Полуночный дождь

Глава 8

— Вот это да. Не думала, что это превратится в историю для взрослых, — улыбаясь, поддразнила я Блейка.

— Я тоже, по крайней мере, пока Пи не уснула. Я собирался просто рассказать о том, насколько на самом деле Дженни обожала розыгрыши, но так все и произошло.

— Положи ее спать, — кивнула я в сторону палатки и прищурилась. Блейк хорошо понимал меня, он точно знал, чего я хотела. Когда он вылез из палатки, я встала и, покачивая бедрами, направилась к лестнице. Блейк следовал за мной.

К тому времени, когда мы добрались до нашей пустой спальни, я была полностью обнажена. Блейк закрыл за собой дверь и притянул меня в свои объятия. Стащив с него рубашку через голову, я застонала, когда наши тела прижались друг к другу. Я представила себе, что Блейк с Дженни смотрели в том лифте, и это было похоже на кино. Я встречала этих двоих в отеле, у них было двое маленьких сыновей. Он был невероятно сексуальным, и она была ему под стать в своей женской сексапильности. Я пялилась на них однажды днем, когда мы с Пи обедали в ресторане. Это было до нас с Блейком, но я все равно фантазировала о том, как мы с ним были влюблены друг в друга с такой же страстью, хотя в тот момент я все равно считала его мудаком. Может я всегда любила Блейка.

Он развернул меня к закрытой двери. Дополнительная поддержка не помешала, когда, лаская мое тело, он начал спускаться вниз. У меня перехватило дыхание от того, как он зажал между зубами мой напряженный сосок, а затем приласкал его губами. Он слегка сжимал и ласкал мою грудь, и это вызвало у меня внезапную панику. Я боялась, что он почувствует уплотнение, и уже собиралась убрать его руки, когда он сам это сделал. Блейк проложил дорожку нежных поцелуев вниз по моему телу к моей киске.

— Блейк, я не могу делать это стоя, — прошептала я хриплым голосом, разведя для него ноги в стороны. Какого черта? Я не собиралась этого делать. Не важно. Мои мольбы остались незамеченными, и Блейк продолжил своё нападение.

Губами он выводил круги на моем пульсирующем клиторе, одновременно посасывая его, сначала легонько, затем сильнее.

— Ты делал это, Блейк? — спросила я, тяжело дыша.

Блейк, конечно, понял, о чем я говорила.

— В лифте? С Дженни? — спросил он, поднимая взгляд. Я прикусила верхнюю губу, когда почувствовала, как он ввел в меня два пальца. Большим пальцем он кружил по моему клитору, наши взгляды встретились. — Да, много раз, — признался он. Я закрыла глаза и представила, что мы делали то же самое.

Я хотела, чтобы Блейк сделал такое со мной. Я хотела пережить с ним все те же чрезвычайно сексуальные истории, какие у него были с Дженни. Я это и делала, но у меня просто было не так много времени. Я знала наверняка, что у меня не было шансов испытать все.

Месяц назад я бы ни за что не предстала перед ним в таком виде; отдаваясь на милость его губ и языка, но сейчас, я не могла насытиться.

После крышесносногого оргазма, я опустилась на колени, чтобы доставить ему удовольствие тоже. Блейк, стоя на коленях, откинулся назад и позволил мне совершить задуманное. То, в какой позе он сидел, как придерживал мои волосы, собрав их в хвост, и, как направлял мою голову навстречу своим бёдрам, было самым эротичным, что я когда-либо испытывала. Трепет между моих бедер усилился в десятки раз, и я стала сосать жёстче. Это был минет всех минетов. Я вложила в него всю себя.

— О, Боже. Остановись, Макайла, — взмолился Блейк, отстраняясь от моего рта. — Я сказал, хватит! — процедил он сквозь зубы. Мне не понравился его тон и, черт возьми, его взгляд мне тоже не понравился. Откуда, черт побери, это взялось? Как будто что-то щелкнуло, и Блейк разозлился. Какого черта. Он злился?

— Развернись, детка, — прошептал он, в его глазах была только любовь. Неужели мне это привиделось?

Хотя Блейк быстро скрыл следы своего гнева, я все равно чувствовала его. Я ощущала это в движении его бедер и рук. Он не сказал, что любит меня, так, как обычно говорил, и все закончилось очень быстро. В этой самой позе.

— Мне жаль.

— Тебе жаль, что не довел меня до оргазма, или что разозлился на меня? — спросила я в упор. Это съело бы меня живьем, позволь я мариноваться своим сомнениям всю ночь.

— Я не злился на тебя. Я был готов кончить тебе в рот и хотел, чтобы ты остановилась. Прости меня, за это тоже, если я тебя обидел. Я не хотел. Я тебя люблю.

Я закатила глаза и улеглась на полу, потянув за собой Блейка. Мы лежали так довольно долгое время, обнаженные и в обнимку, на новом ковре в комнате без мебели. Мне казалось, что я никогда не куплю новую мебель, потому что Блейк не собирался везти нас в магазин. Нам предстояло жить в палатке, пока он не закончит с театром.

— Тебе не нравится говорить о Дженни? Мне кажется, я могу чувствовать связь между вами двумя, когда ты рассказываешь о ней.

— Сейчас меня это не так сильно беспокоит. Думаю, мне нравится идея о том, чтобы Пи узнала о ней.

— Тебе кажется это странным, рассказывать мне о своей сексуальной жизни с ней?

Блейк фыркнул и сел.

— Я тебе о ней не рассказываю. Ты знаешь об этом лишь в общих чертах. Не думаю, что это странно, то есть, ты ведь ее не знала. Я собираюсь в душ.

— Блейк? — позвала я, когда он собрался уходить.

— Да?

— Я чувствую, что тебя что-то беспокоит. Ты всегда заставлял меня принимать душ вместе.

— Прости, любимая. Брось. Я просто устал.

— Ты уверен?

— Да, дело не в тебе, а в театре. Честно. Я просто устал. Иди сюда.

Я улыбнулась и пробежала мимо него, получив шлепок по своей голой заднице. Может, дело во мне, но позже он, казалось, успокоился. Мы даже еще раз по-быстрому занялись сексом, внизу, в его рабочем кабинете. Стол был идеальной высоты, и на этот раз Блейк позаботился и обо мне тоже, дважды. Я лежала в его объятиях в палатке рядом с Пи и, испытывая облегчение, счастливо заснула.

Блейк провел весь следующий день с нами в нашем доме, и мы оторвались по полной. Пустые комнаты стали идеальной игровой площадкой. Мы скользили по полу в носках, представляя, что это лёд. Мы прошлись по вымышленному зоопарку наверху, залезали на выступы водопада, чтобы попасть в тропический лес, и ели аллигатора, поджаренного на костре. Воскресенье было наполнено весельем и играми с Пи, и флиртом и поцелуями с Блейком. День закончился ещё одной историей о Дженни. Только об этом Пи и хотела слушать. Я оставила их с Блейком и забралась в свою новую ванну. У меня не было пены для ванны, но шампунь тоже неплохо справился. Было так приятно понежиться в воде и расслабиться. Мои мышцы ныли после всех этих приключений.

Вернувшись к Блейку и Пи, я была удивлена, что он вырубился с Пи, уснувшей у него на руках. Я сделала фото и разместила ее на стене Блейка в Facebook. Какая милота. Решив, что еще не устала, я направилась во внутренний дворик, всеми силами стараясь не обращать внимания на ручку, лежащую на барной стойке.

— К черту, — прошептала я, взяв ручку.

Чувствуя себя счастливой, я вышла на улицу, вооружившись авторучкой. Это не заняло много времени, и одна линия пролегла вниз по моей руке. На этот раз перо появилось при мыслях о моей маме. Она была бы так счастлива за меня сейчас. Вся ситуация была отстойной, и я ничего не могла с этим поделать.

Ничего. Я подумала о своей маме и о том, как сильно мне хотелось, чтобы она тоже была здесь. Если бы обстоятельства сложились по-другому, думаю, моя мама и Сара могли бы стать лучшими подругами. Я знала, что она полюбила бы Грейс. Ее нельзя не любить.

— Ты давно тут сидишь. Ты в порядке?

Я продолжала выводить ручкой завиток буквы «И» в конце имени Пи. Имя Лондон превратилось в мост, а Пи шло следом в виде волны сразу под ним.

— Я в порядке. Просто жалею, что не могу познакомить тебя со своей мамой.

— Иди сюда, — попросил Блейк, беря меня за руку.

Мы пересели на шезлонг, и я скользнула между его ног.

— Ты когда-нибудь скучаешь по отцу? Ты никогда не говоришь о нем.

— Я очень сильно по нему скучаю. Мне тоже жаль, что не могу познакомить тебя с ним. Ты бы ему понравилась.

— Расскажи мне о той ночи, Блейк. Ты никогда не рассказывал мне об этом. Ты никогда не рассказывал о нем. Тебе ведь было только семнадцать?

— Да, мне только исполнилось семнадцать. Пойдем спать.

— Я не хочу, я хочу, чтобы ты рассказал мне о своем отце. Что случилось?

— Я говорил тебе, что случилось. Он напился и покончил с собой.

Блейк водил своими пальцами по моим, пытаясь отвертеться. Я не позволила ему это.

— Ты очень злишься из-за этого, правда?

— Мы должны это обсуждать?

— Нет, но я хотела, чтобы ты поделился этим со мной. Где ты был?

Блейк тяжело вздохнул и обнял меня.

— Я был с Дженни.

— Что насчет этого? Тебе оно нравится? — спросила Дженни, отодвигая вешалки с платьями назад.

— Да, оно мне нравится. Они все мне нравятся. Ты уже выберешь одно? Пожалуйста? Мы пропустим фильм.

— Я больше не хочу идти в кино.

— Не хочешь?

— Нет. Я хочу вернуться к тебе домой. Твоя мама в Теннесси, а твой отец на том рождественском бенефисе. Поехали к тебе. Закажем пиццу и посмотрим какой-нибудь фильм. Я немного устала.

— Ты всегда устала, и потом твоя одежда оказывается на полу.

Дженни засмеялась и, пританцовывая, развернулась к моим губам.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. Ты великолепна в синем. Он подчеркивает бирюзовый цвет твоих глаз.

— Серьезно? Я нравлюсь тебе в синем?

— Да. Очень.

— Ладно, хорошо. Давай возьмем то, которое мы смотрели первым.

— Ты имеешь в виду первое, на которое мы смотрели час назад. Ты серьезно?

— Перестань вести себя как ребенок. Ты ведь хочешь, чтобы моя одежда оказалась на полу?

— О, определенно. Давай уже.

Купив платье по кредитке Холдена, Дженни была полностью готова к рождественскому концерту. Мне, возможно, пришлось бы надеть синий камербанд, но и это могло измениться. Дженни меняла свои решения чаще, чем цвет лака на пальцах рук и ног, а это происходило очень часто.

Я привез нас обратно к себе домой, и мы зависали в моей комнате, смотрели телевизор, ели пиццу и занимались очень непристойными вещами друг с другом. Мы как раз собирались выйти к бассейну, когда раздался звонок стационарного телефона.

— Привет, мам. Как там родственнички?

— Ты имеешь в виду своих дядю Тима и дедушку?

— Да, этих людей, — поддразнил я, шлепнув Дженни полотенцем по заднице. Черт, я обожал ее задницу в том бикини.

— Чем ты занят? Ты сходил в кино с Дженни?

— Нет, мы просто заказали пиццу и остались дома.

— Дженни у нас дома, да?

— Да, мам. Что ты так переживаешь? Мы не собираемся делать ничего, чего не делали раньше. Мы осторожны, перестань волноваться.

— Все равно это ненормально. Тебе семнадцать.

Я не стал шокировать ее новостями, что мы занимались сексом уже в четырнадцать. Лучше всего было позволить ей думать, что, когда пару месяцев назад она нас застукала, это был наш первый раз. Так было лучше.

— А ты предпочла, чтобы я был у Уэйна? У него вечеринка, пока его родители в отъезде. Я мог бы пойти туда, если ты хочешь.

— Перестань. Веди себя прилично. Ты разговаривал со своим отцом?

— Нет, а должен был?

— Нет, просто я пыталась до него дозвониться. Он не отвечает.

— Возможно, он на вечеринке.

— Да, полагаю, что так. Ладно, не балуйся. Увидимся через два дня.

— Хорошо, передавай всем привет от меня.

— Передам. Будь осторожен, когда повезешь Дженни домой.

— Хорошо. Увидимся.

— Я люблю тебя, Блейк.

— Я тоже тебя люблю, мама.

Повесив трубку, я повернулся посмотреть на Дженни.

— Я думал, мы пойдем плавать? — спросил я, увидев ее с закрытыми глазами на диване. Она свернулась калачиком, натянув одеяло на свое сексуальное бикини. Проклятье.

— Давай просто посмотрим телевизор. Я плохо себя чувствую. Думаю, грибы были испорченные.

— Ты уверена, что не беременна? Тебе становится плохо каждый раз после еды.

— Иди сюда. Можешь взять пульт.

— Может это после секса, тебе становится плохо, либо после секса, либо после еды.

— Может, погладь мои ноги.

Я сел в конце дивана и гладил ее ноги, в то время как она распоряжалась пультом. Я ненавидел фильм «Лиззи Магуайер». Ненавидел! Почему она смотрела это дерьмо?

— Ну же, Дженни Линн. Переключи.

— Подожди.

— Я не буду гладить твои ноги под «Лиззи Магуайер». Переключи на «Гриффинов».

— Ни за что. Я ненавижу этот сериал.

— А я ненавижу этот.

Я отодвинул ее ноги, когда снова зазвонил телефон. На этот раз это, должно быть, мой отец звонил, чтобы проверить нас. Клянусь, они обращались с нами, как будто нам было двенадцать, а не семнадцать.

— Да, пап. Я дома и Дженни тоже здесь. Я доставлю ее домой к одиннадцати и сразу же вернусь.

— Могу я поговорить с Грейс Коуст, пожалуйста?

— Ее нет в городе. Могу я передать ваше сообщение, — спросил я, глядя на часы. Кто, черт возьми, мог звонить после девяти вечера? Голос был серьезным, но я его не знал.

— Это Дэвид Сандерс, я детектив из нью-йоркского отдела полиции. Можете дать мне номер телефона, по которому я мог бы связаться с миссис Коуст?

— Зачем она вам? — попытался узнать я. Зачем отделу полиции звонить моей маме?

— А с кем я разговариваю?

— С ее сыном, Блейком Коустом.

— Блейк, твой отец попал в аварию. Его отвезли в медицинский центр Квинса.

— С ним все хорошо? Что произошло?

— Он не справился с управлением во время движения к северу от Риго-Парка и врезался в дерево.

— Я позвоню маме и буду там через двадцать минут. Скажите ему, что я люблю его, и, чтобы он держался. Мы скоро будем.

— Блейк? Что такое? — с тревогой спросила Дженни.

— Мой отец. Иди, оденься, Дженни. Он попал в аварию.

— Он в порядке?

— Не знаю. Они не сказали, сказали лишь, что его доставили в медицинский центр в Квинсе.

Я побежал наверх и стал ждать Дженни.

— Дженни, давай же.

— Иду, — задыхаясь, ответила она и села на мою кровать, чтобы надеть джинсы. Я знал, что она плохо себя чувствовала, но у меня не было на это времени. Я натянул ей через голову толстовку и потащил вниз по лестнице в свою машину.

— Что они сказали? Скажи хоть что-нибудь, Блейк, — взмолилась Дженни.

— Пристегнись. Я ничего не знаю, вот все, что они сказали. Набери мою маму, — приказал я. Я ехал со скоростью сто пятнадцать километров в час при разрешенных пятидесяти шести. Я должен был следить за дорогой.

— Блейк, лучше не станет, если мы тоже попадем в аварию. Сбавь скорость. Успокойся. Я уверена, с ним все в порядке.

— Точно? Позвони моей маме.

Дженни передала мне телефон, и я немного сбавил скорость, но ненамного.

— Привет, Блейк.

— Мам, папа попал в аварию. Они отвезли его в медицинский центр Квинса.

— Что случилось? Он в порядке?

— Я не знаю. Это все, что мне сказали. Он врезался в дерево, — мой голос дрогнул, пока я пытался держать себя в руках. Я не мог позволить Дженни увидеть свою слабую сторону. Я был мужчиной. Я должен был быть сильным.

— Я вылетаю следующим же рейсом. Держи меня в курсе, пока я не сяду в самолет.

— Хорошо. Мам, поспеши, — попросил я. Я не хотел проходить через это в одиночку. Что если им понадобится разрешение на операцию, чтобы отрезать ему ноги, или еще хуже — пальцы? Я не хотел быть мужчиной; я хотел быть сыном. Мне нужна была моя мама. Я проглотил ком в горле и глубоко вздохнул. Пожалуйста, будь в порядке. Пожалуйста, будь в порядке.

— Я здесь, с тобой, Блейк. Ты ведь это знаешь? — спросила Дженни, положив руку мне на колено. Я притормозил в этот самый момент. Казалось, она поняла, как и я. Я убрал руку с руля и накрыл ее руку. По какой-то неведомой мне причине, я понял. Я знал, что больше не было необходимости спешить. Я действительно верю, что именно в тот момент его сердце сделало последний удар. Я понял, что он умер. Я почувствовал это.

— Я знаю, Дженни.

Но понимание этого не помогало уменьшить боль. Я никогда не чувствовал такой боли в груди, словно мою грудную клетку раздробили битой. Дженни держала меня за руку, пока доктор и медсестра объясняли всю ситуацию.

— Ваш отец получил травму мозга, с которой мы не в силах были справиться. Мы ничего не смогли сделать. Мы пытались. Сделали все от нас зависящее. Мне очень жаль.

Вот и все. Вот и все, что сказал доктор. Он был грустным, и я чувствовал, что ему действительно жаль, но это не имело значения. Мой отец умер. Я проводил взглядом доктора и медсестру, которые вышли за дверь и удалились по коридору. Мой отец скончался. Умер. Его больше нет. Я никогда больше не увижу его. Мой отец умер.

— Блейк?

— Я должен позвонить маме.

— Блейк, остановись на секунду. Тебе нужно немного времени, чтобы переварить услышанное.

— Нет, не нужно. Я в порядке.

Я стал обходить Дженни, когда понял, что это она сейчас сломается. Слезы текли по ее щекам, и она крепко сжимала свою кофту в кулаке. Дженни тоже любила моего отца. Она пыталась быть сильной, но у нее не получилось. Я обнял ее, и она зарыдала.

Я тоже заплакал. Я плакал, уткнувшись лицом в ее волосы и пытаясь понять, что произошло. Мой отец умер. Я никогда больше не смогу поговорить с ним. Никогда не смогу покидать с ним мяч. Никогда больше не сыграю на его концерте. Он никогда больше не будет кричать на меня за то, что я не занимаюсь. Он умер. Мой папа умер.

— Дженни! — крикнула Сара, подбегая к нам, Холден бежал следом. Дженни отпустила меня и побежала навстречу своей маме. Я хотел, чтобы это была моя мама. Я хотел бежать к своей маме. Холден утешительно приобнял меня за плечи. Я отпрянул от него, нуждаясь в пространстве.

— Блейк! — крикнула мне Дженни. Я остановился, чтобы посмотреть в ее глаза. Наши взгляды вели свой странный диалог, как и в первый раз, когда мы встретились. Я сказал ей взглядом, что люблю, и побежал вниз по лестнице, задыхаясь при каждом шаге. Что я собирался сказать своей маме? Как я собирался ей рассказать?

Я даже не знаю, сколько лестничных пролетов я пробежал до того, как на моем телефоне раздалась какая-то песня, которую Дженни, должно быть, установила. Я даже не слушал Келли Кларксон.

— Мам, — закричал я в телефон, — все плохо. Поторопись.

— Знаю, детка. Я сейчас сажусь в самолет. Буду там через пару часов. Где Сара? Отправляйся к Саре, пока я не доберусь туда, Блейк.

— Она здесь. Хорошо, просто поторопись.

— Я уже в пути. Люблю тебя, сынок.

— Я тоже тебя люблю.

Я даже не знал, что Дженни была тут. Я не слышал, как она подошла, пока не почувствовал ее рядом с собой. Она погладила меня по спине, я развернулся и сжал ее в объятиях. Я так сильно ее сжимал, я был уверен, что она тоже не могла дышать. Больно. Было очень больно. И как бы сильно я не желал и не любил Дженни, я больше хотел, чтобы моя мама была рядом. Дженни ничего не говорила, она сидела, не двигаясь, и позволила мне цепляться за нее, когда я потерял самообладание. Я распадался на части. Я не был мужчиной и не хотел играть эту роль. Я хотел быть маленьким мальчиком с мамой и папой рядом. Я не был мужчиной. Не был. Я был ребенком, маленьким мальчиком.

Только когда моя мама приехала, я смог узнать все детали. Мой отец был самым осторожным водителем; он всегда пользовался ремнем безопасности, никогда не ездил с превышением разрешенной скорости и, когда садился за руль, он не уподоблялся другим жителям Нью-Йорка, которым было присуще сумасшедшее агрессивное поведение на дорогах. Он был осторожным водителем. Он даже капал мне на мозги по поводу того, как много денег он сэкономил на авто страховании, потому что был аккуратным водителем.

Тот же самый доктор сидел перед моей мамой, мной, Холденами и Дженни, но на этот раз история была другой. Они вообще не пытались что-либо сделать. Его череп размозжило о лобовое стекло. У него не было шансов.

— Подождите, вы уверены? Я имею в виду, может нам стоит опознать его. Мой отец всегда пользовался ремнем безопасности. Всегда. Мам, скажи ему, — попросил я, слегка подтолкнув ее локтем.

— Я опознала его, Блейк. Это твой отец.

Я недоуменно посмотрел на Барри.

— Но, я не понимаю. Он не сел бы за руль не пристегнувшись. Я знаю, что он бы так не сделал. — Это не имело никакого смысла. Ни малейшего. Мой ответственный отец не сделал бы такого.

Доктор продолжал объяснять ситуацию, и я смутно помнил, что он говорил.

Маленькая ручка Дженни в моей руке помогала мне держаться. Она, словно нить, собирала меня воедино. До тех пор, пока…

— Уровень алкоголя в крови вашего мужа в три раза выше разрешенного.

— Подождите. Вы ошиблись, он не может быть моим отцом, мой отец не сел бы за руль даже после бокала вина. Мам, скажи ему. Он бы не сделал этого. Правда? Скажи им! — произнес я чуть громче. Дженни сжала мою руку, и я стал взглядом умолять маму прекратить все это. Все изменилось. Я перестал чувствовать одиночество и боль, я почувствовал откровенную ярость. Как он мог так поступить? Как мог оставить нас вот так?

В тот день моя жизнь изменилась. Из жизнерадостного Блейка я превратился в злого на весь мир, и всем сердцем надеялся, что мой отец смотрел на нас сверху. Я молился, чтобы он мог увидеть мою мать, лежащую на его темно-красном гробу и рыдающую над ним, не в силах отпустить его. Я ненавидел его. Я ненавидел его всей душой за то, что он сделал с ней, со мной.

— Я не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе, Блейк, — призналась Дженни, держа меня за руку в задних рядах церкви. Я так и не подошел к блестящему ящику. Я не хотел туда идти. Зачем?

Его там не было.

— Я в порядке. Ты делаешь все, что можешь, и я счастлив, что ты здесь, — я снова посмотрел на своего дядю Тима, который пытался оттащить мою мать. Я был рад, что это последний день. Видеть свою мать в течение трех дней такой потерянной и испытывающей боль было слишком тяжело для семнадцатилетнего парня, чтобы справиться с этим. Он это сделал. Он сделал это, и я ненавидел его за это. Что за эгоистичный ублюдок.

— Блейк?

— А? — буркнул я, как идиот. Я даже не почувствовал, как тетя Труди положила руку на мое плечо, и не слышал, что она сказала.

— Хочешь поехать с нами в мемориальный парк?

— Имеешь в виду кладбище? Можешь произнести это. Он мертв.

— Блейк! — я слышал, как Дженни звала меня, когда побежал к своей машине и начал что есть мочи колотить кулаками по крыше. Со всей силы я хлопал дверью, снова и снова. Ярость кипела во мне, и непрошеные слезы потекли по щекам с каждым ужасным обвинением, слетавшим с моих губ.

— Я, бл*дь, ненавижу тебя! Ты, чертов, гребаный кусок дерьма. Как ты мог? Ты, подонок, эгоистичный ублюдок. Ненавижу тебя. Ненавижу! — я выкрикивал оскорбления снова и снова, пока моя машина принимала на себя основной удар моего гнева. Я чувствовал, что Дженни стояла прямо за моей спиной в своем черном пальто, скрывавшим черное траурное платье. Вся эта ситуация была хреновой.

Я прошелся взглядом по случайным свидетелям в одинаковых мрачных черных одеждах. Они походили на полоски зебры на фоне свежевыпавшего снега, белым полотном покрывшего землю.

— Почему мы в черном, Дженни? Почему мы все в черном? Это чертовски мрачно.

— Блейк, — тихо сказала Дженни, шагнув ко мне. Я ненавидел этот взгляд на ее лице. Ненавидел темные круги под ее глазами, свидетельствовавшие о том, что она плакала три дня подряд. Я ненавидел всех этих гребаных людей в черном и их дурацкую жалость. Я не хотел их жалости, я хотел своего чертового отца. Мой зависший в воздухе кулак опустился на машину, оставив еще одну вмятину на ее капоте.

— Идемте, вы двое, — приказал Холден, глядя на нас тем строгим взглядом, который всегда заставлял меня уважать его.

Этот раз ничем не отличался. Приобняв каждого из нас за плечи, Барри повел нас к своей ожидающей машине.

Рука Дженни скользнула за его спиной и ухватилась за шлевку моих черных брюк. Моих мрачных, черных брюк.

— Я должен поехать со своей мамой. Я в порядке, — сказал я, уходя прочь.

— Оставь его в покое ненадолго, Дженни Линн. Пусть идет к своей маме, — я услышал, как Барри сказал за моим плечом. Я не остановился, боясь, что если сделаю это, то мои ноги перестанут двигаться. Я не хотел, чтобы моя мама видела меня таким. На нее и так много навалилось. И вот, что я сделал. Я сыграл свою роль. Сложную роль сильного, занявшего место папы мужчины.

Дженни села рядом со мной в первом ряду, как только мы прибыли к месту его последнего пристанища, и взяла меня за руку в то время, как я держал за руку свою маму. Вот и все. Конечный пункт назначения. Последняя остановка. Как только мы покинем эту могилу, мы больше никогда не увидим моего отца снова. И останется только фотография, которая не сможет заменить его. Это тяжело. Понимание того, что мой отец был в этом ящике, и я больше никогда не увижу его. Никогда.

У меня перехватило дыхание и сдавило грудь. Внезапное чувство клаустрофобии, которое я ощутил, невозможно было вынести. В ушах раздался пронзительный, громкий звук. Люди, которые пришли выразить свое уважение, стали размытым черным пятном. Рука Дженни выскользнула из моей и метнулась к моей матери. Я не почувствовал, как мамина рука ускользает из моей руки. Я не понял, что ее тело покинуло холодный металлический стул, пока Дженни не склонилась над ней. Именно Сара позаботилась о моей маме, помогла ей встать на ноги и повела к машине Холдена. Я не мог себя контролировать.

Остаток дня прошел примерно в том же духе. Люди приходили и уходили, приносили еду, которая нам была не нужна, и без конца выражали соболезнования. Я хотел, чтобы все просто ушли. Разошлись по домам и позволили нам самим справляться с нашим горем. К четырем вечера с меня было достаточно. Если бы еще хоть один человек сказал, как ему жаль, я бы закричал. О чем они вообще сожалели? Они ведь не заставляли моего отца сесть пьяным за руль.

— Как ты? — присаживаясь рядом со мной на скамейку у пианино, спросила меня мама, которая сама еле держалась.

— Я в порядке. А ты?

— Нет. Совсем не в порядке, но буду. Я криво усмехнулся.

— Я не понимаю, мам. Зачем ему бы ему это делать? Мне кажется, что в любую секунду из-за угла появится Эштон Кутчер. Как будто это все большая долбаная шутка.

— Осторожно, приятель, — отчитала она, — Я знаю. Я тоже не понимаю, Блейк. Действительно не понимаю. Мы вызывали такси, выпив пару бокалов. Я не знаю, зачем он сел за руль. Твоя бабушка — единственная, кто сказал что-то разумное.

— Правда? И что же? — спросил я, видя, как дядя Тим утешал мою бабушку.

Теперь, он ее единственный сын.

— Она говорит, что пришло его время. И неважно, случилось бы это, когда он спал или еще как. Просто пришло его время.

— Это дерь…это херн… Он умер, потому что напился и пытался доехать до дома.

— Милый, он оставил нас не специально. Он бы никогда так не поступил. Ты ведь знаешь это.

— Ага, поэтому он сел за руль пьяный. Где Дженни? — спросил я, оглядываясь.

Моя мама похлопала меня по коленке, печально улыбаясь, и сообщила мне, что видела ее наверху. Я встал со скамейки и поднялся в свою комнату.

Серьезно? Мой отец лежал в земле, а она спала? Весь мир полетел к чертям. А Дженни свернулась калачиком, подтянув свои ноги в черных колготках к груди. Моя кожаная куртка прикрывала ее обнаженные руки, и, если бы я моментально не разозлился, что она спала в такое время, я бы подумал, что это самое милое, что я когда-либо видел.

— Иди сюда, — сказала она, слегка приподняв ресницы. Я лег позади нее и испытал стыд, что разозлился. Она спала, потому что чувствовала себя плохо. Она была горячей. В этом я тоже обвинил своего эгоистичного придурка отца. Надо было ему выбрать середину декабря, чтобы покончить с собой.

— Ты в порядке?

— Нет. Не знаю, буду ли когда-нибудь снова в порядке.

— Не могу поверить, что его больше нет. Я все продолжаю думать о завтрашнем занятии. Как будто завтра все закончится, и он будет орать на нас, чтобы мы перестали дурачиться и начали играть. Что теперь будет с театром, Блейк?

— Не знаю. Ты заболела? Ты горячая, — спросил я, целуя ее голову.

— Я в порядке. Думаю, я простудилась. У меня немного першит в горле.

— Дженни, ты мне нужна. Я просто хочу забыться хоть на немного. Подумай о чем-нибудь другом.

— Хорошо, — согласилась она, повернувшись ко мне. Она прижала ладонь к моей щеке, и я поцеловал ее запястье.

— Ты вкусно пахнешь, но ты все еще горячая.

— Закрой дверь, — прошептала она, прижавшись ко мне мягкими, подрагивающими губами.

Тогда впервые мы занялись яростным сексом. Это был чертовски впечатляющий, самый эмоциональный опыт в моей жизни. Я брал Дженни в каждой возможной позе, и она кончила больше раз, чем когда-либо раньше. Не потому что я старался, а потому что мы оба испытывали настоящие, неуправляемые эмоции.

— Сядь на меня спиной ко мне, — приказал я, поднимая ее с четверенек. Я наблюдал, как ее прекрасное тело опустилось на мой член и замерло. Держа ее за бедра, я стал двигаться внутрь и обратно, наблюдая за каждым дюймом.

— Блейк, подожди. Мне больно. Я не могу так.

— Я буду двигаться. Ты ничего не делай. Я буду осторожен, — я не позволил Дженни соскочить, а также не дал ей возможности сидеть, не двигаясь. Я входил и выходил из нее, заставляя принимать мой ствол глубоко в себе. Она сжала руками мои запястья, державшие ее за талию, но я не подумал, что она сделала это потому, что я делал ей больно. Толкнувшись в нее на всю длину, я понял, что причинил ей боль. Она взвыла от боли, но я этого не знал. Я думал, что это было удовольствие.

Дженни убрала мои руки со своего тела, как только я перестал содрогаться внутри нее, и слезла с меня. Вот тогда мы оба заметили кровь. Боже. Что ж, это объясняло боль. Фу-ты, черт!

— О, Господи! — воскликнула она, схватив мою рубашку, и выбежала из комнаты в коридор.

— Эй, по крайней мере, мы не ждем ребенка.

— Да еще даже не время. Не смотри.

Мы с Дженни так и не вышли из комнаты в тот день. Сара принесла нам ужин около семи. Она немного поругала Дженни за то, что та была в трусиках и моей рубашке в моем присутствии. Они все знали, что я собирался жениться на Дженни, и знали, что мы занимались сексом. Ну и что. Мы не делали ничего такого, чем бы ни занимались другие. Я просто был рад, что у меня была Дженни.

Мы посмеялись над тем случаем, когда нарядились, как пара, на Хэллоуин; я был девочкой, Дженни — мальчиком. Мой отец посмотрел на нас и спросил, может ли он нам помочь. Дженни объяснила необходимость проникнуть в его школу под видом двенадцатилетних мальчика/девочки. У нее не получилось, но это сработало. К тому времени, как он подвез нас к школе, мы уже умирали со смеху.

Мы говорили о том, каким ребенком он был на прошлое Рождество, когда ему удалили миндалины. Минуты переходили в часы, а смех — в слезы. Ни один раз. Дженни не оставила меня той ночью. Дженни даже не покинула моей кровати той ночью, и нам обоим было наплевать. Она была моим ангелом, моей скалой и моей опорой. Дженни была моим всем.