антоний Великий). Другие, получив силу от Бога, подвергали биению падших ангелов (см.: Житие св. Андрея 2 дек., св. мц. Иулиании 21 дек.). Преподобный Антоний Великий был дважды истерзан духами, преподобный Макарий Великий был подобен тени от жестоких терзаний, претерпенных им от духов“ (Алфавитный Патерик).

Борьба с духами в помыслах и ощущениях свойственна всем христианам, проводящим жизнь по заповедям Божиим. Явная борьба попускается от Бога преуспевшим аскетам, чтоб соделать их способными к приятию христианского совершенства (Прп. Макарий Великий. Слово 7, гл. 14–16; Слово 4, гл. 6–7). Облецытеся, — говорит апостол, — во вся оружия Божия, яко возмощи вам стати противу кознем диавольским, яко несть наша брань к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к мирод ер жителем тмыі века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6; 12). Описанием той и другой борьбы преисполнены жития святых и аскетические творения их. Тон насмешки священника по отношению к этой брани приводит к мысли, что священник не верит ей, подобно многим мудрецам нашего времени.

Выше сказано, что священник усвоил себе односторонний взгляд на значение слов „дух“ и „душа“ в Св. Писании в противоречие Писанию, которое употребляет эти слова в двояком значении. В оправдание свое он говорит, что только в двух местах Писание отделяет душу от духа (с. 31). Это оправдание бессильно. Только в одном месте Писания троичность и единство Лиц в Боге выражены с полною ясностию и определенностию (Ин. 5; 7). Этим нисколько не ослабляется свидетельство Писания. Взгляд свой священник приписывает Писанию (с. 32), как Лютер приписывал свои мнения Евангелию. Называя уже этот взгляд, собственный свой, мнением Писания, он говорит, что „на основании Св. Писания большинство св. отцов допускало совершенную невещественность души и духов, но пока мысль Церкви об этом предмете не была определена точно, иные из древних отцов и учителей позволяли себе думать несколько иначе“.

Священник указывает на Иустина, Иринея, Кесария, допускавших, хотя в неопределенных выражениях, вещественность ангелов и души (с. 32). В выноске, состоящей из двух строк, он говорит, что мысль Иустина, Иринея и Кесария привел св. Иоанн Дамаскин в своем „Точном изложении Православной веры“. Но, продолжает священник, знаменитейшие отцы и учители Церкви, истинные столпы веры — св. Игнатий Богоносец, Афанасий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и другие — были решительно того мнения, что ангелы и души невещественны. В выноске против этого места священник говорит, что „по множеству мест он не решается делать выписок из этих отцов“ (с. 32). Примем этот труд на себя.

Возьмем для этого житие преподобного Антония Великого, так как в житии много поведается о духах. Написано оно св. Афанасием Великим, патриархом Александрийским, истинным — истинным столпом Церкви. Святой Афанасий Великий говорит: „Антоний поведал о себе, что он часто видел диавола таким, каким действием Божия откровения видел его и Иов. Глаза его подобны взору денницы, из уст его исходят огненные струи. Волосы его также рассыпают огонь, из ноздрей его исходит дым. (Vita beati Antonii, caput XVI. Patrologia. Tom JXXIII). Они, духи, иногда являясь, поют с приятностию, часто, когда мы читаем, отвечают подобно эху на последние слова (там же и в той же главе). Часто приходят ночью, принимая вид ангелов Божиих, хвалят подвиг, удивляются постоянству, обещают будущие награды. Вид святых ангелов приятный и спокойный, потому что они не спорят, не кричат, ниже слышен голос их, но, приходя в молчании и с тихостию, сообщают сердцу радость, веселие, благонадежие, потому что с ними Господь, источник и начало радости… их благость такова, что если кто, по причине немощи человеческой, придет в страх от сияния их, они тотчас отъемлют этот страх от сердца“ (там же, сaput XVIII).

Святой Иоанн Златоуст в 53–й беседе на Евангелие Матфея говорит: „Лежащие на одре с великою силою потрясают его и страшно взирают на предстоящих, когда душа силится удержаться в теле и не хочет разлучиться с ним, ужасаясь видения приближающихся ангелов. Если мы, смотря на страшных людей, трепещем, то какое будет наше мучение, когда увидим приближающихся ангелов, грозные и неумолимые силы, когда они душу нашу повлекут и будут отторгать от тела“. В толковании на 41–й псалом он говорит: „Сколько демонов носится в этом воздухе? Сколько противных властей? Если бы только Бог позволил им показать нам их страшный и отвратительный образ, то не подверглись ли бы мы умопомешательству? Не погибли бы?“ — Вот выписка из отцов, на полную достоверность которых ссылается священник.

Святой Игнатий Богоносец, по повествованию историка Никифора (Книга 13, гл. 8), установил в Церкви пение на два лика вследствие Божественного откровения (нелишне будет читателю обратить внимание на то, что Иов, Антоний Великий, Игнатий Богоносец видели духов по Божественному откровению), в котором он видел ангелов, поющих таким образом. (Преосвященный Филарет в „Историческом учении об отцах Церкви“ говорит, что св. Игнатий, по свидетельству Сократа, в подражание пению чинов ангельских, ввел пение антифонное в Церковь Антиохийскую. Том 1, § 19, с. 21, изд. 1859 г.).

Заглянем же и в книгу св. Иоанна Дамаскина: посмотрим, точно ли он основывает свое учение о духах и душе на творениях Иустина, Иринея и Кесария? В главе о ангелах Дамаскин ссылается на Афанасия Великого, Феодорита и Немезия. Писатели, выставленные священником, вовсе не упоминаются (Книга 2–я, гл. 3). В главе о человеке, в которой излагается учение о душе, Дамаскин ссылается на Афанасия Великого, Григория Богослова, Максима Исповедника и Немезия, опять о писателях, выставленных священником, нет помину (Книга 2–я, гл. 12).

В православном „Богословии“ сказано в решительное противоречие поведанию священника, что святые отцы понимают бестелесность ангелов в смысле ограниченном. Отчего такое противоречие в ссылке на св. отцов? Оттого, что только при внимательном чтении и изучении св. отцов делается ясным их точное мнение о духах, о которых они, как и Писание, говорят как о существах бестелесных в общих выражениях, не останавливаясь на определении степени их бесплотности и изредка говоря так, что мнение их обнаруживается с ясностию, требуемою при разрешении настоящего вопроса.

(Например, св. Василий Великий говорит в „Беседе на то, что Бог не есть причиною зол“: „Что ж касается его, диаволова, естества, то оно — бесплотное, по словам апостола: несть наша брань к плоти и крови, но к духовом злобы (Еф. 6; 12). Место начальства его в воздухе, как тот же апостол сказал: по князю власти воздушныя (Еф. 2; 2)“. Очевидно, что св. Василий называет диавола бесплотным сравнительно с нами, имеющими плоть и кровь, и указывает его место, что свойственно одним ограниченным существам, подчиненным пространству и времени. Далее в этой же беседе св. Василий Великий говорит, что полчища демонов, подчиненных князю их, пребывают в воздухе, что под словом „воздух“ надо разуметь все пространство, находящееся между небом и землею.).

Приведенное нами в весьма сокращенном виде место из сочинений Афанасия Великого есть единственное в сочинениях этого отца, в котором духи описываются так отчетливо. Весьма, весьма немногие из отцов, и то из аскетических отцов, взошли в подробное объяснение духов и души. Первое место между этими объяснениями занимает объяснение Макария Великого. Оно имеет для аскетов величайшую важность и по необыкновенному обилию благодатных даров, которыми был преисполнен этот угодник Божий, полную достоверность. Он был отцом отцов, наставником святых и преподобных.

Обратимся к рецензии. Основавшись так правильно на Св. Писании, сославшись так удачно на св. отцов, столпов Церкви, уклонившись так благовидно от цитат, спрятав так искусно великого отца Иоанна Дамаскина в едва заметную выноску, оклеветав его, священник с торжеством победителя, держа в деснице неумолимую секиру правосудной, умнейшей, запасшейся всеми нужными познаниями цензуры, судит уже преподобного Макария Великого как обвиненного и уличенного, поставляет на суде своем вопрос: „Как же св. Макарий Великий мог усвоить себе образ мыслей, столько не согласный с понятиями величайших отцов христианства“ (с. 32)? Вопрос этот решается священником так: „Он мог найти убеждение в телесности души и духов, столько распространенным между скитскою братиею, что и сам усвоил его“, — и пр. (с. 33).

Мы, с своей стороны, находим нужным, во — первых, заметить, что при путешествии Макария Великого в скитскую пустыню она была необитаема иноками, что он жил в ней отшельником, что впоследствии пустыня эта населилась приходившими к нему и предававшими себя его руководству аскетами, а не такими личностями, которые бы способны были руководствовать его. Его называли земным Богом, до такого он достиг совершенства. Чудотворцы находились в безусловном повиновении у него. Находим нужным, во — вторых, спросить самого Макария Великого, откуда он заимствовал учение о духах и душе? „От Святого Духа“, — отвечает Великий Макарий. „Редкие, — говорит он, — даже из святых сподобляются этого опытного и вместе благодатного познания. Оно достояние самых совершенных христиан“ (Беседа 7). Подлинные слова Макария святого помещены в „Слове о смерти“. Божественною благодатию отцам было открыто то, к чему чрез пятнадцать веков пришла и наука.

Полемику против вещественности духов, им свойственной, полемику, которую священник признает основанною на Св. Писании и на св. отцах, он навершает сообщением сведения, которому усиливается придать величайшую важность сведения, скрывавшегося доселе в неизвестности. Скрывалось оно в неизвестности не от кого — либо — от всей Православной Церкви. Он говорит: „Наконец, Церковь, находя это мнение неосновательным, на Седьмом Вселенском Соборе, Втором Никейском, в четвертом заседании, провозгласила невещественность ангелов и души“ (с. 33).

Где помещено это определение Седьмого Вселенского Собора и в таком ли характере, в каком выдает священник? Его нет в канонах Седьмого Вселенского Собора, его нет в полном собрании правил вселенских и поместных соборов и святых отцов, правил, которыми руководствуется Восточная Церковь и которые изданы от Святейшего Синода.[252] Его нет в описании деяний собора в церковной истории преосвященного Иннокентия[253], его нет в церковной истории Флери[254], в которой четвертое заседание описано очень подробно. Флери делает следующее замечание в главе об этом заседании: „Кажется, что в значительном числе епископов, присутствовавших на соборе, не было ни одного достаточно опытного в критике, потому что собором было принято много подложных сочинений. Это не имеет никакого влияния на определение собора, потому что оно достаточно утверждено на сочинениях истинных“ (т. 3, кн. 44, гл. 32). Предметом собора было восстановление почитания икон, каноны собора относятся единственно до благочиния церковного.

Где же почерпнул священник сообщаемое им сведение? У иностранного и инославного писателя Лаббея в деяниях собора, вероятно, на латинском языке. Если так, то сведение, голословно высказанное, не имеет для нас никакого веса. Для веса, особенно для веса, который придается священником, необходимо, чтоб сведение было изложено отчетливо, подробно, верно. Неужели собор отверг учение преподобного Макария Великого, преподобного Кассиана Римлянина, святого Иоанна Дамаскина? Неужели собор нашел, как нашел священник, что эти святые отцы противоречат прочим святым отцам? Неужели собор сделал извлечение из этих отцов, как делалось на всех соборах и как сделано на этом соборе в отношении к почитанию икон: сличил учение одних отцов с учением других, сличил учение с учением и на основании этого сличения дал постановление, которым разрешается седмивековое церковное недоумение? Неужели это важнейшее постановление, если б оно состоялось, пребыло неизвестным в России? Если б оно точно существовало, то „Богословие“, в котором помещено учение о духах св. Иоанна Дамаскина, названное, вообще, учением отцов, никак бы не было принято в всеобщее учебное руководство и Российскою и Греческою Церковию. Тут кроется подлог. Если сказано было что о бесплотности духов, то сказано так, как исповедовалось всегда в Церкви. Напротив того, книга святого Иоанна Дамаскина „Точное изложение Православной веры“[255] напечатана по определению Святейшего Синода.

В предисловии к книге сказано: „Святой Иоанн Дамаскин есть один из великих учителей Церкви, которого труды и подвиги посвящены были пользе современников его и душеспасительны были и будут последующим чадам Церкви Христовой. Истины Слова Божия св. Дамаскин объясняет самим Словом Божиим, вместе с сим призывает в пособие и здравое размышление, просвещенное светом откровения, а в том и другом случае чаще всего повторяет слова предшествовавших ему учителей Церкви. Книга о Православной вере составляет сокровищницу отеческих мыслей о предметах веры. Св. Дамаскин соединил воедино все бывшие до него соборные и отеческие определения догматов веры и не только собрал изречения отеческие, но и проник дальновидным зрением в самый дух учителей веры, открыл глубины духа разновременных глубоких учителей веры“.

Сочинения св. Макария Великого не были известны Дамаскину, что легко могло случиться в то время, когда книгопечатание еще не существовало. По крайней мере, Дамаскин ни разу не сослался на них, и не видно, чтоб заимствовал из них свое учение. При изложении его указаны им отцы вышепоименованные, наиболее те, которых священник называет величайшими. (Доселе такого подразделения мы не слыхали. Великими Церковь назвала тех святых, которые в подвиге своем превзошли других. Такими были некоторые из святителей, из мучеников, из иноков. Между дарами Святого Духа нет того столкновения, которое вводит священник, хотя эти дары различны, как нет разногласия между членами тела, хотя служение их различно. Этому научает нас Св. Писание (1 Кор. 12; 4–30).

Святители в писаниях своих наиболее опровергали современные им лжеучения и преподавали нравственность, общеназидательную для всех христиан. Аскетические писатели, напротив того, не занимаются рассматриванием догматов веры и преподают правила нравственности и подвижничества, исключительно нужные для аскетов. Великие между иноками были выше по личному благодатному преуспеянию, нежели великие между святителями. Таково мнение святого Григория Богослова и других отцов. Польза Церкви, принесенная святыми святителями, была обширнее.) Сочинения преподобного Макария Великого всегда признавались Церковию возвышеннейшим аскетическим творением. Они содержат учение о совершенном христианстве. Аскетические писатели последующих времен говорят о них с величайшим уважением и ссылаются на них со всею доверенностию. Беседы его дважды были переведены в Московской Духовной академии[256]. Слова, где также помещено учение о духах, издаются от Святейшего Синода.[257]

Окончив полемику о вещественности духов на основании Св. Писания и св. отцов, на основании богословия, священник переходит к полемике на основании науки и собственных соображений. Любопытно и философское соображение автора, — говорит священник (с. 29). Предоставляем прочитать кому угодно это соображение и в „Слове о смерти“, и в рецензии священника. Священник не узнал значения критикуемой им статьи. Это — извлечение из математической теории о бесконечном, о величинах конечных, о отношении их к бесконечному, о взаимном их отношении между собою, а отнюдь не произвольное соображение. Великолепна теория положительной науки математики: открывает эта теория возвышеннейшие понятия, к которым иным путем, кроме основательного изучения математики, достигнуть невозможно. Чтоб объяснить сколько — нибудь для всех и каждого, каким образом отвлеченные понятия удобнее, подробнее, отчетливее изображаются числами, нежели словами, укажем на общепринятый обычай в учебных заведениях изображать числами способности, прилежание, успехи в науках, состояние нравственности.

Сделаем еще какое — нибудь применение из упомянутой теории к относительной бесплотности духов. Для этого возьмем отношение чисел к человеческой способности исчислять. Все числа могут быть исчислены, потому что все числа исчислимы по неотъемлемому свойству своему. Вместе с тем исчислимые числа, достигнув известной величины, делаются неисчислимыми для человека, по невозможности человека исчислить их. Таким образом, исчислимые числа могут быть вместе и неисчислимыми.

Подобно этому невещественные духи по отношению к человеку вместе вещественны по отношению к самим себе. Это доказательство необыкновенно сильно, потому что степень невещественности духов по свойству математики со всею верностию может быть изображена числом. Будучи изображена числом, она получает неотъемлемое свойство ограниченности по ясному, положительному закону математики. Далее, все числа, столько разнящиеся между собою, равны пред бесконечным, потому что разность между бесконечным и каждым числом, как бы оно ни было велико, есть бесконечное. Бесконечным со всею верностию и точностию, невозможными для слов, изображается Бог. С такою же точностию числа изображают различное значение тварей. Итак, разность между Богом и всеми без исключения тварями, столько различествующими между собою и столько превосходящими одна другую, бесконечна. Не то же ли возвещает богословие, что объясняет математика из своих выводов, имеющих неопровержимую положительность по свойству средств, которыми приобретено знание?

Священник против извлечений из положительной науки выставляет свои философические соображения (с. 33). Эти соображения заключают в себе несколько вопросов, разрешение которых принадлежит физике и химии. Из самих вопросов видно, что давший их не знаком с этими науками. Трудно рассуждать о веществе без помощи наук, объясняющих его. Священник понимает вещество в том грубом, стесненном значении, в каком понимали его до явления в конце прошедшего столетия химии, до тех гигантских успехов, которые сделаны ею вслед за ее рождением. Вещество может быть невесомым в противность мнению священника. Оно может не подлежать нашим чувствам в противность этому мнению. Оно при изменениях своих весьма часто, почти всегда не сохраняет всех своих свойств. Что значит вес какого — либо вещества? Это степень его притяжения к земле, потому что тяжесть есть сила притяжения земли, которою земля привлекает к себе тела, принадлежащие ей. Так воздух может быть взвешен, потому что имеет тяжесть, а не потому что его взвешивают в физическом аппарате, как думает священник. Если б средство к взвешиванию и не было изобретено, то свойство быть взвешенным оставалось бы при воздухе.

Свет, напротив того, называется в химии веществом невесомым. Свет, которым озарена земля, принадлежит солнцу, какое его отношение к силе притяжения земли и существует ли оно, нам неизвестно. Между тем, свет действует на земле как вещество: разлагается разнообразно земными телами и производит цвета. Цвета, священник, происходят от разложения света, а не от действия воздуха, как вам представилось. Вещество, пребывая тем же веществом, но в разных видах, может иметь разные свойства: так вода имеет различные свойства в различном химическом соединении с теплородом. Она имеет одни свойства, находясь в виде льда, другие, находясь в жидком виде, еще другие, перешедши в вид паров.

Химия достигла самых утонченных разложений вещества, она ясно видит, что разложения могли бы быть продолжены, но человек, по ограниченности способностей своих, не может привести в исполнение разложения, которое было бы возможно по свойствам вещества. Он останавливается. Как числа, достигши громадных размеров, делаются для него неисчислимыми, так и вещество в своих возвышенных разложениях недоступно для него, недоступно и для его телесных чувств, и для его постижения.

Хотя химия и называет некоторые вещества началами, но так называет их — это ее учение — по той причине, что они не разложены и не видится возможности разложить их. По такому опытному понятию, доставленному наукою, в которой постоянно опыт идет рядом с суждением и которая признает правильным только то суждение, которое подтверждено опытом, мы приходим к заключению, что материя может быть, в известном состоянии своем, не способною к подчинению нашим чувствам, а в других случаях мы можем подвергаться ее действию и вместе нисколько не понимать этого.

Таковы отношения наши к безжизненному веществу. Что ж сказать об отношениях к органической силе, которою растения живут, животные живут, чувствуют, действуют? Органическая сила — эта жизнь тел — совершенно непостижима для человека. Тем непостижимее жизнь души человеческой, в особенности же жизнь человеческого духа. В „Слове о смерти“ сказано то, что открыто Св. Писанием и св. отцами, собраны некоторые сведения, доставленные наукою и опытом. Важный опыт умолчан. Так как о нем сделан вопрос в рецензии, дадим на него ответ теперь. Спрашивает священник: „Когда отсекают у тела руку или ногу, что делается с соответствующим членом души“ (с. 34)? Отвечаем: по опытам известно, что член этот остается на своем месте. Лишенные рук и ног явственно ощущают присутствие этих членов и способность действовать ими, способность, остающуюся в бездействии по причине отнятия орудия ее — телесного члена.

1) Священник говорит: не знаем, занимают ли ангелы и души какое место в пространстве (с. 34)? Это со всею ясностию видно из приведенных мест Евангелия и из учения отцов Церкви. Когда ангелы сидели в гробовой пещере, в которой положено было тело Господа, то они занимали известное пространство. Что этого проще и яснее? Душа каждого человека во время его земной жизни занимает пространство, ограничиваемое его телом, из тела она не выходит. Что этого проще и яснее? Писание называет тело хижиною, т. е. местом жительства души (2 Пет. 1; 13). Учение „Богословия“ об этом предмете нами уже приведено.

2) Священник говорит: „Если вы даете хотя малейшую вещественность душам и духам, то должны отказать им в вечном продолжении их бытия“ (с. 34). Да! В „Богословии“, столько раз цитированном нами, читается: „Ангелы о дарены бессмертием. Впрочем, бессмертны ангелы, по словам св. Дамаскина, не по естеству, а по благодати, ибо все, имеющее начало по естеству, имеет и конец“ (§ 97, с. 97). По воскресении и обновлении благодатию и тела наши, оставаясь телами, будут бессмертны. Создан человек и по телу бессмертным. Если тела наши сотворены бессмертными, если по воскресении они опять будут бессмертны, то откуда священник заимствовал свое возражение? Очевидно, из усвоенных им превратных устарелых понятий о веществе, заимствованных у западного схоластизма, а современною наукою сложенных в архив как пригодных лишь для истории науки. Противореча науке, священник вместе противоречит и учению Православной Церкви, противоречит „Богословию“, по которому обучают во всех семинариях и которое должно бы быть известным ему.

3) Священник говорит: „Наконец, и здесь главная трудность: как изъяснит автор из вещественности души все ее свободные и разумные обнаружения — действия мысли, чувства, желания“ (с. 34)? Очень просто и легко. Ведь тело имеет свои чувствования, которые совершенно отличаются от телесной вещественности, исходя, впрочем, из нее. Подобно этому и душевные чувствования и движения отличаются от ее сущности. Органическая сила, жизнь, недоступна для понятия человеческого, как сказано выше по определению науки: она непостижима в червячке, мухе. Как они движутся? Как чувствуют? Как действуют? Непостижима она в теле человеческом, тем непостижимее в душе, еще непостижимее в духе. Как рождается мысль? Как она летает свободно по вселенной, притом пребывая при уме? Какое отношение к уму сердца, которое своими чувствованиями сообразуется с мыслями?

Действие души на тело — ясно. Тело во всем объеме своем ощущает это действие. Когда душа выйдет из тела, прекращается ее действие на тело. Имеется и действие духов на тела человеческие и вообще на вещество. Так онемел Захария от действия на него ангела (Лк. 1; 20–22), так воспламенилась жертва Гедеона от прикосновения к ней жезла, который держал в руке явившийся к нему ангел, так ангел прикоснулся широте стегна Иаковля и отерпе широта стегна Иаковля, егда ангел боряшеся с ним (Быт. 32; 25). Так ангелы в Содоме, простерши руки, вовлекли Лота во внутренность дома и затворили двери дома, а людей, собравшихся к дверям дома, поразили слепотою (Быт. 19; 10). Так читается во второй книге Царств (24; 16–17), в описании моровой язвы: Простре ангел Божий руку свою на Иерусалим погубити его, и раскаяся Господь о зле и рече ангелу, погубляющему люди: довольно ныне, отыми руку твою. И ангел Господень бе стоя пред гумном Орны Иевусеанина. И рече Давид к Господу, егда виде ангела биюща люди. Так ангел Господень восхитил Филиппа с дороги из Иерусалима в Газу и поставил его в Азоте (Деян. 8; 39), так ангел толкнул в ребра апостола Петра, так по действию ангела спали железные цепи с рук Петра (Деян. 12; 7).

О действии демонов также упоминается в Писании: сатана связал тяжким недугом женщину, исцеленную Господом (Лк. 13; 16), на праведного Иова он навел тяжкую болезнь (Иов. 2; 7), демон любил Сарру, дочь Рагуила, убивал мужей ее, убежал в Египет, когда обонял курение (курение вещественное), был связан ангелом (Товит 6; 7–8). Поведаемое здесь Св. Писанием о духах с совершенною сходственностию поведается и св. отцами. Для тех, которым непонятно или очень мало понятно неодушевленное вещество, тем более непонятны естество и свойство сотворенных духов.

Объяснение словами тщетно там, где нужно объяснение из аскетизма. Церковь воспевает своему мудрецу: „Деяние обрел еси богодухновенне, в видения восход“ (тропарь священномученику). Полезно всем, имеющим богословские познания по букве и решающимся судить единственно из них о сочинениях аскетических, обратить должное внимание на следующее прекрасное место одного из наших современных церковных писателей: Проспер Аквитанский, один из пламенных чтителей Августина, в 432 году подверг строгому рассмотрению мысли (преподобного) Кассиана, или, как выражался он, „собеседника“ (соііаіог). Но Кассиан основывался в своих мыслях на опыте людей, „проходивших степени жизни духовной со вниманием, и, имея в виду Августина, замечал, что благодать далеко менее можно защищать пышными словами и говорливым состязанием, диалектическими силлогизмами и красноречием Цицерона, чем примерами египетских подвижников“ (Историческое учение об отцах Церкви Филарета, архиепископа Черниговского. Т. 3, § 202, с. 55, изд. 1859 г.).

Западная Церковь не любит Кассиана по многим причинам, она причислила его к еретикам, как сказано в „Слове о смерти“. Но Восточная Церковь чтит его между святыми, и между такими святыми, которые заслуживают по писаниям своим особенного уважения и доверенности чад Церкви (Лествица. Слово 4). Приведенный нами писатель говорит в той же статье: „Кассиан защищает правоту среднего пути между путем Августина и путем Пелагия, и Церковь Восточная никогда не одобряла крайностей Пелагия и Августина“.

4) Во второй выноске (с. 32) священник делает наивный вопрос о том, с которого именно времени газы, пары, воздух, ветер, человеческое дыхание перестали называться духом? Хотя это известно всякому, знающему историю химии, но, не желая отзыв оставить неполным, отвечаем: в конце прошедшего столетия, когда внезапно родилась новая наука — химия, в особенности с того часа, как воздух разложен графом Левуазье на кислород и азот, этим низведен от достоинства начала к сложности, от духа — к материи. В радости, дошедшей до исступления, об открытии, долженствовавшим изменить все понятия человеков о веществе, граф бегал по улицам Парижа и кричал: открыл, открыл! Тогда пали в прах понятия, пред которыми благоговело человечество в течение тысячелетий, понятия о четырех стихиях и другие вымыслы и предположения, которыми заменялись точные сведения за неимением их. (Изложение Православной веры св. Дамаскина. Книга 2, гл. 8, 9, 10).

С приятностию и уважением читаются указанные здесь и подобные возглашения науки — младенца как результаты первых попыток ума человеческого, но последование им в настоящее время было бы смешным, чуждым смысла. К таким высоким понятиям почтенной древности, которые признавались неприкосновенною истиною и которые не имеют никакого основания, принадлежит знаменитое понятие о простоте веществ и существ. После разложения воздуха, при успехах химии, поддерживаемой математикой, понятие о простоте пало. Простым, то есть бесконечно тонким, чуждым всякой сложности, может быть только одно бесконечное. В число высоких познаний священника, видимо, входит и почившая теория о простоте в ограниченном. Руководствуясь этим понятием, схоластики заявляли простоту духов наравне с Богом.) Отсюда и начало материализма в настоящем развитии его: схоластика западных богословов оказалась слабою для противоборства против него, оказалась слабою по той причине, что основывалась на разуме и учениях человеческих, отвергши учение Духа, пренебрегши им в гордыне своей.

Мы уже сказали, что священник Матвеевский не сочувствует изложенному епископом Игнатием учению о чувственности рая. Впрочем, священник не очень усиливается опровергнуть это учение и на рецензию его посвящает краткую статью. „После того, — так начинает он эту статью, — как составитель „Слова о смерти“ допустил вещественность души и духов, неудивительно, что он признал и чувственность рая: ведь вещественные души, разлучась с телами, требуют себе вещественного местопребывания“ (с. 34). Очень верно. Читаем в „Богословии“: „Для духов (святых ангелов) должен быть где — либо свой особый мир, занимающий известное место во вселенной, который именуется в Св. Писании третьим небом (2 Кор. 12; 2) и небом небес (3 Царств 8; 27)“. Точно то же должно отнести к душам отшедших отсюда святых человеков. Священник говорит: „Церковь не высказала, что такое рай и где он находится“. Правда ли это?

Священное Писание прямо говорит: Насадил Господь Бог рай во Едеме на востоце (Быт. 2; 8). Оно говорит о древах райских (Быт. 2; 16–17; 3; 2–3; 7; 22). Оно поведает о употреблении в пищу райских плодов человеками, которые были в теле, следовательно, вкушали пищу вещественную. Так всегда признавала и Церковь, не заботясь тщетно определить выражений как о месте, так и о веществе рая, неясных для нас в настоящем нашем положении. В „Слове о смерти“ приведены отцы и жития святых, которыми подтверждается и несколько объясняется поведание Писания.

Священника сбивают с толку его отсталые понятия о веществе. Он признает вещество в одном видимом мире, за пределами наших телесных чувств ему нужно решительное отсутствие вещества, соответственно отжившему понятию о веществе. Все ограниченное — вещественно, положительно говорит наука. Опровержений, представляемых незнанием, в полученных его неопровержимых истинах, она принять не может. Опровергающий вещественность в ограниченном есть пред судом науки или решительный нигилист, или только деист.

Понятие о сотворенных духах и о не видимом нами мире, как бы о чем — либо решительно отвлеченном, равновесно опровержению существования невидимого мира и сотворенных духов. (Будут же человеки по воскресении своем наслаждаться блаженством рая в телах своих! Будут же человеки по воскресении своем мучиться в аде с телами своими! Огнь адский уготован для падших духов: этот огнь будет жечь и человеков в телах их, и духов бесплотных. Также райские наслаждения будут общие у духов и у человеков. В настоящее время, до воскресения, человеки наслаждаются в раю и мучаются в аде одними душами своими. Это засвидетельствовано Св. Писанием со всею ясностию и простотою, требующими прямого понимания и приятия верного, как говорит о вечном блаженстве и о вечной муке святой Тихон Воронежский. Для такого понимания необходимо признание для невидимого нашими телесными очами мира свойственной ему вещественности.) Существование чего — либо ограниченного вместе вполне невещественного — нонсенс.

В такой же краткой статье рассматривается местонахождение ада (с. 35). Священник, приведши слова епископа: учение, что ад находится внутри земли, есть учение Православной Церкви, делает вопрос: „Но где же, в какой символической книге, в каком катехизисе высказано это учение?“ По особенному значению вопроса, которым священник усиливается ниспровергнуть мнение епископа, также имеющее свое значение, должно рассмотреть, каким образом один пришел к своему мнению, а другой к опровержению этого мнения таким вопросом, который заставляет предполагать, что мнение составлено без всякого основания. Места Священного Писания и свидетельства святых отцов в обильном количестве, не заключающие в себе ничего спорного, напротив, имеющие самый ясный и определенный смысл, на которых епископ основал свое мнение, можно видеть в „Слове о смерти“.

Места, приведенные из Священного Писания, священник называет весьма спорными и, чтоб уловить в свое мнение читателя, в выноске пишет: „Например, что за доказательство: земля ecu и в землю пойдеши (Быт. 3; 19)? Читатель догадывается, какой смысл дает сочинитель последним словам“ (с. 35).

Неблаговидно, очень неблаговидно выставлен епископ и в отношении к благоразумию, и в отношении к добросовестности. Что это за доказательство?! — повторим слова священника. Если б оно было выставлено одно? — дополним слова священника. В „Слове“ приведены решительные места Писания, не нуждающиеся ни в каком объяснении, как, например, слова пророка Исаии: во ад снидеши и во основания земли (Ис. 14; 15), или слова апостола Павла: Господь сниде в дольнейшия страны земли (в преисподния места земли) (Еф. 4; 9). К словам из книги Чисел: Земля разседеся под ногами их и снидоша живы во ад (16; 29–33), — присовокуплена ссылка на них святого Димитрия Ростовского, выразившего со всею определенностию мысль, что ад находится во внутренности земли.

К словам из книги Иова, называющего ад землею тьмы вечныя (10; 20–22), присовокуплена ссылка на них святого Кирилла Александрийского, также выразившего со всею определенностию, что ад находится внутри земли и проч. и проч. Так много свидетельств Св. Писания и св. отцов, подтверждающих мнение епископа, что нет возможности не согласиться с ним. (Даже блаженный Августин, западный писатель, сказавший в сочинении своем на книгу Бытия (Кн. 12, гл. 33, 34), что ад не находится внутри земли, исправляет это мнение в своих Retractiones (Кн. 2, гл. 24) и говорит, что ему следовало бы сказать совершенно противное, т. е. что ад находится внутри земли.

Как священник Матвеевский выражает особенную доверенность к св. Афанасию Великому, то здесь нелишним будет упомянуть, что этот святитель положительно утверждает о местонахождении ада внутри земли (Послание к Антиоху, ответ на вопрос 19–й). Того же мнения и св. Василий Великий (На пророч. Исаии 5, 14). Признаемся: непонятно требование оглашения Катехизисом учению, оглашаемому в Церкви во всеуслышание всенародное на торжественнейшем пении Пасхальной утрени „Снизшел еси в преисподняя земли“ и проч. Учение, в Церкви провозглашаемое, нельзя не называть учением Церкви.).

Какое же значение имеет приведенный священником текст в „Слове о смерти“? Он помещен в начале статьи о аде, в предисловии, как содержащий в себе неясное указание, приготовляющее к тому, что с особенною удовлетворительностию объяснено последующими местами Св. Писания. Сделано это согласно с правилами литературы. Удостоверится в сказанном нами всякий, кто прочитает в „Слове“, оговариваемое священником действие епископа. Священник требует в вопросе своем, чтоб была представлена символическая книга в подтверждение мнения епископа. В „Слове“ представлена цитата из „Изложения Православной веры“ св. Дамаскина, которого церковное значение тщетно хотел стоптать священник.

Представлена также цитата из „Слова о исходе души“ св. Кирилла Александрийского, имеющего не меньшую церковную важность. Св. Кирилл председательствовал на Третьем Вселенском Соборе. На последующих соборах читались его сочинения как содержащие самое правильное учение веры и делались из них выписки для противоборства еретикам и для вспоможения соборам к составлению их постановлений. Упомянутое слово св. Кирилла печатается во всех Псалтирях с исследованием по распоряжению Св. Синода, на него сделана ссылка и в „Богословии“ преосвященного Антония и в „Богословии“ преосвященного Макария. Прочие отеческие церковные свидетельства и многочисленны и весьма важны. Цитата из святого Иоанна Златоустого, приводимая священником, выписана им из „Слова о смерти“, но священник значительно сократил слова Златоустого, лишил их того смысла, который они имеют, и направил в своем смысле. Совестно обличать такой образ действия. Читатель может видеть в „Слове о смерти“ мнение Златоустого о месте ада.

В рецензии того отдела в „Слове о смерти“, в котором с особенною подробностию рассматриваются мытарства, священник говорит: „И о мытарствах, и о жилище злых духов наша Церковь не произнесла своего суждения, а потому и мы не знаем, что сказать об этом. Впрочем, думаем, в строго богословском сочинении едва ли не лучше обходить такие и подобные вопросы простого любопытства, не имеющие нравственного значения и говорящие только воображению“ (с. 35, 36).

Учебник богословия не самое ли строгое богословское сочинение, тщательно избегающее всякого излишества? В обоих учебниках, из которых один назначен для духовных семинарий, а другой для духовных академий, изложено учение о мытарствах. „Частный суд над душами, — возвещает первое из упомянутых нами руководств, — предваряется, по учению Православной Церкви, истязанием их на так называемых мытарствах, чрез которые они, восходя от земли в сопровождении ангелов, проходят воздушное пространство и на которых злые духи задерживают их и обличают все грехи, сделанные ими в жизни“ (§ 341, с. 244).

Из приведенных цитат достойно замечания, как не имеющееся в „Слове о смерти“, мнение св. Златоустого, который говорит в слове о памяти умерших, что „по разлучении с телом душа имеет великую нужду в помощи о заступлении ангелов, дабы препроводить ее мимо старейшинств и властей и невидимых миродержцев воздуха сего“. (В этой цитате достойны замечания те выражения, которые употребил Златоуст. Такой способ выражаться объяснен в отзыве.) Упомянув о Ефреме Сирине, „Догматическое богословие“ говорит, что у него много подобных мест, доказывающих всеобщность в его время мнения о мытарствах (§ 341, с. 245).

В „Православно — догматическом богословии“ преосвященного Макария[258] говорится о мытарствах очень пространно. В сущности изложены те же мысли, какие и в „Догматическом богословии“ преосвященного Антония. Говорится, что учение о мытарствах, основанное преимущественно на Св. Предании и согласное с Св. Писанием, издревле существует в Православной Церкви (Т. 5, § 250, с. 77). Приводятся в свидетельство этого учения до 20–ти святых отцов, сделаны ссылки на разные молитвы и песнопения церковные.

В „Слове о смерти“ приведено 14 цитат из писаний и житий св. отцов. Как же поверить священнику, позволяющему себе говорить, что Церковь не произнесла своего суждения ни о мытарствах, ни о жилище злых духов? Как согласиться с ним, что такие и подобные вопросы лучше обходить? Как обходить их, когда они имеют решительное влияние на нашу вечную участь? Как обходить их, когда св. отцы советуют постоянно помнить суд, ожидающий каждого человека на гранях вечности? Как обходить, когда Св. Писание наставляет воспоминать для того, чтоб воздерживать себя от впадения в грехи и не утратить спасения? Как признать, согласно желанию священника, не имеющим нравственного значения то, что, по мнению всех святых, имеет величайшее нравственное значение? Сколько полезно размышлять о смерти, о рае, о аде, о мытарствах, всякий может увидеть в „Слове о смерти“ из множества помещенных в нем благодатных святых наставлений, произнесенных отцами Церкви, призывающих к этому душеспасительному размышлению.

Окончив отзыв на рецензию священником Матвеевским „Слова о смерти“, рассмотрев тщательно рецензию, мы видим себя в необходимости обозреть ее в общем ее смысле. Чего желал священник, о том ведает его совесть и Испытующий сердца. Мы не можем не обратить внимания на результаты, к которым он приходит, и на способы действия, которыми он идет к своим результатам. Учение о мытарствах он отвергает, говоря от имени Церкви, от имени богословия, говоря вместе против Церкви и против богословия, противореча их и догматическому и нравственному учению, попирая его. Отвергнув местонахождение ада нечестными средствами, которые мы были вынуждены раскрыть, священник не сказал никакой своей мысли о аде. Неужели, по мнению его, нет ада, а грешники мучаются только совестию, как ныне думают многие, очень многие? Так думать свойственно для утративших совесть, утратившие совесть этим уничтожили орудия своего мучения. Отвержение чувственного рая сделано с большим спокойствием духа. Рай не то, что ад, не внушает страха. Перенестись на небо желательно для всех, но мысль о помещении во внутренность земли ужасна. Низверженный в такую темницу, конечно, не изыдет из нее (Мф. 5; 26).

Стараясь ввести учение, противное Церкви, противное богословию, общепринятому Церковию, противное Св. Писанию и св. отцам, употребляя для этого те средства, которые мы удостоились созерцать, кощунствуя над борьбою аскетов с демонами, священник, естественно, наводит на мысль, что он очень колеблется в убеждении о существовании духов, по обычаю многих современников.

В странном характере обрисовывается отношение священника к св. отцам Православной Церкви. Он делает вид, будто уважает их, называет некоторых из них столпами Церкви, но на всем пространстве рецензии своей не приводит ни одного свидетельства из св. отцов. В этом настояла крайняя нужда. „Слово о смерти“ преисполнено цитатами из отцов, на которых писатель „Слова“ основывает свои мнения. Писатель „Слова“ даже не говорит своих мнений, а выставляет и объясняет мнения св. отцов. Необходимо было священнику, усиливавшемуся отвергнуть „Слово“ во всех частях его, привести хотя одну цитату из отцов и противопоставить отцам, приведенным писателем „Слова“. Он не мог отыскать ни одной благоприятной для себя цитаты. Отговорившись от представления свидетельств из отцов, он только наименовал некоторых из них, в которых полагал найти опору. Из этих отцов сделана выписка, и что ж? Выписка эта становится сильнейшею защитою за писателя „Слова о смерти“, сильнейшим оружием против священника. Отцы, указанные священником, встали, как и должно было ожидать, в один святой сонм с отцами, приведенными епископом в пространных цитатах. Оказывается, что священник оклеветал всех святых отцов без всякого исключения. Для достижения своих целей он хотел ввести их в столкновение, выказать их в ложном виде читателям, выказать вражду и разноречие там, где Божественною благодатию даны священные мир, союз, единение мыслей.

Священное Писание объясняется священником произвольно, против правил Церкви и не согласно с учением Церкви. Учению Церкви, выраженному в ее богословии, он решительно противоречит. Воззрение на „Слово о смерти“, воззрение, которое он в начале рецензии назвал исходящим из богословской точки зрения (с. 28), мы признаем в догматическом отношении протестантским, а в аскетическом — принадлежащим к области падшего архангела, к области, в которую взошли духи и человеки, произвольно подчинившиеся этому архангелу (Ин. 8; 44).

Средства, употребленные против „Слова о смерти“, — те самые средства, которые были употреблены протестантскими ересиархами, характер рецензии — характер полемики этих ересиархов. Рецензия вполне заслуживает схоластического наименования диссертации, это Dissertatia Dissonens.

„Слово о смерти“, будучи сочинением аскетическим, носит наименование всех подобных сочинений, написанных аскетами Православной Церкви. Нет в нем ничего нового, это сборник мнений св. отцов Православной Церкви о предметах, о которых говорит „Слово“. Говорит оно о них с аскетическою целию, с целию привести читателя к самовоззрению, к страху Божию, к благочестивой жизни, к покаянию. По такому значению своему „Слово о смерти“ драгоценно для всех истинных христиан, заботящихся о своем спасении и желающих иметь то понятие о смертном таинстве и загробной жизни человека, которое доставляется изучением св. отцов Православной Церкви, что возможно не для всякого, как то видим на священнике Матвеевском. Не останавливаемся объявить наше мнение о протестантизме, впрочем, нами заимствованное: „протестантизм — прикрытый атеизм“.

Что сказать в ответ на мнение, выраженное священником, о „Чаше Христовой“, сочинении епископа Игнатия? Для ответа употребим слова Святого Евангелия: Тыі рекл еси (Мф. 26; 25)».

Впоследствии составлено было преосвященным Игнатием особое «Прибавление к Слову о смерти», это прибавление вошло в издание «Аскетических опытов» 1865 года в конце 2–го тома,[259] а потом вновь значительно пополненное автором было издано вместе со «Словом о смерти» отдельной книжкой по кончине его, в 1869 и 1880 годах.[260]

Книгопродавец — издатель И. И. Глазунов[261], старинный знакомец владыки Игнатия, вошел с ним в соглашение о напечатании всех его сочинений, принимая издержки издания на себя, и тем ввел преосвященного в усиленное занятие пересмотром, исправлением, пополнением и приведением в одно целое всех статей, писанных им в разное время в сане архимандрита, а потом и епископа. Таким образом, составились первые два тома под названием «Аскетических опытов», изданные в 1865 году; последние два: «Аскетическая проповедь» и «Приношение современному монашеству», состоящее в советах наружного поведения и духовного делания, — напечатаны в 1867 году, перед самой кончиной владыки[262]. Пятый том под названием «Отечник», содержащий изречения святых отцов и повести из жизни их, издан также Глазуновым уже по кончине составителя[263].

Кроме этих пяти томов, после кончины преосвященного были изданы отдельными книжками статьи, приготовленные покойным к изданию, но не поспевшие ко времени напечатания первого издания его сочинений, именно: 1) «Судьбы Божии»[264]; 2) «О терпении скорбей»[265]; 3) «Странник», напечатанный при брошюре «О молитве Иисусовой» в 1867 году[266]; 4) «Об отношении христианина к страстям его»; «Таинственное объяснение 99–го псалма» и «Голос из вечности» изданы были в 1870 году отдельной брошюрой, озаглавленной «Три статьи, не бывшие в печати»[267], и, наконец, 5) «Письма к мирянам», изданные настоятелем Сергиевой пустыни архимандритом Игнатием вторым в 1881 году при жизнеописании епископа Игнатия.[268]

В предисловии первого тома автор объясняет причины, побудившие его к изданию своих сочинений, именно: он признает себя обязанным дать христианскому обществу отчет в соглядании им земли обетованной, точащей духовные блага, какой является иноческая жизнь, проводимая по учению и преданию Восточной Церкви и созерцаемая в живых представителях ее. В этом предисловии говорится, что разнообразные статьи «Аскетических опытов» были составляемы по поводу возникавших вопросов в обществе иноков и боголюбивых мирян, находившихся в духовном общении с автором. Все они, в целом составе, изображают православный христианский подвиг в его порядке, постепенности, остерегают подвижника от увлечений и заблуждений, от несвоевременного стремления к высоким духовным состояниям, научают полагать прочное основание на делании Евангельских заповедей, на покаянии и покаянном плаче.

Здесь не неуместно привести слова самого преосвященного Игнатия, не раз в откровенной беседе повторенные им брату его Петру Александровичу, что он ни о каком духовном делании никогда не позволял себе говорить, а тем более писать, не проверив своим собственным опытом того учения или делания и его последствий, которые он передавал слушателю или читателю, указывая в то же время на Писания Священное и отеческие, говорившие о том же предмете, что, впрочем, ясно усматривается и из самих творений его.

Задолго до кончины своей преосвященный Игнатий стал готовиться к ней и в разговорах своих часто касался распоряжений на случай смерти. За пять лет (в 1862 году) он сделал духовное завещание, засвидетельствованное 20 июля 1863 года в Костромской палате Гражданского суда, коим все свои сочинения передавал в собственность и распоряжение брата своего Петра Александровича Брянчанинова.[269]

В августе 1864 года он говорил своему брату: «Матушка наша была также больна перед смертию, как и я, все на ногах, и аппетит был порядочный, а пришло время — в три дня болезнь покончила все дело. Прошу: когда я буду умирать, не вздумайте посылать за доктором, дайте мне умереть христианином, не подымайте суматохи. О кончине моей родных не уведомлять и к похоронам их не ожидать, а предав земле, тогда уведомите… Я тебе говорю вперед, чтоб ты знал и чтоб об этом в час болезни предсмертной не забыть и не заботиться. О том, как и где похоронить меня, ничего не говорю и не завещаю, потому что не желаю связывать действий ближних за пределами моей жизни и притом в том, что никогда почти не исполняется».

Наступил 1866 год, печатались 3–й и 4–й тома творений преосвященного Игнатия, его «Аскетическая проповедь» и «Приношение современному монашеству», или «Советы». Между тем физические силы его самого видимо упадали, так что приезжавшие из Петербурга для посещения его духовные дети поражались той перемене, какая представилась им при виде духовного отца их, изнуренного болезнью и преждевременной дряхлостью. Несмотря, однако же, на такое падение физических сил, душевная бодрость не оставляла его. «Не бойтесь, — писал он одному из своих духовных чад, занимавшемуся корректурой издаваемых его сочинений, — я не умру до тех пор, пока не кончу дела своего служения человечеству и не передам ему слов истины, хотя действительно так ослабел и изнемог в телесных силах, как это Вам кажется».

14 августа 1866 года посетили Николо — Бабаевскую обитель их императорские высочества государь наследник Александр Александрович и великий князь Владимир Александрович. Владыка, поднося цесаревичу святую икону благоверного князя Александра Невского, встретил его следующей речью: «Всемогущий Бог, в трудные времена России осенивший небесным благословением и небесною помощию благоверного великого князя Александра Невского, да осенит этим благословением и этою помощию и Ваше императорское высочество в предстоящем Вам великом служении Богу и человечеству». Потом, вручая Владимиру Александровичу икону святого равноапостольного князя Владимира, сказал: «Ваше императорское высочество! В древности два великие князя — равноапостольный и Мономах — носили имя Владимира. Благочестием, мудростию, мужеством ознаменовалась жизнь их. И ныне великий князь, носящий имя, вожделенное для России, да возрадует Россию этими качествами, столько благодетельными для народов, когда народы озаряются ими из святилища — из царственного дома».

Келейная беседа владыки, которого почтили своим милостивым посещением высокие гости обители, касалась монастырей. «Монастыри — лечебницы, — говорил преосвященный, — это приют для людей, которые, сознав бессилие свое сохранить себя, душу свою, живя в мире, идут в это убежище и приносят в него свои понимания, свои привычки, свои пороки, свои страсти, развитые тем образованием, которое они получили в мире, поэтому нравственное состояние монастырей находится в совершенной зависимости от нравственного настроения народа.

Народ развращается, развращаются и монастыри. В них много вкралось предосудительного, много дурного, но при всем том они сохраняют характер свой убежища желающим сохраниться от конечной погибели, они больницы для душ безнадежно больных. Вот, например, Ваше высочество изволили заметить сегодняшнего диакона». «Да, — сказал государь наследник, — отличный голос!» «Хотя он, — продолжал владыка, — имеет дарование, но по болезненному пристрастию к вину требует надзора за собою — няньки. И неужели же бросить этого человека на его произвол — на его погибель? А сколько здесь калек, сирот, нищих? И все заняты, все направлены к охранению их в духе христианском, в духе Православной Церкви, и потому как ни слабы монастыри, но слабость их происходит от ослабления общей нравственности, причем они сохраняют, относительно, свой характер лечебницы. Отличительная нравственная черта которых — верность Церкви Православной и престолу. Извольте, Ваше высочество, обратить внимание на то обстоятельство, что нет другого сословия, кроме монашеского, в котором не было бы ков на измену престолу.

Монашество и монастыри потому особенно гонимы партиями злонамеренными, что они преданы вере и престолу и поддерживают эти чувства в тех, которые сближаются с ними и подчиняются их духовному направлению. Одною ногою я уже стою в могиле и для себя ничего не ищу, и мне нечего искать, а докладываю Вашему высочеству сущую истину ради истины, умоляю Ваше высочество: поддержите монастыри по тому благу, которое приносит их существование». Их высочества обошлись очень благосклонно с владыкой, утешили его своим вниманием к словам его. Посещение их оставило самое приятное впечатление в преосвященном, он называл его своим окружающим «зрением восходящих светил».