Ползучий плющ

Эпилог

Она вошла в дом, пылая ненавистью к злорадным голосам, жужжавшим вокруг нее.

— Как вы относитесь к тому, что ваш бывший муж получил права на Шарлотту после всего, что вы сделали этой весной для ее возвращения?

— Вы будете подавать апелляцию?

— Что сказала Шарлотта, когда вам пришлось оставить ее с ним? Она плакала?

— Что вы теперь собираетесь делать?

— В вашей жизни есть новый мужчина?

— Что вы чувствуете?

— Что вы чувствуете?

— Что вы чувствуете?

Антония захлопнула дверь у них перед носом и прислонилась к ней, прижав ладони к филенкам и стиснув зубы. Она по-прежнему слышала их возгласы сквозь толстое дерево. Стервятники они все!

У нее заныли руки, как всегда бывало, когда она расстраивалась. Антония просунула ладони под блузку, массируя кожу плеч. Это не помогло.

Оторвавшись от двери почти с таким же трудом, с каким полицейские отрывали от нее самой Шарлотту в тот день, когда она нашлась в парке, Антония сняла пальто, встряхнула, расправляя складки, и повесила. Потом прошла в кухню, как всегда идеально убранную Марией, и достала из холодильника бутылку белого бургундского. Откупорив ее и наполнив бокал, пошла с ним наверх, в свою спальню.

Она легла на кровать — наконец-то никаких журналистов! — и принялась обдумывать, как убрать Бена из жизни Шарлотты.

Победительница все-таки я, думала она. Триш ошибается. Они все ошибаются. Они увидят. Я всех их одолею. Этот слизняк Бен и его американская сука в конце концов сдадутся.

Она пила, откинув голову на подушку, чтобы ароматное вино попадало непосредственно на основание языка.

Можно считать, что она выиграла первую схватку в этой войне. Это приносило некоторое удовлетворение. Она разлучила Ники и Роберта и добилась того, что до конца их жизни на них будут смотреть с недоверием.

В целом она справилась хорошо, несмотря на последнюю неудачу. Хотя и тогда было несколько пугающих моментов, как, например, в тот день, когда эта проклятая Триш привела свою дуру с детектором лжи, чтобы доказать, что рассказанное Ники о событиях на детской площадке — правда. Это был по-настоящему острый момент из-за вечного стремления этой чертовой Триш лезть не в свое дело и указывать людям, как им поступить.

А потом полиция докопалась до прошлого Майка, устроила обыск в его спортивном зале на предмет наркотиков и подвергла его перекрестному допросу. По счастью, он сказал ей правду, когда поклялся, что чист, и не выдал ее во время допроса, но она пережила несколько трудных деньков.

Он запросто мог оказаться слабым звеном, но все-таки не подвел. Она и с ним не ошиблась. К счастью!

Антония засмеялась и сделала еще больший глоток вина. Боже! Как вкусно! Вполне удачный год. Она уже чувствовала себя лучше.

Оказывается, Майк был ей вовсе не нужен. Если бы она сообразила, как легко отвлечь эту подлую шлюшку Ники Бэгшот от ее прямых обязанностей, не было бы необходимости рисковать, используя Майка. По счастью, ему не хватило ума догадаться, что происходит у него под носом. Он до сих пор не сомневается: она платила ему только за то, чтобы он дал понять Ники — за ней постоянно наблюдают и она должна вести себя как следует.

И совсем не трудно было убедить Майка держать рот на замке, когда он вознамерился было сообщить полиции, что находился у детской площадки: вдруг, дескать, его показания дадут какую-то зацепку, которая поможет найти Шарлотту. Антонии достаточно было заметить, что при его полицейском досье и сексуальной ориентации ему меньше всего стоит рисковать и объявлять о своем пребывании в том месте, где был похищен ребенок. Антония снова рассмеялась, вспоминая, как любезно пообещала никому не рассказывать о присутствии Майка. Он был жалок в своей благодарности и даже предложил вернуть деньги, которые она ему заплатила.

С этими «Сью и Сэмми» — до чего же напоминает клички дрессированных тюленей в цирке — она тоже несколько рисковала, но сумела так все продумать, что риск оправдался. Они сделали все, как обещали, и Шарлотте было с ними хорошо. Они клялись, что она не упиралась, когда они сказали, будто мать ждет ее на другой стороне парка, и пошла с ними с такой готовностью, какой можно было только пожелать. По их словам, она заплакала, когда обнаружила, что Антонии нет и в помине, но быстро успокоилась, и они отвезли ее прямо в коттедж, который Антония уже осмотрела и одобрила, и устроили ей там великолепные каникулы.

На самом деле об этом Антония всерьез и не беспокоилась. Шарлотта действительно прекрасно провела время. Заметно было, как полиция озадачена рассказами девочки про видеофильмы, которые ей давали смотреть, и про игрушки, которыми она играла, и про все гамбургеры и чипсы, которые ей разрешили съесть. Настоящей опасности с этой стороны не было. «Сью и Сэмми» были слишком большими профессионалами, чтобы рисковать своим разоблачением.

Они явно были надежны. И никакой угрозы шантажа с их стороны не существовало. Им было что терять, а кроме того, они знали, что если они даже попытаются рассказать всю историю, никаких улик против Антонии не найдется. Она об этом позаботилась. К тому же им хорошо заплатили, и они навсегда вернулись в Штаты. Так что тут все в порядке.

На самом деле единственным моментом, вызывавшим у Антонии тревогу, были те двадцать минут, которые Шарлотте предстояло провести, «потерявшись» в парке на пути назад. Антония всесторонне обдумала проблему безопасного возвращения без этого, но альтернативы не было. И всего-то на двадцать минут. Они не могли принести Шарлотте значительного вреда. Двадцать минут — это пустяки.

В любом случае именно благодаря слезам и испугу Шарлотты, когда ее нашли, полицейские отбросили разные опасные подозрения. Они пришли к убеждению, как того и добивалась Антония, что она заплатила за дочь выкуп.

Переброска денег через офшорные счета была детской игрой по сравнению с обеспечением безопасности Шарлотты. Полиция шла по следу до Каймановых островов, прежде чем сдалась. Из этих денег Антония заплатила «Сью и Сэмми», а остальные положила на счет Шарлотты. Она получит их по окончании университета, и они станут для нее прекрасным подспорьем.

Нет, в общем и целом операция прошла достаточно успешно. В конце концов она вернет себе Шарлотту. Бен и его американская сука поймут, что не имели права вмешиваться, как это уже поняли Роберт и Ники.

Просто возмутительно, у скольких людей эта шлюшка сумела вызвать симпатию и любовь. Например, — не говоря уже о Роберте, — у Триш, которой следовало соображать получше, и у неизвестной Рени Брукс. Антония до сих пор помнила два письма, в которых сквозило гораздо больше доверия и нежности, чем заслуживала Ники. Именно эта симпатия, а не жестокость анонимной грязи заставила Антонию сказать всем, что она сжигает письма, не читая. Она не могла допустить, чтобы Ники каким-то образом узнала, что ей пишет некая Рени Брукс. Она этого не заслуживала. И не должна была получить этого письма. Рени Писала:

Дорогая миссис Уэблок,

Я очень сочувствую вам в связи с исчезновением вашей дочери. Я бы очень желала вам чем-нибудь помочь. Я уверена, что Николетта этого не делала. Понимаете, она довольно долго жила в нашей семье как приемная дочь и всегда была хорошим и добрым ребенком. Я уверена, что она не совершала того, о чем пишут в газетах. У меня нет вашего точного адреса, но я надеюсь, что на почте разберутся, как доставить вам это письмо. И я надеюсь, что с маленькой Шарлоттой все будет хорошо. Я молюсь об этом. Я уверена, что Николетта этого не делала. Она была хорошим ребенком. Я всегда ее любила.

Искренне ваша,

Рени Брукс.

Какая горчайшая ирония заключается в том, что такую ленивую, вероломную шлюшку, как Ники, окружали забота и преданность, тогда как у Антонии все было совсем иначе.

До сих пор бывают минуты, когда она по прошествии стольких лет ощущает отголоски прежнего ужаса. Она и теперь слышит тот жуткий голос и чувствует боль. Она поставила бокал, чтобы, массируя руки, прогнать боль.

Синяки на ее руках были неизменно скрыты под рукавами платьев, и она никому не осмеливалась рассказать ни о них, ни о том, откуда они взялись. Если бы их увидела ее мать, она прекратила бы все это, но она уехала лечиться. Уехала в больницу. А та женщина приехала, чтобы превратить жизнь Антонии в ад.

— Делай, что тебе говорят. Ты знаешь, что случится, если ты не сделаешь, как я говорю.

Она знала. И страдала. Но в конце концов это закончилось.

Антония видела себя, тоненькую, маленькую, светловолосую девочку с яркими глазами и лицом, которое казалось жестким и холодным, как стекло, в тот день, когда эта женщина навсегда покинула их дом.

Тогда она испытала не облегчение и даже не счастье, а торжество. С того момента она поняла, что всегда сможет победить, если окажется достаточно сильной и проявит достаточно упорства. Она стояла там, на холодном ветру, сжав кулаки и стиснув зубы, и мысленно давала себе клятву, что никто, обидевший ее, не уйдет от наказания. Никто. Никогда.