Ползучий плющ

Глава двенадцатая

— Почему вы захотели встретиться со мной? — спросила Белла Уэблок двух сотрудников полиции, которые появились в ее кабинете в половине девятого утра во вторник.

Она была одета в свой обычный рабочий костюм — свободный пиджак из небеленого льна, простую кремовую блузку с круглым вырезом и шоколадного цвета юбку. Такой ансамбль, решила Белла, когда впервые занялась самостоятельной практикой, был достаточно официальным, чтобы внушить доверие родителям ее пациентов, но не таким строгим, чтобы удержать детей от желания поделиться с ней своими проблемами.

Ту же цель преследовала и отделка комнаты, где сочетались белый цвет и три разных оттенка серого. На гладком полу — большой ковер в красных, кремовых и серых тонах, простая мебель. Все игрушки, которые использовала Белла, работая с самыми маленькими детьми, хранились в высоком шкафу со стеклянной дверцей. Выкрашенная в красный цвет дверь, положенная на два невысоких картотечных ящика из серого металла, красовалась перед окном. На одном конце этого импровизированного стола находился компьютер, уравновешенный на другом конце подставкой со справочниками, которыми Белла пользовалась чаще всего. Посередине выстроились проволочные лотки с письмами, ожидавшими ответа, счетами, ожидавшими оплаты, и карточками для картотеки. В другом конце комнаты стоял длинный диван, на который села женщина-сержант, и два кресла. Одно из них занял констебль, другое — Белла.

Она злилась, что они обладали правом прервать ее рабочий день, но была благодарна за то, что они хотя бы договорились о встрече заранее, так что никому из детей не пришлось ждать. Это было абсолютно противопоказано: любое постороннее вмешательство или рассеянность дети воспринимали как умышленное невнимание, и могли понадобиться недели, чтобы преодолеть возникшее в результате отторжение и даже враждебность.

— Так что же вас интересует? — поинтересовалась она, как обычно составив вопрос так, чтобы на него было трудно ответить.

— Все, что вам известно об отношениях вашего мужа с его бывшей — богатой банкиршей.

Белла, которой, разумеется, пришлась не по нутру бестактность констебля, глянула на женщину-сержанта и с удивлением обнаружила, что ей это тоже не нравится, хотя вмешаться она не потрудилась.

— Мне практически нечего рассказывать, — ледяным тоном заявила Белла. — И я не понимаю, при чем здесь это. Я слышала, что вы нашли свидетеля, который проходил мимо нашего дома и видел в окно моего мужа, работавшего в кабинете днем в субботу.

— Да, нашли, — подтвердила сержант Лейси. — Он был там в половине второго. Но мы не нашли никого, кто видел бы его там позже. Что нам нужно теперь, так это сведения о его отношениях с бывшей женой.

— У них нет никаких отношений. Они закончились с разводом.

— Он сказал нам, что годами мирился с ее неверностью, прежде чем развестись, — сказала сержант. — Мы смогли бы составить более полное представление о ней и ребенке, если бы лучше поняли их отношения в целом. Вы знаете, почему он был так терпим?

— Разве это не конфиденциальные сведения?

— Нет, миссис Уэблок, боюсь, что нет. Даже если бы он был вашим клиентом, вам пришлось бы их сообщить. А он не является, не так ли… по крайней мере, сейчас?

— Нет, и никогда не был, — сказала Белла, придя в негодование от того, что они посчитали ее способной на роман с клиентом. По ее мнению, это было бы грубейшим нарушением отношений между врачом и пациентом, и как раз в манере британских полицейских обвинить ее в этом столь завуалированным способом. Она знала, что они ненавидят всех американцев, а также женщин, имеющих профессию, поэтому в их глазах она проигрывает по обеим статьям. — В настоящее время я работаю только с детьми.

— Прекрасно. Тогда, пожалуйста, расскажите нам все, что можно, миссис Уэблок.

— Могу я узнать зачем?

Белла физически ощутила волну враждебности справа от себя и сообразила, что исходит она от констебля. Если бы он был американцем, то к этому моменту уже приказал бы ей перестать увиливать. Но британцы не такие. Никогда прямо не скажут, чего хотят. И не только полицейские. Все они так делают. Бен был в этом смысле одним из худших, вечно ходил вокруг да около, вместо того чтобы сразу перейти к делу. Это доводило ее до бешенства.

— Честно говоря, миссис Уэблок, — сказала сержант Лейси, — я не понимаю, почему вы говорите с нами с такой неохотой. Пропала девочка. Все мы знаем, чем это может ей грозить. Нам надо выяснить все, что можно, о ней и о ее жизни, чтобы получить какие-то зацепки для поисков. Вы можете нам в этом помочь.

Белла на мгновение подняла брови и кивнула, выражая готовность выслушать вопросы на этих условиях.

— Ее мать заявляет, что ваш муж является отцом девочки, он это отрицает. Мы хотим выяснить, кто мог им быть. Вы не знаете?

— Нет. И думаю, вы пришли сюда не за этим. Вы хотите знать, не лжет ли Бен, и если она его дочь, то не замешан ли он в ее похищении. — Белла разозлилась настолько, что голос у нее задрожал, словно от страха. — Не поэтому ли вы допрашиваете моих соседей и роетесь в моем грязном белье?

— Поэтому, — ответила сержант со всей прямотой, какой могла бы пожелать Белла.

— Понятно. — Она пожалела, что не позвонила в посольство США и не спросила, какие у нее здесь права. — Я не знаю ничего об их отношениях или о том, кто отец Шарлотты, помимо того, что рассказал мне мой муж. И у меня нет причин полагать, что он лжет. Насколько я знаю, анализ на ДНК он не делал. Бен не отрицал отцовства во время развода, потому что он не мстительный человек.

— Вы в этом так уверены? — спросил констебль.

— Абсолютно, — отрезала Белла, отметив про себя, что ее реплика прозвучала совсем как у Бэтт Дэвис.[7] — Он великодушный, самый великодушный из всех мужчин, кого я встречала. И это всегда было его бедой. По этой причине он и мирился так долго с романами Антонии. Он на что угодно пошел бы, чтобы сделать ее счастливой. Он даже принял бы Шарлотту как своего ребенка, если бы знал, что это поможет. Но когда он в конце концов понял, что Антония никогда не собиралась открывать ему свою душу, что она просто использует его, то счел, что пора расставаться.

— Почему ему потребовалось столько времени?

— Он долго страдал от неуверенности в себе, констебль Хэррик, — сказала Белла, глядя на него с презрением. — Вы от этого не страдаете.

Она повернулась к сержанту, губы которой тронула улыбка. Значит, женская солидарность существует и по эту сторону Атлантики, подумала Белла.

— Понимаете, сержант Лейси, у него очень маленькие…

— Мозги, я бы сказал, — вмешался констебль с таким видом, словно очень удачно сострил.

— Сэм, — бесстрастно попросила сержант Лейси, — я оставила в машине свой кейс с документами. Принеси его, пожалуйста.

Как только Сэм вышел, в таком бешенстве, словно вот-вот кого-нибудь пристрелит, сержант извинилась за него, добавив:

— Как далеко, по вашему мнению, великодушие могло завести вашего мужа?

— Не понимаю.

— Прошу меня простить. Если он знал, что невозможность иметь детей отравляла вашу жизнь, то не мог бы он…

Белла поднялась, пылая гневом. Возникшая было симпатия к сержанту Лейси враз улетучилась.

— Нет, не мог бы. Это гнусное предположение. Вы зашли слишком далеко.

— В этот самый момент совершается множество гораздо более гнусных вещей, чем облеченное в слова неприятное предположение, миссис Уэблок. Я вполне представляю себе ваши чувства из-за невозможности иметь детей. В прошлом году у меня у самой был выкидыш, и с тех пор мы безуспешно пытаемся снова зачать ребенка. Я знаю, что это может заслонить собой все — почти все — и превратить идею счастья в нечто, доступное кому угодно, но только не тебе.

Она замолчала, давая Белле возможность возразить или согласиться, но та была в такой ярости, что не могла даже посочувствовать женщине, страдавшей так же, как и она сама. У этой сержантши хотя бы был выкидыш. А она даже не смогла зачать.

— Такого человека, как ваш муж — как вы его описали, — великодушного и жаждущего отдавать, ваше отчаяние могло подвигнуть на некоторые действия, — сказала сержант. В ее больших темных глазах читалось сострадание. — Если в конце концов он поверил, что Шарлотта его ребенок, искушение могло оказаться слишком сильным. Разве нет? По-вашему, он не мог этого сделать?

С трудом признав закономерность вопроса, Белла задумалась над ответом лишь на мгновение. Она все еще злилась, но, будучи всего лишь женщиной, не могла не сделать скидку на то, что сержант не знала Бена; она просто ведала, что подобное деяние с ним несовместимо.

— Если бы даже и сделал, что крайне маловероятно, то привел бы девочку прямо ко мне, — сказала она, стараясь выразить свою мысль в форме, доступной детективу. — А он ничего подобного не делал, как вам должно быть известно из ваших расспросов соседей и осмотра нашего дома.

В этот момент вернулся сержант с кейсом Кэт Лейси. Она даже для виду не заглянула в него.

— Согласна. Если вы вспомните о чем-нибудь, что может быть нам полезным, миссис Уэблок, — сказала она, — прошу вас связаться со мной.

— О чем, например?

— О словах или поступках вашего мужа, недавних или давних, которые пролили бы свет на вопрос: кто мог интересоваться девочкой или затаил обиду на ее мать?

Белла рассмеялась. Она ничего не могла с собой поделать. Глупее вопроса не придумаешь.

— Если бы вы задумали разрушить ее репутацию с помощью ее друзей и соседей, как вы это делаете с нами, вы бы узнали, что на нее имеет зуб полмира. — Вспомнив об Антонии и обо всем, что она причинила Бену, Белла внезапно потеряла терпение. — Она злая женщина, — сказала она. — Если бы тут не был замешан ребенок, я бы сказала, что она получила по заслугам.

— Почему вы так говорите?

— Она использует людей, ничего не давая им в ответ. Она почти уничтожила моего мужа, и, насколько мне известно, она поступает так со всеми, кто попадает в ее орбиту.

— Понятно. Что ж, спасибо за откровенность, миссис Уэблок. Идем, Сэм.

Белла наблюдала, как они уходят, и, подождав, пока они выйдут из здания, придвинула к себе телефон.

— Бен? — произнесла она, когда его позвали из учительской. — Бен, сюда приходила полиция, они опять задавали вопросы.

— Здесь они тоже были. Но не волнуйся, Белла. Они еще и еще будут расспрашивать нас и всех остальных, кто хоть как-то связан с этим делом, пока не найдут Шарлотту. Их нельзя винить. Мы просто должны потерпеть, пока все это не закончится. Я не могу сейчас уйти с работы, милая моя. Мне нужно отвести детей в библиотеку, и они толпятся в вестибюле и жутко шумят. Ты будешь вечером дома?

— Конечно. Последний посетитель у меня в пять тридцать, так что я буду дома самое позднее без четверти семь. Привезти какой-нибудь еды?

— Замечательно. Белла, мне очень жаль, что все это причиняет тебе боль. Я знаю, это ужасно. Скоро все закончится — так или иначе. Мы должны держать хвост пистолетом, пока они не потеряют к нам интерес.

— Не знаю, как у тебя, Бен, — сказала она, вспомнив свое удивление, когда впервые услышала от него это выражение, — но у меня хвоста нет.

Он засмеялся:

— В Англии — есть. На этой стороне Атлантики — это призыв к мужеству.

Она посмеялась вместе с ним и положила трубку, чувствуя себя чуточку лучше. Если она будет почаще слышать смех Бена и пореже — мелодраматичные сообщения Триш Макгуайр на автоответчике и вопросы сержанта Лейси, она продержится до тех пор, пока найдут Шарлотту Уэблок. Если найдут.