Полное собрание стихотворений

Ночь уносит голос страстный,

  Близок день труда…

О, не медли, друг прекрасный,

  О, придн сюда!

Здесь свежо росы дыханье,

  Звучен плеск ручья,

Здесь так полны обаянья

  Песни соловья!

И так внятны в этом пенье,

  В этот час любви,

Все рыданья, все мученья,

  Все мольбы мои!

Чуден был он, точно ангел рая,

Красотою кто б сравнился с ним?

Взор его – как луч от солнца мая,

Отраженный морем голубым.

Поцелуи – сладкие мгновенья!

Как на пламя – пламя набежит,

Как двух арф согласное стремленье.

Полное гармонии, звучит.

Так текли, стремились чувства, пламенея,

  Губы, щеки наклоненными

Искрились, дрожали; свет и небо, млея,

  Проносились над влюбленными.

  Нет его! Напрасно, о, напрасно

  Вслед ему звучал пугливый стон…

  Нет его – и жизни сон прекрасный

  Только в плач ненужный превращен.

Вечер бурный и дождливый

Гаснет… Всё молчит кругом.

Только грустно шепчут ивы,

Наклоняясь над прудом.

Я покинул край счастливый…

Слезы жгучие тоски –

Лейтесь, лейтесь… Плачут ивы,

Ветер клонит тростники.

Ты одна сквозь мрак тоскливый

Светишь, друг, мне иногда,

Как сквозь плачущие ивы

Светит вечера звезда.

Меня вы терзали, томили,

Измучили сердце тоской,

Одни – своей скучной любовью,

Другие – жестокой враждой.

Вы хлеб отравили мне, ядом

Вы кубок наполнили мой,

Одни – своей скучной любовью,

Другие – жестокой враждой.

Лишь та, что всех больше терзала

И мучила с первого дня,–

Как мало она враждовала,

Как мало любила меня.

Три мудрых царя из полуденных стран

Кричали, шатаясь по свету:

«Скажите, ребята, нам путь в Вифлеем!» –

И шли, не дождавшись ответа.

Дороги в тот город не ведал никто,

Цари не смущалися этим:

Звезда золотая их с неба вела

Назло непонятливым детям.

Над домом Иосифа стала звезда,

Цари туда тихо вступали,

Теленок ревел там, ребенок кричал,

Святые цари подпевали.

Я каждую ночь тебя вижу во сне

В толпе незнакомых видений,

Приветливо ты улыбаешься мне,

Я плачу, упав на колени.

Ты долго и грустно глядишь на меня

И светлой качаешь головкой,

И капают слезы из глаз у меня,

И что-то твержу я неловко.

Ты тихое слово мне шепчешь в ответ,

Ты ветку даешь мне открыто.

Проснулся – и ветки твоей уже нет,

И слово твое позабыто.

«Неспелый колос ждет, не тронутый косой,

Всё лето виноград питается росой,

    Грозящей осени не чуя;

Я так же хороша, я так же молода!

Пусть все полны кругом и страха, и стыда,–

    Холодной смерти не хочу я!

Лишь стоик сгорбленный бежит навстречу к ней,

Я плачу, грустная… В окно тюрьмы моей

    Приветно смотрит блеск лазури,

За днем безрадостным и радостный придет:

Увы! Кто пил всегда без пресыщенья мед?

    Кто видел океан без бури?

Широкая мечта живет в моей груди,

Тюрьма гнетет меня напрасно: впереди

    Летит, летит надежда смело…

Так, чудом избежав охотника сетей,

В родные небеса счастливей и смелей

    Несется с песней Филомела.

О, мне ли умереть? Упреком не смущен,

Спокойно и легко проносится мой сон

    Без дум, без призраков ужасных;

Явлюсь ли утром, все приветствуют меня,

И радость тихую в глазах читаю я

    У этих узников несчастных.

Жизнь, как знакомый путь, передо мной светла,

Еще деревьев тех немного я прошла,

    Что смотрят на дорогу нашу;

Пир жизни начался, и, кланяясь гостям,

Едва-едва поднесть успела я к губам

    Свою наполненную чашу.

Весна моя цветет, я жатвы жду с серпом:

Как солнце, обойдя вселенную кругом,

    Я кончить год хочу тяжелый;

Как зреющий цветок, краса своих полей,

Я свет увидела из утренних лучей,–

    Я кончить день хочу веселый.

О смерть! Меня твой лик забвеньем не манит.

Ступай утешить тех, кого печаль томит

    Иль совесть мучит, негодуя…

А у меня в груди тепло струится кровь,

Мне рощи темные, мне песни, мне любовь…

    Холодной смерти не хочу я!»

Так, пробудясь в тюрьме, печальный узник сам,

Внимал тревожно я замедленным речам

    Какой-то узницы… И муки,

И ужас, и тюрьму – я всё позабывал

И в стройные стихи, томясь, перелагал

    Ее пленительные звуки.

Те песни, чудные свидетели тюрьмы,

Кого-нибудь склонят певицу этой тьмы

    Искать, назвать ее своею…

Был полон прелести аккорд звеневших нот,

И, как она, за дни бояться станет тот,

    Кто будет проводить их с нею.

Бог шлет на нас ужасную комету,

Мы участи своей не избежим.

Я чувствую, конец подходит свету;

Все компасы исчезнут вместе с ним.

С пирушки прочь вы, пившие без меры,

Не многим был по вкусу этот пир,–

На исповедь скорее, лицемеры!

Довольно с нас: состарелся наш мир.

Да, бедный шар, тебе борьбы отважной

Не выдержать, настал последний час:

Как спущенный с веревки змей бумажный

Ты полетишь, качаясь и крутясь.

Перед тобой безвестная дорога…

Лети туда, в безоблачный эфир…

Погаснет он – светил еще так много!

Довольно с нас: состарелся наш мир…

О, мало ли опошленных стремлений,

Прозваньями украшенных глупцов,

Грабительств, войн, обманов, заблуждений

Рабов-царей и подданных рабов?

О, мало ль мы от будущего ждали,

Лелеяли наш мелочный кумир…

Нет, слишком много желчи и печали.

Довольно с нас: состарелся наш мир.

А молодежь твердит мне: «Всё в движенье,

Всё под шумок гнилые цепи рвет,

И светит газ, и зреет просвещенье,

И по морю летает пароход…

Вот подожди, раз двадцать минет лето –

На мрак ночной повеет дня зефир…»

Я тридцать лет, друзья, всё жду рассвета!

Довольно с нас: состарелся наш мир.

Была пора: во мне любовь кипела,

В груди кипел запас горячих сил…

Не покидать счастливого предела

Тогда я землю пламенно молил!

Но я отцвел, – краса бежит поэта,–

Навек умолк веселых песен клир…

Иди ж скорей, нещадная комета.

Довольно с нас: состарелся наш мир.

Нет, не любила я! Но странная забота

Теснила грудь мою, когда он приходил;

То вся краснела я, боялася чего-то…

Он так меня любил, он так меня любил!

Чтоб нравиться ему тогда, цветы и те наряды

Я берегла, что он по сердцу находил;

С ним говорила я, его ловила взгляды…

Он так меня любил, он так меня любил!

Но раз он мне сказал: «В ту рощу в час заката

Придешь ли?» – «Да, приду…» Но не хватило сил;

Я в рощу не пошла, – он ждал меня напрасно…

Он так меня любил, он так меня любил!

Тогда уехал он, сердясь на неудачу;

Несчастный, как меня проклясть он должен был!

Я не увижусь с ним, мне тяжело, я плачу…

Он так меня любил, он так меня любил!

Что так усиленно сердце больное

Бьется, и просит, и жаждет покоя?

Чем я взволнован, испуган в ночи?

Стукнула дверь, застонав и заноя,

Гаснущей лампы блеснули лучи…

Боже мой! Дух мне в груди захватило!

Кто-то зовет меня, шепчет уныло…

Кто-то вошел… Моя келья пуста,

Нет никого, это полночь пробила…

О, одиночество, о, нищета!

Что, чернокудрая с лазурными глазами,

Что, если я скажу вам, как я вас люблю?

Любовь, вы знаете, есть кара над сердцами,

Я знаю: любящих жалеете вы сами…

Но, может быть, за то я гнев ваш потерплю.

Что, если я скажу, как много мук и боли

Таится у меня в душевной глубине?

Вы, Нина, так умны, что часто против воли

Всё видите насквозь: печаль и даже боле…

«Я знаю», – может быть, ответите вы мне.

Что, если я скажу, что вечное стремленье

Меня за вами мчит, назло расчетам всем?

Тень недоверия и легкого сомненья

Вам придают еще ума и выраженья…

Вы не поверите мне, может быть, совсем.

Что, если вспомню я все наши разговоры

Вдвоем пред камельком в вечерней тишине?

Вы знаете, что гнев меняет очень скоро

В две ярких молнии приветливые взоры…

Быть может, видеть вас вы запретите мне.

Что, если я скажу, что ночью в час тяжелый

Я плачу и молюсь, забывши целый свет…

Когда смеетесь вы, вы знаете, что пчелы

В ваш ротик, как в цветок, слетят гурьбой веселой…

Вы засмеетеся мне, может быть, в ответ.

Но нет, я не скажу. Без мысли признаваться

Я в вашу комнату иду, как верный страж;

Могу там слушать вас, дыханьем упиваться,

И будете ли вы отгадывать, смеяться –

Мне меньше нравиться не может образ ваш.

Глубоко я в душе таю любовь и муки,

И вечером, когда к роялю вы в мечтах

Присядете, ловлю я пламенные звуки,

А если в вальсе вас мои обхватят руки,

Вы, как живой тростник, сгибаетесь в руках.

Когда ж наступит ночь и дома, за замками

Останусь я один, для миру глух и нем,–

О, всё я вспомню, всё ревнивыми мечтами –

И сердце гордое, наполненное вами,

Раскрою, как скупой, не видимый никем.

Люблю я и храню холодное молчанье,

Люблю и чувств своих не выдам напоказ,

И тайна мне мила, и мило мне страданье,

И мною дан обет любить без упованья,

Но не без счастия: я здесь – я вижу вас.

Нет, мне не суждено быть, умирая, с вами

И жить у ваших ног, сгорая, как в огне…

Но… если бы любовь я высказал словами,

Что, чернокудрая с лазурными глазами,

О что, о что тогда ответили б вы мне?

Когда на землю ночь спустилась

И сад твой охватила мгла;

Когда ты с матерью простилась

И уж молиться начала;

В тот час, когда, в тревоги света

Смотря усталою душой,

У ночи просишь ты ответа

И чепчик развязался твой;

Когда кругом всё тьмой покрыто,

А в небе теплится звезда,–

Скажи, мой друг, моя Пепита,

О чем ты думаешь тогда?

Кто знает детские мечтанья?

Быть может, мысль твоя летит

Туда, где сладки упованья

И где действительность молчит;

О героине ли романа,

Тобой оставленной в слезах;

Быть может, о дворцах султана,

О поцелуях, о мужьях;

О той, чья страсть тебе открыта

В обмене мыслей молодом;

Быть может, обо мне, Пепита…

Быть может, ровно ни о чем.

Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный,

Ударом веера толкнула ты небрежно,

И трещина, едва заметная, на ней

Осталась… Но с тех пор прошло не много дней,

Небрежность детская твоя давно забыта,

А вазе уж грозит нежданная беда!

Увял ее цветок, ушла ее вода…

    Не тронь ее: она разбита.

Так сердца моего коснулась ты рукой –

    Рукою нежной и любимой,–

И с той поры на нем, как от обиды злой,

    Остался след неизгладимый.

Оно как прежде бьется и живет,

    От всех его страданье скрыто,

Но рана глубока и каждый день растет…

    Не тронь его: оно разбито.

«Что, умерла, жива? Потише говорите,

Быть может, удалось на время ей заснуть…»

И кто-то предложил: ребенка принесите

    И положите ей на грудь!

И вот на месте том, где прежде сердце билось,

  Ребенок с плачем скрыл лицо свое…

О, если и теперь она не пробудилась –

  Всё кончено, молитесь за нее!

О, смейся надо мной за то, что безучастно

Я в мире не иду пробитою тропой,

За то, что песен дар и жизнь я сжег напрасно,

За то, что гибну я… О, смейся надо мной!

Глумись и хохочи с безжалостным укором –

Толпа почтит твой смех сочувствием живым;

Все будут за тебя, проклятья грянут хором,

И камни полетят послушно за твоим.

И если, совладать с тоскою не умея,

Изнывшая душа застонет, задрожит…

Скорей сдави мне грудь, прерви мой стон скорее,

А то, быть может, Бог услышит и простит.

  Мечтать в полях, взбегать на выси гор,

  Медлительно среди лесов дремучих

  Переходить, где никогда топор

  Не пролагал следов своих могучих;

  Без цели мчаться по полям пустым,

  И слушать волн немолчное журчанье,

  И всё мечтать – не значит быть одним…

  То – разговор с природой и слиянье,

То – девственных красот немое созерцанье!..

  Но, посреди забот толпы людской,

  Всё видеть, слышать, чувствовать глубоко,

  И одному бродить в тоске немой,

  И скукою измучиться жестоко…

  И никого не встретить из людей,

  Кому бы рассказать души мученья,

  Кто вспомнил бы по смерти нас теплей,

  Чем всё, что лжет, и льстит, и кроет мщенье.

Вот – одиночество… вот, вот – уединенье!

С душою, для любви открытою широко,

  Пришел доверчиво ты к ним.

Зачем же в их толпе стоишь ты одиноко

  И думой горькою томим?

Привета теплого душа твоя искала,

  Но нет его в сухих сердцах:

Пред золотым тельцом они, жрецы Ваала,

  Лежат простертые во прах…

Не сетуй, не ропщи – хоть часто сердцу больно,

  Будь горд и тверд в лихой борьбе –

И верь, что недалек тот день, когда невольно

  Они поклонятся тебе!