Полторы минуты славы

Глава 12 Саша Рябов Дружба, любовь, смерть

Только этого не хватало! Еще минут пять назад солнце на перроне пекло спину, как утюгом. Но из-за вокзала медленно выдвинулась туча. Она была чернее сажи и не сулила ничего хорошего. И по радио грозу обещали! Между тем должен был вот-вот подойти поезд Москва — Новокузнецк. Он отстоит положенные двадцать минут и тронется дальше, на восток. Если за это время не разразится дождь, можно будет сказать, что крупно повезло.

Майор Новиков собрался лично встретить Сашу Рябова у девятого вагона. Следовало поговорить о том, в какую это историю вляпался телегерой. Поговорить, не более. Узнать, он просто вляпался или наломал дров?

Стас встал так, чтобы видеть весь перрон. Разношерстная толпа пассажиров теснилась в ожидании поезда у третьего пути. Самые нетерпеливые вглядывались в пустую даль: они пытались угадать свет абсолютно неразличимого семафора. Кричали и подпрыгивали дети. Громкие бессмысленные разговоры, какие бывают только перед отходом поезда, не прекращались ни на минуту. Провели отъезжающую собаку в нейлоновом наморднике, похожем на кулек.

Стас посмотрел на лейтенанта Сагдеева. Лейтенант стоял метрах в двадцати от майора, беспечно посматривал по сторонам и разворачивал лимонную жвачку. Он походил на студента-троечника, собравшегося на выходные откормиться у бабушки в деревне. Но если кабан Рябов вздумает дурить, а не вести чинную беседу, он неминуемо будет схвачен железной рукой Сагдеева. На выходах с перрона, знал Стас, стоят ребята из транспортной милиции, хорошо знающие в лицо героя «Единственной моей». Четвертый путь займет состав Харьков — Владивосток. Ничего не должно случиться.

И тем не менее на душе у Стаса было нехорошо. Во-первых, донимала духота — черная туча, как громадная перина, казалось, совсем перекрыла кислород. В такую погоду люди склонны совершать глупости. А если человек еще и туп от природы (именно таков, по всем отзывам, Рябов), жди беды.

Во-вторых, поезд вот-вот появится. По радио даже скороспело объявили, что он прибыл. Все разумные и приличные пассажиры собрались на перроне, а Рябова все нет. Либо он такой легкомысленный, что прибежит в последнюю минуту (не похоже! билет купил заранее, с любимой объяснился!), либо прячется. От кого? Не важно. В любом случае скверно. А он, Железный Стас, еще надеялся, что Самоваров перемудрил с этим дубоватым качком!

Вдали задудел поезд. Еще сильнее затараторили и сгрудились пассажиры, дрогнула под их ногами земля, и вот тепловоз уже катит мимо, а на его пыльную крутую грудь упали первые капли дождя.

Стас подался назад и в сторону. Он устроился рядом с мороженщицей и все искал в толпе знакомое лицо Саши Рябова, розовое и невыразительное.

Но не было нужного розового лица среди десятков других, вслух читающих вагонные номера: четвертый, пятый, шестой… Все медленнее мелькали проводницы на подножках, мутные двойные стекла, белые шторки, а за ними — беспечные головы уже давно и скучно едущих из Москвы.

Девятый вагон остановился там, где ему и полагалось — прямо напротив Стаса. Открылась зеленая дверь, выглянула из нее видавшая виды блондинка. Она долго, назло всем входящим и выходящим, переминавшимся в нетерпении, вытирала тряпкой поручни, явившиеся с изнанки перевернутой подножки. Поезд был проходящий, и нетские пассажиры рвались на свободные места. Они очень хотели, чтоб им повезло.

Вокруг блондинки образовалась плотная толкучка. Восемь человек, Стас пересчитал. Из-за сумок и чемоданов казалось, что народу куда больше. Кто там? Стас разглядел женские крашеные вихры и кудряшки (не нацепил ли Рябов парик?), мелкие детские головы, тощего парня с косой на резинке. Лезли вперед какие-то два брюнета с волосатыми шеями, светилась чья-то атласная лысина. Лысина мужественно принимала первые дождевые брызги, которые с каждой минутой частили и тяжелели. Рябова нет!

Стас следил, чтоб Рябов не пробрался на свое место из соседнего вагона. Правда, пока идет лихорадочная посадка, это вряд ли возможно. Ухо востро надо держать позже, когда народ утрясется по местам, а кое-кто выйдет на перрон поболтать с провожающими или начнет запасаться пивом и газировкой. Тут можно и из другого вагона втереться. Также Стас хорошо знал, что недалекие хитрецы вроде Рябова любят подскочить в последнюю минуту и, размахивая билетом, сунуться в первый попавшийся вагон. Этот вариант у телезвезды тоже не пройдет!

Стас еще раз посмотрел на Сагдеева. Тот старательно жевал свою жвачку и глядел в оба. Паршиво, что на этот перрон откуда только нельзя выйти — и из вокзала, и через подземный переход, и с виадука, и через багажные ворота, и просто с соседних путей. Стало быть, и уйти можно по-всякому.

Дождевые капли падали уже часто и устроили такой перестук, что слышен был даже в перронной сутолоке. Асфальт почернел. Мороженщица укатила свой сундук в дальнее укрытие. Стас остался мокнуть у фонарного столба за пугающим плакатом «Сбережешь секунду — потеряешь жизнь». Чертов качок, где его носит! Неужели передумал ехать в Прокопьевск?

Пассажиры в девятый вагон почти все уже сели. Последней заталкивали собаку с кульком на морде. Собака ни в какую не желала отправляться в сторону Новокузнецка. Она уперлась длинными лапами в ступеньки, а хозяин изо всех сил пихал ее сзади. Знатоки, которые сразу нашлись, высунулись из окон и стали советовать хозяину самому залезть в вагон и поманить собаку оттуда. Другие рассказывали, что он уже и залезал, и манил, но собака ни на что не купилась. Она лишь жалобно завывала в свой кулек и сидела у вагонной лесенки, вся мокрая от слез и дождя.

Наконец собаку втянули в вагон, и она утробно залаяла где-то внутри сквозь намордник. Провожающие еще толпились под окнами. Они преждевременно махали руками, делали никому не понятные знаки (в вагонах в ответ на это пожимали плечами и округляли глаза), заслоняясь от дождя сумками и газетами. Некоторые запаслись зонтиками.

Стас стоял за плакатом, как был, в одной рубашке. Дождь лился нетеплый, с самых дальних небесных высот. Над громадным треугольным фасадом вокзала, в черноте тучи, напечатлелась огненная извилина. На секунду не светлым по темному, а черным по пламенно-зеленому показались большие буквы на вокзальной крыше — КСТЕН. Стас сначала удивился этим валтасаровым письменам. «КСТЕН? Что такое? К стенке, что ли? — подумал он. — Ба! Да это же Нетск написано задом наперед! Чтоб с площади читалось. Симпатичное названьице, ничего не скажешь!»

Молнии угасли, с неба снова обрушился мрак. В его мути, прячась меж водяных струй, трусила к девятому вагону плечистая фигура. Ага, вот и явился, голубчик!

Саша Рябов быстро подбежал к проводнице-блондинке и торопливо пошарил в нагрудном кармане. То ли от того, что лил дождь, то ли от волнения, но руки его не слушались. Он к тому же все время поглядывал по сторонам. Наконец вытащил билет и круто обернулся назад.

Хотя к тому времени Стас постарался примкнуть к провожающим и спрятаться за чьим-то розовым зонтиком, зоркий Сашин глаз заметил его сразу. Именно потому и заметил, что боялся увидеть! Стас сразу это понял. И еще он почувствовал, что Рябов собрался бежать из Нетска не только от своих бед. От него, майора Новикова, он удирает тоже. Саша майора испугался не сейчас, под дождем, а раньше — очевидно, когда, как он выразился, «пропал».

Больше не имело смысла оттягивать встречу. Нельзя допустить, чтобы Саша вошел в вагон! Там теснота, шум, люди, зато перрон почти опустел. Осталось только сделать один шаг и непринужденно задать главный вопрос: «Почему вы так хотите исчезнуть, гражданин Рябов?»

Стас этот вполне естественный шаг сделал. Но вот то, что сделал Рябов в ответ, хотя и предполагалось, все-таки ошеломило быстротой и мощью. Саша отшвырнул далеко в сторону дорожную сумку, куда, наверное, очень аккуратно сложил в общежитии свои вещички. Затем толкнул в грудь парня, как раз подбегавшего к девятому вагону с пластиковой бутылкой пива и какими-то пакетами. Парень удара не ожидал. Он поскользнулся и упал на бок на холодный мокрый асфальт. Бутылка выскочила у него из рук и тяжело покатилась по кругу прямо под ноги майору Новикову.

Нечего и говорить, что Саша Рябов в это время уже мчался стремглав к виадуку. Стас тоже бежал за ним. Но куда резвее пустился в погоню лейтенант Сагдеев.

Дождь теперь стоял стеной. Поезд Москва — Новокузнецк подбирал подножки и то ли выдувал, то ли всасывал в себя воздух с великанским шипом и свистом. Обычный на больших станциях человек в оранжевом жилете больше не стучал громким молотком по колесам. Поезд тронулся, и пассажирам за занавесками показалось, что вокзал, столбы и дождь сдвинулись в сторону. Блондинка, проводница девятого вагона, ошарашенно плыла вместе с поездом на своей высокой ступеньке. Она что-то кричала, показывая пальцем на сумку, которую бросил Саша.

А Саша в это время взбегал наверх через три мокрые скользкие ступеньки. Когда лейтенант Сагдеев был только на середине марша, Саша уже мчался вперед по виадуку, поглядывая вниз, на рельсы.

«Вот кабан!» — подумал Стас. Он не сомневался, что Сагдеев вот-вот нагонит беглеца. Но тот вдруг на бегу перемахнул через перила, с грохотом приземлился на крышу товарного вагона, пробежал по ней, поскальзываясь, и спустился на землю по боковой железной лесенке. Сейчас он оказался на пути этак шестом!

«Чертов качок! — захрипел Стас, тяжело перепрыгивая через рельсы. — Сагдееву теперь его не достать. Остается мне бежать наперерез!»

Он рысцой миновал стрелку, к которой, изогнувшись, полз товарный состав. Здесь Стас юркнул меж парных колес другого такого же состава, который дремал на соседнем пути. Раньше, в молодости, подобные штуки у него получались легко. Играючи получались! А вот сегодня, кряхтя и цепляясь спиной, он еле выбрался из-под бесконечного вагонного брюха. Пот пополам с дождем лился с его злого разгоряченного лица.

Он присел прямо у путей на зловонную, запятнанную мазутом гальку. Шуршал дождь. Недалеко, за тремя мертвыми, отставными почтовыми вагонами, были слышны прыжки Рябова.

«И куда теперь этот стервец подался? — сам себя спросил Стас. — По его тупости и резвости судя — в город через Привокзальный поселок. Дурак! На его месте я затаился бы где-нибудь тут, в пустом вагоне, до ночи. В дождь и с собакой никого не найдешь. Только бы он не догадался так сделать! Все пути прочесать у нас все равно не получится — народу мало. Я же не арестовывать его пришел, а поговорить. Всего-навсего поговорить! Плюнуть бы теперь на него. Но лучше попробовать взять — шанс есть. Он ведь дурак, он будет бежать от вагона, с вокзала, из Нетска, к черту на рога! Значит, по дороге его и встретим».

Стас не ошибся. Он это понял, когда, выглянув из-за хвостового вагона пустого состава, увидел впереди знакомую фигуру. Фигура подскакивала и спотыкалась. Рябов заметно выдохся. Бежать он уже не мог, но и на шаг перейти боялся. Так он и двигался странной иноходью, правда уже не оглядываясь.

«Отлично! Он туп! Он вдоль насыпи попрыгал в Привокзальный!»— обрадовался Стас.

Сам он не спеша пошел по путям наискосок. Там, за длинным кирпичным цехом, в насыпи зиял туннель. Стас теперь был уверен, что Сашу Рябова возьмет — ведь он наперед знал, куда движется беглец. А вот беглец про майора Новикова ничего не знал. Не знал он, например, того, что Стас все здешние пути, переходы, насыпи, стрелки, виадуки, старые цеха депо и диспетчерские башенки изучил так же хорошо, как свои пять пальцев. Даже лучше! Собственной рукой Стас редко любовался, а вот вокзальное хозяйство и примыкающую к нему старую сортировку облазил не раз вдоль и поперек.

Стас вырос неподалеку, на Второй Паровозной. Ему с младенчества было известно: на автобусе от Привокзального поселка до вокзала езды двадцать пять минут, а если идти напрямик, через пути, то доберешься минут за восемь. Он ходил и за шесть — на спор, на рекорд. Он лазил по вагонам и катался с насыпей на санках и просто на заднице. Он слушал, развесив уши, а потом, лет с восьми, и сам рассказывал малышне местные страшилки. Истории чаще всего были про ноги, зажатые автоматической стрелкой. Говорили, что один мальчик, попавший в подобную передрягу, очень хотел жить — вместо того, чтоб быть раздавленным девяностовагонным составом, он рванулся в сторону. Его несчастная нога оторвалась до колена и осталась навеки одна-одинешенька стоять меж стиснувших ее рельсов. Называли и фамилию мальчика — Шишко. В Привокзальном поселке была улица Шишко. И хотя в школе детишкам рассказывали про первую председательницу дорпрофсожа Калерию Шишко, детишки все равно были уверены, что улица названа в честь мальчика, оторвавшего себе ногу.

Впрочем, были в ходу рассказы и про мальчиков, все-таки раздавленных насмерть, и про старушек, перерезанных поездом то пополам, то на три равные части. Местные алкаши и инвалиды, среди которых много было почему-то именно одноногих, почитались теми самыми страдальцами из страшилок. Считалось, что все они героически потерпели от тепловозов, стрелок и неотразимо бьющих по голове шлагбаумов.

Когда мальчиком Стас засыпал, то еженощно слышал за окном оглушительно-невнятные радиоголоса диспетчерш. Заливались тепловозные свистки всевозможных тембров, продолжительности и мелодических колен — столько же только у соловьев! Иногда раздавался гудок — могучий, низкий. Он громадным рулоном черного бархата разворачивался в ночной тьме. До сих пор стук колес напоминал Стасу не о пути и разлуке, а о доме и тишине.

Нет, никаких шансов у Саши Рябова здесь, в царстве гудков, вагонов и шпал, не было!

Стас теперь совсем не спешил. Он вразвалочку добрался до заброшенного туннеля и замер в его тени. Туннель был выложен тесаными камнями, всегда напоминавшими Стасу большие грязные подушки. Мимо туннеля надо было пройти, чтобы попасть в Привокзальный поселок самой нахоженной, удобной и безопасной тропой. Вряд ли беглец-телегерой сообразит, что надо поискать другую. Он обязательно притащится сюда, к туннелю!

Стас прислушался. Ага, вот и Сашины шаги — Стас успел запомнить этот неровный топот. Здесь, в глухом углу Сортировки, не так слышны были вокзальные шумы и свисты, и поступь неосторожного человека вполне можно было уловить. К тому же поездов тут в последнее время стало куда меньше, а тишины и пустот куда больше, чем в лихие детские годы майора Новикова. Многие пути заброшены. Трава на них стоит стеной, а рельсы из воронено-синих сделались сухарно-рыжими. Старая, столыпинских еще времен, водонапорная башня, напоминающая черный стакан на толстой кирпичной ноге, совсем покосилась. Даже сильнее покосилась, чем Пизанская, но все-таки стояла. А вот деревья вокруг нее разрослись, раскустились на воле. Разве можно было когда-то представить, что на Сортировке будет такая пропасть сирени! Теперь она цвела повсюду, стояла мокрая от дождя, живая, лоснистая и пахла глупыми мечтами.

Стас это все разглядывал, узнавал и не узнавал. Тем более что и свет стал каким-то странным, мутно-желтым. Такое бывает под конец грозового ливня. Темнота и туча быстро прятались за знакомые крыши и тополиные купола Привокзального поселка. Стас, сидя в своем укрытии, никак не мог определить, откуда же этот желтый свет. Потом понял: с запада. Откуда же еще ему быть? Там, должно быть, тучи раздвинулись, солнце садится, только из туннеля этого не видно.

Зато хорошо стали слышны шаги Саши Рябова и даже загнанное его дыхание, выдающее в невольных постанываниях знакомый по сериалу молодой тенорок.

Стас вырос перед Сашей как из-под земли. Измученный, весь мокрый, заплаканный на вид, плохо уже соображающий Саша не сразу понял, что с ним происходит. Только мелькнуло рядом что-то темное и запястья заломило.

— Добрый вечер, господин Рябов, — сказал неприятный металлический голос майора Новикова.

Майор и сам наконец показался перед Сашиным лицом, когда защелкнул наручники за Сашиной спиной.

— Ах, какая неожиданная встреча! — осклабился майор.

Стас шутил, но Саша и вправду никакой встречи тут не ожидал. Он хотел идти, но идти было нельзя. Теперь они стояли с майором оба мокрые, усталые, невеселые. Запад обнаружился во всей красе прямо за ними, за вокзалом. Оттуда солнце доставало их своим медным румянцем.

— Еще куда-то бежать будете? — деловито спросил Стас.

Саша замотал мокрой головой:

— Нет! Не могу больше…

— А когда могли, зачем бежали?

Саша тупо уставился в сторону, на чахлую траву насыпи. Никогда почему-то на насыпях не растет приличной травы…

— Пойдем? — предложил Стас.

— Не могу. Отдохну чуть-чуть…

— Тогда сядем?

Стас помог Саше устроиться на каменном выступе туннеля. Под козырьком эта завалинка оставалась почти сухой. Солнце совсем уже очистилось от облачной мути, залило все оранжевым светом, вытянуло лиловые тени.

— Отпустите мне руки, пожалуйста, — попросил Саша.

Стас покачал головой:

— Нельзя! Ты слишком бойкий бегун. Непонятно только, бегун куда и от чего.

Вид у Саши с заломленными назад руками был совсем бычий. Он насупился и, очевидно, решил молчать как кремень.

— Кое-что про твой побег я знаю. И про ограбление продовольственной палатки почти десять лет тому назад.

— Ну сколько можно все о том же!… — взмолился Саша и несколько раз боднул упрямой головой душистый влажный воздух.

То, что воздух этот немного отдавал шпальной пропиткой, делало его еще слаще. Настроение Стаса улучшалось с каждой минутой, а вот Саша терял и силы, и терпение.

— Да, дело старое, мелкое и очень глупое, — согласился с Сашей Стас. — Не стоило бы его поминать, тем более в разговоре с вице-чемпионом, героем сериала и просто славным парнем Сашей Рябовым. Одно плохо: палатку ты брал не один. Ты зашел последним и взял пакет с конфетами. Карамель «Дюшес». Верно? Но ты, конечно, присутствовал при взломе как член шайки. А руководил этой детской пакостью другой славный парень, Рома Газдяев по кличке Гвоздь.

— Ну и что?

Саша попытался скроить усмешку на своем несчастном и невыразительном лице.

— А то, что этот Газдяев, в отличие от тебя, судим неоднократно. Сейчас он в Нетске. Вот какую хорошую новость я сегодня узнал. Вы виделись?

— Нет.

— Врешь. Меня бабушка научила правду узнавать по глазам, даже зажмуренным, — весело сказал Стас. — Поэтому не ври. Вы с Газдяевым виделись, и теперь тебе приходится бежать. Натворил дел, что ли?

Теперь Саша не только бодался, но и подпрыгивал на своем сером камне, пытаясь встать.

— Ничего я не натворил! Я ни в чем не виноват!

— Не ори, — посоветовал Стас и даже придержал Сашу за плечи, чтобы тот не вздумал снова устроить пробежку. — Если ты ничего не сделал и ни в чем не виноват, скажи: зачем бежал? Зачем с виадука прыгал? Зачем возле вагона пиво у парня из рук выбил? Будешь заливать, что сцену репетировал, эффекты и спецэффекты разучивал? Нет ведь?

— Нет, — согласился Саша.

Он с тоской поглядел на золотое небо за сеткой проводов, на выводок пузатых цистерн, катившихся по дальней насыпи вслед за маленьким тепловозиком. Тепловозик казался игрушечным и свистел сиплой, будто из самодельного свистка, трелью. Совсем рядом с туннелем цвела бледная сирень-дворняжка и падала, но не могла упасть никому не нужная водонапорная башня. Башню подпирала куча металлолома, багровая от старости; дальше виднелся какой-то длинный железнодорожный домок с датой «1927», выложенной кирпичом. На ближних путях врозь стояли облезлые вагоны незнакомых очертаний, с узкими незнакомыми же окнами без стекол. Саше стало не по себе. Густой бурьян и полное безлюдье делали пейзаж странным. Саша почувствовал себя на другой планете. Такое иногда во сне бывает…

— Посмотри-ка — ни души кругом, — заметил и майор, и Саша не понял, почему тот так грустно это сказал. — Никого! Нас никто не слышит. Ни протокола у меня, ни магнитофона, Рябов. Я сейчас хотел бы, представь себе, поверить, что ты действительно ни в чем не виноват. Я ведь почти знаю, кто виноват. Только вот где Карасевич?

Этот вопрос не застал Сашу врасплох. Он удивленно дернул плечами:

— Да я сам ума не приложу, куда Федя делся! Тут что-то нечисто.

— А вы разве не ссорились?

— Когда это? — удивился Саша.

— Прямо накануне вечеринки, — напомнил Стас.

— Ах, это… Нет, мы не ссорились. Просто был разговор. Федя такой дурак! И жмот. Они оба с Катериной жмоты, хотя делают вид, что не от мира сего и писают парфюмом. У них что, дают нормальные актерские ставки? Разве одним народным артистам надо платить?

— Понятно. Тебе не нравится зарплата, и ты ему это выложил?

— Ну да. И приврал еще, что в Москву уеду. Я четыре дня проболел — у меня старый бурсит, — а Феде сказал, что на кастинг ездил и мной заинтересовались. Вот Федя и разорался как резаный. Дурак, я же говорю!

— А потом что? — допытывался Стас.

— Ничего. Пошли чавкать. Что тут такого? Он и без меня с утра до вечера орет. Орал, вернее… Куда он подевался?

— А в общежитии у тебя в ту ночь был, конечно, Гвоздь? — продолжал спокойно расспрашивать Стас. — Теперь-то он где? В Прокопьевске?

— Не знаю я. Может, и в Нетске еще. Я так глупо влип! Даже сам не знаю как. Запуталось все, и никому теперь не разобраться.

— Так уж и не разобраться? — не согласился Стас. — Вон ДНК человека расшифровали, путь кометы на тыщу лет вперед просчитывают, а тут какой-то Гвоздь…

— Мы с ним в школе учились в одном классе, — вздохнул Саша. — И жили рядом, в соседних домах. Собственно, я в тот киоск за компанию, случайно влез. После суда сразу в Новосибирск поехал, в техникум. Потом армия, Нетск, спорт. На черта мне Гвоздь! Не виделись десять лет, и тут он вдруг возник…

— В «Сомерсетте»?

— Это которые домик занимают рядом с павильоном? Да, там он ошивался. Мы со съемок выходим вечером, а он стоит, улыбается: «Санек, ты звезда? Круто!» И все такое. Привязался, стал меня тащить в кабак отметить встречу, хорошо погудеть. Но я ведь не пью. Еле от него отбился — сто лет он мне нужен! Так, посидели в пивнушке, детство вспомнили. Ничего особенного.

Говоря это, Саша вздыхал и мерно качал головой, будто хотел отвязаться от навязчивой злой мухи. Влип, влип! Стас знал: сейчас он выложит если не все, то самое для себя досадное и мешающее, самое неприятное из того, что довело его до тупой тоски, бегства из города и прыжков с виадука.

— Гвоздь о себе что-нибудь рассказывал? — легонько подтолкнул Стас Сашины воспоминания в нужную сторону.

— Вроде того. Сказал, что сидел, но теперь у него серьезный бизнес. Ничего криминального! С каким-то мужиком было у него в Прокопьевске большое дело, но там начали на них наезжать, и они перебрались сюда. Обычная история. Я и слушал-то вполуха. Нужен он мне!

— Он что, в «Сомерсетте» работал?

— Нет, только на складе что-то у них держал. Он, и еще один мужик, и еще какие-то ребята. Да не знаю я ничего! Нужен он мне…

Стас не поверил:

— Совсем не нужен? Тогда как же ты влип?

— А очень просто! Ромка меня подставил.

— Ромка Гвоздь?

— Ну да. Глупо так вышло, даже вспоминать не хочется.

— Надо вспоминать, — наставительно сказал Стас. — Сам знаешь ведь, что надо. Вон какая каша теперь заварилась!

Рябов снова набычился:

— Не хочу ничего говорить! Я потом от всего откажусь!

— Твое дело. Мы тут совсем одни. Да и положение у тебя неважное.

— Знаю, — согласился Саша. — Влип. Ладно! Началось эта подлянка с месяц назад. Или больше? Короче, прошла неделя, как мы с Ромкой в пивнушке посидели. Я и думать про него забыл. Только как-то является он в павильон — у нас как раз ночная съемка шла. Говорит: «Дело есть». Я в перерыве вышел к нему на плиты — видели, там под деревом лежат, бетонные? Ромка и говорит: «Санек, я тебя подставил, прости». Говорит, те из Прокопьевска, что на него и второго мужика наезжали, когда у них там бизнес был…

— Где там? — не понял Стас.

— В Прокопьевске. Гвоздь сюда перебрался, но и тут, в Нетске, его нашли! Снова наезжают. А бизнес у Ромки какой-то крутой. Но никакого криминала. Он возьми и скажи тем, что на него наезжают: «Братва, в этом нетском бизнесе не я главный, а мой дружок». Ну не сука? Извините…

— Извиняю, не тяни, — подбодрил его Стас. — Дружок — это ты, что ли?

— Ну да! Вот сука! Сказал, что мы с ним сто лет вместе, что я тут звезда, с губернатором чуть ли не на «ты», и меня им не достать. Все у меня, мол, в Нетске схвачено. Вот сука!

Он больше не извинялся. Стас спросил:

— И что, ребята из Прокопьевска этой туфте поверили?

— Смешно, но поверили. Проверили даже, и все сошлось: и судим я, и в сериале снимаюсь, и с губернатором знаком. А с племянником губернаторским вместе в зале качаюсь и в бассейн хожу. Вот попал! Короче, стал один тут ходить за мной…

— В серой ветровке с капюшоном?

— Ну да. Ходит по пятам, вокруг павильона крутится. Пасет! Противно…

— А Гвоздь что?

— А Гвоздь говорит: «Эти ребята из Прокопьевска тебя и меня завалить хотят и бизнес отобрать». Вот, сволочь, куда меня втравил! И говорит еще: «Ты, Санек, не бойся! Ты мне друг. Мне это всего дороже — мы же с детства…» И все такое. Плел-плел, а потом говорит: «Мы тебя тронуть не дадим, сами с ними разберемся». Мели, Емеля! Этот Серый — его Ромка так называл — все равно ходит и ходит. Даже на съемки пролезать начал. Я как в мебельном его увидел, чуть умом не тронулся — кругом наши ребята, с телевидения, а у этого Серого неизвестно что на уме. Вернее, известно…

Непривычный к долгим беседам Саша уже едва ворочал пересохшим языком. Он умолк. Он устал, обессилел. От сырой одежды его знобило.

— Что произошло в тот вечер, когда в павильоне была вечеринка? — спросил Стас.

— Да вроде ничего особенного. Сначала ничего: Тошка нализался, я его домой отвез, потом в общежитие спать поехал. Умаялся ведь! Лег, задремал…

— И все?

— Сами знаете, что не все, — уныло проговорил Саша. — Часа уже в три Гвоздь притащился. С бутылкой какой-то чумной. «Все, Санек, — говорит, — у тебя проблем больше нет. Я Серого завалил. На все готов, ради друга! Пускай наш бизнес к чертям собачьим после этого летит, но тебя я им не отдал!» Сидел у меня всю ночь, пил. Я думал, что он так, спьяну гонит, а утром узнал, что… Этот мужик на диване…

— И есть Серый. Понятно, — вздохнул Стас. — Больше ты Гвоздя не видел?

— Если бы! Он мне через пару дней позвонил. Встретились в городе, и он говорит то же самое: «Проблем нет, Санек! И Серого я завалил, и двоих других из Прокопьевска, что наезжать приехали…»

— Значит, и третий был. Не нашли пока, — пробормотал Стас.

— Что? — переспросил Саша.

— Ничего! Не отвлекайся, дальше валяй!

— А дальше Ромка говорит: «Я их по дружбе завалил, из-за тебя. Ведь мы с тобой еще в школе… и первую палатку вместе брали…» Короче, бизнес свой в Нетске он с этим мужиком сворачивает. Уезжать они собрались. И тебе, Санек, мол, тоже хорошо бы уехать, хотя бы на время. Отпуск, например, взять, пока менты вокруг павильона рыщут. Я сказал, что не поеду, на меня нет ничего, а Ромка говорит: «Поедешь. Так спокойней будет. Знаю, меня ты не сдашь, потому как сам теперь замешан — ведь из-за тебя я Серого и его ребят завалил. И девочка твоя мне известна». Вот гад! Потому, говорит, исчезни куда-нибудь, проветрись, и все уляжется, будет о’кей. Врет! Такое не кончается скоро! Лучше насовсем уехать.

— И ты решил сбежать и спрятаться?

— Я долго тянул. Из-за Саши… Знаете ее?

— Хорошая девушка, знаю, — подтвердил Стас.

— Вот именно! У меня, кроме нее, никого нет. Отец спился, умер, мать за другого алкаша вышла. Я один. Я на Саше жениться хочу. Вот и побежал.

Стас изумился:

— Это в Прокопьевск-то? Какой смысл?

— Я ненадолго в Прокопьевск, пока Саша… Я в Америку поеду, в Калифорнию. У меня там и знакомый есть, бодибилдингом вместе занимались. У него зал там. Я бы приехал, устроился, Саше бы написал, вызвал… Я давно бы уехал, еще на прошлой неделе, но к Саше какой-то лох подкатываться стал, они вместе учатся в стоматологическом. Я испугался, что она в Америку не приедет. А без нее я ничего не хочу! Тянул, ждал и думал, с Ромкой тоже как-нибудь рассосется…

— Зачем все-таки побежал?

— Пришлось! — печально сказал Саша. — Тошик вдруг говорит, что ваш дружок из музея, реставратор, про меня расспрашивает. А про этого дружка я серьезные вещи слыхал. И чего Тошик к нему таскается? Тошка вообще пацан дурной, балабол. Все это так мне не понравилось, что я решил уехать. Что делать остается, если я в таком деле замарался? Да и Ромка с друганами своими в покое меня не оставит. Найдут, и всю жизнь будешь делать то, что они скажут. Мы навсегда теперь повязаны, не я первый такой. И я взял билет…

— Но почему именно в Прокопьевск? — никак не мог понять Стас.

Саша наивно удивился в ответ:

— А куда еще я могу вот так, сразу, взять и поехать?

«Святая простота! — ахнул про себя Стас. — Три места в мире знает — Нетск, Прокопьевск и Америку».

Вслух он спросил:

— И ты так вот легко свою девушку оставил?

— Что вы понимаете! Легко! — простонал Саша и насупил свои упрямые брови. — Нелегко! Только мне теперь деваться некуда. И чего я вам тут наговорил — забудьте. Предупреждал, что откажусь. А их вы все равно не поймаете.

— Гвоздя и друга его? На синем бумере?

Саша изумился:

— Что, и про бумер знаете?

— Знаю. Номер помнишь?

— Нужен он мне! Ну, другана этого, может, и возьмете — он к барахлу своему привязан. У него дом, тачка, жена на шестом месяце. А вот Ромка не такой. Того — ищи-свищи! Не увидите его больше.

— Так чего ты так его боишься? Что-то с логикой у тебя плохо, Рябов, — заметил Стас. — От кого ты все-таки бежал? От меня?

— И от вас тоже, — не стал отпираться Саша. — Мне, куда ни кинь, всюду клин. Ромка тоже парень непростой. Вот он божится, что Карасевича не он… А где же тогда Федя? И как этот Серый вместо него на диване оказался? Я-то знаю, что Ромка Серого на меня, как на живца, взял. Дела их еще не кончены. Такое кончается, когда уже все на кладбище. Кто-то ведь прислал прокопьевских сюда? И получилось, что их из-за меня завалили. Такое не забывается. Кого бояться, не знаю — Гвоздь не сказал. Вот куда я влип.

— Значит, ты от прокопьевских все-таки бежал? И прямо в Прокопьевск?

— Вроде того… Ой, да не путайте меня! Я и без вас ничего не понимаю. Меня так затянуло, что не вздохнешь. Ничего не понятно, а давит отовсюду.

Саша совсем сник, навис крутым лбом над коленями — скованный гигант, перепуганный герой.

— Я все-таки тоже чего-то не понимаю, — заметил Стас. — Ну, допустим, ты ни в чем не виноват, просто бандитов боишься. И своего школьного друга опасаешься. Кстати, ты в курсе, что за крутой бизнес у него был?

Саша мотнул головой:

— Не-а.

— Наркотики.

Саша нисколько не удивился.

— Я так и думал, — сказал он, как обычно вяло, на одной ноте. — Ромка, он такой.

— Зачем же тогда, дурья башка, ты от меня бежал, будто десятерых зарезал?

— За дурака, значит, меня держите? — обиделся Саша. — Что, я не понимаю? Если вы меня возьмете, Ромка решит, что я его сдал. А он Сашу знает… Да и сами вы мне что угодно пришьете — недорого возьмете. Хотя бы этот Ромкин бизнес…

Стас криво усмехнулся:

— Ты меня удивляешь Рябов. Ты спортсмен нерядовой, в кино играешь, на актера учишься. У вас ведь там, в институте, одна классика — Шекспир, Никита Михалков, басни Крылова, сказки Пушкина. Чего ж ты изъясняешься как шпана из подворотни? Хорошо еще без мата.

— Я и с матом могу, — приподнял голову Саша. Он сильно покраснел и глядел теперь злобно. — Я и есть из подворотни! Из дерьма я вылез! И всех вас, с вашими чистыми руками, с педикюром, с правильными фрикативными согласными, я сделаю! Сделаю! Память у меня да, неважная, но Шекспира я вызубрю. Сразу на английском. И вы еще про меня услышите! И Саша услышит! И ее стоматолог!

Он все-таки скривился, как от кислого, от этой своей занозы.

«Вот как, оказывается, стоматолог нас допек, — подумал Стас. — Бедолага! В голове каша, кругом неразбериха, девушку уводят. И это при такой-то красоте, такой фигуре!»

— Все, Рябов, пошли, — сказал он, выпрямляясь и потягиваясь.

Саша встрепенулся:

— Куда это?

— На вокзал. Не вечно же тут сидеть — и сыровато, и сквозняк. На месте дашь показания.

— Какие показания? Я от всего откажусь! Я ничего не знаю и ничего не делал!

— Как это не делал? — притворно возмутился Стас. — Ты устроил переполох на перроне. Ты бежал от работников милиции, пытавшихся тебя задержать и выяснить, по какой причине ты взбесился. Ты нарушил правила безопасного поведения на железной дороге. Ты прыгал с виадука и совершал прочие подвиги Геракла. По делу об убийстве на заводе металлоизделий ты пока свидетель, и к тебе накопились вопросы. Кстати, родная съемочная группа тебя ищет, волнуется. У тебя ведь съемки запланированы? Контракт есть контракт. От таких вещей не бегут, их расторгают в законном порядке. Раз ты в Голливуд собрался, надо бы это знать. Так что и личных дел у тебя выше крыши. Пошли, пошли!

Он помог Саше подняться, и рука об руку они, побрели к вокзалу. Саша вымотался настолько, что на каждом шагу спотыкался. «Балда я, мобильник в пиджаке оставил. Жарища стояла! Думал, вышел на минутку, а получилось вон как, — сокрушался Стас. — Теперь вызвал бы сюда ребят, а не тащился бы по шпалам с суперменом под ручку. Рябов, конечно, сник, но вполне ни с того ни с сего может дернуть от меня вприпрыжку. Ума ведь палата!»

Однако Саша шел смирно и только щурился от едкого солнечного света. Свет не только бил в глаза, но и огненными зайчиками выпрыгивал из каждой встречной лужи.

Вокзальный пункт милиции — помещение прохладное, навевающее строгие правильные мысли. Лейтенант Сагдеев стоял тут с виноватым лицом и пытался сделать вид, что за щекой у него не лежит жвачка. На спинке стула висел серый Стасов пиджак. Он выглядел обидно сухим и щеголеватым в сравнении с сырой рубашкой и брюками майора, обрызганными грязью и мазутом.

— У вас тут мобильник звонил, товарищ майор, — доложил дежурный и посмотрел в свои бумажки. — Семь раз звонил.

— Это хорошо. Люди меня любят, — сказал Стас, устраиваясь за солидным столом и протягивая Саше несколько листов писчей бумаги. — Вы, Рябов, присядьте вот здесь, в сторонке, и изложите причины вашего странного поведения у девятого вагона. Пока только это. Где, кстати, его вещи?

— Бригада саперов осматривает, — радостно ответил дежурный. — Собака ничего опасного не обнаружила, так сейчас ребята сами копаются. Тоже пока ничего…

Саша поморщился и замычал.

— Надо было вести себя прилично, — назидательно сказал Стас. — Чего вы, Рябов, скакали, как блоха? И сумку свою зачем на перроне бросили? Что, не слыхали разве, как положено обходиться с бесхозными вещами, найденными в общественных местах?

— Я ни в чем не виноват и ничего не делал, — ныл Саша. Он чуть не плакал.

— Как это ничего не делали? Сумку ведь бросили? Увесистую сумку, в которую влезет килограмм десять в тротиловом эквиваленте…

Балагурство Стаса прервал бодрый клич мобильника.

— О, Самоваров? — удивился Стас, глянув на имя звонившего.

— Ты очень занят? — с ходу спросил Самоваров.

— Да как сказать… В общем-то да. Но если что-то срочное, тогда говори.

— Даже не знаю, срочно ли это, — замялся Самоваров.

— Что, Колян, опять пироги с курятиной? — подсказал Стас. — В принципе я не против, но не сегодня. Или сегодня, но где-то после восьми. Дождешься?

— Нет у меня пирогов. Не в пирогах дело.

— Тогда в чем?

— Кажется, я знаю, где теперь Карасевич.